ПАПА!!!
Она дёрнулась, споткнулась на ровном месте и грохнулась оземь. Глаза, уши, весь мозг, всё тело — горело вообще всё, что могло гореть. Полыхало. Резало. Ярко. Слишком ярко! Словно прожектор на СВВП или вертолёте. Светящий даже не в глаза, а прямиком в душу. Настоящее безумие! Что только могло быть таким ярким? Она опять поднялась, и на этот раз — твёрдо и уверенно. Спина уже не болела, а лёгкие успокоились. Она подумает об этом позднее. А сейчас — бежать. Догнать и разобраться. Поставить точку в этом глупом спектакле. На этот раз ничто её не остановит. Парень ещё совсем молодой, почти ребёнок. Девочка его же возраста. Сжавшиеся, испуганные. Конечно, у них была весомая причина. — Здравствуй, Хильди! Прости, что так долго: ко мне заглянули сын с невестой. Всё ещё жив. После их марафона на двое суток. После нескольких попаданий экспансивных пуль. И зачем только она так метко стреляет? Поигрывая тяжёлой саблей, словно тростью, он встал напротив неё и поклонился. Не только успел обработать раны, но и переоделся. Какое позёрство, какое ребячество! Как будто это ему тут двадцать лет. — Я готов! Только давай отпустим детей, ладно? Они тут ни при чём. Они не могли быть ни при чём. Только полная дура проигнорировала бы их появление, не связала бы с той вспышкой, такой горячей и ослепительной. Но это потом. Сейчас — вбить этому старому идиоту правила приличия и отнести маме. Приковать к самой себе, но усадить их за стол и заставить помириться. Если потребуется — силой. Возможно, даже придётся поднять руку на маму. Она сделает и это, если должна. Она сделает всё что угодно. Даже если ей придётся умереть. Но не ошибётся снова. Она кивнула и вскинула щит. — Свен, сынок, прошу, умоляю — уходи. Тебе тут нечего больше делать. Прости, что не стал достойным тебя отцом. Опять насилие. Опять. Они просто отказывались понимать иной язык. Они все. Даже мама. — Да что ты такое несёшь?! Как я оставлю тебя одного с… этим?! Такой тихий, пустой голос. Словно у мальчика вовсе не было голосовых связок. Это и правда его сын? Такой… маленький. — Ты не рассказал мне ничего и просишь, чтобы я ушёл?! Да чёрта с два я уйду! Такой глупый. — Если ты хочешь что-то понять, исправить мои ошибки, найди Лема. А я, увы, уже ничего тебе рассказать не смогу. Вознесённый Герой Гермес Конгос выстрелил. Это движение нельзя было назвать «ударом» или «выпадом»: скорость, с которой он двигался, намного превосходила любую мыслимую скорость человеческого тела и была сравнима лишь со скоростью полёта пули, выпущенной из пистолета. Не было и не могло быть ни единого человека, способного блокировать такой удар, — но она не была человеком. Она отбила саблю за доли секунды то того, как та вскрыла ей подмышку, в долях миллиметра от кожи, и неловко попыталась ударить в ответ. Фальшион бросался на Гермеса раз за разом, неловкими размашистыми ударами пролетая вдалеке от его тела, и Герой уходил от атак с грацией и непринуждённостью, невозможной для его истерзанного старого тела, и сабля его возвращала каждый удар стократ, находя в её защите всё новые и новые бреши, кромсая броню во всех местах, куда только могло пролезть её жало. Дикие, сверхъестественные движения Героя слились в безумный танец, ускоряясь и ускоряясь, не оставляя и шанса на победу. Разница между ними была настолько высока, что являла собой безграничную пропасть, преодолеть которую невозможно даже в самой глупой мечте. Она могла лишь беспомощно смотреть, как сабля Гермеса разит всё точнее и точнее. Только беспомощно прикрываться щитом и