Запертый бессмертный

Ты — часть меня, Которую я не хочу замечать. Breaking Benjamin — Forget It

Первое, о чём подумала Вивьен, проснувшись утром, был вчерашний танец с Хао и его страшно смущающее предложение прийти к нему в башню. Девушка перевернулась на живот и, уткнувшись лицом в подушку, обречённо завыла. Да что с ней не так? Как она могла вести себя подобным манером? Ей не хотелось этого признавать, и всё её нутро противилось этому, но пора взглянуть правде в глаза: Хао перестал быть пугающим путём, по которому она собиралась пройти, чтобы цинично обеспечить безбедную безопасную жизнь для себя и своей семьи. Она в него влюбилась. Вивьен не понимала, почему так упорно игнорирует тот факт, что он — существо другого вида, другого порядка, и он опасен. Хао мог одним взглядом в глаза подавить её волю, стереть память, мог разорвать её пополам, превратив в бесполезную кучу из костей и мяса. Да, для этого ему пришлось бы выбраться из башни и снова начать питаться человеческой кровью, но это не отменяло всего остального. «А как он сам ко мне относится?» — Вивьен резко села на кровати. Очевидно, что он считает её привлекательной и дорожит ей как шансом обрести свободу. Но в остальном? Когда между ними больше не будет решётки, сохранит ли Вивьен хоть какую-то ценность в его глазах? «Когда… Я подумала «когда», а не «если». Перед глазами снова встало то видение, где они вместе, в этой самой постели, и сердце забилось чаще. Низ живота сладостно сжался. Было так порочно и неправильно чувствовать возбуждение и жар от этой картины, но Вивьен не могла перестать об этом думать, ощущая жгучую смесь стыда с желанием. Девушка упала обратно на подушки, от чего волосы веером разметались по наволочке. Может, это всё вампирский магнетизм? Они же все по своей хищной природе кажутся людям невероятно привлекательными. Что-то вроде росянки для людей, за тем лишь исключением, что «росянка» может сама подскочить и напасть. Раньше Вивьен не рассматривала ситуацию с этого ракурса, но, возможно, и господин Йо обязан тем, что его окружают настолько преданные ему люди, вампирской крови? Даже она, Вивьен, которая с трудом привязывалась к новым людям, готова была вцепиться в глотку тому, кто посмеет сказать о нём что-то плохое, хотя она совсем не была влюблена в него, как Тамао, и не знала его так давно, как Амидамару. Как бы там ни было, влюблённость в Хао была ей не на руку. И ещё паршивее становилось оттого, что ей даже признаваться ему не придётся — Хао уже влез Вивьен в голову, как в корзину грязного белья, понял, что она к нему неровно дышит, и теперь сможет распоряжаться этим знанием как заблагорассудится. Может, он снова станет над ней потешаться. «Ах, Вивьен, не расстраивайся, что не устояла перед моим очарованием», — девушка поморщилась, представив его самодовольную физиономию. А затем перед глазами возник его вчерашний образ. То, как он смотрел на неё, пока они кружили в танце. Он был серьёзен, ни малейшего намёка на издёвку во взгляде, будто он пытался показать, что то, что между ними происходит, вовсе не шутка. «А что между нами происходит?». Вивьен сжала голову руками, пытаясь привести мысли в порядок. Наверное, Джиневра на том свете сейчас её проклинает. Её потомок, её продолжение, влюбилась в того, кто принёс ей смерть. И что будет, когда Хао покинет свою башню? Может, он вступит с ней в ту мимолëтную связь из видения, а после исчезнет, как это сделал Томас, оставив Вивьен одну? Вероятность такого расклада была более чем высока. Едва ли он привязан к ней чем-то, кроме надежды, похоти и чувства признательности за сотрудничество. Наконец, поднявшись с постели и приведя себя в порядок, Вивьен открыла ящик комода и кончиками пальцев, почти