Бесконечное Падение Луны

      У всех нас бывают негативные мысли       Марэ всегда был жестокой во всех отношениях страной. Ужасная почва и бесконечное обилие болот; агрессивная флора и агрессивная фауна: сплошь хищники и паразиты, и даже самая безобидная коза имела рога размером со штык Энифилда. И природа людей, живших в Марэ, полностью соответствовала природе самих островов: жестокие, воинственные, все конфликты решающие исключительно силой — либо деньгами, быстро ставшими для островитян главной и единственной ценностью. Рабовладельческий строй, живущий набегами, торговлей оружием, людьми и наркотиками, не имеющий полноценной государственности и состоящий из дюжины постоянно воюющих княжеств, где нет никаких прав - кроме права сильного или богатого. Раз в десяток лет тот князь, что вербовал больше всех наёмников и вооружал больше всех рабов, брал Энома Шато и водружал корону на свою голову лишь затем, чтобы мелкие и слабые платили дань ему, а не прошлому формальному правителю, остальных же приходилось принуждать силой до тех пор, пока столицу не захватит следующий претендент.       Этот безумный круговорот бессмысленного кровопролития не закончился даже в Платиновом Веке, стал лишь меньше и тише, локальнее, не рискуя осаждать Шато и злить Великий Рейх, и удивительнее был тот факт, что последние двадцать лет страна перестала разрываться в междоусобных войнах, сосредоточившись только на Вилленмахте. Это было ожидаемо от правления Давида Геры, одного из самых результативных и кровожадных гладиаторов за всю историю Марэ, — от человека, которого боялись и уважали все жители до единого; но даже после его пропажи страна, перешедшая к совсем молодой девушке, сохраняла железобетонную стабильность. Колетт Арсено, на момент коронации достигшая совершеннолетия лишь в Марэ, даже отослала правую руку бывшего короля, Жюля Ампера, наводить порядок в вечнорасхлябанной элинской армии от лица всего Союза, и никто не имел понятия, как именно она удерживает власть — и кто вообще способен так изуродовать трупы всех, кто рискнул посягнуть на трон.       Топот, крики врачей и медсестёр, стоны раненых, сдавленный мат санитаров. Уютная палата в подвале, больше походящем на морг, сменилась палатой обычной, где Отверженный Герой Самсон Конгос увлекательно проводил дни, разглядывая потолок и наблюдая быт врачей после бойни. Крохотный синеглазый хирург потерял к нему интерес, забив подземелье самыми тяжёлыми больными, и никакого лекарства для парня, окромя постельного режима, не порекомендовал — к явному его разочарованию.       — Всё расслабляешься, Конгос! А работать кто будет?       «Я бы поработал над твоей задницей, лживая сука».       — Постельный режим, госпожа. Доброе утро.       Вечно скучать ему не давала не только Сильфа, внимательно следившая за минимальными тренировками покалеченного анимиста — особенно за теми, которые не требовали вставать с постели, — но и старшее начальство Героя, а также временное правительство Катаира Нао в лице Леоны Лайт.       — Какая досада, мой маленький герой… Ничего, скоро встанешь и забегаешь. — Бесцеремонно сдвинув его ноги в сторону, девушка плюхнулась на койку, не пытаясь скрыть утомления. — И я тоже скоро убегу. Полноценно в курс дела тебя введёт Койвак, а я — так, в общих чертах.       — Я Вас внимательно слушаю.       Она сощурилась, недоверчиво оценивая реакцию Самсона, и вздохнула. Понимала ли, что сейчас творится в его голове? Сделала бы хоть что-то, если бы знала, да и могла ли? Понимала ли всю степень его опасности, не уступающую полезности?       — Ты молодец. Это во-первых. Сокрушительный успех, и я даже в лёгком шоке. Да, я молодец, ребята все молодцы, мы готовились не зря. Но ты был тёмной лошадкой, и только благодаря тебе мы сейчас не бегаем со взмыленными жопами по всей Мор Элин в поисках Патриарха. Это… очень упрощает дело. Очень.       — Патриарха убил Иеремия. Как и монстра. В любом случае, благодарю.       «Но тебя я убью сам. И голову над камином повешу».       Она уже открыла рот, чтобы возразить, но осеклась. Леона всегда выглядела помятой и неопрятной, но сейчас превзошла себя, словно за последнюю неделю не приближалась не то что к расчёске и утюгу, но к душу и чистому белью — анимист бы не удивился, если бы узнал, что она до сих пор носит ту самые майку, брюки и элинский мундир, неизменно наброшенный на плечи. Девушка очень хотела поспорить, просто не могла проглотить такое — но ей пришлось. Молодой, свежий и очень злой Самсон Конгос был слишком сложным собеседником.       — И… И мы должны идти дальше. Эримос — неприступная крепость, и я пиздец как рада, что отвечаю не за него. Меня — нас — перевели на Марэ, так что отдыхать и почивать на лаврах некогда. И ситуация там очень сложная. Союз в курсе, что потерял Элин — а, значит, скоро потеряет и острова, — но наша ячейка в Марэ живее всех живых. Я ожидала, что мы потеряем хоть кого-то... хоть каких-то проблем. Но их нет. Либо мы действительно настолько хороши, и у меня паранойя, либо…       — Мы опасаемся засады. Поэтому вы хотите разведать обстановку группой максимальной мобильности и минимальной численности, чтобы не потерять все силы разом. В идеале — группой, что в плену не расскажет ничего об остальной марейской ячейке. Группой — состоящей из меня и Сильфы.       «Построю себе дом только ради камина. Чтоб твою лживую голову было куда повесить».       — Неплохо, Конгос, неплохо! Почти угадал! — Она улыбнулась широко и даже жутко, хищно блеснула глазами. — Знала, что ты и близко не такой идиот, коим пытаешься казаться! Но всё не так просто. Вся эта ситуация воняет. Пять лет уже Колетт Арсено правит Марэ, словно полноценная королева, и никто её не убил. Девчонка! Твоя ровесница! Она помогала Давиду и раньше, и помогала всерьёз, а не только грела постель, она не дура, но ни один мареец не потерпит такого оскорбления, как молодая баба на троне. Что там творится, раз даже Жюль им не нужен, и они отправили его на острова Элин?       Она оскалилась ещё сильнее и наклонилась к лежащему парню, нависла над ним, и злобные огоньки заплясали в её глазах пуще прежнего.       — Они думают, что мы идиоты. Что мы будем осторожничать и упустим такой шанс, когда почти все наши агенты тут освободились, и город держат лишь армейцы. Что мы либо заползём в их сети, либо сбежим, поджав хвосты. Наивные идиоты! Нет, Конгос, такому не бывать! Ты отправишься к самому центру Океана и завладеешь ещё одним Духом, Ундиной, и с её силой ударишь в самое их сердце. Понимаешь, Конгос? Я хочу, чтобы ты проник в дворец и убил Колетт Арсено.       Она близко. Слишком близко. Слишком близко для своего кровожадного безумия.       — Ты же справишься с этим, Конгос, верно? Ты убьёшь девчонку?       Слишком, слишком, слишк…       — Прошу прощения! Госпожа! — Сильфа материализовалась в полный рост из припасённых под кроватью поленьев и бесцеремонно влезла между ними. — Сэм всё ещё ранен! Он же убил монстра, помните? По расписанию ему уже пора отдыхать! Время посещения закончено!       Сильфа, разумеется, была хорошей девочкой, крайне почтительной со своим анимистом, но на остальных людей её почтительность не распространялась. И хоть фея была максимально неконфликтной, даже подобная выходка была непозволительной наглостью по отношению к Леоне.       — Сильфа права. Мы обсудим детали позже, если в этом возникнет необходимость. Я полностью усвоил суть задания и приступлю к нему сразу же, как позволит моё состояние.       Каперша не должна была проглатывать такое, не должна была мириться с наглым влезанием в диалог — и не стала бы, будь на месте Сильфы кто-то ещё, — но против Духа была бессильна. Бесноватые огоньки в карих глазах поутихли, и девушка поморщилась, встала и отвернулась, потёрла ладонями лицо.       — Ты меня понял, Конгос. Мы не ждём, а действуем так резко и нагло, как только можем. Бьём первыми до того, как они затянут удавку на нашей шее. Защищаемся, атакуя… и так далее. Удастся выяснить, почему они не достали наших — отлично. Нет — значит нет, будем действовать по обстоятельствам.       Глупый, безумный план, сильно отличающийся от их кропотливой и аккуратной работы в Катаире. Нетипичный для Вилленмахта как такового. Может, в этом и была его суть? А может, шпионы торопились. Словно было что-то невероятно важное, стоящее риска.       «Обязательно построю дом. С камином. Но потом. Сначала — война».       — И да…       Она почти вышла, но встала в дверях и замялась. Вся её агрессивность выветрилась, исчезла, и на место её пришла лишь изнеможённость и апатия. Леона обернулась, и впервые за всё время их знакомства Самсон по-настоящему удивился: только сейчас он увидел, что шпионка и начальница всех элинских каперов может быть не только пугающей, но и просто красивой.       — …спасибо, Самсон. Ты отлично справился… правда. Я пойду.       Ведь впервые он увидел не её злобную гримасу и не оскал, а просто улыбку. Словно наконец она вспомнила, что такое «быть человеком».       Не было в мире места более воинственного и алчного, нежели острова Энорма Марэ, и хотя их столица была весьма условной, Энорма Шато возводил эту воинственность и жадность в абсолют. Могучие, усыпанные бойницами каменные стены и башни, подпирающие небеса. Тесные спутанные улочки, по сравнению с которыми даже Син Уэльс казался просторным, и обилие позолоты везде, где её можно нанести — а также и там, где нельзя. Дома — и крохотные деревянные лачуги, и каменные исполины — испещрены фресками и мозаиками цветов настолько сочных, что резали глаз на свету, соревнуясь с самим солнцем. И королевский замок стал квинтэссенция этой яркости — настоящий город внутри города. Стены его были ещё толще городских, башни — выше, а под позолотой и прекрасными картинами не было видно ни единого голого камня. Почти всю историю Марэ этот нечестивый обелиск из излишества горел огнём либо сражений, либо пиров, не стихая ни на единый миг — и пять лет назад, в начале четыреста девяносто четвёртого, он впервые за долгие сотни лет заснул. Никто не стрелял, не пировал, не устраивал масштабные пытки и оргии — около сотен окон просто погасли, не в силах принять тоску по ушедшему хозяину, лишь одна башня сохраняла жизнь. Эти тысячи тонн камня и золота никогда не отличались верностью, радушно принимая любого нового владельца и никогда не оплакивая старого, но сейчас они словно знали, что Давида Геру постигла участь кратно худшая, нежели смерть...       ...и признавали, что коронация Колетт Арсено, изуродованной вечной войной девочки-рабыни, настолько нарушила любой порядок вещей, что подавила волю не одного лишь дворца — а всей страны целиком. Всей сути вещей Энормы Марэ.       — Ви можите виходить! Все ушли.       Внутри так же тихо, как и снаружи. Тишина неестественная, тревожная, словно в морге, — лишь тихо гудели холодильники. Из множества кухонь — единственная работающая, кормящая только королеву и гвардию. Никаких больше пиров, никаких празднеств — только самая простая еда на грани аскетичности. По марейским меркам.       Главное блюдо ужина — Отверженный Герой Самсон Конгос.       — Благодарю Вас за содействие. Мир не забудет Ваш подвиг.       Путешествовать в ящиках стало уже доброй традицией. И пусть на этот раз он ехал внутри коровьей туши в мобильном рефрижераторе, никаких принципиальных отличий от проникновения в Элин не было. Только чуть холодней, чем хотелось.       — Мой потвиг! Мелочи против того, чьто ждёт Вас!       Мало кто был доволен королевой, и этот повар не стал исключением. У Вилленмахта было денег куда больше, чем у недовольного марейца — патриотизма, и общий язык с ним шпионы нашли весьма быстро. Татуировка с черепом на всё лицо, сожжённый глаз и многочисленные шрамы выдавали в нём человека старых нравов, соскучившегося по вырезанию прибрежных элинских деревень, а борода до пояса, покрашенная во все цвета радуги — не самого щепетильного и старательного повара.       — Бомбы! — Он поднял скрюченный палец с благоговейным трепетом, не оставлявшим сомнений в его искренности. — Бомбы такой мощностьи, чьто сатрут в пыль весь замок! Вот чьто Леона тут ищет! Все знают!       Почти идеальный элинский. Неудивительно.       — Леона не говорила ни о каких бомбах. Вы уверены?       — Все знают! Платиновый Век! Один взрыв — ньет больше крепостьи! Два взрыва — города! Три — страны! Все знают, все ищут. Только она знает! Была бы чьют-чьют умей — стьёрла бы Вилльен! Но баится. Одной страны ньет сейчас — остальных ньет завтра. Такие вот бомбы. Все умрут.       Либо этот старик окончательно сошёл с ума, либо Самсон оказался ещё глупее, чем думал.       «Остальных — завтра? Кому вообще нужно оружие такой мощи? Как сдерживание? Не похоже, чтобы оно работало».       — Йа побежал. Бегом! И ты бьеги, пока жьивой, мальчьик!       — Конечно… конечно. Благодарю за сотрудничество.       Стянув и сбросив тулуп, Самсон достал из кобуры Кольт с глушителем, снял с предохранителя — и прострелил предателю голову, стоило тому повернуться к двери.       — Так боялся бомб, но всё равно повёлся на деньги… Не оставил их лежать неприкосновенными. Столь же велика людская алчность, что так легко пересиливает волю к жизни?       Последнее, что нужно было вилленским шпионам — знающий их старый мареец, готовый продать не только королеву, но и всю страну.       — От нас потребуется вынести… действительно много мусора. Ничего…       Во второй говяжьей туше — эримосский автомат. Крохотный, словно пистолет, лёгкий, несуразный: огромный и толстый глушитель размером со всё оружие, огромный и толстый магазин, словно у пулемёта, но узкий, как у карабина. Всего на тридцать патронов, недостаточных для такой абсурдно высокой скорострельности. И полное, феноменальное отсутствие шума, лишь лязг затвора да звон гильз.       — Сильфа, Ундина. Мы начинаем. Будьте готовы, пожалуйста.       Дубовый паркет, пушистые ковры. Стены, чередующие голый камень с деревом, фресками и гобеленами. Картины, флаги. Оружие, просто висящее на стенах. Мечи, пики, щиты. Пистолеты, винтовки, пулемёты. От Серебряного века до Платинового. Сантиметровый слой пыли.       Ни души. Так тихо, что прежний гул холодильников показался бы рёвом самолёта. Тихо и темно. Ни охраны, ни уборщиков, ни даже света, только робкий блеск Луны освещал брошенные людьми коридоры.       — Сэм, впереди.       «Слышу. Благодарю, Сильфа».       Самсон скользнул в сторону, мягко толкнул дверь в очередную спальню, уходя с прохода, но та предательски заскрипела, словно не смазывали её не пять, а пять десятков лет.       — Qui c'est?       Голос высокий, женский. Почти девичий. И шаги.       «Странно. Разве тут не должна остаться лишь гвардия? Или королева лично решила прогуляться?»       Шаги тяжёлые. Бряцанье оружия. Напряжённое дыхание.       «Неужели в этой дыре даже женщин ставят под ружьё? Осталось ли у них хоть какое-то понятие о чести?»       Герой мягко, но быстро вскинул автомат и высунулся из спальни, выстрелив в тот же миг. Тихо лязгнул затвор, бесшумно утонула в пышном ковре гильза, и лишь потом упало тело.       «Чёрт побери…»       Не девушка даже — девочка ещё. Совсем ребёнок, никак не старше самого Самсона. Но вооружённая и облачённая в стальную броню. Всего секунду назад бывшая очень красивой — то того, как Отверженный Герой прострелил ей голову.        — Суки. Блядь! Бл…       — Сэм! Пожалуйста.       «Извини. Не шумим».       Это ничего не меняло. Наоборот — теперь появился ещё один, совсем нужный повод стереть с лица земли это подобие страны.       — Сэм… Ты же помнишь, зачем мы тут? Мы спасаем марейцев от войны, а не уничтожаем страну. Соберись, Сэм. И вспомни, что Арсено — тоже девочка. Ты не должен дрогнуть, Сэм. Мы не имеем права.       «Спасибо, Сильфа. Ты права».       Оставив тело, Герой покрепче сжал автомат и твёрдым шагом пошёл дальше. Замок мёртв, но огромен, и путь до королевской почивальни займёт много времени, если он будет впадать в ступор над каждым трупом. К тому же, порефлексировать он сможет и на ходу.       «Ты всегда права и очень сильно мне помогаешь… Ты хорошая девочка. Просто… я всё никак не могу перестать думать об этом. Наша цель оправдывает любые средства, это правда. Но не противоречат ли они ей? Не могут ли обесценить?»       — Что ты, чёрт побери, такое несёшь, Сэм? Я перестаю узнавать тебя!       «Как я смогу спасти мир, если я не смог спасти одну… А, впрочем, неважно. Глупости в голову лезут. Словно… не мои мысли. У нас будет время погрустить позже».       Высокая. Большая. Огромная. Величественная. Монументальная. Абсурдная. Просто безумная. Словно сам дворец, возвышающийся более чем на две сотни метров, был слишком низким, и поэтому центральная башня пронзала небеса шпилем столь высоким, что он почти доставал облака. Столь сложная, что внутри почти не имела комнат, а лишь хитроумную систему натянутых канатов, удерживающих это безумное порождение людской алчности так прочно, что под самыми буйными бурями башня лишь покорно раскачивалась, и после всегда вставала ровно.       Эта монструозная высота ощущалась лучше всего не из окон домов Энормы Шато, а изнутри, с единственной лестницы. Самсон не рискнул ехать на лифте и принял крайне самоуверенное решение подняться пешком. За безопасность пришлось платить не только потерей массы времени, но и ноющими ногами. Впрочем, помимо уязвимости в самом лифте была слишком большая опасность столкнуться с охраной, а лестница же оказалась брошенной, как почти весь замок.       Лишь у самых дверей дежурили две девушки — такие же молодые и зелёные, как та несчастная. Собравшись уже с мыслями и отрефлексировав своё, анимист без промедления убил обеих двумя прецизионными выстрелами в голову, и, перезарядив автомат, встал перед дубовыми дверями в королевские покои.       «Вот об этом говорила Леона. Слишком всё просто. Пустой замок, нет охраны, нет гвардии. Каждый из солдат Давида даже спустя пять лет отдыха стоит сотню таких девок… Но их тут нет. И в Элин их не было. Просто исчезли… вместе с королём».       Не было больше смысла думать об этом. Достаточно просто войти, и он увидит всё своими глазами. И, сжав до боли в пальцах автомат, Отверженный Герой распахнул двери.       Самсон Конгос сам не знал, чего ожидать от королевы. Маленькую, зашуганную девочку или статную женщину, прижавшую к ногтю всю страну? Марионетку или кукловода? Могла ли она, пробив себе путь во дворец ещё ребёнком, оказаться достаточно умной, чтобы действительно править страной, или же ей просто повезло? Была ли она действительно нужна Давиду, или королю просто захотелось разнообразия в постели?       Самсон ожидал чего угодно, кроме того, что действительно увидел на вершине башни Энормы Шато. Колетт Арсено, жена Давида Геры и королева Марэ, оказалась самой обыкновенной девушкой. Средний рост, средний бюст, светлые волосы. На её пост указывало лишь богатое, хоть и скромное платье, а на происхождение — ожоги, тянущиеся от шеи до правой кисти, и трость. Однако стоило двери открыться, Герой сразу понял, как она добилась своего места и удержала его.       — Пожалуйста, слушайте меня очень внимательно. Вы должны пройти к шкафу слева от Вас и взять оружие прямо сейчас. Если Вы промедлите хоть секунду, мы умрём.       Большая, роскошная комната. Чистая и светлая, жилая. Заставленная резной, позолоченной мебелью и увешанная вычурными коврами. Книжные полки столь богатые, что уже тянули на небольшую библиотеку, и компьютеры Платинового Века, чьё назначение давно уже непонятно никому из живых, кроме владелицы. Винные стеллажи и вазы с фруктами и шоколадом. Огромные окна по всему периметру, открывающие вид не только на весь Шато, но и на добрую половину столичного острова архипелага. Единственное, что выбивалось из образа марейской спальни — отсутствие оружия, развешенного по всей комнате, и единственное, что выбивалось из образа спальни Колетт Арсено — распахнутый настежь шкаф с двойным дном, в потрохах которого укрылись несколько игнисских пулемётов, монструозных МГ 42. Заряженных, с примкнутыми коробами и взведёнными затворами, готовых к бою в любую секунду.       — Сейчас же, Конгос. Вы не имеете права медлить!       Высокий, мягкий, нежный голос. Твёрдый и жёсткий, словно голодная до крови игнисская сталь. Парню стоило бы вскинуть автомат и прострелить ей голову так же, как остальным девушкам, что встали сегодня на его пути. Сделать то, за чем он пришёл, а не выслушивать врага. Просто нажать на спусковой крючок, сделав мир чуть ближе к спасению.       