Metamorfoze

      Этот треклятый официальный приём упорно не хотел начинаться.       На Барселону навалилась привычная изнуряющая жара, и даже узкие окна, распахнутые настежь, не спасали от духоты благовоний и терпких ароматов разгорячённых тел. Тронный зал Тиннель был залит светом сотен отборных восковых свечей. Их свечение отражалось в массивных цепях, в изящных украшениях и золотых и серебряных нитях придворных платьев, в сотнях пар глаз, нетерпеливо посматривающих в сторону пустовавшего трона.       Секретарь вице-короля Каталонии пребывал в отвратительнейшем настроении. Пожалуй, он единственный в зале не смотрел с надеждой на трон — короля в Барселоне не было, — но с каждым мгновением мрачнел всё больше. Напрасно горделивые сеньориты в розовых жестких шёлковых платьях*, делавших их похожими на точёные статуэтки (1), и с такого же цвета милым румянцем на белых щечках поглядывали из-за плеч матерей на неженатого молодого человека, обласканного Его Светлостью. Ему не хотелось ни с кем разговаривать, даже вежливо улыбаться в ответ.        История Испании сохранила немало грустных случаев, когда обычная улыбка могла показаться какому-нибудь горячему сеньору проявлением неуважения, и он тут же вызывал весельчака на дуэль, швыряя ему в лицо перчатку. Из-за улыбок расстраивались свадьбы, рушились на долгие годы отношения между семьями. Впрочем, на дуэль здесь вызывали и за меньшее оскорбление: вопросы чести в среде испанского дворянства были возведены на уровень культа, и зачастую поединки следовали один за другим. Лука не собирался рисковать головой теперь, когда приложив немало усилий, сумел наладить свою жизнь. Сейчас ему хотелось только одного: как можно скорее вернуться домой. Он сидел на резной скамейке у самой ближней к трону арки и мрачно обмахивался нераспечатанным конвертом.       Наконец радостный гул голосов оповестил о появлении вице-короля. Лука обернулся, быстро смерил вошедшего пристальным взглядом с ног до головы и закатил глаза. Отнюдь не внешний вид упомянутого сеньора вызвал такую реакцию. Празднование по случаю заключения долгожданного мира вынудило Его Сиятельство нарядиться. Выбранный им, несмотря на жару, бархатный хубон* (1), расшитый крупным жемчугом и модным «павлиньим глазом» сидел на стройной фигуре безупречно. Но пышное страусиное перо было примято, а сам сеньор Жерар выглядел чересчур взъерошенным.       — Вот же заразы… — Лука сердито скрипнул зубами и снова уставился на неприметную боковую дверь.       Появившегося оттуда через несколько минут человека встретило раздражённое шипение:       — Сеньор Рамос, смерти моей хочешь? Какого чёрта вы опаздываете? Другого времени вы, конечно, выбрать не могли? Часы на ратуше уже давно пробили…       Серхио попытался было сдержать насмешливую ухмылку и изобразить на лице подобие сочувствия, но, осознав бессмысленность этой затеи, лишь улыбнулся распухшими от поцелуев губами:       — Да брось. Часом раньше, часом позже… К тому же, короли не опаздывают, а задерживаются…       Но по злобно сузившимся глазам, видимо, поняв, что выбрал не самое подходящее время для неудачных шуток, примирительно похлопал его по плечу:       — Извини. И потерпи ещё чуть-чуть…       — Пресвятая Дева! Сколько можно!  — мысленно вознегодовал Лука, недовольно дёрнул плечом и отозвался ворчливо:       — Тебе легко говорить. А я не был дома уже десять дней.       — Почему бы ему самому не приехать в город?       — Ты прекрасно знаешь ответ на вопрос. Сейчас самая пора сбора винограда, и Ивану попросту некогда…       Теперь настала очередь Серхио закатывать глаза:       — Ему не скучно так жить? Трудиться подобно простолюдинам… Быть вдали от общества…       — Уж кто бы говорил, коннозаводчик, — парировал Лука. — К тому же, он не один. С нами по соседству живёт…       — Ах да, благородный дон Андрес…       — …который тоже занимается виноделием, и совсем не похож на безродного плебея.       Серхио несколько наигранно поднял руки, признав поражение, немного помолчал, без интереса прислушиваясь к эмоциональной речи Жерара, потом искоса поглядел на Луку и словно невзначай сказал:       — Кстати, ты слышал? Ходят слухи, что герр Кроос вполне здоров и благополучен, и, кажется, очень близок с каким-то валлийским наёмником.       — Спать хочу, сил нет… — Лука зевнул, едва успев прикрыть рот ладонью. — Близок? Я рад за него… Слушай, когда Его Сиятельство закончит своё пафосное выступление, попроси его отпустить меня хотя бы дня на три. Мир окончательно подписан. Да и вам не придётся заставлять ждать себя такую толпу…       Серхио окинул его изучающим взором и сощурился, но предпочел не развивать дальше эту тему. Вместо этого он с воодушевлением произнёс:       — Отличная идея! Мне нравится. Устроим вчетвером праздничный обед, немного развлечёмся…  И, вообще, интересно, кому из вас пришло в голову согласиться на дом, который так далеко от моего? Жили бы по соседству…       — Дарёному коню в зубы не смотрят, — усмехнулся Лука, почти не покривив душой.       Судя по загоревшимся огонькам в карих глазах, идея совместного обеда увлекла Серхио сразу и бесповоротно. Он уже начал продумывать, не обращая внимания на враз поскучневшего собеседника, что велит подать на праздничный стол. От пугающих идей Рамоса отвлёк пожилой сеньор, непременно желавший выслушать его мнение по какому-то важному вопросу. И, с облегчением выдохнув, Лука вновь уселся на скамью, прислушался к себе и равнодушно пожал плечами. Имя Тони не вызвало в нем ровным счётом ничего, никаких эмоций. С тем же успехом Рамос мог назвать любое другое имя.       Поместье, о котором шла речь, находилось примерно в трёх лигах от Барселоны. Объехав несколько домов, стоявших без хозяев после Гранадского эдикта (2), Лука, в конечном итоге, остановился на старинной двухэтажной усадьбе**, увидев которую, Иван ахнул и, просияв невозможно солнечной улыбкой, заявил, что именно о такой он и мечтал.       Это был небольшой «нам же не нужно, чтобы у нас постоянно толклись гости» дом, крытый коричневой черепицей, с лоджией во всю стену и высокой башенкой. В своё время глава большого семейства с домочадцами вынужден был спешно его покинуть, успев взять только самое необходимое. Некоторые комнаты были завалены брошенными впопыхах вещами. Но кордовские золотые обои*** в просторной солнечной гостиной сохранились почти идеально, от добротной мебели веяло почтенной стариной, паркет на полу был целым, хотя и ужасно грязным, окно в глубине комнаты открывалось на террасу с плетистыми розами и глицинией, которые, густо обвив колонны, ползли по стене к солнцу. А снаружи дом зарос кустарником, столь же непроходимым, как тот, что, рассказывают, окружал замок Спящей царевны. Чуть поодаль, в зелени кипарисов и серебре олив, находились хозяйственные постройки и заросший высокой травой одичавший виноградник.       Лука, наблюдая, как Иван восторженно носится по осеннему саду, мысленно похвалил себя и поблагодарил вице-короля, который быстро оценив способности нового секретаря, разрешил самому выбрать себе награду.       Разумеется, сначала Жерар поднял брови, узнав о странном выборе, ибо, сказал он, можно было найти особняк и богаче, и больше. Но Лука, глядя в его глаза, серьёзно ответил, что это дом мечты. Дарственную, впрочем, вице-король подписал только тогда, когда лично убедился, что поместье находится на порядочном расстоянии от фермы Серхио, внезапно увлёкшегося разведением лошадей.       Привести в божеский вид простоявшую почти сорок лет без хозяев усадьбу оказалось непросто, но Иван проявил неимоверное рвение, и к весне всё уже было готово для нормальной жизни. Да и сам он за прошедшие полгода словно стал другим человеком.       В коротких штанах, плотно облегающих стройные ноги, и рубахе, небрежно распахнутой на груди, Иван день-деньской проводил на улице. Властный голос доносился то из сада, в котором он наблюдал за расчисткой колодца, то из непролазных зарослей виноградника, где ему приходилось, порой буквально ползая на коленях, отыскивать у самых корней молодые побеги.       От постоянного пребывания на щедром каталонском солнце бледная кожа приобрела тёплый смугловатый оттенок, длинные светлые волосы выгорели до золотистой рыжины, ладони покрылись мозолями и огрубели. Теперь Иван, окружённый собаками и слугами, которые в нём души не чаяли, ничем не напоминал того изнеженного королевского фаворита, которого Лука встретил когда-то в дворцовом парке Игниса.       