И мы так боимся вдвоем неизвестно какого прозрения А можем уснуть на ладонях своих, не жалей, я вру
Чону прикусывает губу и скрещивает руки на груди. Он ладонями аккуратно растирает уставшие предплечья и волнительно смотрит на участок паркета перед собой. Табун мыслей в голове буквально заставляет его разрываться между реальным миром и выдуманным: парень настолько погружен в себя, что вряд ли бы заметил проскальзывающую мимо гусеницу танка. После того, как они с Лукасом забрали все нужные вещи, парни заехали в отель, что для Юкхэя забронировал менеджер. Навигатор проложил путь за считанные секунды, и единственное, что им оставалось — молча разглядывать черную пустоту за тонированными окнами. Шестнадцатиэтажное здание вблизи центра ярко выделялось рекламами, проецируемыми прямо на стены, и крупной подсвеченной вывеской. Всемирно известная сеть отелей, что знают даже те, кто назвать себя туристами явно не смогут. В последнее время её название везде, компания разрослась до того, что теперь им даже не нужно платить за рекламу. Номер парня расположен на седьмом этаже, и из его окон виднеется река Хан. Красивое зрелище ночью, когда одна из набережных с большим колесом обозрения переливается зелено-фиолетовыми цветами и отбрасывает их же на воду. Ясное ночное небо, полное звезд. Что может быть лучше? Лукас как-то второпях раскрывает синюю папку и скидывает всё содержимое на широкую двуспальную кровать. Он психует из-за челки, лезущей прямо в глаза, и подхватывает с полки рядом очки, используя их как ободок. В небольшой куче из бумаг под руку быстро попадаются паспорт, всевозможные документы на страхование и ещё пару нужных вещей, благодаря которым Лукас более расслабленно выдыхает. Он опускается на простынь, лениво сгребает всю кипу и откладывает её на тумбочку, намереваясь привести всё в нормальное состояние тогда, когда на это найдутся желание и силы. Парень взглядом окидывает номер и фокусирует зрение на спортивной сумке, которую скинули у двери прямо при входе. А ещё Юкхэй замечает, что молчавший до того Чону, о существовании которого он практически успел позабыть, скромно зажимается на углу кровати и не сводит глаз с артефакта, который его заставили вытащить. Ким практически пожирает тот глазами, не рискуя сдвинуться с места. Ему интересно, и это очевидно. Ещё Лукасу очевидно, что долго парень в себе этот интерес хранить не сможет, рано или поздно придется начать диалог, а это явно совсем не то, чего бы сейчас хотелось. — Я вызову тебе такси. — Что в ней? — сухо спрашивает Ким, не дав младшему договорить. Началось. Юкхэй молчит, видимо, понимая, что если он поведется на такой простой первый вопрос, то за ним посыпется груда других, более конкретных и некомфортных. Шатен, игнорируя старшего, пару раз кликает по экрану и пытается зависнуть на каких-то более приятных мыслях, вроде прокрутки недавнего релиза любимого исполнителя или объятий младшего брата Юты, — что угодно, лишь бы думать о спокойной и умиротворенной жизни без подводных камней и красной сумки. — Скажи свой адрес. Палец младшего все также висит над раскладкой корейской клавиатуры. Увы, невозможно вызвать такси, не зная адреса, в который оно должно тебя отвезти. До такого технологии ещё не дошли, как бы сильно ученые не бились. Чону молчит. Замечательно. Они оба разговаривают друг с другом, но никто не получает нужного ответа. Какой занимательный диалог получается. — Чону, скажи мне свой– — Я открою её сам. — Ассистент наконец находит глазами лицо младшего и смотрит в упор. Он не спрашивает разрешения: он ставит перед фактом. Его глаза полны какого-то пожирающего изнутри волнения. Он будто сидит в коридоре больницы, ожидая вынесения результата теста на отцовство. Только в этом случае его предмет размышлений к нему самому никакого даже косвенного отношения не имеет. — Вдруг там просто моя одежда или сорок пачек мармеладок, которые я купил по акции. — Лукасу не пять лет, и ситуация никоим образом его не пугает. Если Чону хочет поиграться, пусть поиграется: наверняка сам сбежит минуты через две, чувствуя неловкость, как он делает это всегда. — Не думаешь, что ты переходишь границы? Чону ухмыляется. И Юкхэй готов поклясться, он впервые видит, чтобы старший это делал. Уголки его губ подрагивают в натянутой улыбке, но ни о каком веселье даже речи не идет. — По-моему, все границы мы с тобой уже перешли. Разве нет? — рыжий задает свой