Убить эту чересчур храбрую, но беззащитную девушку.       — Объяснись, сейчас же. И ни с места!       — Она придёт уже прямо сейчас. Вы не справитесь с ней с этим оружием!       Колетт Арсено спешила. Очень спешила. Её королевская стать испарилась, а на её место пришла истеричность — и страх. Колетт Арсено ждала кого-то, во сто крат более опасного, нежели пришедший за её головой террорист.       — Колетт… Плохая девочка… Ты решила завести… новых друзей?       Самсон Конгос выстрелил быстрее, чем осознал это. Он не был самым опытным инквизитором и охотником на демонов, не был самым талантливым анимистом. Но в тот самый миг, что он услышал этот голос, всего его живое естество отреагировало кратно быстрее разума, отправив очередь тяжёлых пуль точно в цель.       Цель, что исчезла в окне быстрее, чем Герой смог заметить её хоть краем зрения. Грустно зазвенело разбитое стекло.       «Демон. Грязный, мерзкий демон. Очень старый, очень сильный».       — Oh non! Je suis en retard… Et maintenant je vais mourir.       Королева, ещё миг назад излучавшая решительность и агрессию, упала на колени, обняла трость. Голубые глаза потухли, по щекам потекла одинокая слеза. Одно лишь появление демона стало приговором, оборвавшем её недолгую и несчастную жизнь.       «Демон. Скрылся в окне — значит, суккуб. Летает быстро. Слишком… Поэтому и нужен пулемёт. Проблема».       Его автомат изрыгал пули почти так же быстро, как и игнисские стальные монстры, но магазин на три десятка патронов не сравнится с лентой, позволяющей просто утопить в свинце любую цель вне зависимости от её скорости и ловкости, а медленная дозвуковая пуля позволяла увернуться от неё не только старому суккубу, но даже опытному магу воды или воздуха.       — Кто же… так встречает гостей? Как же невежливо… грубо.       Сладкий, приторный, словно лист стевии, густой и тягучий, словно патока. Заполняющий мозг целиком, вытесняющий мысли, словно наркотик. Полностью отключающий рассудок, подавляющий любую волю — поэтому Самсон вновь вскинул автомат и вновь выстрелил лишь на рефлексах, не нуждаясь в рассудке как таковом. И опять пули ушли в молоко, безнадёжно далеко разминувшись с крылатой фигурой.       «Демон. Но не псионик, иначе я бы стрелял только в свою же голову. Просто старый. Слишком старый…»       Она обращалась к нему, не к королеве — иначе бы говорила на марейском, а не элинском. Она, как и Колетт, знала его, и действовала так же быстро и решительно. Не нападала, но заставляла тратить патроны, неминуемо приближая необходимость перезарядиться.       — Арсено! Соберитесь и говорите со мной. Что это за тварь?!       — Tout est fini… Всё кончено, Конгос. Мы уже ничего не сделаем… Вам нужно было взять пулемёт… Был бы шанс.       Есть причины для паники, но нет нужды. Нужно просто собраться и подумать, пока тварь не напала. Королева говорит, что монстра можно убить, если взять оружие побольше — значит, и автомат сойдёт, лишь бы попасть. Он стрелял двойками, и у него ещё полно патронов. Тварь не нападает в лоб — значит, в курсе и планирует брать измором. Летает на высоте в полкилометра со скоростью сапсана — значит, небольшая и лёгкая, хватит и одного попадания. Если не для убийства, то хоть для передышки.       — Соберитесь, королева. Вы же устроили это? Знали о шпионах, обо мне. Убрали охрану почти целиком, убрали гвардию. Подготовили оружие. Я убью демона, только делайте, что я говорю.       — Tout est fini… Mais… Говорите, Конгос. Я предпочту умереть достойно.       И она действительно встала — с трудом, тяжело опираясь на трость. Только сейчас парень заметил, как неловко движется её правая нога. Но встала, и глаза её опять зажглись.       — Как это… мило. И трогательно… Колетт, моя сладкая… Давно ты стала дерзкой? Ты плохая девочка, Колетт. Неужели сестрёнке придётся тебя… наказать?       Демон опять мелькнул в окне, и опять столь быстро, что ни один глаз не различил бы его силуэт. Но Герой ждал этого и не стал стрелять, а лишь продолжил следить за окнами. Нервно обшарил разгрузку и сделал шаг к шкафу.       — Мы не будем драться, мы убежим. Сейчас я возьму пулемёт, что вы мне оставили; я вижу, что он готов к бою. После бегите к дверям и на лестницу, бегите так быстро, как можете, но не вздумайте упасть; также не вздумайте опираться на меня. На лестнице нет окон, нет пространства для манёвра. Я всажу всю ленту за раз, и даже демон не сможет увернуться. Либо же, если тварь не нападёт, мы спустимся и вызовем подмогу — в марейской ячейке есть охотники на демонов и бывшие элинские инквизиторы. Спуск очень долгий, но Вам придётся справиться. Вы слышите меня, Арсено?       — Я слышу Вас, Конгос. Я готова бежать по Вашей команде. Кроме того, у меня есть пистолет — если Ева соблаговолит нам, в упор я не промахнусь.       Теперь он увидел не просто совсем молодую девушку, ребёнком севшую на трон — он увидел королеву. Что бы это ни была за тварь, девушка была готова драться.       «Ундина, нам придётся показать высший класс. Сейчас или никогда».       