Легенда-2. "Мирное" время.

      Васька вжался в сиденье, боясь даже посмотреть на отца. В глотке мгновенно пересохло, сердце забилось бешено и больно, а все слова извинений вылетели из башни. — Быстро домой.       Этот тон не предвещал ничего хорошего, каждый раз, когда Васька его слышал, он инстинктивно пятился назад и втягивал башню. В этот раз ему надо было проскочить мимо отца, но тот заблокировал проезд, оперевшись рукой о косяк. Васька разглядел на ней неглубокий порез и испугался ещё больше. — Чего жмёшься? Ближе подъедь.       Васька, нехотя, приблизился, от страха порываясь зажмуриться и накрыться руками, но пока сдерживаясь. — Нож сюда давай…       Тяж протянул руку, и подросток вложил в неё свой трофей. — Пап… Прости меня… Я… — Заткнись!       С этим он крепко сжал несчастному Двадцатому правую кисть и потащил на выход.       То, что происходило дома, трудно описать словами. Квас бил Ваську ремнём, как маленького, несмотря на то, что ему было уже пятнадцать лет. Тот скакал по своей комнате, как раненый заяц, стараясь хоть где-то укрыться от ударов. Настя кричала, пыталась защитить нерадивого и была выгнана с места казни, чтобы «не нарушать процесс воспитания», Гриша унёс на кухню малого, который испугался не на шутку и начал плакать. И они остались вдвоём в запертой комнате. — Дрянь малолетняя! Ещё он ножом на меня замахнулся, я тебя отучу, я тебя так отучу, что ты у меня и не пикнешь без моего разрешения!       Квас бил на каждое слово по разу… Бил, не жалея сына. Васька уклонялся, как мог, но в тесной комнате было слишком мало места для манёвра — приходилось прыгать по двум кроватям, письменному столу, стоящему ровно между ними и огибать шкаф с вещами. Единственным спасением было окно, но восьмой этаж вряд ли спас бы его от смерти. Хотя в состоянии аффекта Васька чуть не сиганул в него, только был пойман Квасом и отброшен вглубь комнаты. — Из дома он мне ещё убегать будет! Да я тебя на цепь посажу, сучонок! И свяжу так, чтоб с места двинуться не мог! Идиот!       У Васьки от напряжения уже подкашивались катки, но он не просил прощения, а только дрожащим голосом тихо говорил: — Успокойся, давай поговорим…       Но тяжу было по боку. Уже покраснели от ярости белки глаз, изо рта летела пенистая слюна, на лбу выступили капельки пота, а лицо перекосило такой гримасой, что от одного вида становилось страшно… В конце концов, Квас, услышав в очередной раз такое «предложение» от сына, не рассчитал сил, со злостью замахнулся на него и попал прямо по лицу пряжкой с такой силой, что хрупкий ЛТ едва не сложился пополам. Васька схватился за пострадавшую часть и это было очень зря… Тяж схватил его за шиворот и, развернув к себе мягким местом, продолжил бить. — Хватит! Папа, отпусти! Мне больно! Пожалуйста!       Васька не мог вырваться, не мог защититься, мог только безвольно болтаться в крепкой хватке тяжа, сжавшей ему рёбра так, что он с трудом дышал. Квас остановился, только когда увидел кровь… — Вот теперь сиди и думай над своим поведением!       Он поставил Ваську на гусеницы (правда, он сразу же упал) и с грохотом выехал за дверь, заперев её на ключ. На кухне он продолжил громко спорить с Настей о необходимости такого наказания. А Васька…       Васька не мог пошевелиться, ибо всё жгло и болело, спина и задница посинели, а кое-где даже были видны разрывы… Снова обида, мысли о Лютике и боль накатили с такой силой, что воспалённые нервы не выдержали, и он разрыдался, как в детстве. По крайней мере он именно так себя ощущал. Он всегда плакал, когда Квас бил его, всегда ему было обидно, хотя, справедливости ради надо сказать, что, когда он был младшеклассником, Квас применял такого рода наказания довольно часто, и, по идее, он должен был давно привыкнуть… Однако он так и не привык… С каждым всхлипом пустота больше и больше заполняла его изнутри, вытесняя чувства и воспоминания, оставляя лишь сосущий вакуум, и он, встав осторожно, припадая на левую сторону, начал убирать наделанный бардак: поднимать учебники и канцелярию, складывать разбросанную одежду, заправлять кровати и вытирать накапавшую из разбитой губы кровь. В квартире воцарилась полнейшая тишина.       Через пару часов скрипнула дверь. В комнату заглянул Квас и немного испугался, увидев сына, оттирающего дрожащими руками что-то с пола. Он робко подъехал к нему и, как бы боясь, провёл рукой по волосам. Васька вздрогнул. — Жива ли ты, моя старушка?       В ответ — тяжёлый всхлип и молчание. — Малыш, ну согласись, ты же сам виноват… Я, конечно, тоже перегнул немного…       Квас приобнял его, стараясь не задеть синяки. И Васька прижался к нему. — Я просто хотел помочь… — И что бы ты сделал? Его поисками занимаются профессионалы, а мне пришлось их дёргать, чтобы тебя найти… Давай, ты не будешь лезть туда, куда не следует, ладно? — Ладно… — Дурак ты, малыш… Ой, дурак!       