Альтернативный рок по-гречески

      У мальчишки дерзкие глаза и кривая ироничная ухмылка. Тонкие запястья, украшенные десяткой таких же тонких серебряных браслетов, и хрупкие лодыжки, легко бы уместившиеся в его больших руках. Мальчишка лёгок и невидим, как воздух, несмотря на то, что выглядит совершенно не так как люди вокруг него. Присутствие его можно ощутить так, как ощущаешь быстрый порыв холодного ветра с моря. Он пахнет свободой и чем-то совершенно противоположным этому миру. Его миру. И Зевс – Верховный бог Олимпа и Повелитель Неба – понимает это как никто другой.       Странный мальчишка не принадлежит ни Земле, ни Небесам. Нити его жизни истаяли и испарились. Кронид ещё помнит то шокированное выражение уродливых лиц мойр, впервые на своём веку осознавших своё острое бессилие перед жалкой и короткой жизнью очередного смертного. Он никогда не попадёт в Царство Мёртвых, не пройдёт мимо Цербера, не проплывёт на утлой лодчонке Харона, не предстанет перед судом Аида.       Всё его существование сплошной вызов ему, Зевсу. Великому Богу, перед чьи могуществом и силой дрогнули устрашающие армады армии титанов. Благословлённому сыну титаниды Реи, ради возвышения которого столь многие принесли на алтарь победы великие жертвы. Прославлённому Повелителю Мира, чьих приказов не может ослушаться никто.       Нет. Зевс не мог принять это. Он не может позволить какому-то новорожденному птенцу так безнаказанно бросать ему вызов. Громовержец в свой жизни следовал только единственному правилу: если кто-то понравился ему, то он не понравится больше никому.       Всё, на что он положит глаз, рано или поздно будет принадлежать ему. У этого дерзкого мальчишки, даже не подозревавшего о том, какую бурю смог зародить в сердце Верховного Бога одним лишь существованием, попросту нет выбора. Это необычное создание станет его и ничьим более. А если же нет…       В этот момента все находящиеся в тронном зале Олимпа боги ощутили иррациональный прилив ужаса и дружно вздрогнули. Зевс прикрыл в блаженстве сверкающие грозами синие глаза. Жестко очерченные властные губы растянулись в торжествующей улыбке. FLASHBACK       Был погожий летний денёк. Гелиос с радостной улыбкой, словно мальчишка впервые жизни севший на пегую лошадку, непринужденно правил солнечной колесницей, весело и задорно летящей по небу. Изредка он опускал голову вниз на землю, с теплом в глазах наблюдая за утренним копошением людей. Несколько человек, видимо, недавно проснувшихся, вскинули голову вверх, сладко подтягиваясь и отчаянно зевая. Они по-доброму улыбались раннему солнцу, и солнце в лице Гелиоса, улыбалось им в ответ. Мимо колесницы, лишь слегка задевая крыльями тунику бога, пронеслась стайка птичек, что-то довольно чирикающих друг другу. Мир вокруг был спокоен и полон той особенной гармонией, которую можно наблюдать лишь ранним утром. Казалось, ничто не способно нарушить зародившийся хрупкий мир. Кроме, внезапного и неожиданного визгливого вопля Геры, заставшей своего божественного муженька на очередном месте преступления, и слышимого во всей Элладе.       Гелиос, горестно вздохнув, решил оперативненько смыться подальше от Олимпа, пока его не привлекли в качестве свидетеля внеочередного заседания суда имени Ревнивой Богини Брака, рассматривающей дело преступника-рецидивиста Зевса Кронида, которой раз за разом пускается во все тяжкие, несмотря на запреты и многочисленные штрафы. Право слово, и зачем они только поженились?       Зевс, со сосредоточенным видом бдящий на очередной кувшин с «божественной амброзией» (в миру называемой «вино неразбавленное») и усиленно делающий вид, что слушает крики жены, задавал себе тот же вопрос. Отчего-то вино, вопреки всеобщему заблуждению, отвечать наотрез отказывалось, как и Гера, непонятно почему до сих пор остающаяся с ним, как и несчастная дриада, обращённая в бледный фикус. Надо его как-нибудь подарить Деметре. А то нехорошо, ребёнка заделал, но в роддом цветочки так и не прислал.       