риторический вопрос и поднимается с угла кровати, разжимая кулаки. Лукас замечает красные полумесяцы на внутренней стороне его ладоней, оставшиеся после того, как старший своими ногтями продавил сухую кожу в попытках унять ураган внутри. Ассистент, не оборачиваясь, подходит к предмету своих личных внутренних терзаний и наклоняется. Сумка вся потрепана и выглядит, как будто ей лет десять, не меньше. Такую можно найти в любом отцовском шкафу при уборке, и предок точно не разрешит её выкинуть. Что-то вроде типичного накопительства, которое присуще всем взрослым людям. Они хранят каждую мелочь, что тем или иным образом несет в себе память и отпечаток времени в растрепанных нитках и въевшихся пятнах. Парень дрожащими пальцами подхватывает металлический бегунок молнии и зависает на пару секунд. Что там внутри? Годовой запас растворимого кофе или коллекция пивных крышек, которые Лукас собирал с подросткового возраста? Почему такая, казалось бы, простая вещь весит, как пять квадратных метров, заполненных макулатурой? К чему вся эта излишняя секретность и раздражающая необходимость в её наличии рядом? Юкхэй, всё ещё лежа на кровати, приподнимается на локтях и следит за действиями, никак не останавливая того. Его палец всё ещё висит над строкой адреса, а челюсть непроизвольно напрягается. Уставшие глаза с каждой минутой слипаются все больше, но он изо всех сил пытается сохранить трезвость ума. Ким тянет за бегунок, проводя его по всей молнии и раскрывая большой отсек. Черный пакет. Черный полиэтилен плотно закрывает всё содержимое. Чону на пробу проводит по нему рукой и чувствует какую-то неописуемую плотность под пальцами. Вроде детских капитошек с мукой: содержимое очевидно само по себе мягкое, но укомплектовано и спрессовано так, что кажется, будто ты держишь в руке кирпич. Ким не один такой порвал в детстве, оставляя мучную пыль, как минимум, на радиус двух метров вокруг себя. Впервые это произошло спустя полчаса после покупки, мальчик даже из магазина не успел выйти, когда ногтем поддел тонкую кожицу игрушки и оказался посреди бассейна мучного фонтана. После этого мама ему капитошки не покупала, зато те по чистой случайности оказывались у его друзей, а соответственно в ходе прогулки были доверены и в его неуклюжие руки. Очень зря. Пакет очевидно не один, их внутри много, а этот черный полиэтилен просто держит форму. Ким находит глазами блестящий липкий слой скотча и шумно отдирает его, оттягивая края в разные стороны и медленно заглядывая внутрь. Господи. Парень резко одергивает руки от полиэтилена, прижимая их к груди и делая шаг назад. Словно испачкался в чем-то и нуждаешься срочно вымыть руки. Он оборачивается в сторону кровати, стискивая зубы. Грудь взволнованно вздымается, а Чону, дыша через раз, пытается сформулировать мысль. — Это же не– — Героин. — Юкхэй выдерживает максимально равнодушный взгляд, какой только может, и откидывается на спину, взглядом упираясь в потолок. Он словно только что озвучил общепринятый факт, вроде возможности появления раковых опухолей в результате продолжительной кремации своего организма парами никотина, и удивляется тому, как Чону на него реагирует. Старший сам в это со своей излишней любопытностью полез, пусть теперь сам справляется с эмоциями и информацией. Ким накрывает рот рукой, не смыкая губы, и тяжело дышит. Теплый воздух еле просачивается через сжатые возле рта пальцы. Там, черт побери, по ощущению килограмм пятнадцать героина в сумке рядом, и он только что собственноручно их распаковал. Сам расстегнул, сам раскрыл и сам осмотрел. Он оставил следы своих пальцев, и ему противно от этого, даже учитывая, что опасность такого деяния равна шансу найти чей-то труп, скинутый в жерло вулкана. Она ничтожно мала и практически равна нулю. Шок и излишняя испуганность как-то неравномерно перетекают в агрессию, что набирает обороты и заполняет всю его грудную клетку. Почему Юкхэй такой спокойный, почему он позволяет себе мирно лежать на простыни, практически впадая в дремоту? Разве то, что только что свалилось на Чону, не касается его напрямую? Ким сжимает кулаки и борется с волнением, пока его зубы начинают клацать, словно от холода. — Ты, — вдох, — какой же ты эгоист. Черт побери! Что? Юкхэй вытягивает шею, поднимая одну из бровей и заинтересованно вслушиваясь в слова старшего. Больше всего на свете сейчас хочется набраться сил перед новым съемочным днем и утренней