Никакой спешки, никакой паники. Никакого ужаса перед монстром или Духом в голове. Лишь цель, предельно ясная и чистая. Самсон Конгос, анимист и Отверженный Герой, давно уже не имел на это права.       И он сделал шаг.       «Вода».       Мир замедлился, поплыл. В окне позади мелькнула тень — слишком резко, слишком быстро. Даже сейчас.       «Вода!»       Мир загустел, и вой ветра из разбитых окон стал различим. Тень разбила окно, и его осколки взвились в воздух, поплыли плавно и величественно, словно корабли.       «Вода! Ундина, ну же!»       — Заткнись! Я стараюсь!       Он начал оборачиваться, но тело не имело никакой возможности успеть за безумно разогнавшимся разумом. Слишком неспешно его торс поворачивался, а руки ловили цель на мушку; слишком быстро двигалась тварь.       «Вода! Вода! Вода! Блядь!»       Мир застыл, замер. Колетт перевела взгляд и распахнула глаза, губы её исказились в крике, что совсем не скоро долетит до его ушей. Тень подлетела уже вплотную, стала различимой, как стали различимы и всполохи молний, объявших её руки. Оверкаст резанул по глазам, сдавил голову раскалённым обручем, но непослушные руки так и не успели поднять автомат.       «Ундина! Мы сможем!»       Вот поэтому Колетт Арсено и боялась демона. Вот поэтому так настойчиво и истерично звала вилленских шпионов в гости. Вот поэтому Маре простоял единым все эти годы без короля.       Никаких шансов успеть. Никаких шансов увернуться. Всё, что он мог — лишь наблюдать, как нежный кулак вот-вот врежется ему в челюсть, и безумные молнии опутают всё тело.       Всё, что он мог — разжать руку, судорожно сжимающую цевьё. Всё, что он мог — расслабить кисть, судорожно сжимающую рукоять. Расслабить кисть — и напрячь указательный палец, утопить спусковой крючок. И лишь наблюдать, как лишённый привязи автомат с безумной, неприемлемой для ручного оружия скоростью бьётся в конвульсиях, посылая десятки грамм свинца в пустоту, и сам задирает коротенький, скрытый огромным глушителем ствол в нежный живот демона. Задирает так резко, что ни сам бывший инквизитор, ни тварь не успевают ни заметить этого, ни среагировать.       Хрупкий кулак врезается в челюсть Героя, и безумные молнии опутывают всё его тело. Оверкаст сжимает череп и режет глаза острее ножа, и зрение пропадает, не выдерживая перегрузки каналов. Молнии сводят могучие мышцы судорогой, и Отверженной Герой Самсон Конгос падает, лишённый и чувств, и возможности пошевелиться.       Воняет жжёным мясом и озоном.       — Ах ты… Кх-ха… сучонок… Попал таки…       Обездвиженное тело упало, а бесконечно древний демон выстоял.       Гулко хлопнул Браунинг. Колетт Арсено стискивает зубы от шума и отдачи, но удерживает пистолет и стреляет ещё раз, и ещё, и ещё.       Одной пули автомата недостаточно, чтобы убить монстра — но достаточно, чтобы обездвижить.       Гулко хлопает Браунинг, и хищные пули рвут нежное тело суккуба.       Воняет жжёным мясом, озоном и кровью.       У Колетт Арсено был пистолет, и она не промазала в упор.       — Espèce d'enculé, allez petit cul fuck baise avec moi, hein? Putain de petit connard, enculé de connard dick Putain, allez, viens baiser avec moi! Je vais prendre ton cul, espèce de con! Oh, espèce d'enculé! Va te faire foutre toi et ta famille! Allez, enculé, seau de boue, boule de merde de merde! Allez, espèce d'ordure, tu baises avec moi? Allez, connard!!!       Звонко лязгнул пистолет, вставая на затворную задержку. Тяжёло дышала Колетт, тяжело дышал демон. Все восемь пуль попали ей в грудь и сбили с ног, опрокинули. Только сейчас она встала смирно, и только сейчас удалось рассмотреть её: пышная грудь, роскошные бёдра, лицо невероятной красоты и длинные светлые волосы. Пошлый корсет, парадоксально не мешающий твари дышать, и дурацкий, строгий пиджак, парадоксально делающий корсет ещё пошлее. Она действительно была мерилом сексуальности для любого живого существа до того, как начала блевать кровью.       — Vivante? Ça ne peut pas l'être…       Демон, всё ещё живой, улыбнулся, и улыбка эта не имела ничего общего с его прежней сексуальностью. Улыбка хищника, улыбка маньяка — смертельно раненого, но живого. Улыбнулся и встал, намереваясь закончить начатое, но не успел ни ответить, ни сделать шаг — вновь грохнул пистолет, и на этот раз сжимал его лежащий на полу слепой анимист. Он не мог видеть, но ещё мог колдовать, и материализовавшаяся Сильфа направляла его руку. И улыбалась.       — Сдохни уже наконец, крылатая блядь. Поплачь, залей всё кровью и сдохни!       Огромная пуля Кольта, тупая и тяжёлая, попадает в нежный живот суккуба, и тварь наконец содрогается. Содрогается — и взлетает, прыгает из разбитого окна и исчезает в ночном марейском небе.       — Да когда же ты сдохнешь?!       — Сильфа?.. Мы не убили её?       — Живучие, суки. Надо было в голову стрелять!       И на миг всё стихло. Хрипло дышала Колетт, прижимая к груди разряженный пистолет. Тяжело дышал Самсон, из последних сил поддерживая материализацию Духа. Яростно выл ветер.       — А ты… кха… занятый, щенок.       — Выходи, крылатая шлюха. Я застрелю тебя и с закрытыми глазами.       