Белая тьма

Боль. В каждой клетке, мысли, воспоминании. Холодно. Сижу в четырех стенах. Без потолка, без небес и солнца. Как всегда один. Вдыхаю горький воздух. Плохо, внутри все сжалось. На теле проступили вены, словно грязные реки. Хочется пить. До потери разума. Пытка. Не могу разговаривать, не могу пошевелиться. Провожу пальцами по стенам. Шероховатые, прислоняюсь. Жду. Не думаю. Ничего не слышу. Почему? Только вдох-выдох. Где удары моего сердца? Не могу найти пульс. Это игра? Я вижу, как пульсирует кровь. Прикасаюсь пальцами к левой груди. Скользко. Осматриваю глазами: у меня нет сердца, только пустота. Не плачу. Падаю на пол. Считаю удары моего несуществующего сердца. Сложно. Больше нет сил, еще немного, и потеряю сознание. Пить. Что угодно, только бы насытить тело и душу. Пристально смотрю на руку. Не вздумай. Так нельзя. Лучше умереть. Несколько секунд, а меня уже лихорадит. Хочу туда, где тепло, хочу, чтобы меня согрели, утешили, разбили страхи. Не могу больше. Подношу руку к губам. Так нужно. Скольжу языком по чуть солоноватой коже. Хочется отдохнуть, ничего не бояться. Захватываю губами кожу. Не могу сдерживаться. Впиваюсь зубами, прокусывая нежную кожу, останется след. Кровь. Стекает по подбородку, но я продолжаю пить. Спасительная жидкость холодит внутренности. Вкусно! Еще! Жажда слишком велика, чтобы насытиться несколькими глотками. Точно безумец, желаю большего, нельзя пропустить ни единой капли. Вгрызаюсь Сильнее. Сносит голову, едва дышу. Вокруг тьма и чье-то дыхание. Теперь мне хватает сил, чтобы поднять голову и посмотреть, кто же пришел в мою обитель. Знакомый запах. Осталось только вспомнить. Шаги, не успел сосчитать. Ко мне тянется белая рука, лицо скрыто мраком. Медленно протягиваю свою, не израненную. Изящные пальцы обхватывают запястье, оставляя на коже красные полоски. Властный голос приказывает мне встать. Трудно. Словно забыл, каково это стоять на своих двух. Шатаюсь, а черные огни с красным ободком вокруг следят за мною. Холодок по спине. Исчезает сразу же, как я узнаю Тома. Он поможет мне выбраться. Улыбаюсь, готов кинуться ему на шею. Шаг. Я не слышу удары его сердца. Хочу убежать, но меня останавливают. Сильные руки ложатся на талию, едва поглаживая тело сквозь ткань рубашки. − Не прикасайся! Бесполезно. Алые губы накрывают мою шею. Пытаюсь оттолкнуть. Безнадежно. Проводит кончиком языка до уха. Дрожь. Откидываю голову, теперь мне уже не хочется, чтобы он останавливался. Прижимаюсь. Под холодными пальцами леденеет тело, но разве моего тепла не хватит на двоих? Вдыхаю его запах, пьянею, не соображаю, не догадываюсь о грозящей мне опасности. Тянусь, хочу знать его вкус. Сладок, как глоток воды в пустыне. Не замечаю времени, подкашиваются ноги, не могу дышать. Внутри все горит, в глазах испуг, на спине капканом его руки. Железные губы терзают, и сладость растворяется, я пью горечь, что отравляет мою кровь. Страшно. В глазах вспышки молнии, в ушах – раскаты грома, но Томми и не думает меня отпускать. Вытягивает из меня силы. Выпьет, разобьет. Насытится, ничего не дав взамен. Упираюсь руками в грудь с целью оттолкнуть, прилипаю, костенею, теряю свою волю под его поцелуями-укусами. Яростные стоны разбивают тишину наших тел. Я падаю. Снова! Колючие глаза высасывают последние капли моей энергии. В глотке застыли проклятья, а он беспечно растирает рукою капли крови на своих губах. В глазах темнеет. Он уходит, забирая с собою ветер. Постой! Я хочу дышать. Скучный день в компании акционеров. Волнение, скука, как на иголках. Пристальные взгляды. Особенно один. Ножом в глаза. Не нужно поворачивать