Спустя столько лет

      Я проснулась от звенящей боли в голове. И не сразу поняла, где нахожусь и что со мной происходит, пока в память не дошли события прошлых часов. Как-то пытаться подняться, закричать или ещё как-то трепыхаться я, со связанными руками и ногами, с тряпками во рту, смысла как такого не видела и просто ждала своей участи. Я ждала довольно долго, стараясь не заснуть ещё раз, но ещё не всё снотворное вышло из моего организма; дурацкие змеи! Даттебани, и что мне теперь делать-то? Орочимару сказал, что я долго буду расплачиваться за своё поведение… Как же меня порой раздражает мой длинный острый язык. Прямо сил нету уже! Я старалась успокоиться, сейчас моей целью являлось тихое поведение и, если буду продолжать закипать, как чайник, то год ещё не разогнусь от работы. Ну блин, как же скучно просто лежать и смотреть на деревянный потолок. А главное, что из-за двери ни единого звука не доносится. Это и настораживает, и раздражает, и пугает одновременно. Что-то я больно раздражительной стала за последние дни. Цунада-сама говорила, что если человека всё раздражает, то он чем-то обеспокоен. И вот я, до поры до времени, не воспринимала эти слова всерьёз, пока не удостоверилась в этом на собственной шкуре. Мне и вправду страшно за свою жизнь, я хотела погибать вовсе никак не серый человек, а в бою или как-то ещё — быть героем! Но не так же… О, ну наконец-то, ожили за дверью, не прошло и года. Дверь открыл какой-то старик. Он оглядел своими старческими глазами комнату; в его дрожащих руках была свечка. Пламя свечи всё время танцевало на фитиле от неустойчивости его рук. Он смотрел растерянно и жалостливо, будто что-то потерял.       — Старик, совсем зрение село? — грубый молодой и властный голос напугал пожилого человека. В комнату вошёл мужчина, лет двадцати шести, он взглянул на меня оценивающим взглядом и хмыкнул. Старик подошёл ко мне и вынул тряпку. Вдохнув побольше кислорода я поприветствовала вошедшего       — Чего смотришь? Как будто впервые пленных видишь! — н-да расплаты мне за огрызку долго ждать не пришлось. Быстро подойдя ко мне, он наклонился и швырнул меня к дверям. Больно…       — Пленных? Впервые вижу тут работников, которыми бы дорожил Орочимару-сама. Радуйся, пока что у тебя самые лучшие условия проживания и не такой длинный рабочий день, как у других, — если честно, слушать я его не хотела и всем видом это показывала, что его не устроило. — А будешь и дальше на своём настаивать, то недолго тебе оставаться в любимцах у Орочимару-сана, — ну всё, он меня уже взбесил!       — Я тебе не животное, чтобы быть любимцем! Раз так нравится людей с животными сравнивать, то иди и в зеркало посмотри. Явного барана там увидишь! — сейчас у меня в голове стоял лишь один вопрос: кто и когда отрежет мне мой бескостный язык? Его лицо сразу же преобразилось. Он стал красным, как помидор. Сравнить его с бараном явно было не самой лучшей идеей. Схватив за локоть, он вытолкнул меня наружу, где стояли другие люди. Их несчастные лица и замученные взгляды глаз говорили сами за себя. Куда я, даттебани, снова-то вляпалась?! Мы плыли на корабле к какому-то острову что ли? Мне сложно было что-то сказать вообще о моём местонахождении из-за тумана…       — Эй, аккуратнее! — но меня не услышали, а лишь снова толкнули в спину. Чёрт, и куда меня ведут? Так-ак, всё ясно… Нас заставляют прыгать с борта, чтобы бугаи внизу в маленьких лодках нас поймали. Людей всего помещается шесть человек, нас же около тридцати, значит где-то ещё пять лодок должно приплыть. О, как раз вижу ещё две маленькие точки, приближающиеся к нам. Это были две последние лодки, и они были намного больше, нежели прошлые. В них помещалось где-то по пятнадцать человек. Все сразу же быстро и без болтовни попрыгали вниз.       — Эй, красноволосая! Чего стоишь?! Прыгай живо! Считаю до трёх, — на меня кричала какая-то бабка, которую явно жизнь потрепала. — Раз! — я подошла к бортику и закрыла глаза, чтобы прыгнуть. — Два, — уже в полной темноте я услышала эту цифру с упрёком. Выставив правую ногу вперёд я не чувствовала под ней опоры. Поставила обратно. Прыгнула.       — Стоять! — что? Во время полёта кто-то кинул кунай с верёвкой, она обмотался вокруг мой талии и крепко держал на весу моё тело. Я повисла в воздухе. Меня кто-то тащил наверх. — Можете отплывать! У этой другой отдел! — под «этой» я могу смело считать себя. Как оказалось, меня вытащил тот же баран. — Извиняй, стоило на минуту отойти, и вот ты чуть не сиганула туда, куда не надо, — положив руку мне на плечо, сквозь насмешливую улыбку твердил он. — Как же это ты разозлила Орочимару-саму, что он сослал тебя в шахты, где люди дохнут от нехватки кислорода? — он сжал мой плечо. Вот блин, мне бы чакры… Фиг бы он тогда так разговаривал со мной. — Я с сегодняшнего дня, можно сказать, что твой личный надзиратель. Буду смотреть, чтобы ты работала не разгибаясь от зари до зари, переводила свитки и ела всё, что дают, ну уж иногда, если постараешься, — тут он оскалился. Что этот дурак имеет в виду? — Я буду водить тебя к врачу и на свежий воздух, а так всё, что ты будешь видеть следующие месяцы: камни, кирка и свитки, — как же он меня уже раздражает-то! — А теперь будь хорошей девочкой и иди расшифровывай свитки, они лежат на столе.       — Мистер очевидность, я как бы связана!       — А что такая острая на язык не может им писать? — ухмыляйся, посмотрим потом кто кого.       — Тупые шутки, — прошипела я, словно Орочимару, и ушла в каюту, где были книги и свитки. Блин, мне бы теперь хоть какое-то стеснение надо иметь, а то и вправду помру глупой смертью.