Белая тьма

Нужно было избавиться от улик, а я не мог пошевелиться. Словно в моих руках покоился не Том, и не предавший меня друг, а мое сердце, способность чувствовать. Я смотрел на его бледные щеки, посиневшие губы, которые больше не скажут мне: «Привет, я волновался. С тобой все в порядке?» Его руки больше не согреют, не защитят. Его голос не тронет струн души. Полились слезы, как реки, застыла кровь, как лава, вырвался крик, как землетрясение. И тщетно. Поздно было что-либо менять. Разве мы в силах повернуть время вспять, чтобы хорошо обдумать: а есть ли у нас право судить человека за его ошибки? Можем ли мы за предательство платить смертью? Пятнать свои руки в чужой крови, играя роль судьи? Возможно, сейчас бы Том дышал. Ссора не закончилась бы смертью. Я не сидел бы в луже крови, не гладил его волосы, перебирая между пальцами белокурые пряди, не в силах закрыть ему глаза, что смотрели на меня, словно живые. Я не смешивал бы слезы с кровью, не рыдал. Ведь чувства проснулись не вовремя, когда у меня нет на них дыхания. Все должно было быть иначе. Голос сказал, что я идеален, что больно не будет. Тогда почему все наоборот? Почему эта тишина рвет барабанные перепонки, почему эта тьма разъедает глаза? Я не могу дышать, стереть из своей души слабость, что кричит о моей ошибке. Зачем проснулась совесть, если уже поздно? У меня не было ответов. Я всматривался в кошачьи глаза моего Тома (ведь пока я обнимаю его холодное тело, он еще мой?) где-то надеясь глупой мыслью, что вот сейчас его ресницы дрогнут и, улыбаясь своею нежною улыбкой, он скажет: «Поверил? Отличный розыгрыш, не так ли?» И ничего. Он молчал. Все попусту. Мне пришлось его оставить. На деревянных ногах я дошел в другую спальню и, стянув одеяло, побрел назад. Я укрыл его, спрятал от глаз ночи, однако оно сразу же пропиталось кровью. Доказательства моего преступления, моей слабости. Что мне нужно было делать? Куда спрятаться от звезд, немых свидетелей убийства. Я слышал их тихий шепот, справедливые обвинения. Они указывали на меня своими пальцами, они презирали. Чтобы спрятаться, я побежал в ванную комнату. Ледяная вода оказалась беспомощной, она лишь стерла мои слезы, но ведь я-то о них помнил. Она не остановила мое отчаянное сердце, что хотело покинуть тело. Затем пришло осознание того, что нужно прибраться. Я схватил первую попавшуюся тряпку, средства для чистки кафеля и принялся оттирать кровь. Разве можно было предположить, что это будет так сложно? Когда глаза против воли смотрели в сторону трупа, когда на паркете оставались разводы, не желая исчезать. Борясь с тошнотой, закрывая глаза, я думал, как объяснить исчезновение Тома. Что я скажу завтра Кристоферу, совету директоров? Как солгать, при этом ничего не почувствовать? Хлопать по спине, в знак утешения? Как превратиться в камень? Я не знал: ни как пережить эту ночь, ни как прожить следующие дни. Все потеряло смысл. Голос сказал: «Чтобы начать новую жизнь, нужно избавиться от прошлого, страха на ошибку и ненадежных людей», но где обещанное блаженство? Вокруг только тишина и труп, от которого еще предстоит избавиться. Разве мог я предположить до этого дня, что мне придется выбрасывать его в океан или муровать в стены, бросить на стройке, в подворотне? Разве это достойно, справедливо не знать никому, где покоится твое тело? Не развеять по ветру, как Эла. Не придти на могилу, как к родителям. «Избавится от ненадежных». А чем я надежный? Я достоин жизни, глотать этот чертов воздух? Я пропитан ложью, поломанными обещаниями, дал слово, что буду настоящим другом, и что с этого? Где наша дружба? В потустороннем мире? Для этого мы встретились, перетерпели столько