***
Несколько дней спустя Джек собрал всех и объявил дату первого официального заседания опергруппы по Скульптору¹ так торжественно, словно результаты выборов. И пусть все и так знали, что собрание не за горами и что, в отличие от выборов, результат может их не обрадовать, всё равно не удержались от досадливых стонов, раздавшихся в комнате. ― Вопросы есть? ― спросил Джек, оглядывая каждого, чтобы взором заставить замолчать. ― Да, ― сказал Прайс. ― Раз уж ты спросил, у меня есть. ― И что же ты хочешь спросить? ― Название. Джек прищурился. ― Что не так с ним? ― Почему мы так себя называем? ― вопрошал Прайс с отвращением. ― Опергруппа звучит так, будто мы армейские командос. А акроним: TST¹? Будто кожный тест на туберкулин². ― А если сказать быстро, то получится «вспыльчивый»³, ― добавил Зеллер, ни к кому конкретно не обращаясь. ― Ну тогда придумайте что-то получше, ― рявкнул Джек. Только вот никто не спешил или не мог придумать ничего подходящего, и в конечном счёте TST прижилось. ― Тиэсти, тиэсти, ― напевал Прайс в день собрания, глядя в микроскоп. ― Так можно было бы назвать фирму бюджетных итальянских спортивных автомобилей, тех невероятно мерзких, которые покупают мужчины среднего возраста, когда у них кризис. ― Зеллер сдержанно кашлянул. ― Не то чтоб я знал о таких вещах, конечно, ― добавил Прайс с достоинством. ― Так в котором часу мы должны начать? ― В четыре, ― ответил Сименс, прибывший раньше всех и бесцельно слонявшийся по лаборатории, всем при этом мешая. ― Я совершенно уверен, что агент Кроуфорд сказал четыре. ― Это ещё нескоро, ― многозначительно заметил Прайс. ― Почему бы не подождать в кафетерии? Кофе там довольно сносный и там гораздо удобнее, чем здесь. ― Спасибо, меня всё устраивает, ― ответил Сименс, не обращая на намёки никакого внимания, и напряжённо вгляделся в диаграммы, прикреплённые к стене у стола Прайса: каждая маркирована количеством разных юридических нарушений, произошедших в Балтиморе за последний месяц. ― Зачем вы это сюда повесили? ― Это идея миссис Прурнелл. Нужно для… для чего, напомни, Зеллер? ― Для холизма⁴, ― ответил Зеллер, с удовольствием выговаривая слово. ― Чтобы мы не забывали, что являемся частью более крупного механизма организационных усилий и исключительного права по сохранению правопорядка. ― Да, типа того. То, что он сказал, ― невнятно сказал Прайс. Сименс одобрительно кивнул, затем пристально всмотрелся в ближайшую диаграмму. ― Тысяча тридцать восемь нарушений правил дорожного движения за последний месяц, ― добавил он тоном, отдалённо похожим на удивлённый. ― Кто бы мог подумать? Прайс скривил лицо, глядя на Зеллера, потом вернулся к микроскопу, как раз когда Сименс тихо изумлённо замычал от количества взломов с проникновением («312 ю-ху», ― было подписано внизу рукой неизвестного). Вдруг дверь с неприятным скребущим звуком распахнулась и вприпрыжку вошёл Скиннер. Несколько секунд он топтался на пороге, явно не понимая, куда податься, потом заметил Сименса и направился к нему, с ходу заговорив вполголоса, не потрудившись ни с кем из присутствующих поздороваться. ― Если кто-нибудь из вас, джентльмены, желает кофе, ― отчаянно заговорил Прайс, ― то могу от всего сердца посоветовать кафетерий. ― Мне и так хорошо, ― ответил Скиннер. Прайс закатил глаза ― ещё эксцентричнее, чем до этого. ― Чего нельзя сказать о Кейд Прурнелл, которая вскоре узнает, что какой-то мудак сделал с её «мерсом», ― добавил Скиннер с мрачным удовольствием. ― Я только что увидел, когда приехал ― огромная царапина по всему борту. ― Ох, божечки, ― неискренне сказал Прайс. ― Ужас какой. ― Безрассудство, ― подтвердил Скиннер, похоже, не замечая сарказма. ― Хотя надо бы её похвалить за подобные диаграммы для более позитивной ноты: очень проактивно. ― Да, именно таким словом их и можно описать, ― ответил Прайс, продолжая вглядываться в микроскоп. ― Вы случайно не в курсе, будет ли она сегодня на нашем тиэсти-собрании? ― Почти уверен, что нет, ― ответил Скиннер, присоединившийся к Сименсу, разглядывающему диаграмму с количеством финансовых махинаций («32 ― кому не пофиг?» ― было подписано почерком всё того же неизвестного). ― Честно говоря, жаль. Мне бы хотелось иметь возможность работать более тесно. Я ею очень восхищаюсь. ― Очень мило с вашей стороны, ― ответил Прайс себе под нос. ― Зеллер, подготовь те образцы, ладно? Хочу показать Уиллу до собрания. Зеллер проворчал что-то в знак согласия и принялся собирать запрошенное, когда через пару минут в комнату вошёл Уилл, сжимающий в одной руке бумажный стаканчик кофе, а в другой ― портфель; обычно бледные щёки порозовели от холода. Он кивнул всем в знак приветствия, потом направился к диаграммам, порылся в портфеле в поисках маркера, затем перечеркнул цифру «1038» в нарушениях правил