***
Женя ускорила шаг, переживая, что не успеет перехватить Ника на работе. Хотелось бы еще хотя бы одним глазком заглянуть на корпоратив, но еще сильнее хотелось увидеть Никиту перед тем, как на неделю уехать домой. Они виделись каждый день, а Аля уже подшучивала, что ей пора перевезти к парню часть вещей, так часто она оставалась у него ночевать. Майя ворчала на Женьку, потому что считала, что они торопят события, что все происходит слишком быстро. А ей было все равно, потому что она чувствовала, что Ник какой-то родной. С ним было легко, тепло и уютно, как будто она знала его не месяц, а много лет. И Женя была уверена, что это все по-настоящему. Иначе и быть не могло. Рядом с ним все казалось лучше, а она сама казалась себе особенной. Ее окрылял его восхищенный взгляд, она обожала его запах и то, как он смеется. Она даже немного жалела, что уезжает на праздники, хотя повидать родителей, конечно, тоже очень хотелось. С этими мыслями Женя сама не заметила, как оказалась в просторном холле. Она вызвала лифт и принялась оглядываться. Было немноголюдно: несколько девушек в ярких, переливающихся пайетками платьях и на высоченных каблуках, мужчины, кто в костюмах, кто в джинсах и рубашках. Женя нервно посмотрела на большие часы, висевшие над входом, и стала волноваться, что Никита уже мог уехать. Плакал тогда ее сюрприз. Она снова посмотрела на лифт, который предательски медленно тащился вниз, останавливаясь на каждом этаже, а потом снова на часы. Вдруг она услышала знакомый смех, а потом взгляд ее зацепился за знакомую серую куртку. — Надо было догадаться посадить ее рядом с Алексеем! Он же подливает так, что не заметишь, а Кристина совсем не умеет пить! Дан, я же просил присмотреть за ней, — возмущался высокий блондин в длинном пальто, придерживавший девушку в ярко-малиновом пуховике. Она цеплялась за его руку, с трудом переставляя ноги. — Это все Полина отвлекла меня разговорами о… — Штраус не сразу узнала в оправдывающихся интонациях голос грозы их этажа — финансового директора Чернова. — Так еще и я виновата! — возмутилась высокая брюнетка в коротком полушубке. — Ой, ладно вам, перебрала девчонка, с кем не бывает, — хохотнул Никита, вытаскивая из кармана пачку сигарет. — Напоите ее кофе, сразу станет легче. Лифт приехал, а Женя не сдвинулась с места, потому что никак не могла понять, что ее Никита делает в такой компании. Почему вытаскивает из пачки сигарету и закусывает ее зубами. Почему к нему подходит большой босс, фотка которого была в презентации, которую ей пришлось просматривать при трудоустройстве, чтобы знать в лицо руководство компании, и по-дружески хлопает его по спине. Она постеснялась окликнуть Ника и просто пошла за ними, хотя понимала, что не решится подойти к ним. Компания вышла на улицу. Все, кроме перепившей девушки, закурили и пошли к кофейне. Видимо за кофе. Женя зачем-то следовала за ними, хотя ноги ее почти не слушались, а легкая дорожная сумка вдруг показалась невероятно тяжелой. Хотелось прирасти к тому месту, где она стояла, но Штраус упорно шла за ними, не боясь, что ее заметят: они явно были поглощены своей беседой. — Вот вы все по парам, а Никитка мой… бобыль! — возвестил Алексей Геннадьевич. — Я говорю, девчонку приведи, хватит со своими Хуанами Дон Жуанами по Испаниям гонять, а он… — Папа, прекрати! — весело отмахнулся Никита, выкидывая сигарету. — Сын, посмотри, все с девушками, а ты… — А я как раз сейчас к ней поеду, — перебил его Ник, открывая дверь в кофейню. Все вошли в кафе, а Женя осталась стоять на улице, глядя на них сквозь стеклянную витрину. Осознание приходило медленно, едва-едва. Из услышанного напрашивался только один вывод: Никита сын Алексея Геннадьевича. Это никак не желало укладываться в голове, но она