брезгливо, подцепила ленту с серебряным крестом, что принадлежал Жанне. Тело ещё помнило, как тот едва не выжег грудную клетку до самых костей, и девушка неволей поёжилась. Интересно, почему Жанну не закопали с ним на шее? Амидамару решил сохранить украшение невесты на память? И носила ли она его вообще, если она была шаманкой? Шаманы могут исповедовать христианство? Или они верят во что-то своё? Хао не назвал Жанну ведьмой напрямую, но намёк, когда он рассуждал о влиянии на него шаманов, был очень явный. Значит, Жанна истязала его не молитвами, а заклинаниями, да и то, что именно она передала Вивьен тот маленький свёрток с прахом, тоже наводило на определённые мысли. Лишь тот, кто имеет связь с миром духов, мог знать, что последует за вручением такого «подарка». Однако был ещё один нюанс: по-видимому, нельзя быть и шаманом, и вампиром одновременно. Проклятая кровь лишает человека этой привилегии. Вивьен вернула крест обратно в ящик. Несколько коротких секунд она обдумывала, стоит ли его надеть, чтобы не общаться сегодня с Хао, но потом она представила, как его позабавит её девичья трусость, и решила не доставлять ему такого удовольствия. О нет, Вивьен встретит его взгляд с высоко поднятой головой и не посмеет отвернуться. Ей не стыдно. Да и чего ей стыдиться? Мимолётная искра вчера пробежала между ними, Хао захотел её, но, может, сегодня от этой искры и следа не останется? Может, он выкинет что-то такое, что выведет Вивьен из себя, и она думать забудет, что ещё утром страдала оттого, что не знала, куда деть свою влюблённость. К обеду все гости поместья, оставшиеся на ночь после приёма, разъехались по домам, и горничные синхронно выдохнули, проводив взглядом последний экипаж. Вчерашний вечер был замечателен и заметно разбавил размеренную жизнь Фунбари, однако прежний распорядок забирал куда меньше сил. Хозяева тоже выглядели уставшими. Господин Йо разговаривал за столом так, будто вот-вот упадёт лицом в тарелку, а Анна хоть и держалась в привычной манере, но всё ж таки иногда отвечала совсем невпопад, будто мысли её витали далеко-далеко. Вивьен расчищала снег на крыльце, когда вспомнила меланхолию Хао из-за того, что в последний раз держал в руках снег триста лет назад. Может, это и было настоящей причиной, почему он так разозлился, завидев их с Хью взаимодействие из окна, а вовсе не беспокойство о ней? Недолго думая, Вивьен взяла из хозяйской постройки небольшой таз и наполнила его снегом до самых краев. Должно быть, это было одно из самых странных действий в её жизни, но ей хотелось что-то сделать для Хао, чтобы он улыбнулся ей без привычного ехидства и чтобы хоть один из дней его заточения стал немного ярче. Пока она тащила снег наверх, ей едва удалось разминуться с Хью, и из груди вырвался вздох облегчения. Его становилось слишком много, и это раздражало и пугало одновременно. Он ей и раньше не нравился, а после того, что рассказал о нём Хао, Вивьен претила мысль о таком поклоннике вдвойне. Как-то не везёт ей по жизни с мужчинами: один легкомысленный, второй древнейший вампир, третий питает страсть к чужим мучениям… Когда Вивьен поднялась в башню, Хао возле решётки не оказалось, хотя раньше он всегда встречал её ехидной улыбкой — так уж повелось. Настроение сразу же стало немного хуже. Может, зря она вообще всё это затеяла? Не хотелось бы отхватить за свой душевный порыв тонну насмешек. — Хао? — тихо позвала она, и в глубине темницы, недоступной взгляду, послышалось какое-то движение. — Мне казалось, тебе должно быть некомфортно со мной видеться, — последовал ответ. Самого Хао по-прежнему не было видно. Вивьен помедлила с ответом. — Так и было. Но… ничего же такого не произошло, верно? Вампир, наконец, показался, и девушке