дорожного движения и нацарапал сверху «1039». Прайс фыркнул от смеха. ― Ты опять запятнал доброе имя ФБР? ― Это целиком его вина, ― сказал Уилл преувеличенно добрым тоном. ― Занял сразу два места на парковке ― ни проехать ни пройти. Милосердно предположу, что собака-поводырь или его эго парковалось за него. Прайс вновь фыркнул от смеха, на этот раз ещё громче, Зеллер добавил: ― Это случайно был не «мерс»? ― Да. Как ты узнал? ― Это машина миссис Парнелл, ― радостно объявил Прайс. ― О Господи, ― ахнул Уилл. Сименс прерывисто хихикнул, как-то слишком высоко. ― Вы совершенно дикий, мистер Грэм, ― сказал он восхищённо. Уилл бросил на него взгляд, но ничего не ответил, незаметно отходя от стола, чтобы быть вне досягаемости от прикосновения. ― Ну, я лично не нахожу ничего забавного в ситуации, ― язвительно сказал Скиннер. ― Это преступное причинение ущерба. Надеюсь, вы собираетесь предложить ей компенсацию? ― Конечно, ― скучающе ответил Уилл. ― Денег будет недостаточно, ― сказал Прайс. ― Спорим, она заставит его в наказание самому чинить машину. На публике причём. Наверное, наймёт кучу стажёров, которые будут стоять вокруг машины и кричать «Позор!»⁵. ― Скорее всего так и будет, ― согласился Уилл, принявшись листать ближайшую стопку отчётов. ― Вы видели Джека сегодня? ― Нет, он ещё не заходил. Думаю, готовит помещение для собрания. ― Агент Кроуфорд ― альфа, так ведь? ― сказал Скиннер ни с того ни с сего. ― Я удивлён, что вокруг него так много омег. Это совсем нетипично, в конце концов. ― Он замолчал, потом пристально уставился на свои ногти, изучая их, а затем бросил явно злорадный взгляд на Уилла из-под ресниц. У Грэма закралось неприятное подозрение, что ему только что тонко намекнули, что повышение он получил через постель (и раз уж на то пошло, подобные оскорбления были в новинку для Уилла ― с его поведением он, скорее, через постель получил бы понижение). Потом он неосознанно сжал феромонный спрей в кармане и напомнил себе, что Скиннер просто вёл себя как придурок и что не мог знать наверняка. Возможно, всё дело в том, что Уилл недостаточно крупный для беты. Однако без сомнения Скиннер так оскорблял людей, притворяясь, что принимает их за омег. ― Этот филиал вообще необычен сам по себе, ― добавил Скиннер, решительно настроенный поработать над этим. ― А ты много необычных повидал, да? ― вежливо спросил Сименс. ― Да, достаточно. Но должен отметить, что здесь я не слишком впечатлён стандартами гостеприимства ― отели просто шокируют. Настолько, что я вообще-то планирую написать жалобу управляющему. Никогда не догадаетесь, что я нашёл в бассейне утром. ― Ктулху? ― спросил Прайс, не отрываясь от микроскопа. ― Легионеллез? ― добавил Уилл. ― О, чёрт, слушай… Крышка слетела с образца. ― Там была Атлантида? ― поинтересовался Зеллер. ― Или Аквамен? ― Конфетти, ― сухо ответил Скиннер. ― Везде. Оно забилось в фильтр, и грёбаный бассейн буквально захлебнулся им. ― А я был уверен, что всё же Ктулху, ― задумчиво выговорил Прайс, потом повернулся к Уиллу. ― Тогда перестань её дёргать. У тебя что вообще, руки или лапы? ― А, нет, уже всё нормально, я разобрался. Это то же самое, что и в прошлый раз? ― Точно то же самое. ― Разве это не подтверждает вашу теорию, мистер Грэм? ― спросил Сименс, заметив, что Уилл нахмурился. Уилл жаждал огрызнуться, что никаких теорий у него не было (которые обычно бывали неопределёнными, спекулятивными, необоснованными), в отличие от фактов (научных и надёжных). А потом заметил выражение лица Сименса, схожее со столь же жалобными мордами его собак, которые жаждут похвалы, ― поэтому просто пожал плечами ― своего рода дипломатический компромисс ― и сказал, что существует ещё много не до конца прояснённых аспектов дела. Сименс энергично закивал ещё до того, как Уилл закончил предложение (метафорическое виляние хвостом), а Грэм вздохнул, вопрошая себя, почему обязан стоять тут и мило беседовать с Сименсом, когда всё, чего он в действительности желал ― чтоб тот отъебался… Проблема, по сути, заключалась в том, что Уилл то ещё говно, просто заключённое в тело приятного симпатичного человека. Может быть, к этому ещё можно добавить несколько психологических бзиков. Возможно, «социальный мазохист» или «ублюдок в теле не-ублюдка»… ― А чем конкретно вы занимаетесь, мистер Грэм? ― требовательно вопросил Скиннер, оборвав столь любопытную часть самодиагностики Уилла. ― Если можно поинтересоваться? То есть у вас есть такая репутация, но я всё ещё не понимаю, откуда она взялась. Вы ведь не медик, так? ― Нет, ― ответил Уилл, с некоторым усилием пытаясь подавить раздражение. ― Вы прекрасно сами знаете ответ. Я интерпретирую данные судебной экспертизы. ― Но опираясь на какие знания? ― упорно продолжил Скиннер. ― Вы ведь не учились на патологоанатома. Я