Бесконечное Падение Луны

Разве это не то, чего ты хотел?       Тишина. Павел Кавьяр уже и не помнил, когда в последний раз вокруг него было по-настоящему тихо. Когда не рвались бомбы, не гремели выстрелы, не стонали раненые. Всего несколько лет на передовой — но теперь они казались вечностью. Нет, не казались — были.       Тишина. Только потужно гудел и хрипел кондиционер. Совсем новый, установленный буквально на днях. Ни в какое сравнение не шедший с механизмами Платинового века, но свой, эримосский, собранный в окрестностях Кефаллио. Рабочий.       Пускай шумит.       Месяц назад Павел убил последнего человека на этой войне, зачищая последний укреп мятежников, выжженный до тла его новой лучшей подругой. Месяц назад он выпустил из рук карабин и взял костыли — мизерная плата. Всего лишь ушиб, даже не перелом. Большинству повезло в разы меньше.       Месяц назад Павел убил человека, ползая в каше из пепла и сгоревших тел, под пулями с отнявшейся ногой, а сейчас он сидит в офисе и думает о шумящем кондиционере.       — Эй, начальство! Ты живой там?       Он и сам не был в этом уверен.       — Не кричи. Я думаю.       Враньё.       — А вот это зря. Не советую. — Анастас поставил на стол чашку кофе, горького даже на вид, и осклабился. — Одни беды от этого, начальник.       — Тебе бы не помешало попробовать… разнообразия ради. Почему не дома? Время видел?       Улыбка пропала с широкого веснушчатого лица лейтенанта, и на смену ей пришло беспокойство. Многие из тех, что сменили ружьё на ручку, а окоп на мягкое кресло, так и не нашли себя, не встроились в общество. Сейчас, когда с фронта вернулись все до единого, Мегали Эримос ожидала новая война — война за рассудок и души ветеранов. Павел никогда не считал себя солдатом, всегда старался держаться так далеко от боя, как ему позволяло звание, но здесь и сейчас, в самом центре Кефаллио, столицы, в богатом и роскошном офисе милиции, мужчине было действительно некомфортно.       — А у меня нет жены и дочери, и идти мне некуда больше, кроме как в бар. Который теперь закрыт ночью. А бухать одному — признак алкоголизма. Так что я либо ночую тут, либо перебираюсь в Поли, где всем на такие мелочи похеру.       А ведь это правда. У него остался живой ребёнок. Неужели он просто забыл? Тут, среди резного камня и мрамора, мягких диванов, сладких фруктов и настоящего кофе, в этом новом мире — непривычном, обволакивающем, пьянящем. Густом, тягучем. Неправильном.       — Не лезь в мою семью… у меня тоже полно дел. Сам же принёс утром, забыл?       Роскошный кабинет. Новая лаборатория, новые машины. Порядок в картотеке. Улыбчивые и отзывчивые коллеги, помогающие влиться в новую работу. Подчинённые нагловаты, обращаются без напускной вежливости, даже нахально, но приказов слушаются. И кофе носят друг другу. Даже не из вежливости - просто искренне заботятся.       Как глупо. Зачем Голиаф вообще закинул его в милицию? Не протянет он тут долго, не его это место. Может, просто свой человек на месте нужен, глаза и уши. Может, просто подальше от грязи, словно в отпуск?       — Так, что тут у нас… А, шпана… Вы уже пообщались? Ой, они у нас целые сутки в обезьяннике, что ли?       Множество тонких папок, раскиданных по всему. Напряжённые, злобные лица на фотокарточках. Затравленные. Все, как один.       Убийство, убийство, грабёж с убийством, изнасилование.       — Да, поболтал. Ничего нового или интересного, на самом деле…       Ещё дети. Просто сироты, которым не повезло оказаться в жерновах гражданской войны. Просто маленькие дети, тупые и жестокие. Виноваты не они — виноваты взрослые. Голиаф, Гефест, сам Павел. Именно они допустили этот кошмар, допустили — и разожгли, распалили всю страну. Не успокоились, пока она на вспыхнула целиком — и сгорела. Вместе с этими детьми.       Грабежи и убийства. Мародёрство. Вымогательство. Изнасилования. Просто попытки выжить так, как они умеют. У них не было ни роскошного дома, ни горячей еды, ни верных товарищей. Только горящие руины и трупы родителей.       — Ну посидят ещё сутки, если надо. Одиночных камер хватит на всех. Иди домой, начальник. Правда. Смотреть на тебя уже страшно, слов нет. Мы подсобим, если реально завал будет — а тут пока так, мелочи.       Тупые и жестокие морды, затравленно и злобно глядящие с фотокарточек. Мрази и ублюдки, подонки, все до одного. Отражение всей страны, всех взрослых в ней. И это Санере придётся расхлёбывать?       Бедная девочка.       — Знаешь… ты, пожалуй, прав. Домой… Надо бы действительно повидать дочь.       У него ведь действительно ещё есть живой ребёнок. Да, дочь, не сын, но Санера тоже девушка, а мужества в ней на десятерых. Может, так даже лучше — будет держаться подальше от армии. Да, так точно будет лучше. Подальше и от милиции тоже. От всего этого дерьма.       — О! Вот это другой разговор! Я тогда тоже поеду, посплю дома разнообразия ради. Возьму «Козлика», подброшу тебя.       Лейтенант действительно обрадовался. Искреннее. Манеры хромают, но сердце ещё не зачерствело — а ведь он не шибко старше этих уродов. Прошёл через то же самое и остался человеком.       — А ты не поедешь. Вот ключ от камеры, бери Лели и грузи всех до единого в машину, вези в Колодец. Раз уж всё равно ночь на работе…       Теперь Павел понимал, что имел в виду Дионис, когда рассуждал о лоботомии. Грубо, конечно. Жестоко. Максималистические бредни вчерашнего подростка. Но здравое зерно есть…       — Один ключ? От одной камеры? Подожди, они все в одной камере? Они же сговорятся там все! Уже сговорились! Ничего больше не выудим из них… Как же…       Теперь понятно, что Голиаф пристроил его именно сюда не для отдыха или слежки — а для решения проблем. Которых с окончанием войны никак не станет меньше.       — Не сговорятся уже, Анастас. Вези в Колодец — и всех в расход.       Не лучшая работа, но и не хуже любой другой. Можно и подзадержаться ненадолго, раз Голиаф попросил.       Он скользнул плавно, словно в танцевальном па, и двуручный меч скользнул вслед за ним, так же плавно и элегантно. Скользнул — и впился в её колено. Огромная туша дёрнулась, покачнулась, лишь на миг перенесла вес на сломанную ногу — и тут же рухнула. Земля вздрогнула, подняв облако песка, но он продолжил свой танец, и меч продолжил движение, описал новую дугу, словно и не встретив на пути препятствия. Взвился ввысь и сиганул вниз, точно в её шею, впился с мерзким хрустом — и отсёк голову одним движением.       Тяжёлый шлем с ослепительно яркими красными перьями покатился по песку, и всё стихло.       Он наконец сделал это.       Оглушительная тишина — лишь его собственное тяжёлое дыхание. Короткое мгновенное триумфа. Шажок, пусть маленький, к мечте.       — Молодец, Свенни! Отличная работа!       — …не сказала бы… что отличная. Тави бы… за минуту управился… может, две.       И тишина оборвалась так же резко.       — Неплохо, инквизитор. Неэлегантно, но глупо требовать от свиньи большего, да?       — Guay! Excelente! Muy bien!       Крики зевак тут же оглушили его, вернули на землю. Туша встала и подхватила собственную голову, водрузила её на место, похлопала по плечу, даже не пытаясь сломать руку или сбить с ног. Подняла забрало и широко, счастливо улыбнулась.       — Отличная работа, отличная! Для первого раза!       Первый раз, когда он смог. Конечно, это была всего лишь Сильфа, пусть и двух с половиной метров ростом, но и он тратил почти всё проводимость каналов на её поддержание и движение, сражаясь на грани оверкаста. Сильфа, двигающаяся так же быстро, как оригинал, сражающаяся в полную силу и представляющая ничуть не меньшую опасность.       — А теперь — всем разойтись! У нас поезд через полчаса, мы уже задержались сверх всякой меры! — Собравшиеся поглазеть на удивительное зрелище вояки не торопились уходить, надеясь на ещё один акт, и их пришлось разгонять уже руганью. — Ну же, schnell, schnell, dummkopfe!       Пустыня жаркая, обжигающая, с каждым днём становилась всё жарче. Май плавно переходил в июнь, и тут, в глубине Мегали Эримоса, он был на порядок теплее, чем в самом южном городе Мор Элин, превращая любую физическую активность под солнцем в серьёзную опасность саму по себе, однако юноша специально тренировался тут, в пекле, а не в прохладном спортзале. Никто не знал, где произойдёт их следующая встреча, однако Вознесённый Герой Свен Уэльский прилагал все усилия, чтобы быть готовым ко всему, к любым условиям.       И сделать их следующую встречу последней.       — Впечатляет, инквизитор! Ты знатно за ум взялся — не иначе, как преисполнился мотивации! Жалко, что орды мёртвых уродов мечом не зарубить, да?       Они наконец ехали в Кефаллио. Теперь и только теперь королева признала его, пригласила во дворец, и теперь он может действовать всерьёз. Посещать Телосы столько, сколько нужно, просить оружие и патроны, учиться магии у местного спецназа. И, самое главное — доступ к архиву. Осталось попасть туда так, чтобы не вызвать подозрений ни у Санеры, ни у Вилди, однако это было самой малой из всех проблем.       Нынешней проблемой был огромный стальной монстр, с оглушительным грохотом несущий их сквозь пески. Юноша так и не понял, как можно привыкнуть к адскому шуму и лязгу, качке — исполин словно пытался сойти с рельс каждую минуту, швыряя содержимое стального брюха от стены к стене. Единственной причиной терпеть эту пытку была вторая проблема, значительно более важная. Она переносила тряску с воистину аристократическим безразличием, никак не меняя выражения лица и позы, лишь придерживая гранёный стакан в стальном подстаканнике. Свену в таком стакане предложили чай, у неё же, как и всегда, было пиво.       Марина Вилди вызывала всё больше вопросов, а у инквизитора же, как и всегда, было всё меньше ответов. Её связь с суккубами и Айко казалась очевидной, но девушка совсем не вела себя как враг — наоборот, до сих пор была верным товарищем, и даже нежелание её отпускать юношу в ту крепость могло говорить не только о желании сохранить секреты хозяина, но и о желании защитить нерадивого героя. Могла ли она знать о той опасности, что ждала их тогда? А о секретах?       