Джастин, пожалуйста, возвращайся домой

Через пару недель я практически органично влился в население этого квартала славного города Питтсбурга. Я работал днем в кафе, наблюдая за местными посетителями, они почти все были постоянными клиентами этого заведения. Слушая их разговоры, которые велись совершенно открыто, зачастую даже на повышенных тонах, я быстро составил картину того, чем живет эта часть города, и, можно сказать, проникся всей этой атмосферой. Было занятно, ведь Питтс довольно крупный мегаполис, а в этом квартале, состоящем из вполне респектабельных офисов и далеком от рабочих окраин, царила почти семейная обстановка. Семейная. Ну, в том плане, что почти все были между собой знакомы, а если не знакомы, то уж наверняка слышали друг о друге от каких-то общих знакомых. Среди всех этих кучек людей, собранных по интересам, я сразу выделил одну компанию. Одну и особенную. Дебби чуть ли не в первую же мою смену сообщила, что Брайан Кинни, это тот, кто обронил тогда так поразившую меня фразу о доме и семье, так вот, Брайан — личность известная и фигура заметная. Что касается личности, то Брайан был преуспевающим владельцем не столько крупного, сколько влиятельного рекламного агентства Питтсбурга. Единственный руководитель весьма неустойчивого бизнеса, в котором только разок облажаешься, и все — прощай, прекрасная репутация и солидные клиенты. Рулить таким делом само по себе сложно, и, конечно, эти деловые качества привлекли меня в Кинни-личности сразу и надолго. А вот, что касается фигуры… Брайан был просто вызывающе привлекателен. Высокий, стройный, с темными волосами и выразительным лицом, которым он мог изобразить любую эмоцию, — он казался тропической птицей, ненароком залетевшей в стаю серых банально-городских голубей. Он легко менялся внешне, просто переодевшись, превращаясь из респектабельного джентльмена, сменив деловой костюм от Армани, в почти моего ровесника в низко сидящих потертых джинсах и кожаной куртке на черную майку без принта. Вечная моя склонность к зарисовкам того, что я вижу или того, что меня удивляет или восхищает, привела к тому, что почти целый скетчбук уже был заполнен портретами Брайана. Я рисовал их не с натуры, разумеется, а по памяти, вечерами, приходя в свою маленькую квартирку-студию, которую мне насоветовала все та же милая Дебби. Я рисовал его карандашом, грифелем, и все мои резкие и четкие штрихи дышали этим его самым эротизмом и обещанием. Ну, или мне просто так казалось. В эти недели я стал более спокойным, уверившись, что никакие призраки из прошлого не наступают мне на пятки и расслабился. Стал меньше думать о том дне, когда я просто вышел из нашего фамильного особняка, смахивающего на небольшой рыцарский замок, расположенный, правда, вовсе не в Средиземье, а всего лишь в банальном пригороде Нью-Йорка Саутхэмптоне, в котором и было таких поместий всего штук шесть. До соседнего поместья, которым раньше владел Том Форд, было сорок два акра земли и кусочек настоящего леса. В первые несколько месяцев после своего побега я с болезненным любопытством изучал то, что писали обо мне местные газеты, просматривал ленту новостей на всех информационных сайтах и слушал местные новости по радио. Ведь я убежал, действительно, не просто так, ни с того ни с сего. Сколько я себя знал, точнее, осознавал как личность, я всегда знал, что не буду жить там, в этом замке, с сотней слуг и личным камердинером. Камердинером! Даже само это слово отдавало для меня едва ли не рабовладельческим строем прямо посреди славных Соединенных Штатов, в центре Нью-Йорка, сердца американской демократии. И вот все эти сообщения, «Джастин Тейлор исчез месяц, год, два года назад», все эти призывы моей матери ко мне, все это казалось мне фальшивым и шуршащим, словно мишура. Конечно, если бы кто-то застал меня за таким занятием, когда я собирал новости о самом себе, я бы выглядел нелепо. Но, когда постоянно думаешь о чем-то, а я постоянно строил планы побега, не так просто переключиться на то, что все кончилось и план удался. И мне помогло, еще как помогло то, что в головах людей, которые могли бы меня узнать и вернуть, в их головах никак не укладывалось, что единственный сын, богатый наследник, некоронованный принц элиты Саутхэмптона, мог сам, будучи в твердом уме и трезвой памяти выйти из родового замка навсегда. Да, мне несказанно повезло. Все должно было пройти с первого раза, я отчетливо понимал, что второго шанса не будет. И