Белая тьма

Мы готовили блинчики, и я вдруг понял, что хочу его. Как никого другого. До боли в груди, когда желание сносит крышу, и ты не замечаешь, что он просит тебя подать не молоко, а сливочное масло, потому что мыслями блуждаешь по кухне в поисках подходящего места. Глаза неотрывно следят за игрой мышц, когда он взбивает желтки с сахаром, и, словно не замечая моего похотливого взгляда, облизывает палец, проверяя, достаточно ли в тесте сахара. Чтобы не наброситься на него, я стараюсь не смотреть на его аппетитную попку, которую он так и не спрятал под небольшим фартуком с изображением сочных яблок. Глупый, я же ни о чем другом не думаю, как о том, чтобы прикоснуться к тебе, погладить шелковистую кожу, пройтись языком вдоль позвонков. − Томми, это пытка,− тихо шепчу на ушко, освобождая стол от ненужной посуды, − не дойду до спальни. Упаду. Давай здесь, − хмыкает, не верит. −Ты же специально так вырядился, − еще тише, − смотри, как я возбудился. И в доказательство трусь членом о его бедро. Тону в почерневших от желания глазах. А он разворачивается ко мне спиною и ложится грудью на деревянную поверхность. Милый, а я ведь хочу видеть твои глаза, когда ты будешь на пике наслаждения, срывать с твоих губ жаркие стоны, что плавят кровь, делают меня мягким, как воск. Нежно целую его в шею, а когда язык скользит между лопаток, он вздрагивает и тихо смеется. − Щекотно, − поправляет челку, сладко проводит язычком по верхней губе, и никто в мире не сможет сделать так, как он. Мой единственный, сладкий мальчик. Хватаю бутылку оливкового масла, обильно смазываю пальцы. Едва касаясь, скольжу между ягодиц. Улыбаюсь, а он выгибается мне навстречу, зовет, манит. Расслаблен, но дрожит всем телом. − Адам… Сильнее. − Сейчас, только потерпи немного, − ненасытный котенок мычит что-то, насаживается на мой палец. А я пьянею от его запаха, хватаю за волосы, резко тяну на себя лишь для того, чтобы укусить за ухо, а затем нежно поцеловать в щеку. Перед глазами мелькают вспышки света. Разбитое сознание рассыпается на мелкие осколки, и в каждом из них я вижу своего Тома. Желание. Мольба. Не думаю, просто повинуюсь инстинктам, которые подсказывают, что нужно попробовать что-то новенькое. Усмехаюсь, когда на глаза попадается кухонная лопатка с деревянной рукоятью из долговечного розового дерева. Наклоняюсь к его уху, вытаскивая палец. − Тебе хорошо? – смазываю кухонный аксессуар и замечаю, что мой мальчик недовольно надувает губы. − Да. Только быстрее! Требовательно, осталось только надеть полицейскую фуражку и… Крепко сжимаю его бедра, на коже останутся следы, а я их потом зацелую, и очень медленно ввожу рукоять. Неописуемое зрелище. Внизу живота приятно тянет, пульсация во всем теле. Жарко, до обморока. Тело покрывается испариной. − Черт… С ума схожу. − Терпи. Несдержанный гортанный стон, пока я мощными толчками проникаю в его нежную попку. Слабеют колени. Мой Томми дрожит, всхлипывает. Свободною рукой царапаю его поясницу, мне мало, хочу его всего, без остатка. Облизываю губы, кожа горит, от чего даже небольшой ветерок из открытого окна вызывает такую бурю эмоций, что еще немного и стояк прорвет штаны. Больше не могу. Отбрасываю в сторону эту чертовую лопатку, Томми недовольно фыркает, хочет возразить. Не успеешь, котик! Дергаю непослушную молнию, столько времени потеряно, и быстрым толчком вхожу в желанное тело. Движения без ритма и воздуха. Задыхаюсь, когда он сжимается. Проказник! Издевается надо мной, чтобы я быстрее кончил. − Адам… Закрываю глаза, наслаждаясь арией наших тел. Все исчезло, однако мне страшно, что когда я кончу, то потеряю сознание. Чтобы не упасть, крепко хватаюсь