Запертый бессмертный

Молись своему Богу, открой свое сердце, Что бы ты ни делала, не бойся темноты. Закрой глаза, дьявол внутри… (Thirty Seconds to Mars — Night of the Hunter)

Вивьен покинула имение ещё до того, как хозяевам подали завтрак. Даже не стала прощаться с обитателями — лишь получила из рук Амидамару жалованье у самых ворот и, бросив тяжёлые монетки в завязанный узелком носовой платок, быстрой походкой ушла в рассветный туман. Ручки чемодана до красноты врезались в ладонь, тонкое пальто почти не грело, но эти мелкие неудобства лишь подгоняли её вперед, прочь от проклятого особняка, где томились её страхи. Едва ли она смогла заснуть хотя бы на минуту с того момента, как покинула темницу Хао. Измученный потрясениями ночи разум то и дело играл с ней злые шутки. Ей мнился чужой взгляд, чужое дыхание на покрытой испариной шее, чудилось, как прогибается матрас под тяжестью чужого веса. Вивьен жмурилась и пряталась под одеяло с головой, даже не думая проверять, действительно ли ей это только кажется. Слишком уж отчётливым было чувство, что она увидит рядом с собой всё те же тёмные, как сама преисподняя, глаза, и тогда её сердце не выдержит. Верхушки деревьев бледнели, подёрнутые дымкой пасмурного неба. Земля подмерзла и теперь стелилась под ногами твёрдым пластом, не сохраняя даже следов от каблука. Имение Фунбари от города отрезал небольшой лес, и только сейчас Вивьен подумалось, что особняк Асакура когда-то был идеальным логовом для Хао. Сколько людей бесследно исчезло среди этих многовековых гигантов? Сотни? Тысячи? За спиной, где-то невдалеке, послышались скрип колес и тихий топот копыт. Девушка остановилась и обернулась, вглядываясь в туман. Если повезёт, её подвезут до города, и ей не придётся и дальше перебрасывать свой багаж из одной руки в другую, чтобы хоть немного дать ладоням передохнуть. Тёмный силуэт проявился сквозь серый смог тумана. Дохленькая лошадь с торчащими от истощения ребрами тащила за собой небольшую рассохшуюся повозку, которой, к удивлению Вивьен, правил священник. Она сразу его узнала: высокий статный блондин в маленьких круглых очках на цепочке. Отец Марко, кажется. Иногда он навещал их приход, но служил в другом, при монастыре в нескольких милях отсюда. — Не ожидал, что встречу кого-нибудь в столь раннее время, — придержав поводья, мужчина настороженно оглядел Вивьен, но стоило его взгляду скользнуть к чемодану, голос его смягчился. — Залезайте. Путь неблизкий. Просить девушку дважды не пришлось. Поблагодарив отца Марко, она водрузила немногочисленные пожитки в повозку и довольно ловко — так, как не умеют дамы благородных кровей — забралась в неё сама. В повозке она оказалась третьей. Еще один человек, похоже, крепко спал, завернувшись в шерстяное одеяло с головой. На счастье Вивьен, отец Марко оставался холоден и молчалив. Его нисколько не прельщала возможность вести праздные беседы со случайной попутчицей, да и у самой Вивьен никогда не возникало потребности устанавливать дружеские отношения со священнослужителями. После того, как их маленький городок подцепил слух о порочной связи между ней и Томом, она и вовсе прекратила посещать церковь. Осуждающие взгляды соседей и снисходительно-брезгливые отца-настоятеля напрочь отбили желание посещать «дом божий», и вот уже два года Вивьен молилась исключительно самостоятельно и ни разу не исповедовалась. Надеялась, что все её прегрешения Господь отпустит ей без посредников, но в последние дни её всё чаще посещала мысль, что встреча с Хао — это знак, что прощение ей даровано не было. — Так откуда Вы держите путь? — спросил отец Марко, перед этим коротко кашлянув, прочищая горло от долгого молчания. — Из Фунбари. Я имела честь прислуживать там вплоть до сегодняшнего дня. Короткая судорога исказила лицо собеседника, будто слова Вивьен его