С 13 до 18 часов по субботам и средам

— МакКоллагх! В тюремной библиотеке была карта, и Уэйн понял, что Кев спиздел, говоря о немыслимых расстояниях между Броктоном и Уэстфилдом. От начала Восточного побережья и до самой Флориды было на пару тысяч километров больше: смотря на карту, было практически невозможно поверить, что они с Дел действительно зашли так далеко, что Дел вместе с ним зашла так далеко. А ещё она почти… — МакКоллагх! — голос Рыжего Сэма был как всегда резок. — Тебя уже ждут. — Кто там опять? — спросил Уэйн, вставая с койки. — Очередная межрасовая парочка. — Уэйн, не хотел тебе говорить, но я считаю что ты должен это знать… — донёсся с верхней койки крайне серьёзный голос Кева, — кое-кто из наших надзирателей расист! — Ой, да ладно! Какие вы, северяне, нежные! — Отмахнулся от него Сэм, после чего повернулся к Уэйну и сказал ему: — Не хотел тебе говорить, но твой сокамерник метовый нарик. — Чисто технически я уже вплотную подобрался к третьему шагу*, Сэм, и вот уже полгода как чист благодаря пенитенциарной системе Соединённых, храни их бог, Штатов, мать её, Америки. Уэйн взял себе на заметку новое слово, чтобы завтра посмотреть его в словаре. Для наркомана Кев был чертовски нормальным, остроумным и приятным, как старший брат, каким он, наверное, должен был быть, если бы не был таким конченым уродом. Сэм тоже был чертовски нормальным в своём роде, совершенно обычным, справедливым и великодушным по мере своих скромных способностей. Они оба подкупали, как нераздражающая мелодия у сушилки белья, как мыло с ароматом морского бриза, хвои или ещё чего-нибудь до жути благополучного и нормального. Слушать, как они препираются друг с другом, было с одной стороны приятно, с другой — неловко, словно заглядывать в дом к незнакомцам через окно. — Да ты что, Сэллерс, возьми конфетку со стола! — Простите, сэр, мама запретила мне брать конфеты у взрослых дядь, учитывая, чем такая ситуация закончилась в последний раз. Уэйн и Сэм, переглянувшись, увидели на лицах друг друга одну и ту же эмоцию: смесь непонимания, неодобрения и отвращения. — Даже не хочу спрашивать, — Сэм, поморщившись, поднял руки на уровень груди. Он хотел было потянуться за наручниками, но споткнулся взглядом о гипс. Заметив это, Уэйн сам спросил его: — Без глупостей? — А то как же, молодой человек! — Кивнул ему Сэм. — Того и гляди, вернёшь свой шоколадный пудинг. — Можешь забирать эту парашу хоть каждый день, — сказал Уэйн, вспоминая его отвратный запах. Орландо был как всегда чересчур бодр и весел, едва не начал подпрыгивать на стуле, завидев издали, как открылась дверь и Сэм пропустил Уэйна вперёд. — Уэйн, старик! Как ты тут? С момента смерти отца Уэйн не отвечал на этот вопрос даже сам для себя. — Привет, — собрав мысли в кучу, он неловко выдавил из себя (Гейл бы им совершенно точно гордилась): — могло быть и хуже, наверное. — Улёт! Ты же в курсе, что ты стал знаменитостью? — «Громкий побег двух подростков из Броктона вскрыл множество социальных проблем штата Массачусетс», — процитировал по памяти услышанное в новостях Уэйн. Благодаря телику в библиотеке об этом знал весь коррекционный центр. Что Уэйн, вроде как, бросил вызов всему миру и типа герой с кулаками, который по дороге до своей матери раздавал справедливость направо и налево. А ещё камеры засекли, как он въехал в коридор школы на мотоцикле и дрался с Реджи. Увидев это, все кому ни лень подходили к нему, хлопали по плечу и говорили, что он красавчик. Все, кроме Кева, он же был нормальным. — Именно! Судья Джонсон до сих пор не может разобраться, для кого и против кого нужно выписать охранные ордера, кто кому и за что должен компенсацию. Я даже пару раз давал интервью о тебе! — заметив нехороший блеск в глазах Уэйна, Орландо тут же поспешил добавить: — Говорил только хорошее, братан, другого о тебе сказать и не могу. Орландо преданно ходил на все судебные заседания и всегда махал со своей скамьи Уэйну, когда того заводили в зал. На его тёмной коже можно было увидеть синяки даже издалека, и Уэйн, глядя на них, по привычке сжимал свою здоровую ладонь в кулак с такой силой, что пальцы начинали хрустеть. Эти два мудака так от него и не отстали, но в целом Орландо не унывал — спасибо ему за это. Уэйн молчал, хотя очень