молиться, чтобы он устал до того, как всё-таки сможет нащупать слабое место в несокрушимых латах. Смотреть, как старик двигается всё медленнее и медленнее, как всё чётче и чётче от него исходят волны исполинского количества сжигаемой маны. Вознесённый Герой Гермес Конгос споткнулся. Споткнулся, его голова на бесконечно краткий миг соприкоснулась с рукоятью её меча. На бесконечно долгий. Герой отлетел по каменной улице Уэльса, словно тряпичная кукла, и растянулся на ней. «Что? Как?» Она сделала шаг. Он — нет. Лежал. «Это… это же бред какой-то…» И ещё один шаг. «Это же шутка, да? Шутка. Как раз в его стиле, ха-ха!» И ещё один шаг. «Такая же несмешная, как и всегда. Верно ведь, Гермес? Хватит». — Вставай. Она должна быть твёрдой. Сильной. Показать, что злится, но всё-всё прощает. Сильной, но доброй. — Встань, Гермес. Ну же. Это же не смешно. Это никогда не было смешно, но тогда в этом был хоть какой-то смысл. Запутать её, разозлить. Отвлечь. Но не сейчас. Она победила. Пора просто признать это! Может, она и правда задела его? Может быть! Но даже её рука не настолько тяжёлая, чтобы случайное касание могло хоть кому-то навредить! Не может же быть такого, чтобы он не притворялся! Не может быть! — Гермес? Я знаю, ты сможешь! И её сожгло. Сожгло не пламя внутри собственной груди, а пламя всего мира, всех мыслимых и немыслимых сил, пламя всей ярости мира и всех мечт. Жарче мысли, жарче времени. Всё, что она могла сделать, — лишь жалкая и убогая попытка спастись, прижаться к верному щиту. Как ребёнок за одеялом — так же глупо и наивно, бесполезно и обречённо. Удар мощный, дикий, способный убить даже её — и тишина. Холод. Мороз. Пламя стихло. А щит лишь гордо скрипнул. Труп Гермеса. Скрюченное тело ребёнка, сгоревшего в оверкасте. Плач девочки. И её слёзы. Смертный приговор, выписанный самой себе. Остался всего один день. — Не молчи… Давай, расскажи что-нибудь… Хоть глупость… И когда она успела стать такой тяжёлой? Всегда же была худенькой и лёгонькой, словно пушинка. Её можно было и одной рукой поднять, было бы желание. — А-а-а… Ха-а-а… Ну, давай… Хоть… что-то… Паллиа Поли нахмурился, потускнел ещё сильнее. Смотрел на них осуждающе и грустно, тупо пялясь тёмными окнами. Не понимая, зачем они принесли столько крови в его болезненное умиротворение. Впрочем, у юной Дочери Айко крови уже почти не осталось. — Ая! Давай, потерпи, маленькая… Почти… Она же весит целую тонну. Такая худенькая, почти прозрачная — и такая тяжёлая. Он же сломается прямо сейчас. Сломается под её весом, упадёт — и больше никогда не встанет. Паллиа Поли смеялся над ними, над их глупостью и самоуверенностью. Дома танцевали вокруг, двоились, троились, кружились в адском хороводе. Приближались и отдалялись. Темнели с каждым шагом. Впрочем, какая разница? Он всё равно сломается. Что с ней, что без неё. Такой оверкаст ничуть не менее страшен, чем пуля в бедре, и только так от него будет хоть какая-то польза. Хоть раз. Как он спасёт мир, если не в состоянии спасти одну девушку? Гостиница приближалась издевательски медленно, но верно. Главное — не думать о том, что их могут ждать и там. Надеяться, что ублюдки Айко будут искать сразу на вокзале, а не в самом очевидном месте. «Какая глупость». А если и так — пусть. Теперь у него есть автоматический пистолет и патроны. Револьвер, скорее всего, уже сгорел в пожаре, но это не беда — всё равно к нему едва ли будут патроны в Эримосе. Он и без него убьёт столько мерзких псин, сколько потребуется. — Ми… ра! Сюда! Тишина. Гостиница всё так же горела тупым ярким