слышала своими ушами. И видела, как Никита панибратски похлопывает по плечу Чернова, который вместо того, чтобы выстегнуть его, весело улыбается. Внутри что-то обрывалось, а за шиворот расстегнутого пуховика, обжигая холодом, падали крупные хлопья снега. Первой мыслью было развернуться и убежать. Прочь. Вернуться в общагу, забраться с головой под одеяло и расплакаться. Но потом Женя зачем-то вошла в кафе. Там не было других посетителей, кроме компании, которая пыталась напоить девушку в розовом пуховике кофе. Они не заметили, как она вошла. Как дошла до стойки. — Рождественский латте, пожалуйста, — попросила она у баристы, который пару недель назад пытался с ней заигрывать. Никита услышал ее голос и сразу обернулся. Милашка стояла возле бара и мелко дрожащей рукой протягивала деньги парню, из-за которого они единственный раз поссорились. Он застыл, не зная, что сказать или сделать, а отец снова стал донимать его разговорами. — Архитектор он… дизайнер. Илья, скажи ему, что дизайнер — это бабская профессия, — потребовал он у Смирнова. — Позвольте с вами не согласиться, — заметил Чернов. — Между прочим… — Ай, зануда, — отмахнулся Алексей Геннадьевич, а потом взгляд его развеселых глаз, зеленых, как у Ника, остановился на Жене. — Сын, посмотри… — Пап. Будь в Алексее Геннадьевиче чуть меньше коньяка, он бы узнал эту интонацию, которую Ник подхватил от мамы. Тихий голос, предвещавший бурю. Но коньяк внутри него весело булькал, требуя авантюр и игр в сводника. — Девушка, скажите, как вы относитесь к дизайнерам? — спросил он у Жени, которая как раз забирала кофе. — Предпочитаю строителей, — тихо и неожиданно зло ответила Штраус, резко развернувшись к выходу. — Жень, надо поговорить, — тихо окликнул ее Ник. Он в два шага приблизился к ней и мягко сжал ее плечо. Им нужно было поговорить. Вдвоём. Срочно. — Не трогай меня. Женя развернулась на каблуках, больно стукнув его сумкой по руке, а потом выплеснула ему в лицо свой кофе. Сама испугавшись того, что сделала, попятилась назад, стукнувшись о стеклянную дверь, всхлипнула и выбежала из кафе. — Отличное начало знакомства! — вдруг подала голос Кристина, которой явно стало лучше. — Что-то мне это напоминает, — хмыкнул Смирнов. — Сына, вот не умеешь ты с девушками знакомиться, — выдал наконец Алексей. — Знаешь… Никита ничего не сказал. И не стал слушать. Он вздрогнул, словно выйдя из оцепенения, и выбежал из кафе. На улице падал снег. Парковка была почти пустой, но он нигде не видел Жени. Мелькнула мысль, что она прячется от него за какой-нибудь машиной, но это было так глупо, что Ник только отмахнулся от нее. — Неужели побежала? — пробормотал парень, а потом рванулся вперед в сторону метро. Он должен был успеть, должен был перехватить ее, все объяснить. Он бежал в настежь распахнутой куртке, рукавом вытирая кофе с лица, проклиная ту секунду, когда впервые ей соврал. Ему казалось, что это мелочи, что это ничего не значит. Что он обязательно ей все расскажет, а она, конечно же, его простит. Только вот он бежал, а противный голосок внутри нашептывал: «Ты это заслужил. Заслужил.» Никита бежал к метро, на ходу набирая номер Женьки, но она сбросила, а потом абонент стал недоступен. Он бежал и звонил снова и снова, зная, что она не ответит. В конце концов, он остановился возле входа в метро и вошел в «Вконтакте». «Я не хочу с тобой разговаривать. Никогда.» — вот и все, что она ему написала. И это оказалось гораздо больнее, чем если бы она написала ему гадости или сказала бы, что он мудло. Спокойное, тихое, как она сама, сообщение отправило его в нокаут. Никита попытался отправить сообщение в ответ, но Женя его заблокировала.***
