Легенда-2. "Мирное" время.

— Ну как? Рассказал?       Этот вопрос уже стал своеобразной заменой приветствия у сотрудников полицейской роты. — Нет… Молчит, как рыба… Мы его и по-хорошему, и по-плохому, и отпустить обещали, и угрожали… Всё ему до одного места… Даже паяльник выдержал, сукин сын…       Тот самый легендарный «бандит», пойманный ИСУ и Ржавым, оказался на удивление крепким и преданным своему делу. «Был бы нормальным — цены б тебе не было! А так… Убить бы, да, сука, мозг твой нужен!» — не выдержал однажды Стёпа на очередном допросе. Он только презрительно смеялся прямо им в лицо, наслаждаясь своим превосходством. Зря только мучили его — это даже не заставило его поменять выражение лица. Только одна новость раз и навсегда стёрла его улыбку: некий сантехник, проверяя однажды трубы в канализации, обнаружил на её стенках пятна, похожие на засохшую кровь. Экспертиза подтвердила догадки рабочего, а так же показала, что образцы, обнаруженные на том же месте — отпечатки пальцев, колпачок от шприца и микроскопический волос, который неведомым образом обнаружили среди кучи мусора и грязи — указывают на одного знатного рецидивиста, который был задержан практически сразу. На его руке обнаружился след от чьего-то укуса, и отрицать вину было уже бесполезно. Он всё это понял и признался, но подельников сдавать не стал. — Крепких они выбрали… Не то, что у нас! Наши б сразу по полочкам им всё разложили!       Гут не находил себе места… Он просился провести им допрос, очень просился, но дурак-командир всё его не пускал. — Это не твоя работа! — в пятидесятый раз слышал он, а руки-то чесались.       Поэтому он беспрестанно выносил мозг Квасу своими бесконечными жалобами. — Я бы уже давно достал из них всё, что нужно, и даже больше! А они будут так возиться — всех детей успеют перебить, пока эти мрази соизволят рассказать им хоть что-нибудь! — Хорош тебе ныть! Как маленький ребёнок! Если тебя и допустят к допросу, ты точно не сможешь сделать то, что хочешь, просто потому что это приведёт к смерти допрашиваемого! — Их у нас всё равно два! Одного порешать на глазах у другого — выживший быстро найдёт, что нам рассказать! Ну, а то, что они делают — херня! Да кого можно запугать паяльником? Не то сейчас время!       Квас устало вздохнул. Спорить с разъярённым Тигром — дело, во-первых, бесполезное, а, во-вторых, очень опасное. В такие моменты он редко мог себя контролировать. Поэтому пятёрка, замолчав, уткнулся в телефон — не хотелось тратить свои и без того потраченные нервы. Гут ещё много чего бормотал себе под нос, иногда очень громко произнося отдельные слова… А Квас переписывался с покупателем кровати… Васькиной кровати… Он твёрдо решил продать все вещи, которые могли напомнить о погибшем сыне, а взамен купить новый компьютер, сделать тотальную перестановку в доме, а, возможно, даже ремонт…

***

— Остановитесь! — Васька пытался встать между друзьями, но правая половина тела ужасно потяжелела и начала болеть так сильно, что темнело в глазах.       Напрасно он пытался что-то сказать, наверное, от недели проведённой в полном молчании голосовые связки немного отвыкли от работы, или же сказывался шок… Хотя, даже если бы ему удалось сохранить голос, его никто бы не услышал — трибуны взорвались рёвом, да и мальчикам самим было, по большому счёту, плевать… Они его не слушали… — Хватит! — снова какое-то нечленораздельное бульканье, которое и адекватный бы не понял.       Они боролись настолько беспощадно, что даже ведущему стало не по себе… — Какой огонь! Какие страсти! Да вы только посмотрите! Похоже, Викентий вышел из игры! Нет, он всё ещё двигается! Поднимайся, давай же! Ты должен побороться за титул чемпиона!       Случилось самое страшное: Лютик начал активное наступление! У Макса не было шансов, он просто не успевал за немцем… — Нет!       Васька подлез под удар, пытаясь спасти ситуацию, но, получив два раза от обоих противников, был отброшен довольно далеко (на самом деле не больше двух метров). У него не хватало сил, чтобы быстро оклематься и спасти их… Снова, словно в замедленной съёмке он увидел, как мягко, словно нож в масло, лезвие острого топора входит в мягкую плоть шеи, как, брызжа кровавым фонтаном во все стороны, Макс стремительно оседает под ударами немца, как Лютик продолжает превращать в кровавое месиво всё, что было когда-то васькиным знакомым. Топор убийцы, тоже, видимо, не выдержав напора, сломался прямо в его руках, оставив лишь раздвоенный обломок. — Нет!       