светом, лишь подчёркивающим её пустоту. Ни консьержа, ни Миры. Никого. — Мира! Блядь! Ая ранена! Надо же, он может и кричать. А сможет ли подняться по лестнице? Огромное, хаотичное нагромождение монструозных ступенек, подпирающих сами небеса. Каким нужно быть идиотом, чтобы хотя бы попытаться взойти наверх? — Мира… Даже псин Айко не было. Он заслужил умереть в тупом одиночестве, с трупом любимой девушки на руках. Да, это будет именно то, чего он заслуживает. — Эм… Свен? Привет! А я тут… это… С улицы. Голос Миры — и топот. Резкий, инородный — и аномально внезапный. Из ниоткуда. — Со мной всё хорошо! Эм… Можно мне?.. Amigos, puedo entrar? No voy a escapar, juro por Eva! — Espera! Ten cuidado! Голоса. Приглушённые, неразличимые. Странные. Новые убийцы. И теперь Мира у них. Свен опустил Аю на пол так аккуратно, как только мог. Вскинул пистолет. И засмеялся. Вот они, псы Айко. Теперь нужно убить и их! Превосходно! — Déjala ir. Bajo mi responsabilidad. Голоса тихие, совсем неразборчивые. Ни единого слова не понятно. Это какой-то шифр? Шифр, чтобы убить его. Пистолет весил целую тонну — ещё больше, чем Ая. Неудивительно: крови-то в ней давно не осталось. Кто же будет тяжёлым без крови? Мира выскользнула, так же резко и внезапно, как тот топот. И почему он не слышал её раньше? Она научилась прятаться? А тяжёлые шаги резко стихли — и резко возникли опять, стоило только прислушаться. И опять стихли — стоило перевести внимание на Миру. Как они это делают? Тишина. Целик и мушка отчаянно скачут, не желая сходиться на линии. Тяжёлое дыхание, лязг затворов. Мира склонилась над Аей. Тишина. Опять! Опять они пропали! Целик и мушка отчаянно скачут, не желая сходиться на линии и смотреть на дверной проход. Нужно смотреть. Стоит отвлечься — и они ломанутся. — Vio usted lo qué él hizo? Por Sanera, ten cuidado! Trata de no meterte en problemas! — Свен! Свен! Ая… она же умирает! Свен! Тишина. Они опять стихли. Это какая-то магия? Нужно смотреть внимательно. Мира рядом, так что Ае ничего не грозит. Голоса. Тихие, неразборчивые. Тяжёлое дыхание. Совсем близко — он слышит его так отчётливо, словно стоит вплотную ко всем ним сразу. — Свен! Нужен врач! Врач, понимаешь?! Человеческий! С инструментами! Ая — не ты! Я не смогу вылечить её магией! И тишина. Они опять испарились. Главное — не отвлекаться. Ждать, пока они потеряют терпение. И он не промахнётся. — Hace falta un médico! Hay un hombre medio muerto! Опять тишина. Она что, специально его отвлекает? И этот… шифр? Мира — и вместе с ними? Пистолет медленно перевёл взгляд с улицы на крохотного демона. Крохотного, но такого опасного. Способного поднять целую армию мертвецов — или воткнуть ему в спину скальпель, стоит только потерять бдительность. — Отличный… план, Мира. — Свен! Свенни! Что ты творишь?! Опусти пистолет! Такая маленькая. Совсем крохотная, меньше ребёнка. И до плеча ему не достаёт. Такая маленькая — но такая умная, хитрая. Вымазанная с ног до головы кровью Аи. Тщетно зажимающая рану на бедре. И кричащая в голос на странном языке. Плачущая. Когда ты ещё видел плачущего над человеком суккуба, Свен? Тишина ушла. Звуки вернулись, и вернулась ясность. На краткий, неумолимо исчезающий миг — но этого было достаточно. И Свен перевёл пистолет обратно. — Мира, на нас опять напали. Нужно перевязать Аю и бежать вглубь страны, понимаешь? — Она же сейчас умрёт! Тупик. Проще было бы и вовсе не приходить в себя. — Свен Уэльский! Опустите оружие! Голос низкий, мощный. Чистый элинский, без акцента. Но странный, чем-то неуловимо непохожий