голову, всматриваться в лица, чтобы догадаться, кому он принадлежит. Изучает. Излучает волнение. Выискивает. Но сегодня я надежно спрятался. Не пробраться. Разговоры, диаграммы, все где-то, не в моей голове. Пустое колебание воздуха, ничего не стоящее. За одним столом со мною друг или предатель? Притворщик, человек в маске? Кто? Считаю минуты, пока мы сможем остаться с ним один на один. Я спрошу, заставлю рассказать все, что ему известно. Все расходятся, и он бежит. Куда? Что-то заподозрил? Невозможно. − Том, останься, − словно приказ, и он удивлен. Нехотя присаживается. Слишком рядом, но я не буду смотреть на его губы. Не сегодня, не завтра. − Ты как? – нарушаю свое же правило. Не моргаю, застыл, как и кровь в моих жилах. Что это игра? Он слишком спокоен. Притворство? Но об этом не хочется думать. Легче быть беспечным. Ходить по краю, испытывая восторг от одной мысли, что ты покорил вершину, не упав. – Вчера… На языке вертятся слова о записке, вопросы. Причастен ли он, мой дражайший друг, к этому? Чем он занимался, в то время, как я тлел в психушке? Но вместо этого с моих губ слетает совершенно холодное: «Без жалости». Тяжелый воздух оседает в легких, я сумасшедший, что мечтает удержать в своих ладонях огонь, не боясь обжечься. Грудная клетка вздымается, выталкивает пыль улиц и блеск его глаз. Они не позволяют меня спросить, выбить признание. Одеколон дурманит. Дразнит. Схватить бы тебя. Забрать твое дыхание, увидеть мир твоими глазами. Он ничего не заметил. Я успел спрятаться за маской. − Ладно, как хочешь, − решил играть по моим правилам. – О чем хотел поговорить? Вижу его словно впервые. До этого я был слеп, глуп. Только сейчас вижу полыхающий огонь в его глазах. И я не обжегся, а ведь на солнце нельзя смотреть. Оно слепит, доказывая свое превосходство, вынуждает жмуриться, ибо ты никто, а оно источник жизни. Так, почему я позволяю себе такую вольность? Разве за блеском я смогу увидеть правду? Осталось только разбить себя, свои запреты, и схватить его за плечи. Притянуть к себе. Почувствовать заряды тока, поцеловать, выпить. Сделать своим. На мгновение, на краткую вспышку света. Слиться с его запахом, кожей, душой. Закусываю губу, безнадежно отыскивая глазами то, что может отвлечь меня от соблазна. − Адам? – вибрация воздуха по коже. Черт! Ему нужно отойти, не смотреть на меня. Не прожигать глазами. Мой голос хриплый, короткое «да» медленно возвращает в холодную реальность. Хватаюсь за голову. Шаг назад. – Извини, задумался, − ложь, как удар хлыста, скрывает пошлые стоны в моей голове. Рядом короткий смешок. Передергивает. Нормальная реакция друга, а мне не нравится. Мне слышится шипение змеи, что только с виду безобидная, но стоит отвернуться – и она выпустит свое жало. Яд, лихорадка, поиски противоядия, ропот, что ты не заслужил подобной участи. А далее по воздуху летит твой прах. Всматриваюсь в его лицо. Предатель? Друг? Кем мне хочется его видеть? Боюсь ответа, боюсь себя, того голоса, что верно шепчет: «Больше не друзья». − Ты сегодня странный, − хмурит брови. Расстроен, закусывает губу, обнажая белоснежные губы. Но не видит, каково мне стоит держать себя, каково останавливать в шаге. Удивляется, а я не единственный чудак на свете. Разве у меня одного то ли друг, то ли предатель, то ли жизнь, то ли игра? Нет, таких как я сотни, миллионы. Судьбы повторяются, имена, внешность, города, только отпечатки разные. Так, в чем моя странность? Что я избил своего парня? Я не первый, кто поднял руку. Что я пытался его изнасиловать? Не я последний, кого соблазнила власть. Что я хочу своего друга? Что я подозреваю