ёмкость в пять единиц

*** Белоснежные стены, чистая новая плитка на полу, что отдавала голубоватым цветом, легкие полупрозрачные шторы, что немного прикрывали большое окно, за которым кипела городская жизнь. Стол, на котором стояла ваза с разноцветными полевыми цветами - откуда только им было взяться в конце осени, и несколько бумаг, на которых были записи врачей. Удобная большая кровать, мягкая белая подушка, и такое же белое одеяло, что не давало замерзнуть телу, которое было укутано им. По комнате разносился еле слышный запах мяты, а за закрытой дверью изредка можно было услышать разговоры и топот ног людей, что куда-то спешили. Мужчина, лежащий на кровати, медленно открыл глаза, устремляя взгляд в потолок. Тело очень тянуло и болело, особенно левая нога, будто его только что переехала тысяча катков, и сам он будет вынужден испытывать эту боль до скончания своих дней. Правая рука была перебинтована, что он почувствовал, когда попытался ею подвигать, но это давалось с трудом, так как сил едва хватало на то, чтобы обратно не провалиться в сон. Мысли в голове путались, стремительно перетекали из одной в другую, совершенно не имея между собой связи и видимого смысла. От их наплыва в висках начали появляться спазмы, что, словно удары тока, разносились по всему телу, заставляя его содрогаться. Хорошо ему досталось тогда, когда он попытался остановить разьяренного пациента, но вспоминать это он не хотел - было слишком плохо. Понемногу сероволосый осознавал, что находится в палате одной из городских больниц, ведь за окном слышались едущие потоки машин, суетливые люди и приглушенная музыка, что играла в городе постоянно на каждой улице. Он помнил, из-за кого попал сюда, даже начало немного проясняться то, кто именно его привез из лечебницы. Блуждая по лабиринтам воспоминаний, он пролежал так еще час, после чего дверь открылась, и в комнату вошла медсестра, в руках у которой был поднос с едой. - Доброе утро, Ли Тэмин, как вы себя сегодня чувствуете? Вчера вас привезли в ужасном положении, рада, что вы уже проснулись, - приятный женский голос очень напоминал материнский, но ни его так сильно хотел услышать Тэмин. Медсестра делала все, чтобы он ощущал себя лучше, чтобы поскорее выздоровел, но видела, что все это бестолку, потому что санитар за все время нахождения в больнице на лечении не подал ни одного позитивного признака. Она была любезной и доброй, а еще часто улыбалась, ведь думала, что так она облегчит состояние больного. Отчасти, она делала произвести хорошее впечатление, хоть и мало на что надеялась. Женщина часто поправляла свои непослушные волосы, постоянно спрашивала его о самочувствии, окружала заботой и вниманием, но все зря. Тэмин все время думал о своей работе, о лечебнице «Харвуд», о ежедневных заботах там и о... Марке. Вот кого он по-настоящему был бы рад видеть сейчас рядом с собой, хоть на минутку, лишь бы снова заглянуть в его наивные темные глаза. Сам того не замечая, санитар привык к этому парню, хоть и не был настроен на то, что когда-нибудь он сможет в этом себе признаться. Он переживал за него, ведь сейчас он совсем один, пусть и с этим странным соседом, который мог причинить ему вред. Вдруг что-то случится, пока санитар будет отсутствовать? Он себе этого никогда не простит. Сердце болело, когда он представлял Марка рядом с высоким парнем, с эльфийскими ушами, потому что в груди зародилась частичка ревности - очень маленькая, но невероятно сильная. Тэмин это почувствовал, и это начало пугать его, ведь о какой ревности может идти речь, когда дело касается всего лишь двух его подопечных? В глубине души он знал верный ответ, но врал сам себе, ибо знал, что не смеет позволять своим эмоциям перекрывать здравый разум. За подобное, в лечебнице «Харвуд», могли наказать, или же наградить насмешками, которых хватило бы еще надолго. Спустя два дня в больнице, которые он провел исключительно в лежачем положении, он уже привык к белоснежным стенам и простыням, к вечному уличному шуму, что раздражал его уши по началу, и к медсестре, что носилась вокруг него каждый час. Это черезмерное внимание быстро надоело, хоть Тэмин и был ей глубоко благодарен за это потраченное на него время. Нога уже практически не болела, рука