силовой тренировкой в зале, а не чувствовать накапливающуюся боль в голове. — Ты блять отправил меня к себе в дом за чертовой кучей запрещенных веществ, просто потому что не мог потерпеть недельку. — Чону глубоко дышит через сведенные зубы и закипает, словно вода в чайнике. — Ты, гребанный мудак, вообще понимаешь, что бы было, если бы кто-то поймал меня, копающимся в чужом доме или несущим по улице сумку с героином? Лукас нахмуривается, пытаясь не реагировать на чужую агрессию. Непривычно, конечно, слышать в свою сторону оскорбления от мальчика-одуванчика, но это даже в некоторой степени смешит. Чону слишком недолго в этой сфере, и его сердце остро реагирует на всё противозаконное, что только может учуять аккуратный вздернутый нос. Та же Джой уже второй год сама закупает Хосоку вещества синтетического происхождения и запрещенные протеиновые добавки, чтобы тот держал себя в форме. — Остынь. Ты бы так не истерил, если бы сам не открыл её сейчас. Нужно контролировать своё любопытство и не совать нос в чужие дела, — Юкхэй проворачивается в своем положении и поднимается с кровати. — Успокойся и назови мне адрес, чтобы я смог, наконец, вызвать такси. Чону трясет. Чону так бесконтрольно трясет, что ему, кажется, осталось недолго до панической атаки. Он, как последний дурак, повелся на улучшение их взаимоотношений с младшим и решил помочь тому, неосознанно ставя под вопрос свою дальнейшую карьеру и жизнь. Он до последнего надеялся на наличие хоть какой-то призрачной вуали морали, накинутой на младшего. Он до последнего надеялся, что его не будут использовать как второстепенную пешку, которую не жалко скинуть с шахматной доски. — Я сейчас позвоню менеджеру, — рыжий на подгибающихся ногах делает пару шагов назад и просовывает руку в карман джинсов, пытаясь выудить телефон. Дрожащие пальцы не слушаются. Когда мобильник, наконец, оказывается у него в ладони, поднявшийся к тому моменту с кровати Юкхэй издает непонятный звук, схожий с рычанием. Он преодолевает расстояние до Кима за считанные секунды, почувствовав прилив раздражения вперемешку с волнением. Он толкает шокированного Чону в стену так, что тот затылком врезается в угол плазмы и стискивает зубы от вспышки боли. Парень зажмуривает глаза, чувствуя тупую тяжесть в затылке, и рефлекторно расслабляет руку. Телефон пластом летит вниз и ударяется экраном об пол. Худое тело Чону оказывается зажатым между холодной стеной и чужой крепкой грудью. Он бы и сам упал вслед за телефоном, если бы его не придавили к стене, словно дротиком к мишени. Парень хватается рукой за вспыхнувшее болью место на затылке и стискивает зубы. Ранения в той области — совсем не шутки, стоило бы ударить чуть сильнее, и вопрос о здоровье Кима был бы поставлен уже с иным уровнем серьезности. — Никому ты, блять, звонить не будешь, — Юкхэй подхватывает пальцами подбородок старшего и поднимает его так, чтобы тот даже при желании не смог отвести взгляда. Чону корчится от боли и видит белые пятна под веками, пока Лукас стискивает его лицо, буквально вдавливая ноготь большого пальца в чувствительную кожу шеи. — Ты меня услышал? — Отпусти, — У Чону кружится голова, и в легких, будто совсем нет воздуха. Он даже не понимает, за счет чего держится, ибо ноги подкашиваются, а тупая боль в затылке с каждой секундой все сильнее выводит его из строя. Лицо Юкхэя перекашивается следом, когда он читает боль в карих глазах напротив, но китаец не позволяет себе слабины и не ослабляет хватки. Старший просто не понимает, что он может натворить на эмоциях. — Пожалуйста, отпусти. — Ты вроде хотел поиграться в детектива, разве нет? Лично я просто попросил о помощи, и ты помог, огромное тебе спасибо за это, но совать нос в чужие дела было уже лишним. — Лукас низким голосом буквально шипит в ухо парня, не ослабляя хватки. Он напрягает свои руки до проступающих вен на ладонях.