самородок, хотел ответить Уилл, хотя, конечно, промолчал. ― Я применяю поведенческий подход. ― Но вы не доктор? Или психолог? ― Не-е-е-ет, ― ответил Уилл, который принялся говорить очень медленно и чётко, будто диктовал текст под запись какой-то полоумной секретарше. ― Значит, по сути вы в людях как таковых не имели практики разбираться? ― Нет, ― повторил Уилл. ― По сути ― нет. Скорее, в местах преступлений. ― И всё же вы употребили термин «поведенческий»? Уилл вновь пожал плечами, внезапно устав от этой игры. Он понимал, что постороннему человеку, вероятно, это казалось странным ― бихевиорист, не имеющий практики изучения поведения непосредственно на людях, ― но трудно было бы объяснить Скиннеру лишь на словах, как Уилл приступает к работе ещё до того, как преступник будет задержан, а не после, опираясь только на фрагменты и следы на местах преступлений, составляет описательный анализ о методе и цели преступника. Об их замысле. Мимолётно он представил реакцию Скиннера, если просто вывалит ему всё это сейчас: «Я созерцаю греховность с точки зрения грешника». Нужен был человек гораздо более утончённый и умудрённый, чтобы на самом деле понять это. Кто-то вроде Ганнибала. Потом Уилл вдруг осознал, что Скиннер по-прежнему не отводил взгляда, ожидая ответа, поэтому снова пожал плечами. ― Вы, конечно, знакомы с понятием профилирования? ― Да, ― ответил Скиннер с явным презрением. ― Но с тем, кто не обладает очевидными профессиональными навыками, сталкиваюсь впервые. ― Уилл очень профессионален, ― резко вставил Прайс. Скиннер разразился лающим смехом, потом поднял руки, словно признавая поражение. ― Тем лучше для вас, мистер Грэм… Молодец, парень. Очень профессионален ― тебе же на пользу. На это Уилл вообще не потрудился ответить ― лишь прислонился к краю стола, скрестив руки на груди и холодно глядя на Скиннера поверх очков. Повисла напряжённая тишина, которая, казалось, тянулась и тянулась как жвачка, пока Сименс не откашлялся, нервно дёрнув головой в сторону двери. ― Ну, может быть, нам лучше оставить их в покое, ― сказал он Скиннеру. ― Значит, вы считаете, что кофе в кафетерии хорош, доктор Прайс? ― Очень, ― ответил тот, всё ещё сердито щурясь. ― Кафетерий прямо по коридору. ― Ну тогда ладно, ― слабо ответил Сименс. ― Вам что-то принести, ребята? Прайс и Зеллер молча покачали головами. Сименс зашаркал в сторону выхода с искренним проявлением мучительной неловкости, а Уилл, благодарный за столь неожиданное проявление тактичности с его стороны, из жалости легко ему улыбнулся. Круглое лицо Сименса расплылось в ответной улыбке, когда Уилл добавил: «Нет, спасибо. У меня есть». ― И не только это, правда? ― задумчиво произнёс Скиннер. Сняв пиджак со спинки стула, он перекинул его через плечо и вышел вслед за Сименсом в коридор. ― Увидимся на тиэсти-собрании, ― добавил он с омерзительной улыбкой. ― А пока развлекайтесь. Когда они ушли, Прайс шумно медленно выдохнул, настолько долго, что почти зашипел. ― В чём, чёрт возьми, ― презрительно начал он, ― проблема этого парня? Прайс с Зеллером на пару уставились на Уилла, так что он пожал плечами, будто ему вообще всё равно. Однако сердце сжалось, потому что интуитивно он понимал, что Скиннер не просто так невзлюбил его, даже, похоже, возненавидел; и пусть такая тривиальная вещь, как профессиональная зависть, стала катализатором, но Грэм точно знал, что тут нечто более глубинное и необузданное. Уилл полагал, что уже должен привыкнуть к ненависти к себе. Однако, несмотря на количество подобных случаев и усилия не обращать на них внимания, их никогда не было достаточно, чтобы полностью подавить слабую постоянно надеющуюся частичку, которая хотела быть любимой и признанной и верила, что однажды это случится. Он что же, слишком многого просил? Уилл мельком вспомнил хронический амбивалентный нигилизм, который испытывал после первых сеансов с Ганнибалом: жалкая боязнь, что тот неизбежно почувствует настороженное недоверие Уилла, которое, казалось, улавливали все и после этого не хотели иметь с ним ничего общего, а с другой стороны ― слабая надежда, что, может быть ― только может быть, только разок, ― этого не случится. Прайс и Зеллер всё ещё смотрели на него ― теперь будто с сочувствием, так что Уилл с усилием вновь пожал плечами и принялся собирать документы, будто никого беззаботнее в этом мире не существовало. ― Не знаю, ― сказал он. ― Наверное, нет никаких проблем. Хотя даже сейчас, когда он это говорил, у него не было ни малейшего сомнения в том, что проблемы появятся и ему суждено будет узнать их причину, хотел он этого или нет.***