Квас гладил его по спине, как бы извиняясь за побои, а Васька лишь тихо всхлипывал, выпуская всю накопившуюся за последние дни грязь… На следующее утро Квас поднял Ваську пораньше и буквально силой заставил съесть яичницу на завтрак. — Сейчас в парикмахерскую поедем, а то ты вчера себе причёсочку подправил. Может новую выберешь?       Васька давился яичницей со спокойным лицом, будто вчера ничего не произошло, пытаясь вилкой наколоть скользкий белок. — Мне без разницы, хоть налысо пусть стригут… — Как знаешь… Но я бы на твоём месте попросил сделать себе что-нибудь молодёжное… — Ходить с зачёсом? Нет уж, спасибо…       Разговор был натянутым. Хоть они и старались быть весёлыми, но поддельная непринуждённость абсолютно не скрывала их напряжения, а, даже наоборот, подчёркивала его остроту. Так бы и сидели, ковыряясь в тарелках, если бы Васька не разлил по неосторожности чай на пол. Квас кинулся за тряпкой и стал вытирать жидкость. — Ничего страшного, — он слегка усмехнулся и поднял кружку на стол, — А этой хоть бы хны, ей можно дрова коло… — Пап, что с ним будет?       Это прозвучало настолько неожиданно, что тяж на мгновенье потерял дар речи, а потом посмотрел на Ваську. Тот стоял (ибо сидеть просто не мог), отведя глаза в сторону. На лице со вчерашнего дня осталась бордовая широкая полоса, идущая от уха до разбитой губы, которая придавала ему какой-то жалостливый болезненный вид… — Всё будет нормально… Лютик у нас боевой, он вырвется… — и чтобы сменить тему, добавил, — Всё, поехали… А то опоздаем ещё…       По дороге в большей мере молчали, только иногда перекидываясь короткими фразами.       Снова лил противный ледяной дождь, что и неудивительно для Владивостока, а зонт был всего один. Приходилось ехать, плотно прижавшись друг к дружке. Мимо проезжали уставшие танки, плыли по бесконечным ручьям полиэтиленовые пакеты, бездомные животные беспомощное жались к стенам зданий — всё вокруг было серым и мрачным, и только ярко-пятнистый купол зонтика добавлял немного красок в их унылый день. Золотистый цвет вырвал Кваса из пучины чёрных мыслей и напомнил об одном дне…       Тогда они провожали Даню и Толика с Андреем на электричку. Он впервые заметил изменения в поведении сына и испугался, потом они говорили и, в конце концов, обнялись… Он не знал тогда, что это были их последние искренние объятия на следующий год, что через день его сын попадёт в абсолютно другую обстановку и изменится навсегда… Васька любил обниматься, любил, когда Квас показывал ему свою отцовскую заботу — сказывалось трудное детство. А теперь… Вряд ли бы теперь это помогло. Васька был зелёным от волнения, да Квас и сам переживал. Всё-таки Люц успел стать родным за всё это время.       До парикмахерской доехали скоро. Милая девочка-администратор указала на первую дверь с красным рисунком в виде замысловатых листочков и стала что-то печатать в компьютере. Их пригласил внутрь молодой Chaffee с красиво подстриженной чёрной бородой. — Причёсочку уже выбрали?       Квас поморщился. Таких он не любил: крашенная чёрным борода, белобрысые волосы почти до глаз, женственные губы, да ещё и манера общения… Они с друзьями называли таких «полупокеры» и в свой круг не принимали. — Просто покороче, чтобы вот этого не было видно, — Васька указал на выдранный клок волос. — Мы можем сделать зачёсик, тогда вот здесь коротко будет, а тут… — Не надо мне зачёсов… Просто, как он там называется, бокс, вроде…       Мастер почесал бороду и вскинул брови. — Это не совсем молодёжная стрижка, она больше для взрослых подходит. — Ничего страшного, меня это не особо волнует.       С удивлённым выражением лица он приступил к работе. Квас сидел на мягком чёрном диванчике в самом углу комнаты, уткнувшись в первый попавшийся журнал, и молчал. Он не хотел спорить с Васькой только потому, что знал, как ему тяжело, а натянутая улыбка — лишь признак ужасной тоски и чувства вины. Квас, будучи тяжем, не так остро реагировал на трагические события, в отличие от спокойного на вид, но впечатлительного на самом деле Васьки. Как бы там ни было, а природа легкача брала своё, и подросток не мог скрывать чувства долго. «Надо срочно развеяться, а то крыша скоро поедет… не у малого, так у меня… Интересно, о чём он сейчас думает?» — Квас поднял взгляд на Ваську. Тот сидел, морщась от боли, глядя в зеркало на своё отражение, но было видно, что мысленно он совсем не здесь…       На пол сыпались клочки русых волос, Васька ёрзал на месте, стараясь не садиться на повреждённые места, а тяж восхищался всё больше и больше… Васька становился один в один, как Митяй, его родной отец. Такие же черты лица, такая же мимика, такая же манера разговора и жестикуляция… С каждым годом характер его менялся от спокойного и покладистого маминого к взрывному и упёртому отцовскому, и именно сейчас это стало очень заметно. Теперь они отличались только цветом глаз, телосложением и ростом… — Ну как?       