– Ты просто захотел узнать, что внутри, а я позволил. Почему? Потому что мы с тобой все границы уже перешли, разве нет? — Юкхэй передразнивает чужие слова, произнесенные парой минут ранее, закипая. — И сейчас ты устроил истерику из пустого места, хотя даже отношения не имеешь к содержимому. Этот тон. Он тот же, что и тогда, когда они поссорились впервые из-за девушки Лукаса и максимально идиотского поручения. Такой же холодный и омерзительный, как во времена, когда парни смотреть друг на друга не хотели лишний раз, чувствуя подступающее комом в горле раздражение. Киму хочется просто отключиться — лишь бы не терпеть унижение, задыхаясь от боли. — Отпусти, — горячие слезы, накапливаясь на слизистой, сбегают с век, расчерчивая тонкие соленые дорожки на щеках. Он даже не понимает, почему плачет. Скорее всего, просто защитная реакция организма. Давать слабину и показывать свои чувства, находясь рядом с Юкхэем, — все равно, что поднимать белый флаг в трясущихся руках. Чону противно от самого себя. — Ты слишком мало знаешь о том, что происходит, чтобы пытаться в это влезть. — Лукас, — Чону уже не реагирует на его слова, он просто повторяет свою просьбу, не в состоянии больше ковырять ногтями тумбу. Нет сил, чтобы схватиться за ее край, и нет сил, чтобы упасть. Так сильно хочется потерять сознание, чтобы не чувствовать удушье и похолодевшие конечности. — Отпусти. И Юкхэй отпускает. Худое тело мешком падает на пол. Ким сгибается пополам, заходясь в приступе кашля и руками хватаясь за быстро вздымающуюся грудную клетку. Юкхэй делает пару шагов назад, зажмуривая глаза. Блять. Он разворачивается, двигаясь к сумке, и не смотрит за спину. В груди закипает глупейшая надежда на то, что последние пару минут были частью каких-то его съемок, и парень просто настолько устал, что путает сон с реальностью. Потому что хуже уже некуда. Он только что опустился на дно, самостоятельно скидывая якорь. — Чону. — Хриплый низкий голос едва осиливает пару слогов. — Пожалуйста, иди домой. Такое бывает, когда ты делаешь кому-то больно, чувствуя, что заслуживаешь сдачи. Тяжесть в груди парализует, и не даёт вдохнуть. Лукасу противно от себя же: он не хотел обижать старшего. Он лучше себя обидит. Парень у стены хватается за ушибленное место в затылке, надавливая на рану и стискивая зубы от ощущений, шишка будет достаточно крупной — это точно. Он должен возненавидеть его. Так же, как отца, когда тот впервые сцепил руки на его шее. Мужчина все детство повторял сыну, что тот эгоистичный выродок, который думает только о себе. Отец глазами полными ненависти и ярости смотрел прямо в душу, заставляя хрипеть от удушья и бесшумно плакать. Киму страшно, но страшно не от того, что Лукас поднял на него руку. Ему страшно от того, что в его глазах не было ненависти. Каждый раз, когда Чону взвизгивал или извивался под чужими крепкими пальцами, он видел ту же боль в глазах напротив. То, что чувствовал один, сразу ощущал другой. Какое-то беспокойство проглядывало сквозь жестокость в отражении глаз Лукаса. Секундо и мимолетно: организм сразу эту взволнованность топил, водворяя ярость. Он не ненавидит его, и Чону не может ненавидеть в ответ. Из глаз продолжают течь горячие слезы, которые бесконтрольно крупными каплями обрамляют кадык. Глаза горят. Горит грудная клетка, которая пытается восстановить здоровое сердцебиение. Насилие — самая низшая выходка, на которую способен человек. Только нездоровые личности могут считать допустимым применение силы для доказательства своей правоты или принуждения к чему-либо. Твои права заканчиваются там, где начинаются права другого человека, и пользоваться физическими преимуществами в таких ситуациях — омерзительно. Лукас сухо выругивается про себя, застегивая сумку и подхватывая пачку сигарет из лежащей на полке джинсовки. — Сюйси. Комната уплывает в глазах. Большой президентский номер с панорамными окнами, прикрытыми плотными шторами, словно уменьшается в размерах, превращаясь в маленькую каморку. Юкхэю неудобно в себе, в своём теле. Конечности холодеют. Парень смотрит в пол, услышав чужой сдавленный голос. Это имя он ненавидит до кусающей щеки злости и накапливающегося жжения желваков. Шатен напрягается всем телом, медленно оборачиваясь. Каждое движение даётся с трудом, и китаец помутневшим взглядом находит лицо старшего. — Скажи, что ненавидишь меня. Лукас молчит. Впервые хочется затянуться сигаретами настолько сильно, чтобы те прожгли легкие. Хочется оказаться посреди поля пшеницы и бежать в никуда, спотыкаясь об грядки и проминая следы на кем-то выращенном урожае, просто не останавливаться, пока мешком не свалишься от изнеможения. Хочется закричать что есть сил, так пронзительно, чтобы голос охрип и собственный крик звоном отразился от окружающей пустоты. А ещё Лукасу дико хочется сказать старшему то, что тот желает услышать. Но он не может.Гори, не стесняйся, не думай, что больше нет времени Ведь как оказалось, _ _____ ____ _____