на привычный говор. Мягкий, но требовательный. — Alto, pero estén listos para derribarlo. И в залитую кровью гостиницу зашёл он. Огромный, подпирающий косматой головой потолок. Настолько широкий, что едва влез в проход. Люди вообще бывают такими неадекватно большими? Спокойно выдержал немигающий взгляд пистолета и поднял руки вверх — неторопливо, с достоинством. Но демонстрация пустых рук выглядела скорее угрозой: такой клешнёй можно было давить арбузы или головы. Зачем ему вообще оружие? Длинные, заплетённые в косы чёрные волосы. Заплетённая в косы борода. Косматый, словно леший из сказок, и невозмутимый, словно статуя. По нему вообще есть смысл стрелять из этого пистолета, а не гаубицы? — Стоять! — Спокойно, Свен. Просто поговорим, хорошо? Он заметил и Аю, и его невозмутимость сразу же сменилась на грусть. — Aia! Pobre… — Tío Goliaf, necesitamos un médico urgente. Te lo ruego! — Мира бросилась ему навстречу и вцепилась в странный бесформенный белый халат, ничуть не скрывающий исполинский размер мужчины. — Просто поговорим. Хорошо? За дверью стоят врачи и ждут, пока ты опустишь оружие. Мягко и убедительно. Именно так бы и говорил очередной убийца Айко. — Инк… тор… Голос настолько слабый, что никто другой — даже Сильфа — не мог его расслышать. Но Свен мог. И Свен знал, что только один человек будет называть его «инквизитором» на смертном одре. — Дру… я… И всё. Всё, что ему было нужно слышать. Раз она так сказала, то так оно и будет. Она просто не может ошибаться. И пистолет выскользнул из бессильных пальцев. — Давайте… поговорим. — Правильное решение, Свен. И Голиаф Алава улыбнулся. — Ну как, выспался? Та же гостиница. Та же комната. Словно заколдованный круг, притягивающий несчастья. — Что с Аей? Сколько он спал? Десять часов? Двенадцать? Сутки? И как только смог заснуть?! — Полегче, герой. С ней всё отлично. Поделились свежей эримосской кровью, зашили артерию — будет лучше новой! Этот колосс совсем не походил на альтерата или другое чудище. Просто мужик — только слишком большой. Но — мужик. Нормальный. — Точно? — Точно-точно. — И, выдержав паузу, протянул инквизитору ладонь, больше похожую на экскаваторный ковш. — Голиаф Алава. Мы с Аей давно уже познакомились, но поскучнее — без убийств и пожаров. — Ничего не помню. — Юноша поморщился и сел на кровати, попытался оглядеться. — Андрей… и Ая. И всё. — А вспомнить надо, Свен! Голиаф подтянул стул и сел напротив кровати. Стул жалобно заскрипел. — Ты ведь стрельбу в центре города устроил, друг! И пожар. Нехорошо получается, правда? Первый день в гостях — и такое. Его тон совсем не был угрожающим или злым — наоборот, почти ласковым, заботливым. Как у любимого дедушки, не обращающего внимания ни на ужасный вид внука, ни на ужасный голос. Принимающего таким, какой он есть. Любящего дедушки, отчитывающего внука за убийства и поджог. — Не я… Это всё Айко! — Правда? Голиаф улыбался. Свен молчал. Он не собирался врать, но резко понял, что сейчас не общается с дедушкой — он на допросе. И допрос этот может касаться не только перестрелки с Андреем, а всего путешествия героя. И о некоторых вещах великану лучше не знать. — Я хочу увидеть Аю. С ней же точно всё хорошо? — Нет, брат. Голиаф улыбался. — Сначала мы поговорим, а потом уже ты поговоришь с девочкой. Хорошо? Это был не вопрос. — Мира?.. — Мы отдельно обсудим, зачем тебе ребёнок. Но да, она в порядке. В соседней комнате. Никакой возможности обсудить план по вранью. Что вообще могут рассказать Ая с Мирой? Что будет, если их версии не совпадут? Можно ли вообще