На тяжа смотрел Митяй, помолодевший и похудевший, будто и впрямь вернувшийся с того света… — С-с-супер…       Он через силу улыбнулся, но получилось очень глупо. Это не увернулось от внимания подростка, но он промолчал, опустив взгляд… «Нет, это пока ещё не Митька… Тот бы высказал всё, что думает… Не любил он неуверенные ответы…»       Рассчитавшись за стрижку, они выехали на улицу. Неприятная морось всё ещё наполняла воздух, находиться на открытом пространстве было невыносимо — противная водяная пыль моментально впитывалась в одежду, которая начинала липнуть к телу и потихоньку раздражать. — В кафе?       Тяж хотел приобнять сына, но, взглянув на него снова, внезапно осёкся… — Да, поехали.       «Боже… Как же он похож… Аж мурашки по спине…» — в башне сразу возник образ погибшего друга, даже, можно сказать, не друга, а наставника. Он тоже был серьёзным, но, в отличие от Васьки, всегда смотрел вперёд, ездил, гордо выпрямив спину, не боялся никаких невзгод, всегда смотрел в лицо опасности. Только после смерти жены его он стал более тихим и осторожным. «Сломался, » — говорили сослуживцы, но это было не так. Он хотел мстить, мог стать ещё безбашеннее, но в один момент понял, что, случись с ним что, дети будут одни… После их смерти он стал ещё тише, но по-прежнему прекрасно выполнял свою работу… А в последние часы перед смертельным заданием он был сам не своим, он предчувствовал гибель и метался, как раненая птица, уговаривал командира не отправлять его в разведку, мотивируя тем, что Васька останется сиротой. «Позаботься о моём сыне…» — последняя фраза, которую он сказал, перед выездом… — Пап, ты спишь?       Квас дёрнулся, вырываясь из воспоминаний. Они уже сидели в тёплой пиццерии, стены которой были отделаны мягкого оранжевого цвета плиткой, около большого окна и ожидали своего заказа. Им выдали круглый белый брелок, который должен был завибрировать, когда еду можно будет забрать. Васька беспокойно крутил его в руке, смотря прямо на отца, напротив которого сидел. — Нет, задумался просто. — Ты двадцать минут пялился в никуда, мне уже страшно стало. — Думал, я с ума сошёл? — тяж тепло улыбнулся. — Честно говоря, да…       Васька улыбнулся в ответ и остановил взгляд на окне. Дождик усиливался, перерастая в неплохой такой ливень. «Нам нужен второй зонт…» — одновременно подумали они. Ко всему прочему добавился ветер, порывами налетавший на стоящие перед окном деревья. Похоже, сухими им домой не добраться. — Эй, парень, можешь мне помочь?       Маленький Т1 снизу вверх смотрел на Ваську, сверкая хитрыми прищуренными глазками. — Что случилось? — Мой котёнок залез на крышу, там невысоко, но я не достану сам. Ну чего тебе стоит?       Малыш говорил убедительно и выглядел беспомощно, и, конечно, сердобольный Васька не мог просто так оставить его. — Я быстро. Заберёшь заказ.       Единичка улыбнулся и повернул в сторону выхода, увлекая подростка за собой. Хлопнула стеклянная дверь, едва не разбившись вдребезги, и порыв ветра чуть не сбил с гусениц обоих. — Сюда, он там…       Малыш свернул прямо за пиццерию и, закрываясь от ветра, повёл его в узкое пространство между многоэтажками. «Это и есть невысокая крыша?» — Васька посмотрел вверх, но тут же зажмурился от сильного прорыва. Т1 исчез из его поля зрения, растворившись где-то в полутьме, за мусорными баками. Он проехал дальше, оставляя бак позади… Проехал в темноту и почему-то даже не вспомнил про то, что может включить фару… — Далеко ещё?       Ответом стала тишина. Сбоку резко что-то большое кинулось в его сторону, но он успел увернуться. Это был крупный танк в чёрном плаще, и нельзя было понять, какого он уровня, нации и типа. Он перекрыл проезд к выходу. — Что происх… Ммммм…       Сзади появилась рука и зажала рот, тут же вторая обвила руки, блокируя возможность сопротивления, и как бы он не вырывался, хватка не ослабевала. Его башню крепко прижали к чужому корпусу так, что стало видно голый участок шеи. — Чё тупишь стоишь? Быстрее!       Голос был грубым и низким и звучал над самым ухом. «Это конец…» — подумал Васька и почувствовал укол чуть выше плеча. Но ничего не последовало после. — Что за?! Какого чёрта он не отрубается?!       Васька не прекращал брыкаться, что, видимо, стало раздражать похитителей. — Ещё дозу вколи! Ах, ты… Сука вертлявая!       Это подросток неведомым образом умудрился укусить противника за руку до крови, но закричать не успел. Второй укол сразил его наповал, и он провалился в темноту.