Белая тьма

Чувствую себя уставшим, словно вовсе не ложился спать. Голова клонится к подушке, раскалываясь при этом на мелкие куски. 10:00. Пора вставать, чтобы не пропустить встречу с Томми, но мне лень. Нет желания куда-то ехать, заниматься бумагами. Переворачиваюсь на бок и упираюсь взглядом на пухлые губы своего… Эла. Так непривычно с кем-то просыпаться по утрам. Всю ночь ощущать теплое дыхание на груди, прижатые руки, бедра. Нужно время, чтобы привыкнуть к этому, но где его найти? Легонько касаюсь уголка губ, наблюдая за тем, как он медленно просыпается. Пробегаю пальцами по плечу, обводя контуры укуса и багровых засосов. Улыбаюсь, вчера здесь было жарко, воздух пропитан запахами наших тел и любовью. Сносит крышу. Пытаюсь встать, как тут же крепкие руки тянут меня обратно в постель. − Пора вставать, − нежно мурлычу в ответ на нежные прикосновения к груди. Проказник мелкий, не хочет, чтобы я уходил. − Еще десять минут. − Отдыхай, − набрасываю халат и поправляю растрепанные волосы. Ну и вид у меня! После душа у меня остается еще полтора часа до встречи. И вот по пути в кухню замечаю на каминной полке фотку Эла. Вот только он немного не похож на себя, то есть очень не похож, хотя схожесть есть. Глаза печальные, и над верхней губой небольшая родинка, которой сейчас нет. Окончив рассматривать фотографию, замечаю, что рядом стоит небольшая металлическая урна. Возвращаюсь в спальню, моя модель до сих пор прижимается к подушке. Склоняюсь и нежно шепчу на ухо: − Милый, а кто тот парень на фотографии в гостиной? − Не знаю, − укутывается одеялом и поворачивается ко мне спиной, не забывая при этом зевнуть. – Ты не рассказывал мне о нем. Что-то случилось? − Нет, просто интересно, − судорожно открываю шкаф, а мысли где-то совсем далеко, не в этой параллельности, − он очень похож на тебя. Ответа не последовало, видимо Эл снова уснул, а внутри меня пустота, схватиться бы за голову, сесть, во все разобраться, закричать, но я же сильный, буду бороться, не смотря ни на что, даже на глупые сны и мысли. На встречу я приехал за десять минут до назначенного времени. Заходить под пристальные взгляды сотрудников было непривычно, хотя они даже не подозревают, где так долго пребывал президент компании, приняв версию прессы, где было сказано, что я прохожу лечение в Швейцарии. И вот я на пятьдесят втором этаже, здороваюсь с подчиненными и захожу в кабинет, который когда-то принадлежал моим родителям. Но теперь об этом ничто не напоминает. Интерьер оформлен в черных тонах, в то время как отец предпочитал светлые, массивную мебель и антиквариат. Сажусь в черное кресло, замечаю, что на столе нет ни единой фотографии, которая бы напоминала о семье, словно я отрекся от нее. Пытаюсь почувствовать себя обладателем этой компании, заглядываю в шкафчики стола, только документы. Кого я обманываю, я здесь чужак. Погружен в свои мысли, не замечаю, что по столу стучит Томми. От удивления, у меня перехватывает дыхание. За эти гребанные полгода все только похорошели, а я упал в яму, из которой никак не могу выбраться. Я отказываюсь верить, что это красавчик – мой друг, которого раньше подозревали в анорексии. Теперь у него есть щечки, легкая небритость и недокрашенные корни волос. − Адам, ты оглох? – тыкает меня пальцем по плечу. − А ты душу Дьяволу продал, чтобы стать бруталом? − И пять минут не прошло, как мы поссорились. Это прогресс, – ухмыляется и садится в кресло, закинув ноги ко мне на стол. − Да ты же охренел, ноги скинь, не у себя дома, – сколько же в его позе уверенности в себе и наглости, что ему все позволено. Так всегда было, или я не замечал? С огромной неохотой убирает свои конечности с моего стола, бубня что-то под нос, и протягивает мне папку с документами. Поднимаю на него глаза и тут же корю себя за то, что считал его надменным. В его взгляде радость и еще что-то, что невозможно различить из-за насмешливой улыбки. − Ознакомься, все это тебе нужно выучить в очень быстрые сроки. − Томми, ты вроде как позвал меня, чтобы поговорить. Или это уловка, чтобы я приехал на работу? − разглядываю подаренный мною в знак дружбы кулон, который он до сих пор не выбросил. − Да, разговор есть, но сначала займемся делами фирмы, сейчас это важнее, если ты не хочешь потерять ее. − Только один вопрос. − Какой? – удивленно смотрит на меня, а я не знаю, почему хочу знать ответ на этот вопрос. − Почему ты меня не навещал? Некоторое время он внимательно меня изучает, а затем вскакивает с места и подходит к окну. Точно кошка, рассматривает облака, переминаясь с ноги на ногу. Уже собираюсь встать и подойти к нему, как он отвечает: − Меня не пустили к тебе. − Ой, ну признайся, что загулял, побоялся ехать к психам, − пытаюсь не показать, что я не очень-то ему верю. При этом стараюсь улыбнуться, вот только мышцы лица не подчиняются, поэтому мое недоверие невозможно не заметить. − Не веришь, не верь, мне плевать. Вот только ты изменился, не в лучшую сторону. Грациозно подходит ко мне и наклоняется над столом. Зачем-то откладывает в сторону папку, в которую я судорожно вцепился. Стараюсь дышать как можно спокойнее, ерзаю в кресле. Отчего опрокидываю канцелярские принадлежности. Дрожу, как осиновый лист, а под оценивающим взглядом Тома вообще чувствую себя провинившимся мальчишкой. 