за Томми, что-то стучит, словно ударный молоток. Хочу сказать, как мне хорошо, как я люблю своего Томми, но не получается, я разучился говорить. Ярость по венам, неясность в голове, ищу столь желанные губы. Мощный толчок – и наши тела содрогаются в конвульсиях наслаждения. Третий день реабилитации. Бессонница. Воздух, закупоренный в белых стенах. Приглушенный свет, тиканье стрелок и мольбы о его приходе. Как тогда, в психушке, где Томми забыл обо мне. А я ждал. Верил, что он в любую минуту откроет дверь со словами: «Привет! Соскучился?» Поэтому я так неотрывно смотрел на нее, желая: первым, что он увидит, войдя в палату, будут мои глаза. А перед сном я прокручивал нашу мнимую встречу, для улыбки на губах. Теперь он меня навещает. Исправно, словно по расписанию. Еще бы. Тест на наличие наркотика в крови оказался отрицательным, чего Томми, как и доктор, не ожидал. Как он тогда посмотрел на меня из-под своих пушистых ресниц, шепча дрожащими губами: − Извини, просто все выглядело настолько неправдоподобно, что… − Да, конечно, − по глазам понял, что не следует продолжать бессмысленный разговор и замолчал, не смело взяв меня за руку. Я не обижаюсь. Просто лежу и прокручиваю события той ночи, подсчитываю количество выпитого мной алкоголя, что могло вызвать галлюцинации. Как иначе? Пустая голова, лабиринты мыслей, уколы витаминов и сеансы с психологом. Скучные и однообразные. Но во время которых пришло понимание: Тома нужно отпустить. Оградиться от него. Так правильно. Справедливо. Отказаться от глупых надежд, что между нами могло быть что-то больше, чем секс. Идти дальше. Хоть и трудно, а в уголках глаз горят не выплаканные слезы, но я больше не хочу обидеть Тома. Он заслужил на лучшее. На теплую улыбку, нежные руки. Я ничего этого не могу ему дать. Все, к чему прикасаюсь, разбивается. Как хрусталь. Эл. Томми… Вернулся. Не для того, чтобы снова уйти. Не для страданий, душевной боли и прочего, а чтобы жить. Я это знаю, чувствую, что дарю ему лишь одни неприятности. Поэтому во время очередного визита, когда он со щетиною и улыбкой на губах вошел в мою палату, мне стало больно, что в этой жизни, лишившись почти всего, я должен был отказаться и от друга, единственного человека, который заботился обо мне. Остаться без поддержки, но с фирмой, которая меня абсолютно не интересует. − Как ты себя чувствуешь? В голове немножко гудело, но это лишь последствия небольшой бессонницы, о чем ему не обязательно знать. − Все прекрасно, − а затем добавляю, − только домой хочется поскорее. Здесь чертовски скучно. Он понимающе посмотрел на меня: − Еще бы! − и сжал на секунду мою руку. Всплыли воспоминания: вот мы в кабинке, прижимаемся друг к другу, прерывисто дышим. Он целует меня, гладит чувствительную кожу… Пытаюсь думать о чем-то другом, но достаточно одного взгляда на Тома, как перехватывает дыхание, и я забываю обо всех своих планах. − Как дела в фирме? – спрашиваю, чтобы спастись от наваждения, отогнать приятное видение. Забыть. − Все хорошо, даже отлично, − по его довольному лицу я понял, что он говорит правду. Не стал бы он врать мне, в надежде пощадить мои чувства. – Мы выиграли тендер. Сделали всех, теперь... Далее я не стал слушать. Куда больше меня волнует моя личная жизнь. Да, я радовался, что наш труд, бессонные ночи и потраченные усилия не оказались безрезультатными. Мы все это заслужили, особенно Том. Он этим живет. Это его страсть. А мне… Зачем мне деньги, статус и привилегии, если я не могу быть с тем, кого люблю. Подумал и испугался. Побледнел, что сразу же заметил Томми. − Все нормально? Может, врача? − Не нужно, − он просто предложил помощь, но я тут же ощетинился. – Все