заживлялась, а частые боли в голове сменились более слабыми и редкими. Санитар понемногу шел на поправку, и это было вызвано тем, что он хотел как можно скорее вернуться на свое рабочее место, чтобы снова быть смотрителем Марка и его соседа, имя которого он так и не знал. Он послушно терпел все процедуры, принимал все препараты, которые ему давали, и в итоге, на третий день он попробовал самостоятельно встать с кровати и пройтись. Он сел, опустив босые ноги на прохладную плитку - Тэмин был уверен в себе и знал, что у него все получится. Поднявшись с постели и опираясь на здоровую ногу и стоящий рядом стол, он словил равновесие и по чуть-чуть привык просто стоять. Затем последовал его осторожный первый шаг. В голове сразу же возникла картина, как Марк когда-то, на первый день их знакомства, так же неуклюже и аккуратно пытался пройти хоть пару метров. От этих воспоминаний на лице санитара появилась улыбка - впервые, за три дня. Он потренировался еще немного, после чего лег обратно в кровать, зная, что медсестра сейчас может войти, и она не была бы рада такой своевольности. Кроме того, Тэмин и сам знал, что такими вещами заниматься надо не долго, ведь ни к чему сразу напрягаться так сильно. Это место было приятным и уютным, в нем не было той больничной отталкивающей ауры, которая царила в психиатрической клинике. Здесь своих пациентов действительно уважали, и старались им помочь, а не бросали в холодных палатах на узких койках, на съедение их собственной болезни. Разум здесь отдыхал и не перегружался, а там от криков и воплей самому можно было сойти с ума, как и происходило с некоторыми посетителями. И пусть городская больница была прекрасным местом для работы и лечения, Тэмин с нетерпением ждал того дня, когда вернется в «Харвуд», чтобы снова увидеть Марка, по которому так скучал. Лежать в больнице, по словам его лечащего врача, оставалось около четырех дней, и санитар ждал момента, когда же его выпишут, чтобы сходить на работу хотя бы проведать своих подопечных. Он хотел этого так сильно, что даже просил сократить срок лечения, на что получил резкий отказ. Неудивительно, что у него было такое стремление увидеть пациентов, ведь оба были теми, кто кое-как развеевали его одиночество, в котором Тэмин находиться итак довольно долго. Питание, уход, чистота - все было прекрасным, да и лечение здесь было очень эффективным, не зря же он ровно встал на ноги, после четвертого дня своего больничного режима. Самочувствие улучшалось с каждым разом, когда он просыпался, а врачи только радовались, что смогли так быстро справиться с его ушибленной ногой и рукой, на которой теперь красовался темный шрам, после пореза стеклом. Время тянулось долго, особенно ночь перед утром, когда Тэмин должен был уже отправиться домой, чтобы продолжить восстановление уже самостоятельно. Он не мог уснуть очень долго, а глаза закрыл лишь тогда, когда за окном уже начало светлеть. И вот в палату вошла все та же медсестра, со словами, что пора собираться, и его сегодня выписывают, но Тэмин сладко спал, и не мог слышать этого. Женщина подошла ближе, тихо повторяя только что сказанную фразу, от чего санитар резко проснулся и уставился на нее, не веря, что уже наступил этот долгожданный день. Он мигом вскочил и начал собирать свои вещи, чтобы к вечеру уже точно быть в лечебнице «Харвуд». *** - Сегодня мы лучше провели время, чем вчера. По крайней мере, ты, Чанёль, не разнес снова половину палаты, из-за своего приступа - голос Чимина звучал не осуждающе, а скорее пытался мягко приободрить, но по реакции Чана, он понял, что зря это сказал и поспешил замолчать. Брови черноволосого нахмурились, а в глазах заиграл злой огонек, ведь он воспринял эти слова в обиду себе, и из-за этого мог начаться еще один приступ, что закончился бы более серьезными последствиями, чем просто сломанный стол, перевернутые стулья и развороченная постель. Вчера, когда Марк и Чимин опять завязали дружескую беседу, он начал чувствовать какой-то необъяснимый прилив злости, видя, как тот, кто вызывал в нем бурю приятных ощущений, так беззаботно общался с его соседом. Дойдя до точки кипения, Чанёль просто вскочил, и в порыве гнева начал швырять мебель в разные стороны, с налитой кровью глазами. Он