хотел задать один вопрос, пожалуй, Орландо пока был единственным, кому он мог его задать, но как назло тот не стал дожидаться реплики от него и продолжил сам: — Уэйн, а ты посмотри, кто ещё решил тебя посетить! — Он отодвинулся и ткнул пальцем в директора Коула, который стоял у стены спиной к ним и разглядывал плакат о борьбе с домашним насилием. Он был слишком увлечён чтением, чтобы понять, что речь идёт о нём, и Орландо пришлось позвать его по имени. На директоре Коуле был его извечный дебильный костюм, не делавший его ни на каплю серьёзнее или весомее, и, кажется, директор начал всерьёз отращивать бороду. Он оглядел комнату в поисках свободного стула, взял его и подсел к Орландо, а потом начал что-то говорить, что именно — Уэйн не услышал. Это была словно сцена из немого кино: трубка была по-прежнему у Орландо в руках, но он положил её и начал что-то говорить директору, было похоже, что они препирались по очередному глупому поводу. И когда они только успели закорешиться? В конце концов директор Коул забрал у Орландо трубку, Уэйн услышал его голос: — Привет, Уэйн. Сержант мне рассказал, что был у тебя. Уэйну было интересно, что и под каким углом Джеллер успел рассказать директору, но уже примерно представлял, что директор может сказать. — Отпад, — ответил Уэйн, которому хотелось, чтобы директор поскорее вернулся к вопросу домашнего насилия. Орландо отобрал трубку у директора Коула и, глядя на него, сказал: — А ещё директор Коул хочет сказать кое-что, что говорил мне по дороге сюда. За этим последовала очередная немая сцена, во время которой трубка покоилась на столе, но в этот раз микрофоном вверх, и до Уэйна доносились приглушённые голоса. — Что я говорил? — Кое-что очень важное, — едва открывая губы, тихо сказал Орландо, бросив взгляд на Уэйна. — Про Абрикоса? — понизив голос, спросил директор. — Да нет же! Мистер Коул! Орландо уже было схватил трубку, но директор Коул вырвал её у него из рук, и Уэйн услышал уже более внятно раздражённое: — Да хорошо, хорошо! Я понял. Директор Коул вздохнул. Уэйну было знакомо это выражение лица, при котором директор поднимал брови вверх так сильно, что у него на лбу образовывалось то ли семь, то ли десять складок. Обычно директор так выглядел, когда, прооравшись, готов был начать говорить спокойно и выдать очередную нравоучительную хрень в стиле «давайте жить дружно и не ломать руки хотя бы в стенах школы». — Ты не представляешь, как чертовски я жалею о том, что сейчас скажу. В общем, Уэйн, мы обсудили вопрос с попечительским советом и ты сможешь вернуться в Хаглер. Ну, когда вернёшься отсюда. Я надеюсь, у вас проводят занятия? — Да. Я в седьмом классе. — Вот же чёрт. — Я там самый младший. — А вот это действительно неожиданно. Директор Коул было открыл рот, чтобы сказать что-то ещё, но Уэйн опередил его: — Можете дать трубку Орландо? Это явно не входило в его планы: Уэйн был готов поспорить, что все полтора часа езды от Броктона директор мысленно проговаривал душещипательную речь, опять что-нибудь про то, что нельзя повторять путь Уэйна МакКоллагха-старшего и надо обязательно найти свой, желательно не противоречащий законам штата. — Да, конечно, — разочарованно сказал директор и отдал трубку Орландо, в очередной раз сдавшись и махнув рукой. — Орландо, скажи директору, чтобы он отошёл назад к плакатам, — сказал Уэйн. — Нахрена? Он же тебя и так не слышит, —не понимающе спросил Орландо, но тут же осёкся и, закрыв микрофон рукой, начал что-то говорить директору. К счастью, Орландо не пришлось долго его уговаривать. Директор Коул неловко махнул Уэйну рукой, и Уэйн даже махнул ему рукой в ответ, внимательно наблюдая за тем, как он удаляется. Когда наконец Уэйну удалось почувствовать, что они с Орландо остались одни, он сделал пару вдохов и выдохов, а потом спросил: — Как там Дел? Это было во много раз тяжелее, чем казалось на первый взгляд, намного тяжелее, чем брошенное между делом «мне надо купить печеньки у одной девчонки». Уэйн как будто сиганул в самую глубокую пропасть и падал, бесконечно падал. Эта девчонка обрела имя, запах, силу, с которой она схватила его за толстовку, а потом поцеловала, улыбку, предназначенную ему одному. Это была Дел, не просто девчонка — его девчонка, и говорить о ней с кем-то