Тиэсти-собрание началось плохо и закончилось ещё хуже, когда Джек настоял на том, чтобы запустить бесконечную презентацию PowerPoint (в которой, как Уилл полагал, никакого смысла не было), а потом заставил всех курсировать по комнате и знакомиться. ― Как будто, ― вполголоса сказал Прайс Уиллу, ― у нас тут домашняя вечеринка. ― По крайней мере, он не заставил нас делать то дебильное корпоративное упражнение «гризли на ледоколе», ― ответил Уилл так же тихо. ― Или «гризли в начальной школе», ― согласился Прайс. ― Когда кидаешь друг другу пуф-мяч и выкрикиваешь своё имя, когда ловишь. ― Ой, даже не знаю. Зато можно было бы засунуть в этот мяч кирпич. ― Твоя правда, ― согласился Прайс, наблюдая, как Скиннер энергично перечислял свои заслуги штатному фотографу ФБР, совершенно не замечая, как её глаза то и дело закатывались. ― Или мину. Или самодельную бомбу ― я знаю, как делать такие, я говорил? Или… А, привет, агент Мэйхью, да? Приятно познакомиться, мэм. Как вам Балтимор? Уилл неопределённо улыбнулся агенту Мэйхью, потом немного отошёл, переминаясь с ноги на ногу, и осмотрел комнату, позволив взгляду скользнуть туда, где Ганнибал общался с новым полевым агентом. Её рот открывался и закрывался с пугающей быстротой, а Ганнибал, казалось, всё время молчал, просто кивая через равные промежутки времени, иногда загадочно улыбаясь. Интересно, подумал Уилл, ему скучно? Наверное, да, пусть он безупречно это скрывал: внимательно слушал с выражением вежливого интереса на лице, достаточно убедительного. На самом деле такое выражение было столь глубоко знакомо Уиллу, что он вдруг с мрачным предчувствием осознал: Ганнибал, возможно, так же скучал во время их сеансов. Я вгоняю тебя в скуку? подумал он угрюмо. Ты бы мне сказал, если б так оно и было? Теперь женщина тоже улыбалась, очевидно, поддавшись магнетическому притяжению обаяния Ганнибала, а Уилл вздохнул и отвёл взор, опасаясь, что кто-то заметит его разглядывания. ― …и поэтому участвую с большим энтузиазмом, ― заключила агент Мэйхью. ― Ясно, ― сказал Уилл, не услышавший ни слова. ― Да, это здорово. ― И, конечно, это большая для меня честь ― работать с вами, мистер Грэм. Полагаю, вы это постоянно слышите? Уилл, который конечно же не слышал этого постоянно, вновь неопределённо улыбнулся, изо всех сил попытался подавить волну настороженного скептицизма и подозрения, что над ним глумились, и хотел бы ответить благодарно и скромно, но ничего, кроме «Спасибо», на ум не пришло. Они так и стояли, казалось, вечность, агент Мэйхью улыбалась ему, как ведущая шоу. К счастью, неожиданное спасение пришло в лице Джека. А точнее, он просто громко прокашлялся, призывая всех рассаживаться и продолжить собрание; агент Мэйхью вынужденно отошла вместе со своим восхищением к рядам стульев. Уилл последовал за ней, лениво размышляя, сможет ли сесть так, чтобы оказаться поближе к Ганнибалу, при этом не вызывая подозрений, а потом почувствовал к себе некоторое презрение за то, что даже задумался о подобном (будто он школьник, сохнущий по капитану футбольной команды… ради всего святого), поэтому плюхнулся на ближайший стул, даже не глядя, с кем рядом. Поэтому слегка опешил, когда Ганнибал сам подошёл к нему ― не то чтоб «подошёл» было подходящим словом, ведь он был так ловок и свободен в движении, что, казалось, скользил, ― и сел рядом без каких-либо заминок. Уилл быстро ему улыбнулся, затем попытался и не смог придумать, что сказать, а потом момент был упущен ― и Джек вновь приказал всем сосредоточиться и запустил видеоролики какого-то аналитика из Вашингтона, который, похоже, решил объяснить (в мучительно длинных подробностях), почему Скульптор находится на саморазрушительной траектории и скорее всего на грани того, чтобы сдаться. Его борода была такая большая, что почти заполняла экран. Уилл раздражённо вздыхал и боролся с искушением нацарапать ручкой «херня собачья» на обратной стороне рекламного проспекта с PowerPoint. ― Необыкновенная борода, ― прошептал Прайс Зеллеру. ― Выглядит так, будто вот-вот обретёт самосознание. На экране аналитик пытался ― но безуспешно ― вывести серию графиков на ноутбуке. ― Попроси бороду помочь, ― посоветовал Зеллер, а потом добавил громче: ― Могу я поинтересоваться, зачем мы это смотрим? ― Профессор Барнс ― коллега Кейд Прурнелл, ― ответил Джек, потом тяжело вздохнул, обводя взглядом помещение, явно приглашая каждого сделать выводы. ― Она очень недвусмысленно намекнула, что его вклад будет учтён. Она очень высоко его оценивает и его, э… опыт. На экране бородатый мужик оставил графики и принялся серьёзно описывать, почему Скульптор соответствует недавно опубликованной им теории о «Кричащих о помощи убийцах». ― …недавно принятой «Европейским обзором судебной психологии», ― сказал профессор Барнс, за этим заявлением последовала пара секунд молчания, по-видимому, специально для восхищённых вздохов. ― …кардинальная особенность которого, ― продолжил он, ― состоит в том, что такие