Впрочем, о самих секретах едва ли знал сам их хозяин.       — Эримос занимает почти семьдесят процентов Терры, но он практически целиком — пустыня. Крупных городов почти нет, кроме столицы. Но, что уж там, городишко забабахали они неслабый.       Свен всегда знал, что Кефаллио — большой город, ограниченный в размерах только побережьем океана и зеленью по берегам рек, но только сейчас, посетив человеческий муравейник лично, осознал весь смысл слова «большой». Огромный, громадный, гигантский — кирпичный исполин простирался от края горизонта бесконечно далеко, дальше, чем мог представить себе самый смелый мечтатель.       — Почва тут так себе: можно сказать, что её тут и нет почти. Песок. Не как у нас, особенный, повышенной круглости — бетон с таким не замешать. Дома низкие, выше четырёх этажей они не строят почти. Отгрохали пару дворцов да Белый Дом, и то понта ради, и хватило с них. Вот только вширь и растут. И растут, и растут… Я тут первый год терялась постоянно. Дома одинаковые, улицы одинаковые, одни прямые углы. Так и не научилась нормально ориентироваться, если честно…       Кирпичные близнецы по обеим сторонам дороги. Словно они построили один кирпичный дом — добротный, коренастый, поразительно уродливый — и построили его же ещё тысячу раз. И ещё. И ещё. Чтобы вся пустыня съехалась. И ведь съезжалась.       До Первого тут жило больше пятидесяти миллионов человек.       — Зато транспорт ходит. Общественный. Личного не положено, да и не нужно — автобусов хватает, троллейбусов, трамваев. Ни разу тут лошадь не видела… разве что в ресторане. Готовят паршиво, кстати. Жирно, специй сверх всякой меры. Питаться у моих ребят можешь — хоть раз в жизни нормальных сосисок поешь! И машину тоже можешь взять, если знаешь, как ездить по правильной стороне дороги.       Их «Козлик» задорно раскачивался на почти ровному каменному шоссе, как негруженный грузовик, заставляя с грустью вспоминать привычный «Защитник» даже первой серии, не заикаясь даже о втором «Тигре». Раскачивался, но вёз, глотая километр за километром. Сколько они уже едут? Кирпичные крепыши сменяли друг друга, не кончаясь и не меняясь, а слишком большой город всё никак не кончался.       Но оживал — автобусов и трамваев становилось всё больше, тротуары заполнялись пешеходами, дома покрывались яркими, цветастыми вывесками — такими же уродливыми, но жизнерадостными. Показывающими, что тут всё-таки осталась жизнь даже после Второго.       — Я слышала, что тебя приставят к Кавьяру. Временно, пока мы думаем, где искать Ундину. Это плохо. Он умный мужик, и самостоятельный. Королевские его любят, потому что он всё делает так, как надо, ещё до того, как они откроют рот, представляешь? Какой же это подчинённый? Это уже самый настоящий начальник! Просто представь, сколько тёмных делишек он провернул за последние лет десять за их спиной? А если не провернул?! Это же кошмар наяву!       А ещё Павел Кавьяр послал нахуй госпожу Вилди. Не лично, но за их долгое знакомство едва ли она не знала о его к себе отношении, и заранее настраивала инквизитора против страшнейшего врага не только своего, но и любого политика — простого и честного человека на своём месте.       Она не ненавидела его — боялась. И правильно делала. Кем бы она ни была в прошлой жизни, кем бы ни правила, рефлексы человека власть имущего работали безотказно.       — И ещё… Свен, мы так и не обсудили ни разу произошедшее. Я понимаю, что ты в шоке — я в шоке, голубокровые в шоке, все, в общем, в шоке. И сложно тут что-то придумать, что обсудить… но, всё-таки, если что — ты всегда знаешь, к кому обратиться, лады? И не дуйся, свинка, подними пятачок — угрюмая мордашка тебе не идёт!       Какая она теперь добрая. И совсем непонятно, искренно ли. Поход в Телос что-то изменил? Мог ли не изменить? Ничего с ней непонятно.       Кроме, разве что, того, что менее желанной она не стала.       Кефаллио преобразился. Одинаковые дома на одинаковых улицах просто закончились — и их сменили дворцы, особняки, храмы, библиотеки и институты. Маленький кусочек старого, ещё живого Катаира Нао. Отдалённые крики чаек и едва различимый запах океана — ещё несколько километров на запад, и на смену его придёт такой близкий, почти родной Эн Тусиг.       Узкие улочки и широкие проспекты. Толпы людей, и халаты их избавились от белизны, окрасились всеми семью цветами радуги. Много машин, и пусть большинство — автобусы и грузовики. Рестораны, театры, парки, музеи. Кирпич, камень, мрамор. Мозаики и витражи.       Центры всех древних городов одинаковы. Разве что тут было очень, очень жарко.       Жарко — и воняло. Слабо, но отчётливо. Мало с чем сравнимый запах гнилого мяса.       — А вот и реновация столицы от Санеры лично. Знал бы ты, какой аромат стоял тут пять лет назад! Говорят, ещё раньше было ещё хуже, сама, слава Еве, не застала…       Пурпурная площадь резала глаза ярким алым камнем, гладким и блестящим даже под тонким слоем вездесущего песка. Такая же огромная, как и весь город, абсурдная, показывая величие Эримосского королевства единственным понятным тут способом — размером. Все примыкающие к ней здания — храмы, музеи и банки — казались крохотными, словно собачьи будки, и лишь громадина Белого дома, столько же белая, сколь и высокая, сохраняла солидность и стать.       И висельницы. Много, много, много висельниц. Крохотные эшафоты заполонили площадь, сколь хватало взгляда, не оставив места ни для чего другого. Вся площадь, полноценное чудо света, уже более десяти лет служила исключительно местом казни — напоминанием о том, что всем мятежникам в экваториальном королевстве уготована только одна дорога.       Столько же тут трупов. Их уже не опознать — самый свежий уже давно сгнил, от остальных остались лишь кости в петлях. Война давно кончилась, и новые мертвецы добавлялись именно сюда куда реже, чем в Колодец — кормить ворон на Пурпуре было дозволено лишь революционерам, избранным, а никак не всякому сброду.       И какой же тут, прямо в самом центре столицы, был смрад пять лен назад? Свен был рад, что не никогда этого не узнает.       — Приехали, герой. Точно остаёшься в мерзкой, тесной, вонючей ментовской казарме вместо просторного, чистого, светлого посольства? Со сколько-хочешь-разовым питанием и моей компанией?       Это могла быть просто банальная забота. Может быть, даже положительный ответ на его не слишком элегантные ухаживания. Не обязательно дело в слежке. Вилди — тоже человек, как бы она не походила на демона или альтерата, и ничто человеческое ей не чуждо. Скорее всего, это реальный шанс сменить просто «общий дом» на «общую кровать», и подобного шанса может не представиться ещё очень скоро — нужно просто придушить паранойю.       «Если у тебя паранойя — это не значит, что за тобой никто не следит».       — Благодарю, госпожа Вилди. Но в вонючей казарме мне как-то привычней.       — Итак, народ. Дамы. Девочки. У нас действительно много информации на этот раз. Очень, очень много. И мы можем делать выводы. Вернее… уже сделали. Осталось только суммировать — и продумать план действий дальше.       — Ох… думать… это тяжело! Не моя специальность!       — …я красивая, но не самая умная… Имею смелость признать очевидный недостаток… Сильфи тоже…       Не было никакой необходимости говорить вслух, но так было просто привычнее, да и всерьёз разговаривать с голосами в собственной голове слишком отдавало шизофренией. И хоть достать дерево для создания куклы Сильфы было неожиданно сложно, результат помог сохранить хоть какие-то остатки рассудка.       «Впрочем, её можно было материализовать маленькой, а не в полный рост… а Гному? Ни разу не видел её в виде крохотной феи. Может, она просто не умеет летать?»       — Так или иначе, друзья, никакой другой компании у нас нет. Придётся пошевелить извилинами… Итак, что нам известно? Можем ли мы сказать, что это просто чья-то шутка или поток болезненного, безумного сознания?       — Никак нет! Веру в такие совпадения мы позволить себе не можем!       — …просто невозможно.       Кошмары Вилди не оказались явью — им выделили собственный кабинет в центральном милицейском управлении, и кабинет этот ничем не отличался от полноценной квартиры, пусть небольшой и с убранством, далёким от роскоши. Судя по бытовой грязи и щедрому холодильнику, сам Павел ночевал тут едва ли не чаще, чем в собственном доме. Угрызений совести за кражу жилплощади Свен не испытывал — начальник был уже мужчиной немолодым и, судя по кольцу, женатым, так что возврат его в лоно семьи был скорее хорошим поступком, нежели плохим.       Разве что самую малость наглым.       — Мы принимаем за факт, что этот… Разрушитель Миров — это и есть Лем, и именно о нём — и обо всём этом — говорил папа?       — Пока что простые вопросы! Да! А награды будут?!       — …самые очевидные выводы — всегда самые верные.       Голос Гномы, обычно тихий и невнятный, становился твёрже. Она требовала поход в Телос за контракт — и она его получила. И не просто поход — она получила то, в чём так сильно нуждалась — она получила цель. Цель простую, понятную, чёткую. Могла идти к ней и только к ней, не отвлекаясь более ни на что, ни в чём не нуждаясь.       К сожалению, только она.       — Что мир семьдесят восьмого уничтожен, каким-то образом… очищен. Как и множество до него. Очищения рукотворны, и создаёт их Ева… каком-то образом. Умирая? Я не понял этот момент…       — Или просто боишься признаться себе, что понял! Я тоже так часто делаю, хе-хе!..       — …создаёт Лем. Ева — такая же жертва… как все эти миллионы людей. Убитые. Им.       Они действительно близко. Ещё чуть-чуть, ещё крупица информации — и поймут, что с этим делать. Потому что не делать было нельзя.       На тесной кухне — место только для них троих. Павлу явно стоило почаще оттирать столик от кофе.       Потужно выл кондиционер.       — И никто из живых об этом ничего не знает. Вы не знаете. Знает, скорее всего, Ева… Поэтому явилась ко мне? Была в сговоре с папой? Не могу отметать даже самую безумную идею. Знает Далила, что очевидно. Быть может, Брунгильда? Мира не сказала ничего дельного, но, быть может, эти дневники прояснят её память? Это… пока всё, что я придумал. Пока — только это. Выручайте, девочки.       «И как же ты представляла себе нашу первую встречу?»       — Грязный демон-некромант точно что-то недоговаривает! Ожидаемо!       — …Гермес… Как же печально, что я не познакомилась с ним. И почему он не стал анимистом?.. Мы должны отомстить за него, Свен. Мы должны…       Гнома встала. Резко, твёрдо. Она впервые вообще делала хоть что-то резко, почти никогда не материализуясь и разговаривая неспешно и невнятно, но сейчас её маленькая фигурка пылала решимостью. Личико миловидное, так похожее на лицо Сильфы — и так отличающееся от него, — приняло выражение столько твёрдое, что спутать их более было невозможно никак.       Пядь чёрных волос выбилась из-под белой арафатки.       — …это… чудовище, Свен. Оно не имеет права существовать. Столько миллионов… и миллионов… и миллионов людей было убито. Миллиарды… Этому не может быть прощения. Этому не может быть понимания. На такой беспрецедентный акт насилия невозможно ответить иначе, окромя как насилием стократ более жёстким. Мы сделаем это. Ты сделаешь, это Свен.       Она упёрлась ручками в столик и наклонилась к нему, едва ни ударившись лбами, и карие глаза её горели ярче эримосского солнца.       — …это контракт. Новые… условия. Ты — убиваешь Лема. Я дам тебе всё, что могу… сделаю всё. Научу магии, как Октавия. Научу лучше. Помогу… советом, опытом, если смогу. Отдам тело… Я… была лучшей в гареме, хоть Салли никогда это не признает…       — Эй! Кто это была лучшей?! На драку нарываешься?! Щас я тебе так!..       Перебор.       — Хватит!       Он схватил обоих Духов и грубо усадил обратно. Решимость Гномы радовала, хоть и пугала тоже — теперь сойти с намеченного пути будет сложнее. Впрочем, оно только и к лучшему. Раз ему не хватает решимости своей, она с ним поделится.       Главное — отныне вести себя с Духом Земли аккуратнее. Не хватало только, чтобы её решимость перешла комфортные границы.       — Меня не интересует ничьё тело. Особенно, прошу прощения, земляное. Без обид. А силу и знания я возьму и направлю… куда надо. Куда договорились. Спасибо, Гнома.       — …пусть из песка… От этого только лучше…       — Гноми, Свенни! Вы меня извините!.. Но…       Сильфа просила прощения. Что бы она не хотела сказать, это едва ли было чем-то хорошим. Свен тут же напрягся, с опаской кивнул фее, опять усаживая Гному обратно.       — Этот Лем — негодяй и убийца, верно? Миллиарды трупов и так далее. Гермес ещё. Да. Но разве не он устраивал Очищения? Если так, если это то, что мы ранее приняли за аксиому, если это та база, на которой мы строим свои умозаключения и планируем действия, если это единственное, что мы знаем наверняка и во что верим, если это…       — Сильфа…       Нехорошее предчувствие опять его не обмануло.       — …то этот Лем — классный парень! Он же, буквально, я хочу сказать, Герой! Мы же буквально умерли бы все, если бы не он! Настоящий, я имею в виду, Герой!       Просто есть Настоящие Герои, а есть жалкие подражатели.       — То есть, ты бы, Свен, не родился. И Гермес. Или… я что-то не так поняла? Эм… Извините!.. Я не очень умная! Я больше красивая, хе-хе…       Врать окружающим просто. Но не самому себе — нужно сначала найти силы посмотреть правде в глаза. Признать очевидное. И это может быть немного болезненно.       — Эй! Чего носы повесили?! Зато мы так сильно продвинулись! Правда, ответы! Ура! Разве это не то, чего ты хотел, Свенни?       Поначалу Свен даже подумал, что Павел пошутил над ним — здание по указанному адресу оказалось таким же отвратительно четырёхэтажным, кирпичным и скучным, как почти весь город. Только старое — очень, очень старое, словно было тем самым первым, с которого и сделали все остальные. Но не ветхое, всё ещё крепко стоящее на фундаменте, со следами ремонта многочисленными и радикальными. Кирпич внутри и снаружи, покрытые коврами пол и стены.       И желанная прохлада. Непонятно, откуда местные строители брали столько глины для таких толстых стен, но это явно было не зря.       — Miren quién está aquí! Helénico!       Кажется, его уже ждали.       — Доброе утро! Спасибо, что пришли в нерабочий день!       Убранство простое, на грани аскетичности. Никаких украшений, кроме ковров — если они вообще были украшениями, а не несли некую практическую функцию, непонятную элинцу. Простые диваны у входа, двери вглубь, едва скрывающие за собой бесконечные полки с книгами, бумажными папками, плёнками, дискетами и жёсткими дисками.       В центре прихожей — стол. На столе — журнал и электрическая лампа. За столом — меру упитанная и в меру пожилая женщина, всем видом выражающая недовольство и не собираясь это скрывать. Вместо привычного уже бесформенного халата — богатое, вычурное платье, сочно-зелёное, позолоченное. Всё-таки к приходу гостя она подготовилась.       — И языка не знает! Бессовестный!       