бед? Еще несколько часов назад я мечтал, как накрою его губы, проведу языком по небу, выпивая его дыхание, а наши языки сплетутся в танце жизни. А теперь это так и осталось несбыточным желанием. Мое тело еще помнит, как приятны были его прикосновения, дарящие сладостную негу, как он нежно целовал меня за ухом, опаляя кожу своим дыханием. Я дрожал, прижимался, мы были одним целым. Неразрушимы, сотканные из огня. Одни. И почему, когда наши тела еще содрогались от наслаждения, Том напомнил мне об Эле? Зачем он тревожил прошлое, что я развеял вместе с ним сразу же после выписки? Старые раны заныли, вернулась боль, что сводила меня с ума. Все те улыбки, обещания… Неужели Том не догадывался, что этим он делает мне больно? Что я мечтал стереть его поцелуями прошлые прикосновения? Но вместо этого пухлые губы разбили мои мечты на сотни сколков. Так, почему даже после смерти Элу удается сделать мне больно? Почему я все время страдаю из-за него, режу себя мыслями, что если бы я не уехал тогда, он был бы сейчас со мной? Целовал, утешал, дарил заботу и понимание. Неужели на моей совести две смерти? Два дорогих человека… «Нужно избавиться от страха на ошибку» Как? Если в жизни это невозможно? Ошибка – залог опыта, помощник, что подсказывает об опасности, притаившейся за углом. Без нее мы беззащитные глупцы, без права на будущее. И вот сейчас смерть Тома, эта ненавистная ошибка, говорит мне, что я должен все исправить, заплатить за кровь, пролитую в этих стенах. Убить прошлое. Осторожный взгляд на белое покрывало, что отзывается холодом за спиною, и я понимаю: единственный способ выбраться отсюда, без публичного осуждения, тюрьмы и психиатрической клиники – это покончить с прошлым внутри себя. Оно и так порядком надоело мне: вечно ноет, сомневается, дрожит от мысли о наказании. Слабое, бледное, бесполезное. Эта смерть позволит мне смыть другие преступления. И мне не страшно потерять еще одну незначительную вещицу, когда я, утративший смысл жизни, всякую надежду и веру, сижу здесь со стертыми руками до крови и прожигаю взглядом холодный город, которые еще не догадывается о моем преступлении, а завтра содрогнется от новости об убийстве и суициде. Достойные граждане, смерть которых превратит их в одну из городских легенд, что рассказывают непослушным детям. Осталось только найти способ. И это оказалось намного проще, чем я думал. Все тот же знакомый подарочный пакет, все та же, коробка. Медленно раскрываю, хотя зря, мне и так известно, что там. Голос позаботился, щедро подкинув мне избавление от грехов. Сегодня я судья и священник в одном лице. Крепко сжимаю револьвер, благо руки не дрожат, привыкли к смерти, пятнам крови. Откидываю барабан, шесть раз я не смогу промахнуться. Конечно, можно сыграть в «русскую рулетку», но я же ведь не дал Тому шанс. Без поблажек, я хуже его. И вот, с дулом у виска, мне даже не с кем проститься. Некому сказать: «До скорой встречи», все и так мертвы. Там, в одном из костров (если они есть на самом деле) меня уже ждут с распростертыми руками. И вряд ли они будут горевать, они возрадуются, что я принял наказание. Наверное, мне должно быть страшно? Я прижимаю к груди холодное тело Тома, в его глазах так и остался немой укор. Мне хорошо. Осталось только засмеяться, что скоро мучения закончатся. Я убью прошлое, настоящее и будущее. Последний взгляд на бледные губы. Как долго я о них мечтал. И не могу, наклоняюсь над ним. Ловлю аромат одеколона, его сладость с нотками дерзости. Осторожно касаюсь губ, он не ответит. Они соленые от моих слез. На большее я не заслужил. Я должен чувствовать боль, смятение, жажду жизни, но твердая рука спускает курок, ни о чем не сожалея.