его в преступлении? Что я не знаю, куда занесло мою жизнь? Эти проблемы на каждом шагу. Кого-то ломают, кто-то отказывается от себя, а кто-то борется. А я… У меня еще есть время, чтобы разобраться, составить план, абсолютно не нужный. Но ведь мы так любим планировать, порасписывать груды бумажек, чтобы потом положить их в бездонный шкаф под название «Завтра». Беспечное выражение лица, и я решаюсь спросить: − Томми, ты в последнее время не получал никаких записок? Или, может, были странные звонки? Например, дышали в трубку, угрожали? − Нет, − в глазах подозрение, не страх, но это еще ничего не доказывает, хорошая актерская игра, талант притворства. И можно найти еще аргументы, если бы не это был кто-то другой, а не Томми. Глядя на него, не хочется думать о той грязи, что переполняет мир. Забываю о ненависти, зависти, жестокости. Не хочется секса, отношений на одну ночь, хочется любви со вкусом спелых вишен, нежности. До того времени пока ты не посмотришь на его манящие губы и не утонешь в его глазах. Затем проснется жажда. И ты станешь ее заложником, рабом наслаждения. Вечно голодным, с дрожащими руками и мыслями о нем. Будешь пить его тело, насыщаться каждым уголком души и все так же испытывать жажду. - Что-то случилось? Тебе угрожали? Собираю мысли, что рассыпались как бисер. В висках пульсирует кровь, испепеляя кровеносные сосуды. Я не могу ответить. А вот глаза… Предатели. Что еще они ему рассказали? Но если он прекрасно понимает, чего мне хочется, то почему так холоден? Почему глаза, в которых еще недавно полыхали языки пламя, оставляя на душе ожоги, теперь холодные? − Ты обратился в полицию? Адам?– толкает в плече. Только не прикасайся! Вскакивает из-за стола, начинает ходить. − Что ты молчишь? Подхожу к нему, хотя нужно было остаться за столом. Тогда было бы легче. Бегу его за руку – очередная ошибка. Жарко. Короткий вдох. − Томми, успокойся, − смакую его имя, не в состоянии последовать своему же совету. Кажется, я болен. Вырывается. Снова между нами несколько метров. А в душе чувство потери. − Успокоиться? Как? Выпить таблеток? Адам, ты понимаешь, что это все серьезно? – моя маленькая истеричка, ну разве он может быть жестоким маньяком, забравшим жизни четырех людей? Может, причинить кому-то боль? И от этого мне становится так легко. − А если это как-то связанно с исчезновение Грэга? Что тогда? Ты об этом подумал? Улыбаюсь, даже его упреки сладкие. − Том, − подхожу к нему, плевать, что я едва контролирую себя, не зная, как заглушить запретные желания, − присядь, нормально поговорим, не будем волноваться раньше времени. − Нет, − категорически отказывается. Полный решительности, тяжело глотает воздух. Остановить. Прижать к груди, успокоить. Нельзя, но я же друг. Можно! Нужно! Прижимаю его к своей груди. Затихает, дыхание на шее, как же я скучал по этому, волосы щекочут мои губы. Продлить бы этот миг, украсть лишние секунды. Нет. Удар сердца, и Том упирается в грудь, что-то бурчит недовольно. Приходится отпустить его. Поправляет растрепанную челку. Испуганные глаза. Он почувствовал? Заметил мое бешеное сердце? Не могу здесь находиться. Боюсь потерять друга, но в тоже время, быть рядом и не сметь прикоснуться, мучительно больно. − Не пытайся ускользнуть от разговора! – требует невыполнимое. − И хватит строить из себя рыцаря. Доиграешься! А мне потом… Замолкает, словно боится сказать вслух. И не нужно. Я все знаю. − Том, − как можно мягче, −я не хочу тебя в это ввязывать. Колючий взгляд. − Почему? − Не хочу рисковать тобой, − честно сознаюсь. Ведь за себя мне не так страшно, а вот Томми… В случае чего, он