врать? А можно ли говорить о Брунгильде? Нет. Нельзя. Мира — демон. Если он расскажет о Сёстрах и его травме, её убьют. Свен рефлекторно схватился за рубаху — и обнаружил, что ворот действительно порван, и шов на горле виден ясно и чётко. — Интересный шрам, кстати. Не знал, что в Мор Элин могут зашить горло. Ещё и вертикально… Можно я?.. — Нет! Не надо… он старый совсем, видите? В детстве… с лошади упал. Просто повезло. Голиаф перестал улыбаться. И Свен смирился с неизбежным. И всё рассказал. Всё, что нужно было знать здоровяку, и ни слова больше. Ни слова про Гермеса, Брунгильду и второй поход в Телос. Ни слова про травму. Только про Зану и то, как он целый месяц гонялся за ней по всему Катаиру Нао. Во всех подробностях: про Еву, поручившую спасти мир. Про Сильфу, с радостью этот мир помогающую спасти. Про Аю, которая тоже спасает мир, и тоже с радостью. И псов Айко, завидующих её свободе и страстно желающих укоротить первого за двадцать лет Вознесённого Героя на голову. И почти ни слова про обычную маленькую беженку, ищущую новый дом в Эримосе. Голиаф слушал внимательно, не перебивая и не переспрашивая, но тщательно наблюдая за каждым жестом и взглядом инквизитора. Выслушал и удовлетворённо крякнул. — Вот это дела! Чтоб Айко — и стрельба в другой стране! Это не в их стиле… но какой у бандитов стиль? Можно познакомиться с товарищем Сильфой? Никогда ещё материализация не была физически болезненной. Магические каналы ныли и горели даже от того мизера, что нужен для сотворения крохотной куклы, но возможности для споров не было. — Та-дам! Смотрите внимательно, немолодой уже человек! Когда Вы ещё увидите саму Сильфу?! Как же прекрасна, красива и неотразима! И люблю спасать мир, кстати! Такая тихая в последнее время. Даже поговорить с ней при оверкасте нереально, не говоря уже о материализации. И сейчас Свен понял, что это не так уж и плохо. Буря, кажется, миновала. Показания Миры можно списать на возраст или протёкшую крышу, а Ая… Ая скажет то же самое. Это же Ая. Она точно скажет именно то, что надо. И никак иначе. — Вот что, Свен… Одного меня тут мало. Я — простой и маленький человек, а для таких дел есть суд. Я всё передам им, а дальше они сами. Буквально пару дней, и мы уже перейдём к твоему спасению мира, хорошо? Внучка места себе не находит, всё о тебе думает! Прямо неприлично для молодой девушки, аха-ха! Внучка. Спасение мира. — Голиаф… А можете представиться? Полностью. Кто Вы… и откуда так хорошо знаете элинский? — Чтобы дедушка королевы — и не знал парочку языков? Ты меня обижаешь, Свен! Дедушка королевы. Молодой девушки. — И она… давно на престоле? — Давно, да. Хоть я и помог утрясти некоторые проблемы — не могу же я оставлять всё на ребёнка, верно? Свен встал. Усталости больше не было. — Проблемы — это вторжение Марэ после Второго, верно? Он никогда не думал, что сделает, если окажется в такой ситуации. Даже в самых смелых мечтах. — Э-эхе… Вон оно как… Голиаф встал. — Ты, должно быть, немного обижен на мою девочку? Лишнее, Свен. Ты же патриот, Свен. Ты должен меня понять. Это было непросто, но я сделал то, что должен был. Никто не хотел бросать Элин — это просто приоритеты. Ничего лич… Возможно, даже пуля из семьдесят третьего ПМа не смогла бы навредить Голиафу — но кулак элинского патриота смог. Несмотря на кратную разницу в массе и силе. Несмотря на травмы от Андрея и перенесённый оверкаст. Свен ударил, и Голиаф упал. Руку опять свело. Пальцы хрустнули. Здание вздрогнуло. — Ого! Вот это удар, Свенни! Руку хоть не сломал?! — И всё-таки это был