люди подсознательно хотят быть пойманными. В дальнем конце комнаты Ганнибал и Уилл одновременно закатили глаза и чрезвычайно громко принялись обсуждать, почему это не соответствует истине. ― Эй вы двое, ведите себя прилично, ― прошипел Скиннер. ― Вам следовало бы отнестись к этому повнимательнее. И перестаньте шуметь. Ганнибал, который неотрывно смотрел на Уилла, резко перевёл пристальный взгляд на Скиннера, который, очевидно, занервничал, смущённо откашлявшись. ― Да, ну, просто дайте ему шанс, ― наконец сказал он, махнув в сторону экрана. ― Я знаком с этим парнем, он хорош. ― Ганнибал выгнул бровь. ― Ну да… ― повторил Скиннер и вновь откашлялся. ― Тем не менее, прошу прощения за свой тон. ― Ганнибал милостиво кивнул. ― Кстати говоря, доктор Лектер, отличный пиджак. Давно хотел сказать. ― Благодарю, ― ответил Ганнибал очень серьёзно, прежде чем поймать взгляд Уилла с тенью улыбки, который, в свою очередь, понял, что его охватило абсурдное заговорщическое желание хихикать, будто он один из своих студентов. ― Я и сам люблю смешанную шерсть, ― пробормотал Скиннер. ― Трудно найти подходящий. Ганнибал принялся выгибать другую бровь, потом спросил: ― Неужели? ― совершенно невозмутимым тоном. ― Ну да… ― сказал Скиннер (повторяясь). На экране профессор Барнс закончил монолог с драматическим наслаждением человека, декламирующего «Гамлета». ― Разумеется, я в любой момент намерен ответить на все возникшие вопросы своих коллег по Бюро, ― торжественно произнёс он. ― Я всегда на связи, ребята. Обращайтесь за любой помощью или советом, который вам может понадобиться. ― Спасибо, ― громко ответил Прайс. ― Вам обоим. Борода тоже на общественных началах? Джек вновь раздражённо вздохнул и поставил ролик на паузу, Барнс замер на середине предложения, выпучив глаза. ― Ну вот, теперь мы всё прояснили, ― твёрдо сказал Джек. ― Если говорить серьёзно, я нахожу его участие несколько тревожным, ― вставил Прайс. ― Мисс Парнелл, должно быть, думает, что мы настолько отчаялись, что согласимся привести его сюда. Уилл с раздражением поёрзал на стуле и поддакнул: ― Точно. ― Хотя полагал, что Парнелл вмешивалась не столько из-за озабоченности их малым прогрессом в деле, сколько из-за демонстрации унижения и наказания. ― В полном отчаянии, ― добавил Прайс. ― А разве нет? ― рявкнул Джек с явным разочарованием. ― Ни подозреваемых, ни новых зацепок, ни свидетелей. ― Он замолчал и бросил в сторону Уилла напряжённый взгляд. ― И никакого профиля. Теперь все как по команде повернулись к нему. Уилл заподозрил, что должен испытать стыд и вину, но совершенно отказывался это почувствовать, вместо этого откинувшись на спинку стула и решительно сложив руки на груди. ― Я не могу отдать тебе профиль, за который не понесу полной ответственности, только чтобы ты успокоил Кейд Прурнелл или кого-то ещё, ― в тон Джеку ответил он. ― За что конкретно? ― Если хочешь конкретики: меня смущает то, как он располагает тела. Я уже говорил, Джек. В этом есть какая-то постановочность, очень подозрительно. Это усложняет мотив, и слишком велик риск обнародовать спекулятивную информацию до того, как мы подготовимся. На данном этапе нам следует лишь придерживаться фактов. ― У нас их почти нет. ― Поэтому не следует заранее хоронить их под кучей теорий, которые могут оказаться неверными частично или абсолютно. На данном этапе в профиле жертв нет даже никаких общих звеньев. ― Они все омеги, ― упрямо ответил Джек. ― Так вот эту информацию мы и обнародуем. Но когда люди начнут нас спрашивать, как, почему и зачем, мы скажем, что на данный момент не готовы дать комментарии. ― Что ты имеешь в виду? ― перебил Скиннер. ― Конечно мы уже знаем как. ― Мы знаем, что он закалывает их и калечит тела. Тоже мне новости ― это и так общеизвестный факт. Но мы не знаем, какое оружие он использует, как он их выбирает, как похищает или как долго держит в плену, прежде чем убить, и как доставляет на свалки после этого. Эти места преступления ― практически самые чистые из всех, что мне довелось повидать, он ничего за собой не оставляет. Так что нет, агент Скиннер, я бы не сказал, что мы знаем как. Джек, понимающий, что Уилл прав, но слишком нетерпеливый по натуре, чтобы признать это, раздражённо побарабанил пальцами по столу. ― Может, и так, но мы должны действовать более активно. Попытки контролировать СМИ всё провальнее. TattleCrime только недавно опубликовал статью, а это значит, что федеральные СМИ скоро подхватят эстафету. Это может случиться в любой момент. К концу недели каждый обеденный стол в стране будет эту тему мусолить. В ответ по помещению прошёлся ропот смятения, Джек выпрямился, скрестил руки на груди, обвиняюще глядя то на одного, то на другого. ― С сегодняшнего дня все отпуска отменяются, ― мрачно сказал он. ― У нас