12: 20, что же будет под конец рабочего дня? − Тебе показалось. Все как раньше. − Посмотрим. На этом наша маленькая перепалка заканчивается, и я четыре часа практически без перерыва старательно изучаю груды документов под чутким взором своего мучителя, стараясь изо всех сил не послать все это к черту. В конце концов, когда стрелки на часах показали семь вечера, а перед глазами замелькали лишь графики и диаграммы, я, смачно выругавшись себе под нос, демонстративно отложил документы в сторону и повалился на стол. − Все Томми, хватит. Я больше не могу, это слишком много. Недоверчиво поглядывает, а я больше не могу думать о работе, об отчетах и проблемах с акциями. − Ладно. Продолжим завтра. Старательно складывает документы по папкам, при этом некоторые откладывает в сторону, а другие бросает в мусор, пока я пишу Элу сообщение с извинениями, что сегодня задержусь допоздна. − Так о чем ты хотел поговорить со мной? – равнодушно спрашиваю, хотя внутри целая буря эмоций. − О твоих родителях, − хочу перебить его, однако он продолжает, зная, что мне неприятно разговаривать об этом даже с ним. – Месяц назад мне в кабинет подкинули конверт с материалами дела, так вот в экспертизе говорилось, что это не несчастный случай, а хорошо спланированное убийство. − Кто подкинул? − Не знаю. Вот почему нельзя просто забыть об этом, как страшный сон? Почему мне постоянно напоминают о том, что я потерял двух самых дорогих мне человек? У меня на лбу написано: «Пни меня, мне нравится чувствовать боль». Только бы не сорваться, не наделать глупостей. Черт! − Я сейчас сделаю вид, что ничего не слышал, и мы съездим в одно место. Томми же не унимается. Неужели не замечает, что я с трудом сдерживаю себя, что мне неприятен этот разговор? − Какого хера, Адам, твоих родителей убили, а ты ведешь себя как тупая блондинка, которая не знает, где газ, а где тормоз. Нужно нанять адвокатов, провести дополнительное расследование. А ты… − Я и сам знаю, что мне делать, − перебиваю. − И советую, в следующий раз, как вздумаешь поднять этот разговор, стукнись головой о стену, чтобы мне не пришлось тебя бить. Видимо я перегнул палку, Томми вдруг резко подскочил, схватившись за волосы, наверное, хотел меня послать ко всем чертям, что и следовало сделать, в итоге через секунду он успокоился, и равнодушным тоном извинился. Вот же я скотина! Он просто пожалел меня, психа, только вчера покинувшего психушку. Все закономерно. Разговор не клеится, я слежу за дорогой, а Томми рассматривает пейзажи океана. Странно, что он вообще согласился поехать со мной. Другой бы плюнул и ушел, высоко задрав голову, но только не он. Иногда мне кажется, что Томми мне был послан судьбой в утешение за все те беды, что сваливаются на мою голову. И я не достоин, он занялся моею компанией, когда она разваливалась, но ему удалось сохранить ее для меня. Вместо того, чтобы строить свою жизнь, он возрождал из пепла то, чем жил мой отец всю свою жизнь. − Скоро уже? − недовольным тоном спрашивает. Все еще обижается, а я не могу извиниться, хоть и знаю, что обязан. Пусть потом. − Да, еще триста метров. Продолжаем молчать. Глушу мотор, и Том сразу же выходит из машины, словно мое общество ему неприятно. Тяжело вздыхаю и, сделав равнодушное лицо, достаю с заднего сидения урну. Пришло время… − Адам, что мы здесь делаем? – стоит ко мне спиной и рассматривает океан над самым обрывом, подставив ветру свое лицо. Скорее всего, улыбается, хотя и злится. – Не поверю, что мы приехали сюда подышать свежим воздухом и полюбоваться водной гладью. Оборачивается, длинная челка лезет в глаза, поэтому ему приходится постоянно поправлять волосы, а затем натыкается взглядом на урну, и в огненных глазах исчезает недовольство. − Ты говорил, что никогда не расстанешься с ним. А теперь решился? Киваю головой и так же подхожу к обрыву. Здесь Элу точно понравится, прекрасное место, где его душа обретет покой. Краем глаз Томми наблюдает за мною, но ничего не спрашивает. Спасибо. Открываю крышку, и наклоняю ее набок. Темным ветерком меня покидает любовь всей