***
Шизуку принесли в катакомбы на окраине деревни. Она лежала на койке в сырой тёмной камере. По телу шла дрожь доставленная печатью. Ей снилась очередная погоня, и как они с Какаши отбиваются от врагов, а потом вместе гуляют по опустевшим улицам Листа. Да, она любила Какаши, но не могла сделать первый шаг на встречу этому скрытому парню, который так её радовал, когда смешно оправдывал свои опоздания, вновь и вновь напоминая Учиху Обито. Маленькая улыбка заиграла на её губах, она повернулась к стене и стала вновь смотреть прекрасные сны с её участием и Какаши. — Орочимару, твоя ошибка чуть не стоила нам всей миссии, хоть план и твой, но я то по-любому выйду сухим из воды. Но пока Намикадзе не казнят, не смей покидать деревню, — голос собеседника был полон ярости, ведь план может оборваться, если Шизука вспомнит про Сасори, — А если Иноичи докопается до неё? — Данзо, не беспокойся, я всё подстроил верно, он не сможет ничего нарыть, а Цунаде долго в деревне не останется, да и суд по сути долго не затянется, если вообще будет, ведь феодалу не терпится ей башку с плеч снести, в этом я уверен на сто процентов. К тому же ты можешь завалить Иноичи работой, чтобы ему было не до Шизуки, свалив на то, что Ибики и сам справится. — Ну-ну, — недоверчиво провыл старый советник и пошёл по своим делам, а Орочимару, как и подобает шиноби, исчез. - Но всё-таки надо подстраховаться и занять Иноичи работой, - зло прошептал Шимура и пошёл искать, где же Яманако.***
Пока Шизука тихонько дремала в камере, в Коноху одно за другим поступило письмо от феодала, он жаждал получить дочь Минато для публичной казни, он не слушал ничего и никого. Жалкие оправдания Четвёртого и Третьего ничего ему не давали. А советники полностью, как и большая часть населения, ни то что Конохи, а страны Огня, хотела казни зазнавшейся девушки, как уже прослыла она в народе. — Но послушайте, — вновь взревела на главной площади жена Четвёртого, — Шизука не могла убить сына нашего глубокоуважаемого феодала. Она бы никогда… — за полчаса все фразы, предлоги и аргументы на отсрочку казни были исчерпаны у Третьего, Четвёртого и Кушины. Народ просто жаждал сожрать девушку, зная, что их мнение поддерживает большинство шиноби, которые есть даже в АНБУ Четвёртого, поддержка советников, саннина: всё это позволило народу осмелеть и устроить бунт у резиденции Хокаге. Народ хотел зрелища, число негодующих и оборзевших в край людей росло, как на дрожжах. Смелость и вседозволенность пёрла со всех сторон. Крик одного шиноби окончательно заставил народ воспрять с большей силой: — Четвёртый-сама, вы так рьяно оправдываете эту преступницу лишь потому, что она ваша дочь, не так ли? Если бы это был обычный рядовой шиноби, то вы так не волновались, а отдали его, верно? Вам было бы плевать на чувства его родных и близких, вы бы не марали руки, а сдали бы его с потрохами феодалу на милость! Так почему же мы должны выгораживать её, когда в нашей стране и так многие считают, что два правителя глупость?! Мы должны её сдать, а не укрывать! За справедливость! — его речь то и дело подхватывали другие и вякали, что согласны. Для Минато такое высказывание было, как плевок в лицо прилюдно. Он вновь хотел орать наперекор всем, что она — Шизука, его дочь, его кровинушка, не могла такое сотворить, что Иноичи уже разбирается вместе с Ибики, и Шизука активно им содействует, но бестолку, стадо тупых баранов было непреклонно. Он было закричал, но рука Третьего остановила его, предыдущий Хокаге помотал головой, а в престарелых глазах читалась скорбь и просьба о прощении. Минато и Кушина не верили своим глазам, а позже и ушам. — Слушайте