В последней слепой попытке он сбивает с гусениц друга, блокируя ему путь к уже поверженному противнику… Теперь Люц принялся за него… «Почему они не останавливают бой?! Почему?!» — думал он, закрываясь от проклятой палки руками. Тонкая трань затрещала по швам, кожа на боку лопнула, длинные острые щепки легко вонзались в плоть… Он плакал, но не мог даже уклониться. Как тогда… В переулке… Только теперь Люц не останавливался… Это был не он… Это была безумная машина для убийств, не знающая жалости…       Звук колокольчика резанул по ушам… Ему казалось, что это был самый громкий звук, который он когда-либо слышал… Вылетевший на поле охранник быстро собрал его в охапку и поволок в сторону выхода. Только теперь он в полной мере разглядел Макса, вернее, то, что от него осталось… Башня почти отделена от корпуса, грудная клетка разрублена, а из дырок торчали обломки рёбер и каша из внутренних органов. Он плакал, всё ещё пытаясь сдержаться «по привычке»… Теперь его утаскивали в неизвестном направлении, а победителем объявляли его лучшего друга… — Как он? Что с ним? — «заботливый» Джерри был тут как тут, но Лео не дал ему приблизиться. — Не трогайте его сейчас! Ему нужна срочная медицинская помощь! — он увёз несчастного подростка от «хозяина», а в медчасти его уже ждали.       Была готова кушетка с какими-то страшными ремнями, на которую его уложили сразу же, как только раздели. — Проиграл? — первым делом спросил врач, когда Сергей смог отдышаться. — Да. — Ну и помотало же его, бедного… Живого места нет!       До Васьки все слова доносились сквозь толстую странную пелену, а боль подкралась незаметно и накрыла с такой силой, что он не мог вспомнить, как его зовут. Он держался… Из последних сил держался… Но потом провалился в беспамятство…       Дальше всё происходило, как в тумане. Его крепко держали чьи-то горячие руки, не давая возможности пошевелиться… Во рту пересохло так, что язык прилип к нёбу, и не было никакой возможности его оттуда отлепить. — Воды… Прошу, дайте воды… — он говорил и сам не слышал, что говорит…       Из горла доносился какой-то очень тихий хрип…       Боль не исчезала, только периодически вспыхивала с немыслимой остротой в разных частях тела, будто кто-то трогал раны раскалённым прутом… Ему хотелось уйти от неё, спрятаться, оградиться от внешнего мира, запрятать свои чувства глубоко внутрь, чтоб никто больше не мог их задеть, но ужасная ломота в теле оголяла все слабые места…       Постепенно он смог прийти в себя и даже понял, что сейчас лежит в медчасти, привязанный к странной кушетке. — Жить-то будет? — охранник скакал вокруг врача, исполняя роль «мальчика на побегушках». — Будет, голубчик, куда денется! — Повреждения очень серьёзные? — Ну… Разрывы довольно глубокие, их зашивать придётся, кровопотеря большая, но не критическая… Щепки только эти вытаскивать замучаюсь.       Васька почувствовал лёгкие прикосновения в районе затылка. Это охранник осторожно гладил его в ответ на жалобные хрипы, как бы успокаивая. «Вот что ощущаешь, когда вновь ты сломлен…» — снова проклятая песня неубиваемым паразитом вгрызлась в измученный мозг. Снова нахлынули воспоминания о недавно произошедшем, о доме, о семье… Снова грудную клетку сжала та тоска, о которой он уж и думать-то забыл, и тяжёлый ком застрял в горле. И слабая надежда спастись самому и спасти остальных улетучилась… «Когда это всё закончится? Сколько можно издеваться?! Я устал! Устал так, как не уставал никогда в жизни! У меня больше нет сил! Нет!» — он начал тихо плакать, хотя в душе орал во всё горло, орал так, что слышно было в Нью-Йорке. Выходил только тихий скулёж, да слёзы крупными каплями катились из глаз. «Почему в этом мире всё так несправедливо? Почему у всех нормальных танков жизнь состоит из чёрных и белых полос, а у меня только из чёрных?! Сука! Раннее детство — война, потом жизнь в качестве «третьего лишнего», потом отцовский запой, потом ещё одна война, а теперь ещё и это! А дальше что? Меня продадут в гарем? Заставят жить на какой-нибудь подводной лодке с тридцатью Маусами-педофилами? Заставят расчленить и сожрать всех членов моей семьи? Что? Что, сука?! За мной лично придёт Сатана?» — скулёж стал немного громче. Ему сделали больнее, и он вздрогнул. — Эй, ну что такое? Что случилось, маленький? — охранник наклонился на один уровень с его лицом, но его это уже не пугало. — Хватит тебе разговаривать с ним! Меня это начинает пугать, если честно. Ты же прекрасно понимаешь, что он тебя не слышит. — Откуда тебе знать? А вдруг слышит? Ты же сам говоришь, действие препарата до конца ещё не изучено. — В любом случае, ответить он тебе не может… — Тихо!       Врач замолчал, прислушиваясь. — Слышишь? Он скулит.       