А она язык знала. Для её службы — ничего удивительного. Сейчас обилие полиглотов уже не огорчало, не вызывало зависть, а только радовало — быть может, эримосский и вовсе не придётся учить. Тем более что Свен был готов к диалогу на языке куда более универсальном, нежели местный или элинский.       Уверено, решительно он зашёл внутрь. Выдержал тяжёлый взгляд суровой женщины и водрузил на стол содержимое огромного пакета, что с трудом донёс без повреждений — отвратительно огромный торт, одним своим видом вызывающий диабет и поднимающий холестерин до смертельных значений. В одном только его куске была месячная норма сахара и жира, а целым тортом можно было прокормить роту солдат.       В течении года.       В меру упитанная и в меру пожилая женщина встала.       Мир замер. Она молчала, и её взгляд стал ещё тяжелее.       Свен дрогнул. Но выдержал, заставил себя. Вспоминал Судью, Артура и Пророка, вместе взятых, дрожал. Его бросило в жар, несмотря на прохладу, а ноги стали ватными. Мир начал плыть, и лишь суровое лицо дамы, её разящий взгляд оставались чёткими.       Сердце пропустило удар.       — Ну что же ты так, сынок! Вот с этого и стоило начинать!       И она улыбнулась, и мир вновь ожил — только теперь она разрешила ему. Свен улыбнулся в ответ и ухватился за край стола, чудом оставшись на ногах.       Теперь воспоминания о Судье уже не казались ему настолько пугающими.       Он знал, кто работает на госслужбе. Не только в Элин, но и в любой стране, потому что некоторые вещи никогда не меняются. Будь это инвалид, герой войны, инквизитор нашёл бы с ним общий язык — даже без знания им элинского. А вот пожилые женщины требовали особый подход, и юноша очень долго плутал по одинаковым улочкам Кефаллио в поисках достойного подношения. И не зря.       — Лем? Всё? Немного у нас тут элинцев.       — Да, это всё. Кроме фамилии ничего нет. Года рождения тоже — он может быть абсолютно любой, хоть из двадцатого века. Возможно, исследовал Телосы, так что едва ли раньше девятисотого… Я прошу прощения, у меня действительно только жалкие обрывки.       В центральном королевском архиве Мегали Эримоса должно было быть хоть что-то, просто не могло не быть. Хоть какие-то обрывки в придачу к имеющимся. Если не тут, то искать больше уже негде — в Марэ подобных архивов не было, Херликхайт, столица Вилленмахта, затоплен скверной, а путь в Игнис, если и будет найден, приведёт только к насилию беспрецедентных масштабов. Цивилизация полноценная и дружелюбная осталась только тут.       — Ужо найдём чего, не трясись шибко. Не ты первый, не ты последний. Не второй даже и не третий. И не такое находили!.. А шалашовке той ничего не скажем, ага-ага.       В меру упитанная и в меру пожилая женщина тщательно облизала покрытый кремом палец и похлопала юношу по плечу, заодно и вытерев руку. Улыбнулась ободряюще и самодовольно, как настоящий, уверенный профессионал. Сам главный директор милиции попросил её о содействии, лично, да и молодой человек оказался на удивление культурным — и она не собиралась упасть лицом в грязь.       А вот в торт — совсем другое дело.       — Я всё равно настаиваю, что нужно спросить Аечку!       Это было самым сложным. Всегда она была рядом, всегда помогала. Умная от природы, девчонка явно приумножила выигрыш в генетическую лотерею на уроках, будучи мозгом их маленького отряда: именно она предложила заключить контракты с Духами и нашла их, именно она сразу же поняла, как работают Телосы и убедила нерешительного героя начать пользоваться своим внезапным талантом. Не говоря уже о делах, потребовавших не только ума: она не дала ему самоубиться о Брунгильду, заставила Миру сшить его, убила Андрея, в конце-концов.       Как после этого в неё не влюбиться?       Сильфа и Гнома не дали сойти с ума от одиночества, а Марина Вилди готовилась греть ему постель — пусть не зная этого приближающегося факта, оказывая бесполезное сопротивление. А вот мозгов Дочери Айко инквизитору очень не хватало.       Возможно, её улыбки.       — Нет, мы точно не будем спрашивать Аю. Ты хоть представляешь, что она сделает, если узнает о Леме?       — Что-то охуенное! Прям пиздец! Вообще!       — Именно! Именно! И именно поэтому мы ей ничего не скажем. Она ранена — дважды, — она просто не в состоянии драться. А ещё это опасно. Речь не просто о ловле пуль лицом… Нет, нет и ещё раз нет. Я скорее у Вельзевула лично помощи попрошу. Ая… хорошая девушка. Она уже настрадалась.       Прохожие оглядывались, пялились, но давали пройти. Ещё бы — кто же встанет на пути у иностранца, громко разговаривающего с самим собой на неизвестном языке! И сейчас, когда он наконец пришёл и стоял у ворот, местные просто обходили сумасшедшего по другой стороне улицы. И правильно делали.       — Свенни… Ты молодец, конечно, что пытаешься заботиться, пусть и по-своему, но речь о спасении, мать его, мира! Мы не можем отказываться от помощи — особенно сейчас, когда она нам нужна!       Если кто-то из них и видел крохотную фею у него на плече, то просто решал, что сумасшествие заразно и обходил идиота по дуге ещё более широкой. И чуть ускорял шаг. Чуть-чуть.       — Она не будет больше страдать. Я не позволю хоть как-то втянуть её снова. Ни себе, ни тебе, ни Санере. Ни Еве лично. Не заставляй меня, Дух.       Поход до Первой Центральной больницы имени Алкмеона Кармакского с Сильфой совсем не вызвал никакой паники ни у пару раз потерявшегося инквизитора, ни у жителей столицы.       — Дурак ты, Свенни. Дура-а-а-ак.       Здание величественное, ожидаемо огромное. Пусть невысокое, но красивое, уже непохожее на кирпичный куб, а пытающееся иметь какой-то смысл не только практический, но и эстетический. Сам кирпичный куб стал белым, а его опоясали сотни колонн, поддерживающих широкую треугольную крышу.       «И почему нельзя было всё так строить? Красиво же. И покрасить… Первое покрашенное здание».       — Ругайся, сколько хочешь. У нас ещё осталась Мира.       — Ду-у-у-у-урень!       — Ну, вот так у меня дела! Кормят, одевают и не обижают!       — Я должен буду до конца дней носить Вилди на руках… Нет, я верил, что она позаботится о тебе, но чтоб настолько…       — Свенни, дурачок, она же не дастся! И правильно не сделает!       Мира не просто была доставлена в Кефаллио — вилленцы прятали её от ищущих демона милицейских, а затем всерьёз убедили взять компактного суккуба — на госслужбу. Пока что её удавалось выдавать за человека, что было лишь короткой передышкой, но и этого было достаточно, чтобы местные хирурги оценили её гений.       Свой кабинет, пусть и маленький, бедный. Такой же белый, как всё здание изнутри и снаружи. Охрана из пары крепких вилленских ребят. И много, много трупов. Их должны были сжечь, и не слишком суеверные эримоссцы разрешили Мире оставлять тела после вскрытия себе для опытов, требуя лишь отправить их потом в крематорий. Тысячелетний опыт и помощь медсестёр мгновенно прославили суккуба как лучшего в столице патологоанатома, а избыток тел для практики и наличие благодарной публики лишь подчеркнули талант, пришпорили.       — Они обещали пустить к пациентам! Живым! Я начну с умирающих, чтоб никто не ругался, и рано или поздно кто-нибудь выживет! Наверняка! Свен, тут просто рай на земле!       Огромные ярко-синие глаза. Слишком большие, слишком яркие для человека. Искренне лучащиеся благодарностью, пусть и невысказанной.       — Главное, не создай альтерата… Прямо на месте и порежут, скальпелями вашими. Тебя вместе с ним. А если создала случайно — убей, и мгновенно. Придумай как. И ты же не спала ни с кем? Человек не спутает тебя с обычной девушкой! И никто не видел тебя без одежды? Культи крыльев, я имею в виду. В идеале, и маску не снимай… Очень удобно, что тут все их носят…       — Свен! Я старше тебя в шестьдесят раз! Думаешь, я первый раз прячусь среди людей?       Красивые. Не будь она демоном — её стоило хотя обнять. Не как женщину, а как друга. Не каждый день друзья избегают смерти в руках местной инквизиции — особенно когда её роль выполняет и вся милиция, и любой гражданский с ружьём или вилами.       Очень жалко, что ему придётся омрачить, стереть с них эту радость и счастье. Ничего. Это временно. Она тоже остаётся здесь, будет творить и спасать под надзором подозрительно могущественной диаспоры. На своём месте.       — Нет, нет конечно. Просто проверяю… Я рад, что ты порядке, правда. И да…       Пора. Свен нашёл глазами вилленского истукана, слишком хорошо сливающегося с мебелью, и поманил:       — Слушай, братан. Оставь нас ненадолго, а?       Истукан не пошевельнулся. Ещё бы.       — Братан, прошу, дай потрахаться нормально. Или ты присоединиться хочешь? Или ты из тех, кто любит смотреть? Я не осуждаю, если что, но…       Истукан фыркнул и всё-таки соизволил уйти. Издевательски медленно, всем видом показывая, что никакого особого уважения ни к Свену, ни к его просьбе не имеет, и уходит лишь затем, чтобы не смотреть.       Вилди стоило назначить кого-то менее брезгливого. Или кого-то более озабоченного.       — Ура! Наконец-то! Дождалась!       — Дурак, дурак, и-ди-от!       Слишком яркие синие глаза вспыхнули ещё ярче, и Мира резво принялась раздеваться, мгновенно запутавшись в просторной бесформенной хирургичке. С трудом Свен дождался, пока их надзиратель выйдет, бегом ринулся вслед и запер дверь — и едва успел накинуть халат на слишком быстрого демона.       — Любишь в одежде? Или так нравится форма? Да-а-а, наверняка! На лице это у тебя написано! Я и не против, хе-хе-хе…       Накинуть и застегнуть. Зажать рот и прижаться губами к уху, прошептать:       — Тихо. Не говори ничего. Вообще ничего, поняла? И не двигайся. Пожалуйста. Кивни.       Яркий свет синих глаз притих, и вмиг ставший радостным суккуб сник, погас целиком. Она не была дурой и всё поняла. И кивнула.       — Спасибо. Извини, но я не буду спать с тобой, тебе придётся обойтись едой. Нужно было поговорить. И Вилди не должна ничего знать. Вообще. Это очень, очень важно. Хорошо?       