уже четыре жертвы, а это официально чрезвычайное положение, и я хочу, чтобы каждый из вас ел, спал и дышал этим делом настолько долго, насколько необходимо. И да, понимаю, что звучит не слишком ободряюще, но помните, что вы тут потому, что лучшие. А самые лучшие нам нужны для того, чтобы поймать этого парня хоть в аду. ― Или девушку, ― добавил Скиннер, ни к кому конкретно не обращаясь. ― Лучшие, ― повторил Джек, игнорируя Скиннера. Он напряжённо вглядывался в лица собравшихся в зловещем молчании, как бы приглашая их поразмыслить о его словах; Уилл же, находящий подобные преувеличения раздражающими и бессмысленными, подавил нетерпеливый вздох и мятежно уставился на стол-подлокотник. И всё равно невольно задумался, как Ганнибал отнёсся к тому, что его отнесли к разряду лучших. Но лучший из кого, в конце концов? Лучших нянек? Ганнибал закатал рукава рубашки и положил руки на столик, Уилл не удержался и покосился на его запястья ― длинные и тонкие, с тёплым медово-коричневым оттенком, который, без сомнения, остался от какого-нибудь дорогостоящего отпуска. Хотя, возможно, это их природный тон, что не противоречило его тёмным глазам и волосам. Он делал маникюр? Трудно было представить, что мужские ногти могут быть такими гладкими и аккуратными сами по себе, хотя если речь заходила о Ганнибале, то Уилл бы не удивился. От локтя по краю предплечья тянулась тонкая белая полоска старого шрама, Уилл смотрел на него, представляя, каково прикоснуться к нему. Такой контраст с самим собой заставил его чувствовать смущение по поводу собственных рук с шелушащейся кожей, обкусанными ногтями и заусенцами, хотя осознание, что его заботили столь нелепые и смехотворные вещи, заставило вынуть руки из-под стола и положить их на поверхность в молчаливой демонстрации, что ему всё равно, видел ли Ганнибал или кто-либо ещё, насколько они ужасны. В передней части помещения Джек вновь принялся читать лекцию, Уилл подавил второй, более громкий, вздох и принялся смотреть в окно. Начался дождь, капли стекали по стеклу с монотонным гудящим звуком, напоминающим звучный ритм далёких барабанов. Если задуматься, звук довольно жуткий. Он напомнил Уиллу документальный фильм, который он смотрел много лет назад и забыл, ― о легендарных зулусских воинах и о том, как они бьют в барабаны, чтобы дезориентировать и запугать врага. Барабаны были сделаны из шкур животных, натянутых на кости, зулусы безжалостно били в них. Британские колонисты были в ужасе от того, как звуки пульсировали, проникая в голову и задерживаясь там. Почему никто другой в помещении этого не замечал? Боевой клич дождя, бившегося в окно… Почему он больше никого не волновал? Теперь у Уилла правда разболелась голова, и эта боль была неразделима с той резкой, пронзительной ― в животе. Он молча убрал руки со стола, хватаясь за стул и цепляясь крепко, до побелевших костяшек. ― Возможно, нам удастся преуменьшить поток информации в прессе, ― сказал Джек, презрительно указывая на неподвижно застывшую фигуру профессора Барнса. ― Но ни на секунду не позволяйте этому знанию ослепить вас, преуменьшив серьёзность ситуации. Больше никаких споров, и вам стоит усвоить: у нас новый серийный убийца, и он не остановится, пока мы его не поймаем.***
В какой-то момент Уилл с долей отчаяния начал опасаться, что собрание никогда не закончится, они будут вынуждены сидеть и делать одни и те же мрачные выводы целую вечность, как персонажи греческой мифологии, заставляющие валуны подниматься на бесконечные холмы. Джек выглядел подавленным и раздражённым, скакал с поощрения на ругань, и становилось всё более очевидно, что он наверняка испытывал давление со стороны начальства по поводу предоставления каких-нибудь результатов. Но даже если так, с презрением подумал Уилл, серийные убийцы не капиталистический товар и нельзя ожидать, что они будут соответствовать тем же законам спроса и предложения, как любое коммерческое предприятие. Легко рассуждать, сидя за столами, наслаждаясь изысканным кофе, в дизайнерских ботинках… Уилл готов поспорить, что Кейд Прурнелл никогда за всю жизнь не убиралась на месте преступления. Потом накатила очередная волна боли, и Уилл стиснул зубы, а когда встреча в конце концов завершилась (наконец-то, блядь), то схватил пальто и шарф и почти выбежал на парковку, прежде чем кто-либо заметил, насколько он бледный и потный, и начал выспрашивать, что с ним не так. Подавители течки словно прожигали дыру в кармане, и дребезжащий звук, который они издавали, катаясь в маленькой пластиковой баночке, казался очень громким и зловещим, как и стук дождя в окно. На самом деле даже несмотря на то, что таблетки полностью легальны, Уилл ощущал себя хуже наркоманов, прячущих метамфетамин. И он всё ещё понятия не имел, что будет делать, когда