Арка: Рождение и Зарождение.
Шизука уже перевела очередной свиток, завершая пачку маленьких лёгких в переводе свитков. Она без устали переводила уже шестой час и ей нравилось данное занятие: сидишь никем не подгоняемая и делаешь работу в своём темпе. За это время, что она переводила, к ней ни разу не подошёл Субару, он вообще даже с утра в эту комнату не заходил, походу дело правду говорили: гоняет его Орочимару, как псину, а он и рад служить. С переводом несложного было покончено, теперь нужно поднимать уровень планки выше. Узумаки достала из ящика свою тетрадь, практически исписанную, и два свитка: пустой и зашифрованный. — Блин, мне новая тетрадь нужна… — посмотрев на свиток, она поняла, что тут уже не просто перевод будет, но и шифрование. Это было видно по первым же иероглифам, которые никак не ассоциировались с иероглифами каких-то других стран. — Так, тут основные техники воды, — быстро промотав свиток в конец, сделала она вывод. — Скорее всего это туман, они обычно в древности использовали воду. Хорошо, — она написала на новой тетради «Шифр Тумана» и принялась за дело, лишь слегка отметив, что не прочь выйти на улицу, подышать воздухом, но она быстро отогнала эти мысли, иначе опять на себя беду навлечёт.***
— Я надеюсь, ты по мне не особо скучала?! — по запаху табака и алкоголя девушка понимала, что у надзирателя хороший день, раз он освободился от работы и еле стоит на ногах. Также Узумаки понимала, что пьяный человек ответственности за себя не берёт, совершая что-то будучи пьяным, поэтому Сэкера лишь немного кивнула, задержав взгляд на рванной и грязной одежде Субару, и вернулась к переводу, нервно сжимая кисточку. Линии стали выходить неровными с каждым новым ударом Субару о стену. Он был от чего-то зол, и она боялась, как бы не стала сейчас предметом, на котором можно выпустить злобу и агрессию. Откладывая кисть, Шизука понимала, что если продолжит писать, то ни она, ни Орочимару не разберут ничего. Поэтому она просто переводила устно, делая вид, что что-то пишет, в надежде на милость бессердечного надзирателя, но, как назло, он заприметил до неузнавания тихую девушку и начал заваливать ту вопросами. — А чего такая тихая? Задумала что? — пытаясь устоять на собственных ногах, он смотрел на неё. — Нет, я просто сосредоточена на переводе, как вы и говорили при нашей последней встрече, — стараясь быть как можно спокойней, она всячески заламывала себе пальцы, выдавая панику и страх. — Да?! — наигранно произнёс он, икнув. — А что-то мне говорили, что ты бешеная и несговорчивая! — оправдываться было бессмысленно: раз он уже отложил у себя в голове, что Шизука неуправляемая, то это, в данной ситуации, не исправить даже красивыми красноречивыми речами, которые пыталась вести Узузмаки, спасая свою спину, но чему быть, того не миновать. Субару совсем озверел.***
Проснулась Шизука на больничной койке вся в синяках и ссадинах. Руки очень болели, в принципе как и спина. Не чувствуя не боли в ногах, она встала, о чём сразу же пожалела: ноги болели отнюдь не меньше. Она кое-как забралась на кровать и просто смотрела то на тумбу, то на потолок и стены. Казалось голубые глаза станут скоро серыми от скуки. Её дыхание постепенно выпрямилось, она начала успокаиваться по мере затишья боли. В сон девушку не морило, да и голодной она себя не чувствовала. Услышав шаги за дверью, она решила не вставать с кровать, ведь здесь не Коноха и то, что ты сильная тебе плюсом никуда не идёт. В палату, если её можно так назвать, вошёл Субару, он посмотрел на девушку, которая не выражала каких-либо эмоций. Она не помнила из вчерашнего ничего, но боль ей давала понять, что и вспоминать не стоит. — Никому что бы ни слова, а то хуже будет, — угрожающе буркнув слова, он поднёс девушке тарелку с манной кашей и компот. — Ешь, а работать начнёшь завтра, пока что отдыхай, место твоей новой работы я нашёл, переводы твои не трогал, новые чернила и кисточку найдешь вместе с другими свитками, когда вернёшься обратно в комнату, — он вышел из комнаты, а Сэкера, чуть погодя, стала есть без особого желания.***
Уже прошло шесть месяцев с того дня, как Шизука умерла, Орочимару нукенинствовал, а Данзо оставался не при делах во всей этой истории.