Сергей воскликнул это так, будто это было невероятным достижением, а Калько только посмотрел на него убийственным взглядом. — И? — В смысле? Это значит, что ему больно! А ведь ты говорил, что после наркотика они не чувствуют боли!       Тяж готов был растерзать его… Но, набрав полную грудь воздуха, а потом размеренно выдохнув, он лишь спокойно, но с некой ноткой раздражения в голосе, произнёс: — Это значит, что у него не получается подняться с кушетки! Он не первый, кто скулит из-за этого! Хватит мне мешать! — Но у него слёзы текут! — У него просто в глаз что-то попало! Или долго не моргал, вот и слезятся глаза!       Охранник всё же продолжил легонько поглаживать бедного подростка по башне, что только сильнее распаляло его. Теперь он начал понемногу всхлипывать, что больше походило на то, что он пытается чихнуть, но никак не может. — Он плачет!       Врач закатил глаза, готовясь в очередной раз выслушать глупое предположение о том, что «они же живые» и «они всё чувствуют». — Смотри, смотри — он всхлипывает! — Это плохо… — Почему? — Потому что такие подёргивания иногда означают, что задет мозг. А это не есть хорошо…       Охранник удивился и ощупал башню подростка. — Здесь нет ран. — Его могли просто очень сильно тряхнуть. У него, возможно, сотрясение. — А с дыханием тогда что?       Тут доктор уже взорвался… — Да откуда я знаю что? Может, сил для кашля не хватает! Может, лёгкое задели! Да мало ли! Но не в сознании он! Не в сознании! Я ему уже вторую неделю колю одинаковую дозу препарата! Вторую неделю! Если бы на него не подействовало, то он бы в первый же день это и показал! Наркотик имеет свойство накапливаться!       Лео замолчал, тяжело вздохнув… А врач продолжил ковыряться в васькиной ране. — Принеси мне скальпель, с одним пинцетом я тут не управлюсь…       Сергей оторвался от подростка, уехал в другой конец комнаты и спрятался за плотную голубую ширму, за которой, видимо, стоял ящик с инструментами.        И тут Калько, видимо, слишком глубоко залез в порез, пытаясь достать застрявшую занозу, и раненный случайно очень громко всхлипнул и сильно дёрнулся. Врач удивился и снова попытался подцепить кусочек — та же реакция. Он, уже не отрывая глаз от «подопытного», намеренно сделал ему больно. — Ай! — у Васьки внезапно прорезался голос, и, конечно же, он понял, что его раскрыли. — Больно? — теперь Калько, не скрывая восторга, обращался непосредственно к нему. — Да… — пытаться всё скрыть уже было бессмысленно, а так хотя бы можно было поговорить перед смертью. — Серый! Тащи лидокаин! — голос врача скрывался от… радости? — Зачем? — усталая моська охранника высунулась из-за ширмочки. — Пациент-то наш и вправду в сознании! — В смысле?       Так быстро среднячок ещё не летал. — А я говорил тебе? Говорил?! — Да молодец, молодец! Возьми с полки пирожок!       Они, кажется, радовались своему открытию, что совсем не было понятно Ваське. — Сейчас, потерпи немножко… Сейчас станет чуть-чуть полегче…       Он не почувствовал, как ему сделали укол… — Не слишком много? — глаза охранника, увидевшего процесс обезболивания, надо было видеть… — Если его не взял наркотик, то какова вероятность, что его возьмёт лидокаин, гений? — А побочки не будет? Аллергии там… Печень не накроется? — Нет, не думаю… — Нахрен ты вообще его колешь? — Чтоб ты спросил! Попытка — не пытка, вдруг подействует…       Васька был в глубоком шоке… «Зачем они мне помогают? Они ведь всё равно «зомбируют» меня. К чему эта забота?» — он хотел подняться, но ремни крепко его держали. — Лежи спокойно! Чего елозишь? — врач старался казаться строгим и сердитым, но ни твёрдый голос, ни недовольное выражение лица не могли скрыть того гигантского ликования, которое он сейчас испытывал. — Пить… Воды… — подросток говорил еле слышно, но чуткий охранник каким-то образом его понял. — Ему можно воду? — Конечно. — Сейчас, маленький, подожди.       Снова исчез, и вернулся уже с наполненным графином и стаканом. Васька лежал на поддоне, а башня была повёрнута на бок и пристёгнута крепко ремнями. Сергей налил воды в стакан и попытался напоить его, но почти вся жидкость полилась мимо, только немного намочив губы. Бедный раненый изо всех сил старался уловить хоть каплю, но только сильнее распалил жажду. — Сейчас… — Да, боже мой, отстегни ему башню! Хватит издеваться над ребёнком!       Наконец, Васька прильнул губами к стакану, жадно глотая прохладную воду. Ему наливали ещё и ещё до тех пор, пока он не осушил весь графин. В глотке перестало резать, а язык, наконец, отлип от нёба. Живительная влага придала сил, освежила уставший разум. — Что будет со мной теперь? Вы меня убьёте?       Врач с охранником переглянулись удивлённо. — О нет… Намного хуже… — взгляд Калько стал твёрдым. — Мы поможем тебе сбежать…