нормально. Я не болен, абсолютно здоров. Чего же тогда им меня завтра выписывать? Он кивнул. Хотя на лице все так же читалась тревога. И от этого человека я решил отказаться? Нет, я таки смертельно болен. − Окей, только не волнуйся, − затем пауза и, − подбирай костюм, будем праздновать. − Что-то нет желания, − придумываю причину, чтобы не пойти, ведь выпивка и общее веселие приведет к тому, что мы вновь окажемся в постели. – Я лучше останусь дома, посмотрю телик или послушаю музыку. Он засмеялся, не веря, что я мог сказать что-то подобное и посмотрел на меня, как на чокнутого. − И когда ты решил стать монашкой? А главное, зачем? − Наверное, несколько дней назад, − убрав руки за голову, чтобы у Тома больше не возникло желания прикоснуться к ним, ответил я. − Знаешь ли, у меня было время подумать над своею жизнью, оценить свои достижения, проанализировать неудачи, и разумнее всего передать фирму целиком в твою власть. От неожиданности он даже вскочил с кресла и приложил ко лбу свою прохладную ладонь, проверяя, нет ли у меня жара. − Ты умом помешался? − Я вполне серьезно, − он вздохнул, по привычке поправляя непослушную челку. – Мне не нравится заниматься бумагами, встречаться с акционерами и прочая волокита, что входит в мои обязанности. Это скучно и не интересно. Но не для тебя. Я же вижу, как блестят твои глаза, когда у тебя получается подписать очередной договор, и как ты задерживаешься допоздна. Это твое. Поэтому в ближайшее время я соберу адвокатов, и контрольный пакет акций станет твоим. − Не вздумай, Адам! Ты не можешь вот так взять и отказаться от семейного бизнеса. Твой отец был бы категорически против. Он всю жизнь потратил на то, чтобы воплотить свою мечту в жизнь. А ты хочешь все это разрушить. Я не могу так. Томми выглядел растерянным, словно высказанное мною предложение было преступлением. А я всего-навсего решил начать новую жизнь, воплотив прежде его мечты. Как же он не понимает, что под моим руководством фирма рухнет, как песочный замок? Что я больше не могу жить чужою жизнью. − Это больше не семейный бизнес. И, − как бы больно мне не было это говорить, но я продолжил, − отец всегда доверял тебе, Том, считая ответственным и справедливым руководителем. Ты был ему как сын. Так что с тобой фирма в безопасности. Но если ты не хочешь, я найду другого покупателя. Минута раздумий, и я слышу: − Так и быть, только не торопись. Зазвонил сотовый, напоминая о том, что наше время вышло. Томми наклонился и поцеловал меня, медленно и чувственно. Как тогда… Положив ладонь ему на грудь, я мягко оттолкнул его. Он же недовольно нахмурился. − Что-то не так? − Нам не следует это делать, − чувствовал я себя полным кретином. Сердце подсказывало, что я совершаю ошибку, обрекая себя на одиночество. Но отказываться от своих намерений уже поздно. – Тем более тебе пора, а я только отвлекаю тебя от дел. − Дела подождут, − он злился, и имел на это полное право. – Ты обиделся на меня? Мы так и не поговорили о той ночи. − Прости, что я опять все испортил, но мне просто нужно время, чтобы разобраться в себе. Он грустно посмотрел на меня, пряча телефон в карман. − Хорошо, но мы еще поговорим об этом. Я кивнул, в надежде привести его в более благодушное настроение. Но вряд ли у меня это получилось и доказательством того были его грустные глаза. − Завтра никуда без меня не уезжай, хорошо? – уже на выходе крикнул он, чтобы я не успел отказать ему. А мне так хотелось сказать: «Не нужно, я сам. Ты и так очень мне помог. Я не могу каждый раз просить у тебя помощи», но это было бы не честно по отношению к нему. Положив голову на подушку, я закрыл глаза и вскоре погрузился в сон.