сделал это неосознанно, и вскоре успокоился, не насеся вреда никому, кроме себя, так как сидел он сейчас с повязкой на голове, что прикрывала уже подсохшую рану на лбу. Она теперь лишь слабо болела, после того, как нежные и аккуратные пальцы Чимина перебинтовали ушибленное место. Эти минуты казались Чану лучшими из тех, что он провел в лечебнице, ведь этот молодой парень был в тот момент так близко, что его тихое дыхание ощущалось на коже. - Если бы ваши гребанные лекарства помогали, то такого бы не случалось! - резкий и грубый ответ напугал юношу, и он опустил голову, а сам Чанёль только сейчас понял, что высказался слишком неуместно. Тут же его рука потянулась к плечу Чимина, будто прося прощения, а в глазах появилось чувство вины перед ним. Но не успел он дотронуться, как санитар вскинул голову и заглянул ему в лицо, от чего парень сразу же отдернул руку и застыл, почти остановив свое дыхание, делая его прерывистым и беспокойным. Черные, большие и глубокие глаза Чанёля встретились с серыми и блестящими глазами юноши, и казалось, что вокруг них все остановилось, время перестало существовать, оцепенение накрыло комнату, даже кровь в жилах на секунду перестала течь, от наступившего безмолвия. Марк тихо и пристально наблюдал за этим со своей кровати, боясь помешать их немому разговору. Парень прекрасно видел, как относится Чан к этому молодому санитару, ведь как можно было не заметить этот взгляд, полный доверия, который тот устремлял в его сторону, когда тот выходил из палаты. Нельзя было не заметить и то смущение, в которое окунался он, когда Чимин уделял ему свое внимание, как щеки заливались краской у обоих, когда их глаза встречались - между ними точно происходила какая-то магия, и сейчас происходит то же самое. Молчаливая дискуссия продолжалась недолго. Внезапно ладонь юноши медленно накрыла тонкую руку Чанёля, что лежала недалеко на одеяле, при этом не отрывая глаз от темных огоньков, что играли в радужках черноволосого. Он в панике забегал глазами по комнате, но руку не убрал - слишком сильно ему понравилось это ощущение теплой и прятной руки на своей. Чимин отдавал себе отчет в своих действиях, он хотел показать, что хорошо относится к своему подопечному, что готов простить ему все, что угодно, хоть и ему было безумно сложно сдержать весь тот порыв эмоций, что так и просился отразиться на его милом лице. Во взгляде юного санитара читалась доброта и нежность, что словно согревали Чанёля, окутывая его с ног до головы, делая его самым счастливым человеком на земле. Этот миг хотелось растянуть на всю оставшуюся жизнь, но внезапно он заговорил, прерывая затянувшуюся тишину, сообщая то, что так сильно не хотел слышать Чан: - Мне пора идти. Уже вечер, а мне надо успеть добраться домой, пока автобусы еще ходят... - он замолчал, похоже, немного задумался, поднимаясь с кровати. Вдруг он резко добавил - Сегодня мистер Маиклос просил сводить тебя к нему. Пациенты оба находились в непонятках, ведь никогда еще главный врач не звал к себе никого, кроме самого персонала больницы. Но перечить никто не стал, ведь они обязаны подчинятьсяи исполнять все, что их просили, а не противоречить словам ни Верна, ни санитаров. Поэтому Чанёль молча пожал худыми плечами, поднялся со своего места и поплелся за Чимином, не понимая, зачем старому доктору надо с ним увидеться. Юноша запер дверь, и пошел по коридору совершенно не в ту сторону, которая вела к кабинету мистера Маиклоса, чем еще больше озадачил своего подопечного. Но тот продолжал идти за Чимином, оглядываясь, водя взглядом по незнакомым местам, по незнакомым стенам и картинам, а по бокам мигали лампочки, наводя неприятное ощущение, словно он попал в фильм ужасов. Наконец-то он решился спросить: - Куда мы идем? Разве кабинет главного врача не там? - указал он пальцем в сторону, где находилось крыло здания, отведенное для начальства. - Нам нужно сюда, - тихо ответил Чимин, подходя к маленькой невзрачной дверце и доставая из кармана крохотный ключ, чтобы открыть ее. Внутри было темно, мало что можно было разглядеть, но судя по всему, это была какая-то коморка, в которой хранились ведра, тряпки и прочее, а так же там немного пахло хлоркой, что говорило о том, доступ к этой комнатке имеют