задели, но каменное равнодушие мгновенно вернулось на своё законное место, будто ничего и не было. Девушка решила не придавать этому значения. Мало ли на свете недугов, лишающих человека контроля над собственным телом? — Вот как? Наверняка Вам обещали там завидное годовое жалование. Что заставило Вас покинуть столь злачное место? В памяти вновь всплыли воспоминания минувшей ночи, и Вивьен поежилась. Порез на руке болезненно заныл, и пальцы инстинктивно натянули рукав до самых костяшек, будто священник увидит неумелую перевязку сквозь прохудившуюся ткань перчаток и непременно обо всем догадается. — Господа Асакура были очень добры ко мне, — с неловкой отстранённостью подтвердила она. — Но моя семья планирует перебраться к матушкиной родне в ближайшие дни, и мой долг велит мне следовать за ней. — Что ж, это верно, — коротко кивнул отец Марко. — Незамужней деве не подобает оставлять родных. К тому же… — он вдруг замолчал, словно не осмелившись продолжить. — К тому же?.. Священник повернул к ней голову, но Вивьен так и не разглядела его глаз из-за заплясавших на стёклах очков бликов. — Фунбари всегда было пристанищем дьявола. Кто знает, может, своим уходом вы спасаете себе жизнь. Грудь сковало холодом, покрыв ледяной коркой лёгкие так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Знал ли отец Марко, о чём говорит? А если не знал, то в какой ужас пришёл бы от мрачной правдивости своих слов? — Н-не понимаю, о чём Вы, — голос дрогнул, выдав фальшь, и Вивьен скорее почувствовала, чем увидела — отец Марко ей не поверил. Он кивнул, поправив указательным пальцем дужки очков, и вернул взгляд на дорогу. Поводья слегка стегнули дряхлую кобылу, как будто её копыта начали замедлять шаг, и повозка чуть качнулась на кочке. — Вы знали, что девушка, служившая в том доме до Вас, погибла? — Вивьен поёжилась, сильнее запахивая тонкую накидку. Странно, что священник об этом знал, в то время как весь город считал, что бывшая горничная просто уехала. — Я служил по ней панихиду, — опережая её вопросы, пояснил он. — Стоял возле её могилы до тех самых пор, пока гроб полностью не скрылся под землей. Жанна была сироткой из нашего приюта. Чудесное дитя с чистой, как у ангела, душой. Мы все её любили. Её невозможно было не любить. Не мудрено, что смерть горничной осталась незамеченной. Сироты до самого совершеннолетия почти не выходят за пределы приюта, и едва ли Жанна успела обрасти многочисленными знакомствами перед тем, как её взяли прислуживать в имение. — Вы знаете, что с ней случилось? — тихо поинтересовалась девушка, и губы отца Марко сложились в тонкую бледную линию, словно одна мысль о её смерти причиняла ему боль. Вивьен прикусила язык. И когда она успела стать столь бестактной? — Это всё Асакура и их поклонение дьяволу. Поставили дорогущую могильную плиту из белого мрамора, постояли со скорбными лицами у гроба и ушли сразу же, стоило мне закрыть молитвослов. Им не было жаль Жанну, никому из них. Они жалели себя. Жалели, что глас совести до самой смерти не даст им избавления. Ведь это всё их вина. Повозка подпрыгнула на яме, и Вивьен охнула, когда ее чемодан опрокинулся, глухо шлепнувшись о дно повозки, и раскрылся. Она обернулась, чтобы спешно вернуть выпавшие пожитки обратно, но замерла, побледнев и задержав дыхание. Из-под шерстяного одеяла вывалилась синяя, с трупными пятнами рука. — Дьявол завладел и Вашим разумом, верно? — раздалось у самого уха, и девушка дёрнулась, встречаясь взглядом с ледяными зрачками отца Марко. Тело бросило в холод, а затем в жар, заставляя грудь вздыматься часто-часто от коротких вдохов, неспособных целиком заполнить сжавшиеся легкие. — Я вижу его отражение в Ваших глазах. То же отражение, что я видел в остекленевших глазах Жанны. Задрожав, Вивьен замотала головой, неспособная вымолвить ни слова, а