пришлось собрать в кулак всё своё самообладание и ничем не выдать подкатывающую к горлу смущённую истерику. Он оказался почти полностью раздет, и лишь подобие полотенца, повязанное на бёдрах, скрывало от глаза самые пикантные подробности его тела. — Ты так думаешь? — приподняв брови переспросил он. — Я так думаю, — ощутив, как пунцовеют щёки, Вивьен инстинктивно сделала пару шагов назад от решётки. То, что Хао был в таком виде, вынуждало разрастаться её собственное личное пространство, в которое она не готова была его впустить. Приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы не отводить демонстративно глаза от его совершенного торса, по которому так хотелось провести ладонью. — Мы потанцевали, было весело, на какое-то мгновение между нами что-то промелькнуло, но… — Но? — а Хао тем временем продолжал приближаться. — Ты собираешься что-то на себя накинуть или нет? — не выдержав, спросила девушка, и только тогда он остановился. — Неужто стесняешься? — в его голосе просквозило преувеличенное удивление. — Представь себе. Хао засмеялся, а Вивьен это так почему-то разозлило, что она, недолго думая, опустилась к тазу, слепила снежок и, подлетев к решётке, просунула руку по ту сторону и бросила. Снаряд угодил прямиком ему в грудь, и он явно специально не стал от него уворачиваться. — Ну что, полегчало? — снисходительно поинтересовался он. — Я тут для тебя… А ты… ты… — зашлась было Вивьен, но Хао отмахнулся: — Тише-тише, ишь разволновалась. Пойду оденусь, действительно, а то ты уже речь родную забываешь. На пару минут он снова скрылся, но вернулся уже в более приличном виде: в брюках и рубашке. Правда, завязки на рубашке так и не затянул. Хао подошёл к решëтке и, улыбнувшись, протянул руку: — Ну, отдавай, что хотела. Вивьен, всё ещё оскорблённая его выходкой, фыркнула, но свою ношу к нему подтолкнула. Глаза его заблестели, как у ребёнка, и он, присев рядом, погрузил в снег ладони. Из груди его вырвалось подобие довольного урчания, словно он — огромный мурлычащий кот. Видеть его таким удовлетворённым было для Вивьен лучше всякой благодарности, однако от простого «спасибо» она бы тоже не отказалась. — Клянусь, скоро настанет день, когда мне не придётся довольствоваться лишь снегом, принесённым по чьей-то милости в ведре, — он говорил тихо, но девушка расслышала каждое слово. — Хао? — шëпотом позвала она. — М? — Расскажешь, как ты стал вампиром? Сначала ей показалось, что он не ответит, потому как ничто в его движениях, выражении лица не выдало, что вопрос хоть как-то его заинтересовал или озадачил. Но затем он выпрямился и взглянул Вивьен прямо в глаза. — Это расплата за моё тщеславие. Девушка опустилась на пол напротив него, всем видом показывая, что готова его выслушать. Хао же зачерпнул горсть снега и принялся сдавливать его в ладони, уплотняя в твёрдый маленький комок. По коже его сразу же потекли капельки воды. Вивьен вспомнила, как горело её тело, когда вампирская кровь в ней просыпалась, и каким горячим было прикосновение Хао, когда они пожали руки. У вампиров температура тела определённо выше человеческой. — Восемьсот лет назад я был шаманом в далёких землях Ниппон, — тихо заговорил он. — Я обладал даром предвидения. Этот дар, как ты тоже знаешь, до сих пор со мной. И однажды я увидел будущее, в котором люди приводят этот мир к краху. — Как это? — Вивьен нетерпеливо заёрзала на месте. — По правде говоря, — Хао невесело улыбнулся, — человечество всегда несло разрушения там, где появлялось. Люди думают, что можно прийти в любую точку мира и творить, что заблагорассудится: вырубать леса, изменять русла рек, уничтожать целые виды животных, либо изменяя их среду обитания, либо попросту сжирая. И самое досадное в этом