они закончатся. Ни один доктор не станет рисковать лицензией, выписывая ему больше, ― да и ни один здравомыслящий человек не стал бы рисковать здоровьем, желая получить ещё больше этих пилюль, ― но Уилл чувствовал, что обстоятельства просто не благоприятствуют здравомыслию, ему нужно действовать хитрее и отчаяннее. ― Ты что-нибудь придумаешь, ― пробормотал он себе под нос, хотя повторял это уже так часто, что слова потеряли смысл. Ты всегда придумываешь. И этот раз не станет исключением. Было всего шесть часов, но уже темно и сумрачно, Уилл заметил мелькнувшие очертания летучих мышей, спустившихся с карниза здания и начавших метаться в разреженном холодном воздухе, как крошечные пилоты-камикадзе. Руки начали слегка дрожать, координация движений несколько ослабла, поэтому он дольше обычного рылся в портфеле и каждом кармане, чтобы наконец понять, что ключи от машины где-то в другом месте, скорее всего на столе в офисе. Он так отчаянно хотел уехать, и такой расклад казался ему почти космически несправедливым. Несколько секунд он пытался понять, разреветься ли ему или отпинать машину, а может, и то и другое, потому что почему, чёрт возьми, нет? ― Ох, блядь, ― сказал Уилл в качестве компромисса. А потом для пущей убедительности: ― Ебать. Мой. Хуй. ― Проблемы? ― спросил знакомый голос. Уилл резко обернулся, ощущая, как неприятно загорелось лицо от смущения, и утешался лишь тем, что на улице слишком темно, чтоб Ганнибал мог это увидеть. ― Нет, ― с трудом ответил Уилл. ― Нет, просто потерял ключи. Всё хорошо. Они, наверное, на… ― Он махнул в сторону здания. ― Просто пойду и заберу их. ― Ганнибал сочувственно промычал, но ничего не сказал, и Уилл вновь почувствовал себя неловко и, поглощённый необходимостью сохранить лицо за столь чрезмерную реакцию по такому мелочному поводу, добавил: ― Просто это такое неудобство, понимаете? ― Ганнибал покорно кивнул, но Уиллу показалось, что ничего он не понимал, потому что невозможно представить, чтобы Ганнибал когда-либо был настолько рассеянным, чтобы оставить ключи от машины в офисе. Возможно даже, что ключи Ганнибала были обучены по команде возвращаться к нему (например, по свистку, как собака). ― А я себя ещё и не слишком хорошо чувствую, ― добавил Уилл с вызовом даже. ― Хотелось бы мне прямо сейчас поехать домой вместо беготни туда-сюда. Услышав это, Ганнибал шагнул к нему ближе, бросив на лицо Уилла хмурый взгляд. ― Простите, ― быстро сказал он и положил прохладную ладонь ему на лоб. ― Не надо, прошу, ― раздражённо сказал Уилл, на автомате уклоняясь от чужого прикосновения. ― У вас сильный жар, ― ответил Ганнибал строгим докторским тоном. Уилл кивнул, недовольно соглашаясь, а Лектер, кивнув в ответ, шагнул ещё ближе. ― Вы уверены, что сможете самостоятельно вести машину? ― Да, ― сказал Уилл, надеясь, что прозвучало убедительно. ― Да, думаю, смогу. ― Всегда можно вызвать такси, ― ответил Ганнибал, который теперь очень внимательно наблюдал за Уиллом. ― Думаю, это было бы более целесообразно. ― Нет… Нет, я могу сам. Не могу оставить тут машину. ― Я мог бы вас подвезти, если желаете? ― Могли бы? ― спросил Уилл с сомнением. ― Конечно. ― Губы Ганнибала дёрнулись в слабой улыбке, а Уиллу вдруг пришло в голову, что если тот сейчас отойдёт, эта улыбка останется висеть в воздухе, как у Чеширского кота. ― По крайней мере, мог бы, если б нам удалось найти ваши ключи, Уилл. ― Но что вы потом будете делать? ― спросил глупо Грэм. ― Вы застрянете у меня дома. ― Безусловно вызову такси. А свою машину заберу завтра. Уилл замолчал на несколько минут, бездумно возя мыском по асфальту, разрываясь между желанием согласиться и нежеланием быть кому-то обязанным. ― Это правда не проблема, Уилл, ― добавил Ганнибал так же спокойно и уверенно. ― По правде говоря, я бы даже предпочёл такой вариант, ведь в таком состоянии вам небезопасно садиться за руль. ― Ну… Да. Тогда ладно, ― сказал Уилл. На мгновение на губах Ганнибала вновь появилась улыбка, Грэм же прикусил губу, мысленно пытаясь припомнить, нет ли ничего смущающего в его доме, что попалось бы на глаза Ганнибалу, пока он будет ждать такси, и за что Уиллу пришлось бы краснеть. ― Спасибо. Спасибо вам. Очень любезное предложение с вашей стороны. ― Вовсе нет, ― ответил Ганнибал, который теперь, казалось, больше улыбался своим мыслям. ― Хотите, чтобы я сам сходил за ключами? ― Нет, ― торопливо ответил Уилл. ― Всё нормально, я сам принесу. ― Потом он постарался тоже улыбнуться (пытаясь выглядеть при этом непринуждённым и беспечным) и ретировался в здание с парадоксальным сочетанием энтузиазма при мысли, что Ганнибал побывает на его территории, и мучительной тревоги ― по той же причине. Он обнаружил ключи рядом с компьютером. ― Вот вы где, ублюдки, ― сказал им Уилл, схватив и трусцой