Алексей хмуро шагал по недостроенному этажу, не обращая внимания на рабочих, которые что-то невразумительно блеяли и поздравляли с новым годом. Он искал Никиту, которого невозможно было разглядеть за коробками с плиткой, ведрами и мешками с цементом. То и дело кто-то где-то орал, сверлил и матерился. В который раз за последние годы Алексей спрашивал себя, почему его единственный сын такой, какой есть. Никита был талантлив. Ему все удавалось с детства. Галя и он всегда им гордились. Алексей всегда мечтал, что они вместе будут делать большие дела. У самого Алексея не было возможности учиться в крутых вузах в молодости: изучать интересные предметы приходилось самому, приходилось брать ночные смены сторожа, чтобы водить Галю в кафе и кино. А Никита мог заниматься чем угодно, учиться в Оксфорде, бить дорогие машины с восемнадцати лет, а вместо этого после школы ходил рисовать в художку, общался со странными людьми и в пятнадцать лет заявил ему, что в жопу его экономику и бизнес, он будет архитектором и дизайнером и жить будет своей жизнью. Алексей скептически посмотрел на цементную пыль, которая оседала на его дорогих туфлях. Он всегда думал, что сын будет сидеть в кожаном кресле за дубовым столом в роскошном кабинете, а не сидеть на стройке в грязи жопой на ведре с краской в позе крючка и печатать на коленках. — Чем ты занимаешься? — Алексей возвысился, как скала, над сгорбленным сыном, который слушал музыку в наушниках и работал. — Феклистов! Никита вытащил наушники и непонимающе посмотрел на отца. У большого босса дрогнуло сердце. На лице не было привычной наглой улыбки, а яркие зеленые, как у Гали, глаза запали. — Чем ты занимаешься? — все также хмуро повторил отец. — Работаю, Алексей Геннадьевич, — борзо ответил Феклистов, поставив комп на коробку и закуривая. — Вы сказали вчера, что хотите четыре переговорки, а не две. Мне надо снести две стены и построить одну. Переделываю чертежи. — Никита, сейчас третье января, я сказал после праздников заняться этим вопросом. — Алексей, вы, может, не в курсе, но это так не работает. Нельзя сначала залить полы и выровнять стены, поставить двери, а потом к херам снести стены. И мы доплачиваем рабочим за работу в праздники не для того, чтобы был простой, если я приду девятого сюда, — зло ответил Феклистов. — Они могут заниматься пока десятым этажом. И что значит простой без тебя? Ты теперь и прораб, и строитель, и инженер, и уборщик и техническое задание пишешь? Совсем с ума сошел? Я тебе штат подчиненных выписал, чтобы ты тут ночевал и все один делал? — За этими все нужно проверять. Я возьму все свои положенные выходные, когда приедут мои прорабы. А Гена и Ванек приедут только пятнадцатого января. И инженер тоже будет новым. Синичкина я скоро убью. — Ты скоро сам себя убьешь. Пошли за мной! — рявкнул вдруг Алексей. — Живо. На совещание, Феклистов. Сейчас же. Никита, скрипя зубами, поднялся, убирая ноутбук и планшет с блокнотами в рюкзак. Спорить было бесполезно, да и не хотелось при рабочих. В конце концов, на работе отец был его шефом. — Совещание в кофейне, как мило, — усмехнулся Ник, усаживаясь в кресло за столик в углу. — У меня нет времени на ресторан, встреча через сорок минут, — отмахнулся нетерпеливо Алексей, выпивая залпом двойной шот эспрессо. — Никита, ты себя в зеркало давно видел? — Ты выдернул меня с работы, чтобы мой внешний вид обсудить? Мне на стройку в костюме двойке ходить? — Я не про одежду. А про тебя. Ты после двадцать восьмого спал? Ел? Выглядишь, как мумия. Смотреть тошно, — Алексей глотнул воды из высокого стакана. — Что, любовь все жилы вытянула? — Ну, так не смотри, — просто ответил Никита, гипнотизируя ореховый латте перед собой. — Никита, ты или с девушкой помирись, или кончай комедию ломать. Ведешь себя, как баба сопливая, — Алексей скрестил руки на груди, поражаясь, что его