должен жить за нас двоих. – Я спросил лишь потому, что нашел эту записку у тебя. Имя адресата отсутствует, поэтому легко было предположить, что она могла предназначаться и тебе. − Покажи! Вот черт! Остается только маленькая ложь во благо. − Я ее выбросил, − не верит, а пытался, но не смог. Что-то не позволило. Возможно те кровавые отпечатки. И вот сейчас даже сквозь ткань брюк я ощущаю их тяжесть. − Проверим. Пусть только окажется, что ты соврал! Загоняет меня в угол. Капкан из его рук, напротив глаза. Провожу языком по верхней губе. Незаметно прикрыв рукой правый карман. − И что дальше? – стараюсь говорить как можно увереннее. − Буду обыскивать. Или… Все еще надеется, что я добровольно отдам записку. Наивный! Да будь моя воля, я спрятал бы ее так, чтобы он долго повозился, обыскивая каждый дюйм моего тела. От одной только картинки пред глазами потемнело. Судорожно сглатываю. Он заметил. Упивается властью надо мной. − Повернись спиной! Ноги на ширине плеч! – суровым тоном, не оставляя ни малейшего желания возразить. Упираюсь руками в холодную стену, жалея, что не могу видеть его глаза. Мне хватило бы мгновения. Не расстраиваюсь, оно еще будет. Совсем скоро, когда Том поймет, что не там ищет. Растворяется реальность. Его движения лишены нежности, когда он лезет в правый карман. Но я все равно вздрагиваю, прогибаюсь, закусываю губу, чтобы не засмеяться. Что же дальше? Сознание кричит, что это он должен быть на моем месте. Следующий карман, твою мать! Настойчив. Ощупывает пальцами, превращая меня в безвольную массу распутства. Чертов провокатор! Он ждет, что я наброшусь на него, повалю, вдавлю в пол, заставлю молить? Понимает ли он, насколько это опасная игра? Проверяет карманы пиджака, не найдя ничего, наверное, хмурится. Или наоборот? Рад? Не терпится? Мне да. Облизываю губу. Секунды ожидания, только скорее. Продолжай начатое. Вдох. Проскальзывает в правый карман. Обжигает. Хватаюсь за стену ногтями. Все исчезает, только волны огня пред глазами. Жар, капли пота на лбу. Давай! Задевает пальцами возбужденный член. Черт, дрожь тела невозможно скрыть. Только бы взглянуть на его губы. Влажные, пошлые. Не дышим. Прогибаюсь сильнее, и он прижимается, продолжая поглаживать. Совсем близко. Желанный, доступный, только руку протянуть. Нечем дышать. Трусь щекой о прохладные обои, инстинкты захлестывают. Мучительно жарко, больно. Похоть. Слабые крики разума. Ничего не слышу, кроме наших сердец. Пьянею от одеколона, пальцев, что нетерпеливо расстегивают ремень. Притягиваю его еще ближе. Вжимаюсь, трусь, как последняя шлюха, втягиваю воздух сквозь стиснутые зубы. Без стыда закидываю шею. Что-то шепчу. Бессвязное, дикое, как гроза. Сахарным языком обжигает ухо. Рычит. Не честно. Дай перевести дыхание! Расстегивает молнию, мучительно медленно, словно издеваясь. Внизу живота пульсация на грани боли. Погладь, проведи, сожми! − Да, вот так. Осторожно прикасается. Удар молнии по венам, вздрагиваю. Облизываю чуть влажные губы. Телом тянутся волны удовольствия. Стон, хриплый и продолжительный, вырвался сам собой. «Ближе!», − кричит воспаленное сознание. Руки инстинктивно потянулись к его попке, столь желанной. Ну же, милый, что ты там застыл? Резкая вспышка боли, и я едва не падаю на колени. Вырывается стон, протяжный, от которого першит в горле. Дрожу, крепкие пальцы сжимают мои яйца, явно не для того, чтобы доставить удовольствие. − Аааай, − дергаюсь. За что мне такое наказание? И почему руки, что дарили такое наслаждение, теперь готовы убить меня? – Сука… − Говоришь, выбросил. Засранец, − шепчет с хрипотцой. Замираю. А он лишь крепче