моя сестрица Кэрол не из тех, кто просто так тебе даст забыть, что однажды ты уже свалял дурака и так неудачно. Поэтому я очень ярко представлял ее лицо, читая в новостях: «Джастин никак не мог сбежать сам. Он ни за что не позволил бы себе испортить день моей свадьбы!». Выбрать для побега день бракосочетания моей сестры — была одной из тех мыслей, за которую я бы благодарил небеса вечно. Позже я прочитал в Интернете, что свадьба прошла как и полагается в наших кругах, несмотря на то, что и была несколько омрачена пропажей единственного сына и наследника самого Крэйга Тейлора. Обо всем этом я старался вспоминать пореже, но, иногда, бывали такие моменты, когда посетителей в кафе почти не было, а за широким панорамным окном настойчиво барабанил серый дождь. Вот так и было на этот раз. Поэтому, пристроившись в углу барной стойки, сразу за кофемашиной, я бездумно рисовал в своем блокноте и не сразу расслышал просьбу очередного клиента, произнесенную мягким велюровым баритоном: — Джастин, мне кофе без сахара, — А, расслышав, оторвался от рисунка и обомлел. Брайан Кинни, собственной персоной, в совершенном одиночестве, без своей обычной компании друзей и в совершенно неподходящее для занятого бизнесмена время, просил сделать ему кофе. Без сахара. — Да, извини, — перекинувшись с ним как-то невзначай парой фраз, мы перешли на общепринятый дружеский тон. — Я немного задумался. Я налил в чашку горячий напиток, от которого сразу же поднялось ароматное облачко. — Рисуешь? — Он кивнул на мой блокнот, отпив первый глоток. — Или пишешь? Смутившись, я попытался задвинуть блокнот локтем подальше от края стойки, но Кинни, рассмеявшись своим низким гортанным смехом, легко дотянулся до него своей длинной рукой с красиво вылепленной кистью. Он перелистнул несколько страниц, а я заалел мочками ушей от смущения. Брайан остановился ровно на том рисунке, который я бы предпочел скрыть. Это был, да, разумеется, набросок его лица. Помню, меня тогда поразило его выражение — он сидел вполоборота ко мне, слушая Теда, и на его лице была такая смесь эмоций, от искренней заинтересованности до насмешливости. Придя домой, я попытался перенести этот эмоциональный микс на бумагу. И, даже не успев закончить набросок как следует, побежал в душ. Дрочить. Брайан поднял голову и уставился на меня своими хамелеоно-ореховыми глазами. — Это же … — Начал он, а я испугался, представив, что он может сейчас сказать. Но я ошибся. — Джастин, — Продолжил Кинни. — Это реально, очень талантливо. И не потому, что ты выбрал почти безупречную натуру, я шучу, — тут же добавил он, — А потому, что это нарисовано профессионально. Ты учился где-нибудь? — Спросил он, помолчав и поразглядывая рисунок еще несколько минут. — В колледже? В колледже, согласился я с ним мысленно. В супер элитном колледже Нью-Йорка, с годовой платой за обучение в несколько сотен тысяч и полным пансионом на ближайшие два года. Мать решила тогда, что устала от моего присутствия в нашем замке на сто две спальни, а отец… С отцом у нас были отношения как у египетского Ра со своим рабом — только приказы и даже, иногда, в письменном виде. — Специально я не учился, — ответил я Брайану. — Никогда и не думал, что это вообще у меня хорошо получается — рисовать. Брайан допил кофе и задумчиво сунул в рот зубочистку. Я тут же залип на то, как ловко его крупные чувственные губы охватили ее. — А друзья, — эти невероятные губы усмехнулись мне самым своим краешком. — Друзья тебе никогда не говорили, что ты одарен? — Друзей у меня маловато, — вздохнул я, с трудом заставляя себя оторваться от этих губ и начать протирать поверхность барной стойки. — Если совсем быть честным — у меня их вообще нет. — Потому что ты — гей? — Напрямик спросил Брайан Кинни. У любого другого это прозвучало бы грубо и нахально, но у него это получилось сказать так, что мне захотелось заплакать. Но я уже давно вырос из маленького испуганного мальчугана. — Отчасти и поэтому тоже. — Снова вздохнул я. — Там, где я вырос… Там не было принято открыто выражать себя в чем бы то ни было. Ни в искусстве, ни в чувствах… — Ты что, вырос в Национальном Банке США? — Пошутил Брайан и мне сразу стало повеселее. — Ты не так уж и далек от истины, — ответил я. — Просто черт знает, как близко. — Извини, Джастин, — мне показалось, что я даже расслышал нотку сожаления в его голосе. — Мне пора. Но мы с тобой еще потом поболтаем, как-нибудь. Ты же не откажешься со мной поболтать?