моей жизни, а мне безразлично. Урна летит вниз, а я ничего не сказал, не попросил прощения у Эла. − Почему я ничего не чувствую? Без единого слова и косого взгляда Томми прижимает меня к своей груди. Едва касается руками, а мне больше и не нужно, только бы ощутить чьи-то удары сердца. − Просто ты смирился с его уходом, − обреченно вздыхает, постепенно отстраняясь от меня. − Нашел себе другого Эла. − А ты меня не остановил? − А должен был? – в его глазах просыпаются огоньки злости. Что опять не так? − Я не ангел-хранитель, Адам. И не смогу тебя постоянно спасать. И не нянька, которой можно позвонить в четыре утра пьяным в дрова и попросить меня забрать твое тело из клуба, название которого ты, к сожалению, забыл. А Томми, как проклят, объедет пару клубов, пока в одном из них не наткнется на твою пьяную морду и маты за то, что я мешаю тебе веселиться, − он явно решил выговориться, имея на это все права, но слушать о том, какой я плохой друг мне не хочется. – Мне нужно было бить тебя по губам, когда ты покуривал травку? Кастрировать, чтобы ты не тащил кого попало в свою койку? Я чувствую, как внутри закипает ярость, но Томми продолжает, при этом сохраняя некоторое подобие приличия, то есть, мало матерится: − Но ты же никогда меня не слушал! Жил в свое удовольствие, а когда я тебя вытащил с того света, что ты мне сказал? – толкает в плечо, а я не помню, только сморю на пыль под ногами. – Ты послал меня на хер, потому что видите ли скотина Том решил разлучить тебя с драгоценным Элом. Но даже после этого я не отвернулся от тебя, пообещал твоей матери, что в случае чего позабочусь о ее тупом сыне, которому на всех наплевать ради своего счастья. Когда ты в клубе знакомился с шлюшкой Элиотом, я разгребал дерьмо, стараясь не пустить по миру ваше семейное дело. Тяжело дышит, а в глазах – прыгают чертики. − Выговорился? − Иди ты к черту! – отворачивается лицом к океану, полностью игнорируя мое присутствие. Скоро стемнеет, а в таком состоянии он вряд ли сядет со мной в машину. Гордость не позволит. − Поехали… – до чего же я жалкий, даже не знаю, что сказать дальше. Домой? Или… Куда? − То есть, пора возвращаться. Резко поворачивается и бросает на меня полный злости взгляд: − Я не поеду. Сам доберусь. − Поедешь! − настаиваю. Затем в голове проносится мысль, что нужно во всем признаться. – Я попросил тебя приехать сюда, потому что боялся проститься с Элом в одиночестве. Мне нужно было, чтобы кто-то был рядом. С души, словно камень свалился, могу, в конце концов, дышать, но гадкое чувство еще остается где-то внутри. − Томми, я, − не знаю, куда деть свои глаза, как научиться спокойно разговаривать, − я плохой друг, но… Я постараюсь исправиться. Только дай мне время привыкнуть ко всему этому. Осторожно касаюсь его руки, боясь, что он оттолкнет меня. − Посмотри на меня, прошу, − теперь в глазах ни намека на злость, только капли грусти. Да, что ж я только приношу страдания? Почему все вокруг меня покрытые тоской? – Я обещаю, что буду твоим лучшим другом, что когда тебе станет грустно или страшно, ты можешь позвонить мне в любое время суток, и я возьму трубку, утешу, прогоню твои страхи. Ты так много для меня сделал. Ты бесценный… − Хорошо, − подходит к машине, а я сразу же чувствую бегущий за спиною холодок. − Что ты знаешь о моей жизни на протяжении этого года, помимо работы? Странный вопрос, который застал меня врасплох. Ждал чего угодно, но не этого. А что я знаю? Мне было некогда следить еще за чей то жизнью. Но в этом я никогда не признаюсь. − Во-первых, ты не брал отпуска, − что я несу? При этом строю такое умное выражение лица, что становится тошно. – Во-вторых, ты встречаешься с Итаном. Завожу мотор, пока Томми не передумал ехать, и ощущаю на себе тяжелый взгляд его огненных глаз, видимо мой ответ его не устраивает. А я еще на что-то надеюсь? Закатать губу, возможно, стало бы легче жить. − Я знал, что ты забудешь, − бесцветным тоном прожигает меня до глубин сердца, − я тебе говорил, что мы расстались, плакался в твое плечо, как ребенок, а ты… Не важно, − достает мобильный и печатает сообщение. Интересно кому, но спрашивать слишком рано. Сижу как на иголках, жду, что же он скажет, какой приговор вынесет нашей дружбе. − Ладно, − отрывается от дисплея, − дам тебе второй шанс, теперь твоя очередь быть… хорошим другом. Удивляюсь, как я оказался позади жизни, когда нужно было быть сильным, искать поддержку в близких, а я бросился в объятья праздности и пошлости. Не ценил то, что имел, забывал о настоящем. Мне никогда не стать хорошим другом. Я забыл, как это рассказывать о самом сокровенном, получать помощь в трудную минуту, как видеть недостатки и любить их.