в основном уборщики лечебницы. Оба вошли внутрь, и из-за ограниченного забитого пространства, они оказались слишком близко друг к другу, от чего у обоих бешенно колотились сердца, дыхание прерывалось, а на лбу выступал холодный пот, особенно у Чанёля, ведь парень не знал, зачем его привели сюда. Он стоял немного согнувшись, и внимательно смотрел на Чимина, что не менее беспокойно стоял напротив, и пытался сформировать в своей голове хоть что-то, чтобы объясниться перед ним. Ком в горле не давал этому скромному пугливому юноше начать говорить, во рту пересохло от напряжения, а руки сжимались в кулаки, и разжимались столь же медленно, сколько же и тянулось время в этой коморке. Судорожно сглотнув, он попытался выдавить из себя пару предложений: - Чан... - впервые он назвал его так, что отдало чем-то приятным в самой душе черноволосого эльфа, - То, что происходит сейчас... между нами... Я хотел бы тебе кое-что сказать... - Чимин постоянно запинался, чем заставлял пациента нервничать еще больше. Чанёль опасался сейчас лишь одного - того, что санитар понял все, понял, что занял важное место в его сердце, что он стал для него таким нужным и желанным, и теперь отвергнет его. Наверняка он затащил его в эту маленькую комнатку, сказав, что отведет его к главному врачу, чтобы разбить все его надежды, разорвать его сердце, что только-только начало испытывать теплое чувство любви, на мелкие кусочки. Этого черноволосый ждал теперь. Напряжение, как электричество пробегало по телу, словно ударом молота, печальные и нагнетающие мысли били по голове, а внутри все сжималось, как только Чимин снова начинал говорить. Чанёль не верил, что такой прекрасный искренний человек может так жестоко отказать ему, и поэтому где-то глубоко в душе теплились остатки надежды на то, что такого не произойдет, и санитар привел его сюда совсем не ради разборок. - Я вижу, или... Точнее, мне кажется, что... Что ты немного неравнодушен ко мне... Это так? - это звучало безумно неловко, особенно из уст Чимина, но не было похоже на то, что факт того, что он может вызывать симпатию у Чана, злил или расстраивал его. В ответ было лишь молчание. Он не знал, что ему ответить, ведь понятия не имел, чем это может обернуться и для него, и для санитара. Когда ему наскучило ждать, он снова повторил свой вопрос, но уже настойчивее, чтобы уже точно получить ответ: - Это так? - на это Чан опустил глаза, и легонько закивал головой, в знак согласия, и в этот момент, он был похож на ребенка, которого застукали за чем-то, за что заставили извиняться. Этот ответ немой заставил лицо Чимина просиять, а в серых глазах заискрились радостные огоньки, которые даже в этом полумраке было видно, и это не укрылось от черноволосого. Реакция была неожиданной, но он не пытался скрыть, что она его несомненно осчастливила. Получается, что перед Чанёлем первый человек, который ответил на его чувства взаимностью? Не растоптал их, не посчитал их фальшивыми и не попытался сделать вид, что ничего не произошло? Неужели теперь его жизнь перестанет быть такой одинокой и приобретет смысл, в поисках которого он уже разуверился, а темные будни будет украшать своей улыбкой этот юный светловолосый парень? - Я... рад, что ты... так относишься ко мне, - Чимин выдохнул и начал тянуть свои руки к шее Чанёля, чтобы обнять его. Это напугало парня, всегда такого дерзкого и смелого, но он не сопротивлялся, а наоборот, наклонился ниже, чтобы санитару было легче обвить его жилистую шею своими руками, чтобы он смог показать насколько сильно он хочет остаться рядом с ним и никогда не отпускать. А ощутив теплые и мягкие касания на своей коже, Чанёль и сам понял, что ни за что не готов отказаться от того, чтобы проводить все свое свободное время рядом с ним. Они стояли обнявшись, в темной коморке, где пахло хлоркой, и пациент вспомнил, что до недавнего времени, Чимин работал поломойщиком, и доступ к ней у него все еще остался. Тела их были максимально близко, оба чувствовали сердцебиения друг друга, санитар ощущал горячее дыхание Чана около своего уха, а сам боялся лишний раз вдохнуть, чтобы случайно не нарушить эту идиллию. Отпускать и разжимать руки никто не собирался, они были готовы простоять так целую вечность, не боясь, что