Углубившийся в свои, несомненно, важные думы божественной важности, Зевс пропустил момента, когда Гера, всласть накричавшись, гордой и царственной походкой продефилировала в опочивальню, соблазнительно виляя бёдрами. Оценить нижние девяносто супружницы Громовержца мог только мимо пробегающий Аполлон, если бы именно в этот отрезок времени не осознал себе геем и не начал усиленно упражняться с Гиацинтом, своим очень хорошим другом.       Пробегал Аполлон очень красиво и изящно, как силиконовая блондинка на десятиметровых неустойчивых каблуках, внезапно встретившая на пути валяющийся на земле кусок анекдота про глупых блондинок, то есть неуклюже споткнулся о батарею винных кувшинов, небрежно валяющихся вокруг трона. Сказывались очень тесная дружба с Гиацинтом и погруженная в думы голова. Что ж, златокудрый лучник любил экспериментировать.       Досталось ему это качество от папулечки-самодержца, тоже безумно любившего экспериментировать. Аполлон, кстати, был наглядным результатом этой пагубной для женатого бога привычки. Неудачным результатом. Быстро поднявшись, Покровитель искусств отряхнул белоснежный хитон от винных капель и с укором взглянул на отца:       - Зевс, если опять взялся за старое, берись за него подальше от Олимпа. Милый Гиацинт чуть в обморок не упал от визга твоей жены – обвинительно направленный на него перст указующий Кронид проигнорировал, как и непочтительный тон сына. Вместо этого щелчком пальцев призвал слугу, коротким жестом велев ему убрать сосуды от жидкого лекарства всех, находящихся в печали.       Мужчина легко и плавно поднялся с трона, словно и не он выпил больше двух десятков кувшинов неразбавленного вина, летящей в буквальном смысле, походкой подошёл к блондину и, приобняв того за широкие плечи, как давнего друга, подвёл к балкону, с которого открывался чудесный вид на землю.       - Сын мой, куда ты так спешишь? Разве есть в мире дела важнее, чем знакомство достопочтенного отца и сыновьего любовника? – вкрадчивый шёпот почти в самое ухо нисколько не смутил Аполлона. Он легко вывернулся из слабых объятий мужчины и отошёл на пару шагов назад. Верховный Бог на это неподчинение только изогнул губы в насмешливой ухмылке.       - Есть – гневно воскликнул Аполлон,- Троя – великий город-государство, посвященный мне, наконец полностью достроен. – гордость так и сквозила в торжествующем юношеском голосе любимца муз.       Зелёный глаза лихорадочно загорелись едва новость была озвучена до конца. Невооружённым взглядом было видно, как Бог Солнца воодушевлён и радостно нетерпелив. Он переминался с ноги на ногу и нервно мял ткань хитона в подрагивающих от возбуждения руках. Но Зевса это весть нисколько не тронула.       За много веков своего царствования он видел такие церемонии не единожды. Его мало что могло привлечь там. Аполлон, конечно, другое дело. Мальчик ещё молод, влюблён и падок на новые впечатления. Для него это всё ещё великое событие. Пусть так. Зевс не против и дальше наблюдать за взрослением ранимого и скорого на расправу сына. Он знает – скучать не придётся. Знает, поэтому пойдёт с ним в Трою. И раз уж для его милого отпрыска так важен праздник, то папочка согласен стать для него тамадой.       Троя буйствовала. Троя кипела. Троя ревела. Троя рождалась. Вокруг полыхали огни факелов, по воздуху летели краски и радостные крики. Город был нарядно одет и надушен, как молодая и прекрасная невеста в день свадьбы. Люди вовсю веселись, распевали торжественные и задорные песни, пили и лихо танцевали. В буйстве цветов и роскошных нарядов совершенно нельзя было разобрать где простолюдин, а где богач. Всё кругом смешалось и слилось воедино, чтобы в следующий миг затихнуть. С громким грохотом распахнулись врата величественного храма, построенного на холме самыми лучшими умельцами города. Троя содрогнулась. Люди хранили молчание. Из храма величественно прошествовал благородный старец – Верховный Жрец. Собравшийся люд синхронно преклонил колено.       