Синие глаза погасли окончательно. Она даже не кивнула, молча ожидая продолжения. Она даже не обиделась — просто внутри неё что-то оборвалось, и теперь не было сил даже на обиды и злость.       — Прочитай это. Тут немного. Внимательно и не торопясь. Это очень, очень важно. Пожалуйста, Мира.       Она будет жить счастливо и беззаботно, и это будет его благодарностью за спасение. Но это будет потом — а сейчас тысячелетний демон встаёт на тяжелейший путь, в котором, как ни странно, именно ей уготована главная роль. И все, кто оказался втянут, останутся либо счастливы, либо мертвы.       Она раскидывала бумаги несколько раз, плакала, кричала, пыталась выйти. Будь она хоть немного тяжелее двадцати пяти килограммов, удержать её было бы сложно, однако для крепкого инквизитора это был пустяк. Куда сложнее было морально.       — Он мёртв! Мёртв! Понимаешь! Мёртв, мёртв, мёртв!       Сквозь её рыдания было непросто разобрать смысл, но Свен понял — раза с десятого. Больше ничего Мира и не говорила, так что у юноши было сколько угодно попыток.       — Умер, умер! Умер! Я сама убила его!       Сильфа и Гнома помогали собрать листы снова, тщательно и аккуратно, не допуская ни малейшей возможности попадания дневников в руки Вилди. И пусть их взгляды на происходящее радикально отличались, сейчас, в час критической опасности, они работали как настоящая команда.       — Уме-е-е-ер…       Оставалось надеяться, что вилленский остолоп все ещё верит, что они занимаются сексом, а не решают судьбу мира за спиной его госпожи — благо, крик суккуба можно было истолковать двояко.       — Умер, понимаешь… Совсем. Это он, да… И он мёртв.       Она успокоилась и не пыталась вырваться и убежать, а послушно сидела на диване и размазывала слёзы рукавом по лицу. Всхлипывала лишь изредка.       «Вот это и есть нормальная реакция. Любой психически здоровый человек бы так и отреагировал — поорал бы, поплакал. Без истерики тут никуда. Это мы с вами, девочки, конченные».       — Он правда учил меня… Я и сама умела, конечно. Но… всегда есть куда лучше. Он шил так стройно, так элегантно… скальпель словно танцевал, понимаешь? Швы такие, словно их не было вовсе… Любил меня так нежно, как никто до и никто после…       Синие глаза опять начали возвращать свой блеск. Слабо, вымучено — но начали. Она погневалась и погрустила — пришло время принятия.       — А потом умер. Он был старым. Все люди умирают рано или поздно… Вот и он умер. Я боялась… боялась, что он встанет. Как труп. Как труп ходячий, понимаешь? И сожгла. Нашла печь и сожгла. Так он и лежит до сих пор… в Элин. Пепел. Сожгла и ушла… оттуда.       Она вцепилась в его льняную рубаху, так выделяющуюся на фоне бесформенных халатов, прижалась, зарылась лицом в его широкую, плоскую грудь и взвыла. И вой этот пробрал до костей и героя, и бестелесных Духов, всю больницу. Бесконечная боль от потери единственного дорогого человека за всю тысячу бесконечно долгих нет.       — Как он может быть жив, Свен? За что мне это, Свен? Я должна радоваться или проклинать этот день? Жив он, или это лишь слишком жестокая шутка судьбы?! Я не хочу, не могу принять это!..       Как же жалко, что она демон. Что её нельзя просто обнять. Неужели она этого не заслуживает?       — Остался ли он собой? Сотворил ли сам из себя своё величайшее и мерзейшее творение?       Дёрнула рубашку, взвыв снова, громче прежнего — зло, яростно. По мраморному полу звонко покатились бронзовые пуговицы. Вновь брызнули слёзы.       — И как кто-то может воскреснуть из пепла?       «А я даже не знал, что суккубы действительно умеют плакать».       — Мира! Мира, сладенькая, родная. Послушай, послушай меня, пожалуйста. Скажи только одно — как его звали? Имя, Мира. Имя! Хоть что-нибудь!       Она подняла голову, и истерика покинула её взгляд, сменившись тяжелейшим мыслительным процессом. Она напрягала извилины так, что было едва ли не слышно, как её хаотичные мысли путаются и строятся, собираются и рассыпаются. И только её лицо приобрело собранное выражение, а взгляд стал осмысленным, как она расплылась в широкой, неадекватной улыбке.       — А я не помню! А-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!!!       Истукан смерил его взглядом, полным искреннего презрения и желания поскорее наябедничать начальству. В примерно равных пропорциях. И Свену было тяжело его винить.       — Не смотри волком, брат. Ты же видел, какая она крохотная… Да и давно бабы не было… А этож демон, да и древний, они и не такое выдерживают. Было бы ей не по кайфу — выросла бы побольше, делов-то!       «Давай, мудачок, растрепи всё хозяйке. И сапог вылизать не забудь».       Ухмыльнулся и похлопал здоровяка по плечу, физически почувствовав ненависть и желание убивать. И… зависть?       — Будешь хорошо служить — разрешу посмотреть в следующий раз.       Бугай дёрнулся, и пудовый кулак пролетел в опасной близости от головы наглеца. Не закончив удар, вилленец полетел дальше, его рука неестественно выгнулась и задралсь кверху. Пахнуло магией земли, и мраморный пол ударил здоровяка по лицу, сломав нос.       — Слабо, брат, слабо. Но… хвалю за попытку.