Демон жив, но это ненадолго. Даже она истечёт кровью после стольких ран, — особенно, если получит ещё хотя бы одну.       — Верю, сла… кхм! Кха, кх… А… Блядь… Как же… больно… Верю, мой сладкий. И если в тебе… есть хотя бы половина… силы… тупости… что ты показал… ты дойдёшь до гор Игниса… и убьёшь Далилу, щеночек. Далилу, а не только меня…       — Арсено, о чём она? При чём тут Далила?       Нельзя медлить. Нужно вставать, нужно готовиться к тому, чтобы подстрелить тварь, когда она будет лететь вниз с башни. Взять пулемёт и всадить всю ленту.       — Это… бред. Она же служит Далиле. Зачем тебе это?! Что ты несёшь? Зачем… зачем всё это было, если ты хочешь убить старуху?!       — Маленькая… глупая Колетт. Ты хотела убить её сама? Потренировалась… кх… в стрельбе и поверила в себя?       Как это тварь вообще говорит? Разве её легкие не перебиты? Как она перекрикивает ветер, сидя на вершине башни в полукилометре над землей? Что она такое?       — Приходи в Эримос, мальч… кха… Заставь Гному идти… и убей Далилу. Я позабочусь… чтобы тебя убили в Эримосе… чтобы ты дошёл мужчиной или сдох, как псина. Чтобы вся армия ждала тебя. Если есть хоть шанс, что ты не дойдёшь… я сделаю его явью. Но если выживешь — остановишь это безумие.       Она говорила слишком много. Слишком много того, что не стоило бы говорить.       Нужно было встать и подобрать пулемёт. Справиться с оверкастом и открыть глаза. Убить тварь.       Нужно.       — Хорошо, суккуб. Я буду считать это договором. Сделай это, и я убью её. Но ты оставишь Энорму Марэ и Колетт Арсено, оставишь и никогда не вернёшься. Ни ты, ни другая шавка Далилы.       Самсон Конгос не сделал этого.       Хриплый, кашляющий звук. Совсем не похожий на бульканье пробитого лёгкого. Жуткий, ненормальный.       Тварь смеялась.       — Ты такой… сладкий, щеночек… Мы ещё поиграем. Прощай, малышка Колетт!       Захлопали могучие крылья, и суккуб исчез в ночном небе со скоростью пикирующего Сапсана и грацией лебедя. Миг — и всё стихло.       Лишь зычно выл ветер в разбитых окнах.       Игра граммофона с тихим хрипом вцепилась в пластинку, и аппарат запел. Глубокий баритон разрезал ночную тишь марейской глубинки, и скрип кресла-качалки вторил ему. Отдалённый и от столицы, и от дорог посёлок давно спал, и лишь один его житель наслаждался ночью, музыкой и газетой. И, как истинный мареец, он не мог отказать себе в вине и сыре. Пусть его домик был крохотным и тесным, бедным, просторный винный погреб содержал почти всё, что нужно было для счастья чудом отстранённому от службы старому офицеру.       Он проводил дни беззаботно, безучастно ко всему, давно приняв свою участь. Даже не ждал суда — понимал, что либо его новая жизнь уже не изменится, либо его просто убьют.       Пора бы уже.       Вино заполнило стакан, и толстый старик медленно, с наслаждением принюхался, определяя урожай. Этикетку он содрал, и теперь культурный алкоголизм стал его любимым хобби. Пригубил и закусил горьким, заплесневелым сыром — деликатесом, доступным только самым утончённым гурмэ, только настоящим марейцам.       Искренне и с чувством крякнул, и осушил стакан. Улыбнулся.       — Чёрт подери, Конгос, долго Вы будете там стоять? Застрелите меня наконец, и закончим с этим!       Пластинка закончилась, и глубокий баритон стих. Толстый старик не встал, не обратил внимания на граммофон, лишь вновь наполнил бокал. Грустно подумал о том, что так и не понял ни год, ни урожай. Что ему уже, в сущности, всё равно, чем напиваться.       — Я, признаться, был удивлён, когда узнал о гибели старины Джека! Не думал, что его хоть что-то может убить. Оказалось, может… Что же случилось, раз мне даже не показали тело? Может, Вы расскажете, Конгос?       Да и сыр этот был хорош только первую пару недель. Уже месяц прошёл, а он так и не смог достать ничего получше. Не захотел. Что угодно сойдёт, лишь бы не пить одно вино.       — И бедняжка Брунгильда… Последняя, кто должен был пострадать. Такая маленькая, такая глупая. Нежная, как цветок… Прямо как моя доченька, упокой Ева их души. Слышал бы ты, Конгос, как она поёт! Не человек, да… но кто мы такие, чтобы убивать её за это, Конгос?       Сколько раз он уже переслушивает эту пластинку? Он не смог купить ещё, или просто потерял? Сломал? Он уже давно ничего не помнил. И не вспомнит, пока винный погреб не опустеет.       — Дайте угадаю, Конгос: вы зашли за мной уже после маленькой Колетт? Одной юной девушки вам мало. Вы не успокоитесь, пока не убьёте всех!       Жюль Ампер, прошедший путь от личного советника Давида Геры до отстранённого за провал на островах Мор Элин алкоголика, с неожиданной для его обрюзгшего тела ловкостью выхватил из-под жилета пистолет, обернулся и выстрелил, не вставая с кресла.       Два хлёстких выстрела слились в один, и толстяк упал, и пистолет вылетел из его руки.       — Не смейте. Читать. Мне. Нотации.       Самсон Конгос, террорист и предатель, навис над ним.       — Вы убили Алю. Марка. Без суда и следствия. И только за одно это мне следовало бы прострелить Вам голову прямо сейчас.       Жюль захрипел, сжал окровавленную руку, но не завыл и не заплакал, сдержал голос.