сжимает, порождая новую боль. Все так нашел записку. Завлек меня в игру, получил желаемое, и теперь мучает меня. Ему удалось, я готов выть от боли, ползать, только бы он отпустил их. Только бы исчезла эта дикая боль. − Ты думал, я стану твоею подстилкою по первому зову? Так? Сердце выскакивает. Блядь, и ударить его не могу. Сгибаюсь пополам. − Нет, − жалобным голосом, чтобы отпустил. – Я… Перебивает, немного смягчив хватку. − Врешь, − вот бы увидеть его глаза. Ему несомненно все это нравится. Разве не поэтому я слышу лишь учащенное дыхание? – Думал, я не замечу, как ты трахаешь меня своими наглыми глазами, как облизываешься, словно у тебя во рту уже побывал мой член? − Томми… − Запомни, все будет, когда я захочу, где захочу, и как захочу. Понял? − Да, Томми, − осторожно пытаюсь разжать его пальцы. – Все как ты скажешь. Только отпусти, прошу. Пытаюсь дышать, как можно спокойнее, отгородиться от неприятных ощущений, однако они повсюду: в голове, коленях, что едва держат мою тушу, глазах. − Я не собираюсь быть заменой Эла, − снова сжимает. Гаденыш! Ждет, когда я потеряю сознание? – Не хочу, чтобы ты использовал меня. Вытирал об меня ноги. Должен признать, ты слишком хороший друг, несмотря на все твои недостатки, чтобы потерять тебя по глупости. Понял? Киваю головой. Согласен на что угодно. − Молодец! – и разжимает пальцы. Я счастлив. Могу дышать. Оседаю на пол. Нужно прийти в себя. Не теряя времени, подтягиваю штаны, застегиваюсь, ну его к черту. Подобного я, может, и не выдержу. Разворачиваюсь. Стоит, словно бог. В глазах чертики. Влажные губы. Спускаюсь ниже. Ему несомненно понравилось. Мучить, слышать стоны, властвовать. Однако у меня так же есть условия. − Отдай записку! − подхожу к нему, осторожно, глядя в глаза. Ухмыляется. - Нет. Чертов засранец, вынудил меня соврать, молить о пощаде. Получил все, изнасиловал фантазию, поставил раком психику. Ну, повернись ты ко мне свои прелестным задом! − В таком случае, Madeo, ровно в девять я тебя жду. Опоздаешь, поеду в клуб, тогда ищите меня неделю. Боюсь сделать вдох. И резко, без страховки, мои надежды разбиваются о жесткую реальность. − И хер с тобой. Плакать не буду. Хватаю его за лацканы пиджака. Притягиваю, чтобы он почувствовал, осознал, насколько ошибочны его собственные слова. Усмехается, как и мгновение назад. Всем своим холодным видом показывает, что я проиграл. Я дрожу, пытаюсь унять разгневанное сердце, инстинкты, что толкают на абсурд, а он любуется моими губами, томно дышит, невинно смотрит, словно играет роль. Словно это не он только что прижимал меня к стене, превращая в податливую шлюху. Словно здесь камеры, и он в этот момент пишет сценарий. А я не зная роли, вынужден импровизировать. И стоит погаснуть софитам, как ударится сердце о грудную клетку, говоря, что сцена окончена, можно превращаться в самих себя. Мы смоем грим и забудем обо все, что произошло в этой комнате. Вон там, возле стены. Не выдерживает, пытается оттолкнуть, в глазах появляется что-то новое, едва уловимое. Возможно, просьба? Растерянность? Наклоняюсь к его уху, и тихо, словно здесь посторонние говорю: − А извиниться за свои невинные шалости? Он ухмыляется, и снова тянет руку. Но теперь со мною подобный трюк не пройдет. Резко отталкиваю, и слышу смех, детский, без угрызений совести. − Ну, ты и трусишка. Направляется к двери, и мне остается только крикнуть: «В девять», как за ним тут же закрывается дверь. Я стою посреди кабинета, помятый, растерянный, и никак не могу понять, почему отпустил его, зачем пригласил в ресторан, прекрасно зная, что итальянская паста не насытит мое тело.