другим было чересчур странно, страшно — вдруг выяснится, что всё это было не взаправду. — Печенька? Чёрт, мужик, я даже не знаю, что тебе сказать. В воскресенье было слушание о родительских правах её уёбка-папаши. Она его защищала. — Ясно. Его слова лишь придали Уэйну ускорения перед встречей со дном, но Орландо вовремя его подхватил. — А Печенька особенная, да ведь? — сказал он, понимающе улыбнувшись. — Мне всё не даёт покоя: как вы вообще познакомились? Она же такая тихоня. — Она продавала ворованные печеньки. — Уэйн, нет-нет-нет! Ты же давно её знал, ты избил того придурка из-за видео с её мамой! — Но я не знал, как её зовут. — Но ты присматривал именно за ней! — Ну да, — Уэйн нехотя кивнул и опустил глаза, — пару лет. Он пытался открыть свой шкафчик, но после того, как тот очень близко познакомился с лицом Дейва Конуэя, который задирал малышню, что-то случилось с замком. Уэйн дёргал дверцу раз за разом, и ничего не выходило. Он не хотел создавать лишний шум, только не после Дейва, и поэтому просто повернулся и наклонился на шкафчик спиной, подняв голову вверх и прикрыв глаза. А когда открыл их, то увидел её, идущую по коридору с подругой. Они разговаривали друг с другом, их никто не замечал: не махал рукой, не провожал взглядом. Уэйн моргнул, и в следующее мгновение школьный коридор опустел, Дел осталась в нём совсем одна. Красивая, волосы точно из диснеевского мультфильма, маленькая и хрупкая. Он мог поклясться, что слышал шорканье её кроссовок по полу, шелест листков тетради, которую она листала на ходу в поисках нужной страницы. Уэйн смотрел ей вслед до тех пор, пока она не зашла в свой класс. Дверь кабинета закрылась за ней, и коридор опять наполнился людьми, а Уэйн с силой ударил свой шкафчик кулаком — и он открылся. — Не знаю, чего тут больше: крипоты или романтики. Чёрт, Уэйн! По Орландо было видно, что он едва может в это поверить. — Я просто увидел её однажды, а потом видел всегда, — сказал Уэйн, что прозвучало весьма жалко. Будто бы он оправдывался, хотя на самом деле не жалел ни об одной минуте, в которую смотрел на Дел, или выискивал её взглядом в толпе, или провожал её до дома с форой в один квартал, или садился за соседний столик в столовке. Он никогда не строил лишних иллюзий по поводу того, что о нём думают люди, а поэтому никогда не пытался подойти ближе, чем на пару метров. Это чувство лежало на нём самым тяжёлым грузом из всех, до тех самых пор, пока Дел сама не пришла к нему на порог. — Если всё так сложилось, значит оно так изначально и должно было быть, да? Слушай, я не могу приглядеть даже за собой, но за ней постараюсь, хорошо? Пока ты здесь. Я уже присматриваю: Печенька поначалу устроилась в кофейню на Парк-роуд, но её оттуда выгнали: плеснула американо в лицо какой-то девки. Это было пипец как горячо! А ещё её теперь братья забирают из школы, видимо отца лишили водительских прав. Я тебе гарантирую, он ещё заплатит за ремонт твоей тачки! — Спасибо, — кивнул Уэйн, — за Дел. Ему непросто дались эти слова, но он был рад, что сказал их, а Орландо был рад их услышать. — Уэйн, брось, это полная фигня! Ты, главное, возвращайся скорее. Устроим двойное свидание: моему чудо-киборгу сняли корсет, и теперь у неё осанка королевы. — Рад за неё. И за тебя. Было бы совсем смешно, если бы кто-то из них двоих пустил слезу, но в какой-то одной вселенной из миллиарда всё так и было. Уэйн закрыл глаза и увидел перед собой Дел — как это было уже долгое время. Думать о том, где она находится сейчас, без возможности взять её за руку, сказать несколько слов, было едва выносимо. — Уэйн, — Орландо пришлось постучать по стеклу, чтобы обратить его внимание на себя, — всё образуется. Знаю, звучит как очередной пиздёж, но всё действительно образуется! У тебя теперь есть Печенька, и она тебя дождётся! А я забронирую нам местечко на четверых в «Кейп Код», идёт? — Хорошо. Вечером за ужином Уэйн опрокинул поднос одного из местных задир, за что незамедлительно получил по лицу — так сильно, что тут же упал на пол, не удержав равновесие. Когда Сэм приволок его в камеру после наложения швов, Кев сказал: — Уэйн, тебе надо взять на заметку новое слово. — Какое? — Селфхарм. Давай завязывай со своим дерьмом, как я. Если только хочешь выбраться отсюда, конечно.