Он знал, что встретит свой конец не в тёплой постели, знал и был готов, и не мог позволить себе показать слабость перед врагом.       — Вы продолжаете вести эту войну… Вы все. Многие умерли. Ещё больше умрут. Но у немногих есть второй шанс, Ампер. Вы не заслужили свой, но Вы получили его. Вы отправитесь в Энорму Шато прямо сейчас, и Вы вернётесь на свой пост. Станете советником королевы Колетт Арсено, ибо я спас её от демона, опутавшего всю страну. Марэ вновь свободна, Жюль, и Вы вновь должны стране. Вы убедитесь, что королева в безопасности, и будете защищать её ценой своей жизни. И Вы убедитесь, что Энорма Марэ выйдет из войны и никогда больше в неё не войдёт.       Старик вглядывался в лицо парня, в его ясные голубые глаза. Вглядывался и понимал всё чётче и чётче, что не знает этого человека. Что старший инквизитор Конгос умер так давно, словно это было в прошлой жизни, а говорил с ним никто иной, как истинный Герой.       — Я никогда… не стану вилленской шавкой, Самсон. Просто убейте меня…       — Вы сделаете это, Жюль. Ибо Вы — патриот и всегда им будете.       Самсон Конгос, террорист и предатель, бывший инквизитор и Отверженный Герой, исчез из крохотной халупы так же незаметно, как появился, оставив старого алкоголика Жюля Ампера лежать на полу с простреленной рукой. И когда над Энормой Марэ взошло солнце, старый алкоголик умер, а из тесного домика навстречу новому дню вышел офицер и королевский советник, марейский патриот.       Вслед за Мор Элин, острова Марэ вышли из всемирной войны с Вилленмахтом.       — Юный господин! Юный господин, постойте!       Матросы бегали, словно муравьи, сновали взад и вперёд, вверх и вниз. Карбоновый корабль стал столь тесным и живым, что даже далёкий от морского дела Самсон заразился общим возбуждением и помогал пробуждать атомное сердце.       — Юный господин! Да стойте же! Иеремия слишком стар, чтобы бегать за Вами!       Конечно, капер преуменьшал свои способности, но заставлять товарища гоняться за собой действительно просто некрасиво.       — Да, простите, мой друг. Я хотел помочь товарищам.       — Не принимайте мою критику близко к сердцу, но Вы не знаете их язык. Прошу, поговорите со мной, сейчас это куда важнее.       Старик действительно выглядел запыхавшимся. Но не от бега, нет — у него были причины поважнее.       — Конечно. Говорите, я Вас слушаю.       — Господин Самсон! Это я вас слушаю! Объясните наконец, что за чертовщина произошла? Почему девчонка жива?!       Она знала, что он идёт за её головой. Знала — но всё равно поставила всё на него. Храбрая. Глупая. Настоящая героиня.       — Я пришёл к выводу, что смерть Колетт Арсено не обязательна. Причины описал в рапорте, и марейская ячейка его приняла, и согласилась с моими доводами.       — К чёрту! К чёрту марейскую ячейку! Леона отплыла из Элин, и мы будем держать ответ перед ней лично, когда приплывём в Виллен! Перед ней и канцлером! Вы осознаёте всю глубину последствий Ваших действий, Самсон?!       Это был не первый раз, когда Иеремия Койвак повышал голос, но первый, когда не поверг этим парня в ужас.       — Не переживайте, мой друг. Я верю в правильность своих действий, поверьте же и Вы в меня.       Она знала, что он идёт за её головой. Знала, но всё равно обняла, словно родного брата, и расплакалась на его груди. Чувствовала пистолет у виска — и не боялась. Такая храбрая, глупая, беззащитная.       — Я… Я верю Вам. Но хоть объяснитесь! Хоть расскажите, что сподвигло… Мы… так близко, юный господин. Так близко. Я не могу рисковать. Я хочу дожить до победы, понимаете?       Он так постарел. Только сейчас парень осознал, настолько же стар его товарищ. Стоило горящим глазам потухнуть, как Иеремия сжался, сгорбился, и под глубокими морщинами не стало видно лица.       Она обнимала его и не боялась, потому что была права. Потому что знала, что права, и теперь Самсон знал, что он прав. Всё, что он делает — всё правильно, ибо дело его правое бесконечно, рука тверда, а разум чист.       — Я не могу отделаться от одной мысли, понимаете… Глупой, возможно. Словно не моей. Но… Скажите, Иеремия, как я спасу мир, если не могу спасти даже одну девушку?

***

      Кольт Модель 1911 - марейский пистолет Золотого Века. Использует патрон с самой тяжёлой пистолетной пулей, что обеспечивает наивысшее останавливающее действие среди всех пистолетов. Благодаря рабскому труду марейских детей и высокой технологичности дёшев, что обеспечило его распространение по всему миру. Колетт Арсено Пол — женский Рост — 164 см Масса — 52 кг Возраст — слишком давно перестала быть напуганной девочкой Место рождения — острова Энорма Марэ Особые приметы — ожоги по всей правой половине тела, отсутствие правой ноги Была захвачена в рабство ещё в младенчестве, с ранних лет трудилась медсестрой и получала медицинское образование. С наступлением половой зрелости сбежала и смогла предложить свои услуги врача лично королю Марэ, Давиду Гере. Причины, побудившие его принять предложение, неизвестны. После его пропажи заняла трон по праву жены, несмотря на отсутствие доказательств заключения брака, и удерживает его до сих пор.