то, что они продолжают плодиться и расползаться всё больше и больше, как гангрена. Вивьен слушала внимательно, не перебивала и сосредоточенно следила за тем, как всё больше и больше мрачнеет лицо вампира. Если к людям он относился именно так, как говорил — как к гангрене, — то совсем не удивительно, что он не испытывал ни единого укола совести, когда их убивал. — Природа могущественна, она способна оправиться от подобного урона, — продолжал Хао. — Но с изобретением парового двигателя человечество ступило на новый путь. Сейчас ты не можешь оценить масштаб, ведь ты видишь только сиюминутные плюсы: строятся фабрики, железные дороги. Жизнь, вроде как, становится проще, лучше, но это лишь одна сторона медали. Ещё немного, и по улицам начнут ездить кареты, не запряжённые лошадьми. Затем появится оружие, способное с одного удара унести тысячи жизней и отравить всё, чего достигнет. И этого будет становиться больше, больше, ведь человеческая жадность не знает границ. Настанет день, когда люди будут смотреть в небо и видеть солнечный свет лишь сквозь густое облако смога. Природа будет уничтожена. Потому… я решил, что человечество нужно стереть с лица Земли. Последняя реплика погрузила башню в тишину. Вивьен чувствовала, что нужно что-то сказать, но как назло в голове была лишь звенящая, порождённая шоком пустота. В сознании мелькали лишь нарисованные Хао образы. Сама ли она их придумала, или это было то, что он решил ей показать, но она видела огромные каменные башни, едва просматриваемые в дыму, и множество, множество карет без лошадей, похожие на сплюснутые металлические шкатулки на колёсах со светящимися глазами на торцах. — Разве это кому-то по силам? — наконец, шёпотом спросила она, нарушая молчание. Хао кивнул. — Если в твоём распоряжении Великий Дух, то нет ничего невозможного, но, чтобы его получить, нужно победить в Битве Шаманов. — До которой ты собирался дожить. Хао снова кивнул. — Несмотря на всю мою природную скромность, признаю, что я был выдающимся, великим шаманом, которому не было равных и по сей день. — Вивьен закатила глаза. — Я познал всю суть бытия, я знал, как сделать так, чтобы пройти круг перерождения и вернуться в этот мир снова, сохранив память о прошлой жизни. — Подожди, — девушка, зажмурившись, потёрла переносицу. — Я читала об этом. Это как в восточных учениях? Что там за слово было… — Реинкарнация, — подсказал Хао. — Да. Речь о ней. Но тогда я подумал: зачем мне прозябать пятьсот лет на том свете, если эти пятьсот лет я могу совершенствоваться, обретать новые знания и развиваться. И я начал искать путь к бессмертию. — И нашёл. — И нашёл, — мрачно подтвердил он и замолчал, взглянув на свои руки. Он сжал их в кулаки, затем снова разжал, изящно разогнув пальцы. Вивьен невольно засмотрелась на его движения. — Ёкаи подсказали мне способ. — Ёкаи? — шёпотом переспросила девушка. — Демоны, — паузы в рассказе Хао становились всё больше и больше. — Нужен был ритуал с распитием человеческой крови, и, хоть на тот момент мне претила мысль о подобном, я принёс в жертву духам двенадцать грешников и одного праведника. И тогда я обрёл бессмертие. Но вместе с тем потерял дар управлять духами. Великий Дух проклял меня, не простив мне подобной дерзости, ведь я попрал законы бытия: из него мы появляемся и к нему возвращаемся после смерти, я же предпочёл не возвращаться. Это лишь догадки, но, возможно, для вампиров «того света» просто не существует. И тогда он замолчал. Молчала и Вивьен, пытаясь хоть как-то разложить по полочкам в голове то, что Хао ей поведал. Это больше походило на миф, чем на историю чьей-то жизни, но она бы не посмела усомниться в правдивости его слов. Бессмертие в его парадигме ценностей совсем не числилось. Оно