возвращаясь по коридору в лифт, раздражённо тыча в кнопки в беспокойстве, что заставляет Ганнибала ждать дольше необходимого. О Господи, теперь было ясно, что тревога победила энтузиазм, потому что, как бы привлекательно ни выглядело присутствие Ганнибала в его доме теоретически, реальность могла оказаться тревожной и непредсказуемой. Не в последнюю очередь потому, что в фантазиях Уилл вёл себя уверенно и прогнозируемо, в то время как в реальности никакого сценария не было и собственные реакции предугадать тяжело. Поэтому фантазии безопасны, пока не появлялся шанс на их исполнение и уровень риска не возрастал из-за невозможности всё контролировать. В конце концов что, если столь тесное знакомство приведёт к решению Ганнибала, что Уилл ему не нравится? Обернувшись, Уилл критически осмотрел своё отражение в блестящей панели лифта. Лицо было чрезвычайно бледным, глаза странно, нездорово блестели, но было и что-то ещё. А потом: что, если он поймёт? ― шепнула какая-то виноватая часть его сознания. Что, если поймёт, что ты хочешь кого-то убить? Разглядит в тебе это желание? Отражение пялилось в ответ с затравленным выражением лица и мерцающими глазами, Уилл моргнул пару раз и отвернулся, глубоко вздохнув несколько раз и проводя рукой по волосам. Потом на пару панических секунд ему показалось, что он на самом деле слышал голос, задающий эти вопросы, и испытал сюрреалистическое желание заорать, но вдруг осознал, что это лишь скрип шестерёнок, остановивших лифт. Выйдя, он вновь нажал на кнопку, чтобы отправить его на верхний этаж, воображая, что его жутковатое отражение так и осталось запертым внутри, потом прислонился к стене и вновь глубоко вздохнул. ― Всё хорошо, ― пробормотал Уилл себе под нос. ― Всё будет хорошо. У тебя всё хорошо. ― Потом, заставив себя отлипнуть от стены и выпрямившись, он прошёл через холл, нарочито спокойно сунув руки в карманы и небрежно попрощавшись с уборщиком. Толкнув дверь, он направился к парковке, ветер освежающе обдул лицо, холодя разгорячённую кожу, и Уилл уже было успокоился, но потом заметил Ганнибала, который терпеливо дожидался у машины Уилла, на этот раз в компании Сименса и Скиннера. Они прислонились к багажнику, неприятно громкими голосами разглагольствуя о деле Скульптора, а Уилл заранее проклял неизбежную задержку из-за их беседы. Потом он быстро прикинул, не отступить ли обратно в здание, но услышал, что Сименс его позвал, и неохотно подошёл. ― Эй, Уилл, ты в порядке? ― спросил Сименс в качестве приветствия. ― Ты что-то очень бледный. Грэм, пытающийся вспомнить, когда это они успели перейти на ты, ответил, что всё в порядке и что во всём виновата небольшая головная боль. ― Да? ― сказал Сименс, не особо, похоже, убеждённый. ― Да, ― твёрдо ответил Уилл. И бодро кивнул в доказательство, потом решительно протянул ключи Ганнибалу, храбро рассудив, что Сименс со Скиннером могут пойти на хуй. ― Ну что, поехали? Скиннер поднял брови, потом добавил голосом, буквально сочащимся презрением: ― Вы везёте его домой? ― Да, ― спокойно ответил Ганнибал. Брови Скиннера поползли ещё выше, а Уилл, ожидающий неизбежных оправданий Ганнибала, что он делает это только по медицинским соображениям, не мог не почувствовать трогательной благодарности, когда их не последовало. Даже если Ганнибал и стеснялся возникновения публичных подозрений, что их с Уиллом связывает что-то помимо работы (наверняка ведь стеснялся?), по крайней мере, показывать он этого не собирался. Скиннер перевёл взгляд с одного на другого, но больше ничего не сказал. Сименс изобразил одну из своих вялых улыбок и сказал: ― Очень любезно с вашей стороны, доктор Лектер, путь-то неблизкий. Неудивительно, подумал Уилл, что с Ганнибалом он на ты не перешёл. ― Да, ― поддакнул Скиннер с лёгким упрёком. ― Вам ведь совсем не по пути. ― Благодарю за заботу, ― ответил Ганнибал, медленно переводя взгляд с одного на другого. ― Но не стоило ― это дружеская услуга. ― Сименс вновь заулыбался, Скиннер же нахмурился, а Ганнибал кивнул в знак прощания и решительно повернулся к ним спиной. А Уилл уже не впервые поразился, как столь отчуждённая властность Ганнибала сходила ему с рук и была бы отталкивающей со стороны другого человека, но Лектеру она придавала лишь больше харизматичности. ― После вас, Уилл, ― сказал Ганнибал после небольшой паузы. Уилл что-то согласно пробормотал, потом поспешно направился к пассажирской стороне и нырнул в машину. Ганнибал уселся на водительское место гораздо медленнее и грациознее, пока Уилл пристёгивал ремень. Он уставился перед собой, поглощённый болью и облегчением от того, что теперь может уехать, а ещё ― тревожным ожиданием, что же произойдёт дальше, поэтому не заметил подозрительную осведомлённость Скиннера и Сименса о том, где конкретно он жил.