сын такая размазня. — Что с нынешним поколением не так? Ты мне не про прорабов новых заливай, а рассказывай, что там с этой милой девчушкой. Где, кто, что делать будем? — Конкретно мы с тобой ничего делать не будем, — тут же ощерился парень. — Я буду и делаю. — Что ты делаешь? Объявил голодовку, это ты сделал? Подвиг, сына, — ехидно сказал Алексей, в душе немного жалея оболтуса. — Я не ем, потому что не хочу, — фыркнул Ник и ненадолго замолчал прежде, чем выпалить: — Я звоню каждый день с разных номеров. У нее выключен телефон. Я позаимствовал ее личное дело. Там прописка не Краснодара, но я точно знаю, что она в Краснодаре. Но я не могу туда поехать. Я не знаю куда, нет вообще никаких контактов. Я пытался узнать через ее друзей, но они мне не отвечают в соцсетях. А теперь и заблочили. В личном деле не указаны номера телефонов для связи и никаких родственников, чтоб ее. Но я нашел адрес ее общаги универской в Москве. Гуляю там по вечерам. Вчера поругался с комендантом. Еще утром и вечером захожу в эту кофейню, проверяю, когда выпадет смена ее подруги, чтобы спросить про Женю. Сменщик Майи сказал, она будет сегодня в вечернюю смену. Скоро придет. — Мда-а-а, — не выдержал и засмеялся Алексей, — я вырастил маньяка. И выглядишь ты уже, как маньяк. Еще и личное дело спер. Это статья, Феклистов. — Я с ней поговорю и все объясню. Если пошлет, то я не буду маньячить и преследовать, я ж не псих. Но выслушать, она меня выслушает. — Что значит «если пошлет»?! — тут же возмутился Алексей Геннадьевич. — Нам не подходит вариант «если пошлет». Ты ж мой сын. Я тоже могу с ней поговорить, я в отличие от тебя более обаятельный… — Я тебя убью. Не приближайся к ней! — Ладно, если сегодня ты пожрешь, как человек, и поспишь. И чтоб до девятого на работе не появлялся. Я сам разберусь со всеми тунеядцами, кто там плохо работает. Так, все мне надо на встречу, — Алексей кинул взгляд на часы, надо было уже бежать, водитель подъехал, и он ненавидел опаздывать, но посмотрев, на сына, Алексею стало совсем жалко его. Никита всегда был упертый, уверенный в себе, наглый, дерзкий, веселый — весь в него, а сейчас сидел и смотрел на остывший кофе в чашке, похожий на тусклую тень самого себя. Крепко же зацепила его эта барышня. Алексею не терпелось познакомиться с ней. Отчасти он был рад, что его сын может любить кого-то, а не свои проекты. — Слушай, — Алексей неожиданно тепло улыбнулся, — помнишь, в седьмом классе, когда у тебя не получался сложный рисунок, и ты, неуравновешенный буйный подросток, сломал кисти и мольберт? И швырнул краски в стену. Помнишь, я тогда в очередной раз попытался надавить на тебя и предложить заняться чем-то другим. Ты сказал, что уже выбрал занятие и будешь рисовать. Я сказал, что не куплю тебе новый мольберт и кисти, раз ты ломаешь и не ценишь вещи. Ты ответил, что сам виноват и будешь рисовать на сломанном. Смекаешь аллегорию? — Пап… — Может, ты и взял девичью фамилию матери, чтобы насолить мне и не иметь ничего общего со мной в бизнесе, но ты все равно такой же, как я. Ты мой сын. А мы не наматываем сопли на кулак. — Прости, что я, ну… — Ник не знал, как сказать. Щеки немного порозовели от смущения. — Я на тебя никогда не злюсь, — Алексей подмигнул и стал накидывать пальто. — Если нужна помощь, скажи, я отыщу ее быстрее, чем ты. И не трусь, уверен, она тебя простит. Это не самая плохая ложь. Алексей ушел, а Ник устало потер красные от недосыпа глаза. В душе и теле было погано. В какой-то момент, парень просто завис, едва не засыпая за столом и не замечая, как девушка в фирменном переднике специально крутилась рядом с его столом, подслушивая разговор с отцом. — Будь моя воля, я бы тебе затрещину дала, но тут камеры, и не хочется терять работу из-за такого