Он сразу же познакомился с соседями, особенно близко сошёлся с одним из них — местным виноделом, сеньором Иньестой, обнаружил в подвалах дома старинные дубовые бочки, покрытые толстым слоем пыли и загорелся идеей изготовления собственного вина. Одним словом, Иван был счастлив.       И, если изредка по утрам Луке не хотелось вылезать из удобной кровати, чтобы отправляться в такую даль Барселону одному, он подавлял тяжёлый вздох, ибо, глядя на цветущие пышным цветом деревья в саду, огромных пушистых собак, довольных жизнью, и излучающее радость лицо Ивана, он тоже чувствовал себя счастливым.       Потому что, кроме дней, у них были еще и бессонные ночи, наполненные нежностью, безумной страстью, теплом, весёлым смехом и ленивой негой. Когда в целом мире не оставалось никого и ничего, кроме них. Когда можно было бездумно откликаться в ответ на полыхающее в зелени глаз отчаянное желание, а потом, часто и тяжело дыша, медленно приходить в себя. Или молча лежать у камина на одеяле, разостланном на пушистом ковре, вырисовывая невидимые узоры на выглядывавшей из-под небрежно откинутого атласа руке. Они не шептали постоянно друг другу клятвы, не давали обещаний любить вечно. Они просто жили и наслаждались каждым мгновением, проведённым рядом.       Громкие голоса вернули Луку к реальности. Он сжал виски ладонями. Дева Мария, до чего же он устал. Когда же всё это закончится?       — Мне кажется, или тебе пора отдохнуть? — усмехнулся неслышно подошедший к нему Жерар, буквально читая его мысли. — Дней пять…       Лука быстро вскинул на него благодарные глаза:       — Благодарю… И можем ли мы с Иваном рассчитывать, Ваше Сиятельство, на полное одиночество в эти дни?       Чёрные брови вице-короля взлетели вверх, а уголки губ насмешливо дрогнули.       — Серхио? — он понимающе расхохотался. — Будь спокоен…       Промчаться по дворцу, вылететь во двор и вывести лошадь из стойла было делом нескольких мгновений. Вскоре Лука уже спешно гнал гнедую Руби по мирно спавшему городу. Тонкий серп луны едва освещал узкие улочки. Позади слышался бойкий стук копыт: слуги за ним едва успевали. Спустя полчаса бешеной скачки показался уютно желтевший в темноте одинокий огонёк в башенке. Он чуть придержал лошадь и поехал медленнее, чтобы отдышаться. Сторож, дюжий молодец, распахнул ворота. Он спешился, отдал поводья конюху.       — Сеньор Лука, вода согрета, — негромко окликнул его слуга.       Он махнул рукой, мол, сейчас подойду, немного задержался в саду, жадно вдыхая влажную бодрящую прохладу. Сквозь рваные облака на него смотрели бесчисленные звёзды. Опьяняюще пахло мокрой от росы травой, ночными цветами, немного навозом из конюшен, едва уловимо — морской солью. И над всем этим царил сладкий зрелый виноградный дух. Вдруг вспомнилось, как две недели назад, как раз перед его отъездом, Иван отщипнул с лозы виноградинку и сказал:       — Скоро пора снимать. Иначе грозди поломают лозы…       Лука улыбнулся этому воспоминанию, и облизнул губы, как будто вновь почувствовал на языке мускатный вкус.       Вода прогнала остатки сна. Поднимаясь по лестнице в башенку, он даже замурлыкал было незатейливую песенку, но сразу же был остановлен добродушным ворчанием: мохнатый пёс, развалившийся на полу у двери, шевельнул хвостом, лениво приподнялся, подставляясь под ладонь.       — Умаялся за день? — мимоходом спросил Лука. Пёс, соглашаясь, слабо тявкнул в ответ.       Он бесшумно отворил дверь и оказался в маленькой комнатке. На грубом столе у окна потрескивала свеча, освещая тусклым светом потемневшие от времени потолочные балки и простую деревянную кровать с четырьмя резными столбиками. На ней за кисейным балдахином, как всегда, на животе и раскинув длинные ноги в стороны, лежал Иван.       Лука шуганул пытавшегося просочиться за ним пса, аккуратно прикрыл дверь, наконец-то отгородившись от внешнего мира, и привычно подумал, что хотел бы остаться здесь до конца своей жизни.       Так спокойно он не чувствовал себя давным-давно.