отличный удар! Гноми бы оценила! Тесно, сыро и холодно. Конечно, по элинским меркам всё ещё жарко, но человек — существо столь быстро приспосабливающееся, что даже после одного дня на эримосском зное она уже стала нормой. Холодно, сыро и тесно. Очень тесно: голые каменные стены обнимали нагло и навязчиво, а потолок давил на макушку самым буквальным образом, стоило только встать в полный рост. Тюремные камеры нигде и никогда не были просторными и комфортными, но в Мегали Эримосе тюремщики явно имели своё, очень сильно отличающееся от мирового понятие о комфорте. Хорошо хоть постельное бельё на шконке было свежим. «Не воняет — и то ладно». Не воняло только потому, что тут давно не было никого. Вместе с опустевшим городом опустела и тюрьма. — Но это было не лучшее решение… Теперь непонятно, как быть дальше… Сильфа растянулась на груди лежащего Свена и болтала ножками в воздухе, не скрывая скуки и недовольства. Она тоже представляла себе прибытие в Поли как-то иначе. — Не лучшее, да. Но я человек… значит, иррационален. Я же всё ещё человек, верно? — Это называется «дурачок», Свенни! Дурачок ты и есть! — За то ты меня и любишь. Не отвечая, фея перевернулась на живот, влюблённо улыбнулась. Захихикала. — Я чуть не умер дважды за день. Сначала Артур, потом Андрей. И оба были сильнее… гораздо сильнее. Но я не верю, что мне повезло. Слишком много событий. Слишком много времени без отдыха. Слишком много вещей, которые нужно спокойно обдумать. И теперь, сдавшись на милость суда, инквизитор использовал каждую минуту покоя. — Я всегда думал, что сила в том, чтобы сжечь как можно больше маны и не упасть без сил. И трижды чуть не умер из-за этого. На четвёртый точно умру. Сильфа улыбнулась ещё шире и жеманнее, сощурилась, словно кошка. — Значит, четвёртого раза не будет. Агат, Лилим, Брунгильда, Анджей, Андор. Лем. Слишком много дел впереди. Удивительно спокойно. Стоило перестать носиться и расслабиться, как все проблемы отступили. Ая точно в больнице: она знакома с Голиафом и важна им сама по себе. Мире уже за тысячу, она не дура и выпутается без помощи. А о себе Свен позаботится сам. — Суть не в том, чтобы сжечь как можно больше, — а в том, чтобы сжечь как можно меньше. Найти точку опоры и приложить все силы к ней. Даже лёгкий удар ножом смертелен, если знать, куда бить… значит, я стану ножом. А не киянкой. Сильфа сощурилась ещё сильнее, сияя ярче солнца, и засмеялась. — Я уложил Андрея одной слабой атакой… Да и с Артуром почти то же самое. Стоило только достать голову из задницы. Кстати, Сильфа… ты ведь могла рассказать мне об этом сама. Но не стала. — Не стала! Аха-ха! Но теперь, когда появился смысл тебя вообще учить, я когда-нибудь поделюсь кое-чем! Мой маленький глупый инквизитор, хе-хе…***
Автоматическая винтовка Фёдорова — винтовка Золотого Века. Один из первых образцов ручного автоматического оружия, произведённого в Мегали Эрмосе. Прославилась благодаря мощности, точности и относительно невысокой отдаче, но не получила распространения из-за высокой цены и ненадёжности. Произведённые остатки используются исключительно службой охраны королевы. Дионис Алава Пол — мужской Рост — 181 см Масса — 68 кг Возраст — не представляет интереса Место рождения — королевство Мегали Эримос Особые приметы — роскошные усы, изуродованная правая рука Троюродный брат королевы Мегали Эримоса. Проявил мужество и героизм во время спасения королевы во время гражданской войны, но покинул армию из-за травмы. Сопровождает королеву всегда и везде, оберегая от врагов внешних и внутренних.