кто-то их увидит, ведь ставало совершенно безразлично все вокруг, когда сейчас они смотрели в бездонные глаза друг друга, находясь в темноте, где никто их не видит. Впервые Чанёль испытал такие сильные чувства, настолько мощное влечение к кому-либо, и это его теперь нисколько не пугало. Он был рад, что за несколько дней смог понять, что Чимин тот, кто нужен ему, тот, кого он смог полюбить. По-настоящему полюбить. Увидев взаимность с его стороны, парень сиял от счастья, и когда думал о том, как хорошо им будет потом вместе, руки сами собой крепче прижимали к себе тело молодого санитара, на что тот лишь широко улыбался, поддаваясь этим сильным объятиям. - Я хочу сказать... что люблю тебя, Чан... Прости, что так внезапно, но я не могу больше молчать... - это было самой приятной вещью для эльфийских ушей - слышать, что дорогой тебе человек признается в своих чувствах. В груди горел огонь, пылала страсть, а желание впиться в пухлые персиковые губы возрастало с каждой секундой, но он себя сдерживал - слишком много он себе позволит, если сделает это. Нежная кожа, что сверкала естественным блеском при дневном свете и при свете луны, так и просила, чтобы Чанёль всю её покрыл своими поцелуями, не пропуская ни сантиметра. Все нутро кричало о том, что он хочет этого парня себе, что он теперь принадлежит ему, и каждому хотелось крикнуть в лицо, что этот юный невинный парень только его. - Я тоже тебя... люблю. Ты лучшее, что я видел в своей жизни, - набравшись смелости, Чан сказал это. Он признал, что влюблен, что навсегда хочет связать себя со своим избранником, что пожертвует чем угодно, чтобы быть рядом с ним, - Я впервые увидел тебя, и внутри что-то сломалось, словно я потерял и вновь обрел смысл своей жизни... Ты освещал каждый мой день, и ты не представляешь, как я благодарен тебе за это... В уголках глаз у Чимина появились слезы, которые он всеми силами пытался сдержать, но одна капля предательски потекла по его розовой щеке вниз. Он быстро смахнул ее, чтобы его возлюбленный не заметил её - слезу счастья, что наконец чувства были взаимными, и его не оттолкнули от себя. Оба столкнулись с этим впервые, ведь раньше ни один из них не знал, что такое любовь, что это за ощущение, когда рядом находится тот, за которого ты готов умереть, почему люди так наслаждаются и страдают от этой самой любви. Теперь знают. Времени прошло достаточно много, и пора было возвращаться в палату, пока никто ничего не заподозрил, хоть никто и не успел заметить пропажу двух парней. С большой неохотой отпустив своего любимого, санитар открыл дверь и выпустил Чанёля обратно в коридор, после чего повёл его к стальной двери, за которой терпеливо их ждал Марк. Они шли тихо, не роняя ни слова, а лишь слегка улыбались, прокручивая в голове всё, что только что между ними было. Бледные стены уже не казались такими тусклыми, грязная плитка выглядела чище, чем обычно, даже резкий противный запах лечебницы не казался таким уж отвратительным. Мир приобрел краски и утратил свое уродство в глазах Чана, когда он находился рядом с светловолосым юношей. Когда они подошли к двери палаты, они увидели, что она была не заперта, но санитар точно помнил, что закрывал ее на ключ. Медленно открыв ее, Чимин осторожно заглянул внутрь, чтобы проверить, не случилось ли чего плохого, но его глазам открылась совершенно другая картина, и она повергла его в шок. Посреди комнаты стояли двое, они прижимались друг к другу с огромной силой, а их губы слились в таком страстном поцелуе, что одного из них даже подкашивались ноги. Страсть и желание просто искрились из их силуетов, и они совсем не замечали, что за ними наблюдали Чимин и Чанёль, тихо поглядывая из-за двери. Вскоре глаза пациента стали еще больше от удивления, так как он смог узнать в фигурах обоих своих знакомых, и он был всецело уверен, что не ошибся. Он не верил, что между ними могло быть что-то большее, чем просто отношения между больным и врачом, но сейчас он видел это. Он видел, как жадно они впиваются губами друг в друга, и как нежно они касаются руками, переплетая их между собой. Ни с кем Чан не спутает эту особу в брючном костюме и больничном халате, и этого парня в старой пижаме, с темными волосами. Это были Марк и Тэмин.