***
— Минато, у нас всё хорошо с ребёнком, ничего страшного не случилось, — сообщила любимому Кушина, стараясь сказать это как можно мягче и не выдать своего волнения. — Врачи думают, что будет мальчик. Можешь обрадовать Джираю-сана, что он вновь станет крёстным отцом, — здесь рука, писавшая письмо дрогнула. — Снова… — повторила Узумаки, писавшая письмо мужу и вслух диктовавшая сама себе. — Снова… — слёзы даже сейчас было сдержать сложно. — Минато, прости, мне надо идти, — солгала она, написав это. Сложив лист прямоугольником, она отдала его жабе, подосланной Намикадзе. К счастью, призывник не заметил высохших слёз на красных щеках Кушины. — Отдай это Минато, и если будет ответ, принеси, — ласково проговорила она, получив в ответ одно слово: «Естественно». Собираясь закрыть окно палаты, она увидела Какаши. Он медленно шёл, читая очередную скучную книгу, которую дочитав, выбросил в помойку*. Женщина какой раз вспомнила его речь на суде, но злобы к нему не было, они все были обмануты саннином, а теперь сожалеют. Повернув голову влево, она увидела, как какой-то мужчина не давал проходу молодой привлекательной девушке. Кушина немного усмехнулась. — Опять за старое, Джирая-сама? — извращенец тут же обернулся на зов. На минуту, ослеплённый яркими дневными лучами солнца, Джирая увидал в окне Шизуку, но это потом он «прозрел» и увидел живот. — Кушина! — он помахал ей в ответ. — Кушина-сама, доброе утро! — джонин не стал игнорировать присутствие жены своего учителя. Он и так слишком сильно отдалился от неё, даже если и помогал ей, по «заданию» сенсея. Он был рад наблюдать за тем, как проходит беременность, но он чувствовал себя некомфортно после случившегося рядом с семьёй Намикадзе. — А почему вы в больнице? — только сейчас, когда этот вопрос вылетел, Какаши понял свою оплошность. Кушина же замешкалась, она не хотела говорить, что ночью ей стало ужасно плохо из-за вспоминай о дочери, она не хотела говорить, что чуть из-за этого не лишилась ребёнка. Она просто выкрикнула, что сдавала анализы и закрыла окно, обратно ложась на кровать. Но что Джирая, что Какаши поняли, что и в эту ночь Узумаки оплакивала дочь, а Минато не мог утешить её. Как только Узумаки запланировала лечь на кровать и уснуть, в её палату вошла медсестра и, приветливо улыбнувшись, она предложила Кушине пройтись на свежем воздухе, дабы было хоть что-то полезное кроме таблеток. Женщина не стала препираться и с удовольствием вышла на улицу, где за ней уже следил Какаши с Джираей, вдохновлённым новой идеей для своей книги. Узумаки же не замечала двух «телохранителей», идущих за ней след в след. Она лишь спокойно шла навстречу осеннему прохладному ветру, нежно обдувающему её кожу холодком. — Кушина-сама, не хотите свежих яблочек, красных? — женщину окликнул старик-продавец за лавкой. Он продавал импортные товары, проходившие тщательную проверку, отчего и стоившие дорого. Женщина решила набрать яблок и свежего риса из страны Рисовых Полей, как раз там, где недавно была её дочь, которую все дружно взяли и похоронили. — Спасибо за покупку, приходите ещё! — помахал старик рукой, на что она лишь улыбнулась и пошла в резиденцию Хокаге, не желая в скором времени возвращаться в больницу. — И как только ты могла там пропадать сутками, а то и месяцами? — устремив взгляд в небо, спросила она у невесть кого. Женщину поражало, что Шизука любила больницу. — Ирьёнином как никак хотела стать, как я, чёрт бы побрал, — процедила сквозь зубы женщина, с фиолетовой меткой в виде ромба на лбу. Цунаде с полу-слова поняла, о чём говорила Кушина. — Всегда, всем и всюду спешила помочь, а в итоге ничего не получила, — удар по стене. Узумаки удивилась от того, что старый заброшенный склад не развалился под пьяным ударом саннина. — Минато ведь на посту