Рядом со Жрецом встали другие храмовники и затянули молитвы. Они просили Бога Солнца – Аполлона, проявить милосердие и принять город под своё крыло. Охранять его и защищать. Обязались каждый месяц приносить богатые дары и совершать жертвоприношения во имя его.       Закончив молитвы, жрецы вернулись в храм. Следом за ними зашла царская семья, каждый член которой нёс в руках поднос с дарами богу. Верховный Жрец встал у алтаря, находившегося у подножия статуи Аполлона и благословлял подходивших людей.       Первым подошёл уже немолодой мужчина сорока семи лет с седыми висками и в праздничном царском одеянии – царь Трос. Второй была женщина на пару лет младше мужчины, со следами былой красоты на лице. В ней легко угадывалась нимфа. Это была царица Каллироя.        Следующими были двое царских сыновей. Оба высокие, мускулистые, в праздничных доспехах. Оба были похожи лицом на отца с одной лишь разницей: у старшего, Ила, лик открытый и добродушный, у младшего же, Ассарака – умный и плутоватый. Приняв от них дары и благословив, жрец повернулся к последнему сыну царя – Ганимеду, и замер в восхищении. Нет, не в восхищении, в изумлении.       Этот день был воистину прекрасен. Этот день был воистину ужасен. Этот день, нет, эта ночь была ночью падения Зевса. Ночь его поражения. Ночь, которую ему не забыть никогда. Ведь именно тогда он встретил то единственное, не подчиняющееся его безоговорочной власти существо. Аномалию его мира.       Аномалию, что звалась радостью души.       Аномалия, по сравнению с братьями, была невысокого роста. Зевсу пришелся бы чуть выше пояса. Отличалась смуглой гладкой кожей, ядрёными черными волосами, гибким и атлетическим телом, узкими плечами и талией. Встанет на четвереньки - от хищной пантеры не отличишь.       Но самой яркой деталью его внешности были глаза. Большие, миндалевидные, искусно подкрашенные сурьмой глаза делали его сходство с диким котом ещё более очевидным, а их золотой оттенок, доставшийся явно от матери-нимфы, придавал его образу неуловимый флёр мистики и загадочности, как и весь его образ.       Восток. Всё в нём буквально кричало об этом. Начиная от широких и тонких золотых, под цвет глаз, браслетов на руках, круглых серёг на ушах, двух длинных цепочек и широком ожерелье с аметистом, подчёркивающем линию ключиц и шею, заканчивая всем его нарядом. Снова восточным. Тёмно-синие шаровары, длинная рубашка такого же цвета с вырезом до груди и небрежно повязанная вокруг бёдер шёлковая широкая ткань, настолько длинная, что без особых проблем накрывала голову, как платок. Зевс с трудом прикрыл глаза, вдохнул побольше воздуха, снова открыл их и наткнулся на притягательные глаза юного царевича.       Глаза полные откровенной скуки и желания поскорее убраться подальше от храма и города, утопающего в празднике. Все священнодействия он выполнял, как работник набившую оскомину обязанность. В нём не было трепета, охватившего всех жителей города. Его не волновал Аполлон.       Он был на празднике лишним элементом и вызывал чувства иррациональной неправильности. Его не должно здесь быть. Не должно быть призрака среди живых. Мальчишка тем временем приблизился к нему, к жрецу, бесшумным кошачьим шагом, как будто подплыл. Не замедляя шага, лихо всунул поднос с дарами в руки опешившего от такой наглости Зевса и, не дождавшись благословления, резко повернулся в сторону выхода и был таков. Казалось, Зевс был единственным, кто заметил исчезновение прекрасного царевича.