священник приблизился ближе, приоткрывая рот и обнажая острые, не по-человечески удлинённые клыки. Картинка перед глазами начала стремительно темнеть, а его голос промурлыкал, доносясь будто через массивную толщу воды: — Не волнуйся, дитя. Я помолюсь о спасении твоей души Господу. Последнее, что Вивьен запомнила, прежде чем полностью погрузиться во мрак, это то, как её голова неестественно запрокинулась, подставляя шею на свою погибель, и среди деревьев она увидела волка. Кажется, того самого, что когда-то встретился ей в детстве. *** Воздух хлынул в лёгкие холодной тягучей жижей и вырвался рваным болезненным выдохом через нос, вызывая приступ удушливого кашля. Вивьен распахнула веки, пробуждаясь от вязкого кошмара, и увидела над собой кривой овал неба: серого, низкого, неприветливого. Кусачие снежинки садились на щеки и липли к ресницам, словно надоедливые насекомые. «Э-эй?» — попыталась позвать она помощь, но из горла вырвался только невнятный сип, отдавшись тупой болью откуда-то справа. Непослушной, дрожащей, как у древней старухи, рукой, Вивьен дотронулась до шеи. Пальцы нащупали шершавую неровную корку, тянущуюся аж до самой груди. Вивьен заскулила, принимая сидячие положение. В то мгновение она увидела, кажется, сразу всё: и земляные откосы вокруг себя, и вымазанное в запекшейся крови ночное платье, и гематомы со следами от зубов на руках и — Господь, всемогущий! — под подолом платья. Тело забила дрожь. От холода? Или от догадки, что ещё не оформилась в мысли, но уже вылилась в первобытный ужас осознания? Дыхание участилось, а глаза защипало от подступающих слез. Этого не могло произойти. Только не с ней. Выбраться из земляной ямы оказалось не самой простой задачей для слабых дрожащих конечностей, но Вивьен не сдавалась. Растрёпанные длинные волосы, не собранные даже в подобие прически, лезли в рот и глаза, пока она цеплялась за горизонтальную заснеженную поверхность и, пыхтя, пыталась подтянуться. Наконец, у неё получилось. И Вивьен расхохоталась бы от нервов, бессилия и непонимания, если бы у неё осталась энергия хоть на какие-то эмоции. Кругом были надгробья. И она только что в буквальном смысле выбралась из могилы, увенчанной красивой белой плитой. «Жанна Айрон, — скупо резюмировали выбитые в камне буквы. — Прости, что не смогли тебя сберечь». И снова она в имении Фунбари. Живая или мёртвая. Мёрзлая земля совсем не кусала ступни, пока Вивьен, пошатываясь, брела к особняку, оставляя за собой следы босых ног. Шла она, как ей казалось, бесконечно долго, но усталости так таковой не осознавала. Когда идти осталось всего ничего, возле дома показался Хорокей с двумя лошадьми. Чуть потирая ладони друг об друга, он принялся запрягать кобыл в экипаж, и Вивьен предприняла несколько вялых попыток его позвать, но из глотки вновь вырвалось лишь невнятное сипение. Хорокей заметил её сам. На его лице отразилась такая смесь ужаса и непонимания, что Вивьен заплакала. Чувства рванули к ней, обрушились вал за валом. Ей стало страшно, горько, больно, холодно, а слёзы по щекам полились горячие-горячие, словно и не её вовсе. — Пресвятые небеса! — вскричал он, на бегу снимая с себя шерстяной сюртук, и, оказавшись рядом, набросил ей на плечи. — Как же ты так… Кто тебя… Боже! Не плачь, девочка. Не плачь. Всё позади. Сейчас мы пошлем за Фаустом, растопим погорячее камин, и… Он что-то трещал и трещал без умолку, но Вивьен не слышала ни слова. Или слышала, но не понимала. Ей вдруг вспомнились слова Хао. Последние, что он сказал ей, будучи в сознании: «Вы ничем не отличаетесь от тех тварей, тушами которых торгует твоя семья на прилавке». Ею позавтракал вампир, а затем выкинул, как мешок с потрохами, оставив умирать в осквернённой могиле в назидание будущим жертвам. Рассчитывал ли он, что она выживет? Да и стоило ли ей вообще… выживать?