придурка, — Майя злобно стала протирать чистый стол, за которым сидел Никита. — Ты же Майя, — тут же проснулся парень и с надеждой уставился на нее. — Женя в Краснодаре? Когда она приедет? Дай ее адрес в Краснодаре. Пожалуйста, прошу тебя. — Ты мерзавец и врун. И ты ее не заслуживаешь! — Майя поджала от злости губы. Ее нисколько не трогал его болезненный бледный вид. — Я знаю, — Нику нечего было сказать, — но я же ничего сверхужасного не сделал. Не изменял ей, не обижал. Ну, приврал немного. Я просто очень хотел ей понравиться. Ты не слышала, что я сейчас отцу говорил? Ну, скажи, хотя бы, где она. — Слышала. И как-то смутно верится, что ты весь такой хороший и страдающий. Ты осознаешь, что придумал полностью свою жизнь, прошлое и настоящее в то время, как она была честной и открытой с тобой? Типа, знаешь, это выглядит, как причуды богатых. Ты развлекался с ней, так от скуки, а потом, кто знает, что и с кем делал в другое время. Ненадежный мутный тип, — фыркнула Майя, собираясь уходить. Как же он ее бесил сейчас. Ее Женя рыдает в Краснодаре с разбитым сердцем из-за этого засранца бессовестного, который кофеек попивает в кофейне и пытается давить ей на жалость. Феклистов не дал ей уйти за бар, хватая резко за запястье. — Как мне с ней связаться? — прищурился он, начиная злиться. — Скажи мне. Пожалуйста, — по слогам произнес Феклистов. Майя хотела вырвать руку и наорать на него, но почему-то не стала. Она вдруг рассмотрела его лицо и глаза. В них что-то было. Почему-то захотелось дать ему шанс. Майя подумала, что делает ошибку и, что Женя убьет ее, но может, может…. — Ты… она тебе правда нравится? И ты сказал правду своему отцу? Если я скажу, ты все исправишь, поговоришь с ней и больше не обидишь? — подозрительно щурясь говорила она, не зная, правильно ли поступает. — Да, да, да! Говори уже, — Ник думал, что мозги все же взорвутся, или он придушит эту девицу. — Мы с братом встречаем ее в аэропорту сегодня ночью на машине. Там путаница с билетами, она раньше возвращается из Краснодара. Я могу сказать рейс и время, но, если ты ее обидишь, или не довезешь в целости до дома, мы с братом тебя закопаем по частям за МКАДом, я тебе обещаю. Понял? Стоило Майе назвать ему номер рейса, как он, не прощаясь, выбежал на улицу. Проверил время прибытия. Женя прилетала ночью. Ему было некуда спешить, и было слишком много времени, чтобы думать. Он закурил и, не торопясь, почистил машину от снега. Усевшись на промерзшее кожаное сидение, привычно включил музыку и уставился в лобовое. Парковка была почти пустой, праздники, как никак. Крупные хлопья снега падали на лобовое, а дворники стремительно сметали их, превращая во влажные разводы. А вдруг, он не найдет тех слов, которые нужны? Вдруг Женя уже никогда не сможет ему верить? Майя была права: он врал слишком много и часто. Впервые поставив себя на место милашки, Ник подумал, что не уверен, что стал бы слушать. После такой горы вранья… как ей ему верить? Может ему не стоит… — Am I a lovesick fool? Or am I giving up? — строчки из песни вонзились куда-то в грудь. Никита усмехнулся, выжал тормоз и переключил передачу, сразу нажимая на газ и срывая машину с места. Отец прав, они похожи. Они никогда не сдаются. Даже когда все, казалось бы, сломано, они не опускают руки, а пробуют снова и снова. Пусть, он врал ей, пусть, она думает, что он козел, он все исправит. Потому что он не отступит от своего выбора. Раз уж его отцу удалось затащить его в свою паршивую компанию, несмотря на годы сопротивления, то он точно должен найти нужные слова и все исправить. Женя должна его простить, потому что на дураков не обижаются. А он влюбленный придурок, который просто хотел понравиться. И это главное, а не то, что он ей говорил. Важно только это.