сидит? — отпив глоток, она посмотрела на Кушину. В медовых глазах была явная боль и злость. Та лишь кивнула. — Джирая и Какаши, хватит там прятаться, чего хотели? — Цунаде заставила их выйти из укрытия, которого как таковым и не назовёшь. Подойдя к женщинам, Какаши тут же оправдался заданием, а саннин тут же начал рассказывать издалека: как его занесло на источники, потом в Коноху. Наконец, Сенджу не выдержала нудного и отходящего от темы рассказа товарища и ударила того по голове. — Цунаде, ну ты чего? — удерживая руку на новой шишке, он посмотрел на Кушину, которая немного улыбнулась впервые за эти дни. — Я по такому же поводу, скорее всего, как и ты. Ну, а Какаши назвал причину своей слежки, верно ведь? — Джирая смотрел с опаской на сжатый до побеления костяшек кулак. Развернувшись к присутствующим спиной и громко хмыкнув, она пошла к Минато в сопровождении с Кушиной. Чуть погодя за ними увязался Джирая. Какаши же пошёл спустить деньги на очередную ненужную книгу, которую он даже не прочитает до конца, а забросит в лучшем случае на середине.***
20 Октября. (Перемотка в три месяца)
Сэкера снова посмотрела на свои истекающие кровью руки от лопнувших мозолей. Держать кирку в руках, на которых живого места не осталось — сложно. За эти месяцы девушка научилась плакать беззвучно и не показывать жалости. Она научилась спокойно смотреть на смерти других. «Я их не знаю, они меня не знают, так почему я должна жалеть их и сострадать им? Сострадания не хватит на всех. Либо я сама выбираюсь, либо тону со всеми, жалея их, » — так она рассуждала, когда при ней забивали очередного человека, и не важно её ровесника, старика или же ребёнка. Она просто продолжала работать, по началу со скрипом в сердце, а потом и вовсе наплевав на всех и вся. Её часы физической работы не сокращались, Орочимару, заваленный делами забыл про Узумаки и не проверял её, а Субару, воспользовавшись ситуацией, гнал девушку работать на самые тяжёлые работы. Сначала было рьяное сопротивление, но теперь от него осталось лишь воспоминание на бедре в виде шрама, который, скорее всего, уже не убрать. Субару сидел на холме и смотрел, как гоняют людей на поле. Ветер колыхал его волосы и одежду, было так хорошо сидеть поздним вечером в поле. Он ужинал, раздумывая, куда послать прибывших людей. — А, Субару-кун, давно не виделись, как Сэкера? — спросил Орочимару обыденным тоном. Надзиратель девушки обернулся. — Орочимару-сама, я уже начал было думать, что вы и вовсе позабыли о нас. Узумаки, как вы и хотели, стала более покладистой и безразличной к смертям других, это неоднократно доказано. На данный момент она на самом низшем уровне шахты, трудиться закатив рукава. — Хорошо, подумай, что надо делать с новоприбывшими, а Узумаки я забираю, — саннин развернулся и, попрощавшись, пошёл искать Шизуку. Спустившись в самый низ, он увидел с красными волосами девушку, волосы были грязные, спутанные, да и сама девушка красотой не блистала. Окликнув заработавшуюся Узумаки, он подошёл к ней, а она к нему насколько это позволяла цепь. Ещё раз бросил на неё оценивающий взгляд, посмотрел в её глаза, злобы в них не было. — Сэкера, ты ведь помнишь свою прошлую жизнь? — кивнув с безразличием, она всё так же оставалась спокойной. — Помнишь своих приёмных, как оказывается, родителей: Минато и Кушину? — такое же безразличие. — Раз ты такая спокойная, то и их смерть перенесёшь спокойно? — вопрос был с усмешкой, но реакции было ноль. Она не пошевелила ни одной мышцей, не повела бровью, глаза даже хоть на чуть не намокли. — Мне плевать, — бросила она так, словно погибли не люди, растившие её с пелёнок. — Если вы не возражаете, Орочимару-сама, я пойду работать, — она развернулась к нему спиной и продолжила махать киркой, оставив Орочимару обескураженным.