было не целью, а средством для достижения другой, более глобальной мечты — заполучить Великого Духа. Оно же и стало камнем преткновения. Тем самым, что поставило крест на его мечте. — Когда ты выберешься отсюда, — заговорила Вивьен, — что ты будешь делать? Хао же за столетия заточения, похоже, столько раз задавал этот вопрос себе, что ответ прозвучал без запинки, почти машинально: — Найду способ снять проклятье, умру как человек и перерожусь к началу следующего турнира Шаманов. — Вот как. — «И снова попытаюсь стереть человечество с лица Земли», — почти услышала она так и не озвученное предложение. — И когда этот следующий турнир? — В двухтысячном году. К тому времени от Вивьен не останется ни праха, ни тех, кто что-либо слышал о ней даже как о далекой прапрабабушке. И эта мысль нагнала на Вивьен тоску. Разве что Хао?.. Хао будет жить: бессмертной или смертной жизнью. Может, когда-нибудь, через сто тридцать лет, он вспомнит о ней между делом и, если его мечта исполнится, замолвит о ней словечко перед Великим Духом. — Ты затосковала, — заметил Хао, на что Вивьен слабо улыбнулась: — Немного. Разговоры о времени повергают меня в уныние. Асакура тоже улыбнулся. — Да, такое бывает, когда осознаешь скоротечность своего существования. Правда, я совсем забыл, каково это. И снова молчание. Вивьен даже представить себе не могла, сколько всего повидал за свою жизнь Хао и насколько тяжело было оставаться в заточении почти треть этого срока. Удивительно, что он при этом умудрялся сохранять ясность рассудка, хотя, вполне вероятно, определённые душевные недуги всё же его постигли. Одиночество любого может свести с ума, а у Хао, судя по всему, и раньше не сказать, что было всё в порядке с головой, раз ему так запросто давались убийства невинных. — Ну, мне пора, — Вивьен поднялась на ноги и принялась отряхивать платье, а Хао поднялся следом за ней. — Спасибо за рассказ, это было… — Странно? — с усмешкой подсказал он. — Я не жду, что ты меня поймёшь. Для человека ты очень сообразительная девочка, но людям никогда не понять шаманов и не осознать ценность природы в полной мере. Девушка подняла на него взгляд и пристально всмотрелась в его выжидающе чернеющие глаза. Похоже, он специально пытался её задеть, ведь только что он поведал ей нечто сокровенное и наверняка чувствовал себя более уязвимым. — А я не ищу твоего одобрения. Поэтому прекращай хвалить меня и унижать сразу после этого, будто я зазнаюсь. — Снова обиделась? — Хао изучающе склонил голову набок, обозначив улыбку в уголках губ. — Не дуйся, ты всё равно мне нравишься. Вивьен фыркнула. — Что я только что сказала про одобрение? — Мне абсолютно всё равно, что ты говоришь. Важно, что ты думаешь и что ты делаешь. — Тогда смотри, что я делаю, — хмыкнула Вивьен и присела в книксене, растянув в губы в донельзя неискренней улыбке. — Я ухожу, — и кивнула на оставшийся снег: — Не скучай. Можешь даже слепить маленького снеговика. Аллея портретов встретила её уже с таким привычным укором. Предки семьи Асакура молчаливо смотрели на неё со стен, освещённые множеством огоньков свечей, и наверняка осуждали за то, что она сблизилась с их мрачным прародителем. Было что-то противоестественное и неправильное в том, что самым близким человеком в этом холодном особняке для неё стал его первый владелец, запертый в башне. Она бы и рада проникнуться к нему неприязнью, как остальные обитатели Фунбари, но не могла, продолжая из раза в раз искать ему оправдания. Мол нет, Хао не циничный безжалостный убийца, а несчастный запутавшийся человек, жертва обстоятельств. Но, похоже, жертвами обстоятельств был не Хао, а все остальные, кто с ним связан. В одном он был прав: встреча с ним — не благо, а сущее проклятье.