все, — невозмутимо начал он, и народ притих, — Я понимаю ваше негодование и разделяю вашу позицию: да, должно быть всё по правилам. Но раз вы так хотите, то мы будем судить Шизуку Намикадзе честным коноховским судом, как это предписывают правила, в подобных ситуациях, — народ загалдел, кто-то был согласен, кто-то против, в ком-то просыпались человеческие чувства, и появлялось сострадания к родителям, к дочери. — Мы прекрасно знаем, что суд будет закрытым, поэтому требуем, чтобы его транслировали по каналам! Не только в нашей стране негодуют по этому поводу! — закричал какая-то женщина, которая явно была ещё той стервой и любительницей драк и шоу. — Простите, Минато и Кушина, — Третий тихо вздохнул, его слова на фоне шума и гама еле долетели до мужа и жены, их состояние и шок никакими словами не описать никому даже приблизительно, — Да будет так! — на этих словах все стали расходиться по домам. Через час уже никого практически не было. Уже через два часа во всех журналах, газетах, телевизорах был яркий заголовок: «Суд над Шизукой Намикадзе — дочерью Четвёртого Хокаге и убийцей сына феодала страны Огня — Хироши. Убийца или сама же является жертвой? Сияли на каждой странице, а на телевизоре на каждом слове ведущего, этот заголовок и фотографии Минато, Кушины и Шизуки, потом уже были специально созданы фотографии, как она в крови с катаной, а рядом трупы. Как она в сырой, холодной тюрьме в кандалах и замученная от пыток. Последние две — враньё, но именно за этот заголовок и броские фотографии, где на одной оскал шакала, а на второй затравленный подросток будоражили народ, и газеты с журналами разлетались, как горячие пирожки. Пускай ложь, это не волновало никого. В каждой семье за ужином и перед сном обсуждали это происшествие, на котором так много зарабатывают журналисты, которые бы залезли даже в душу девушке, но дальше чем места её заключения никто не показывал.***
На следующий день, как и обещал Хирузен, состоялся суд над Намикадзе. Девушка была в кандалах, и было видно, что её пытали и не кормили тогда весь день, да и сегодня тоже. Она оглядела зал, среди кучи зло смотревших на неё людей она увидела знакомые ей лица, которые не выражали эмоций: Цунаде, Какаши, Гай, Куренай, родители, Тензо, Ирука, даже Джирайя сидели там. Его вызвали по этому делу, пока он был вблизи. В зал зашли советники, Данзо и Третий. Минато не мог присутствовать на суде как глава деревни, ведь судят его дочь, поэтому он держал руку Кушины и смотрел в спину дочери, которая только сейчас перестала вертеть своей головой в разные стороны, ища в глазах друзей поддержки, но кроме каменного взгляда она ничего не видела, даже сострадания. «А они ли мои друзья и учителя?» — пронесся в голове у неё вопрос, как раздалось три удара молотком. Суд начался, и сразу же поплыли обвинения в сторону девушки. Ибики сразу же преподнес судье стопку бумаг, где было записано всё поведение Шизуки на допросе, на пытках в мельчайших подробностях, до каждого вздрагивания, каждая реакция на вопрос и сами ответы девушки. Всё было написано аккуратным почерком. Судья ещё раз прошёлся бегло по тексту глазами. Найдя нужные строки, он поднял глаза на девушку, когда между ними установился зрительный контакт, он спросил: — На вопрос Ибики-сана в здравом ли вы уме совершили преступление, вы отвечаете отрицательно, добавив, что выпив воду, практически потеряли сознание, а ваши каналы чакры были словно закупорены, вас схватили нити чакры и заставили убить. Но тогда у меня возникает вопрос: как целительница, ученица Цунаде Сенджу, девушка, получившая бьякую в двенадцать лет, не смогла учуять в воде препарат инородного происхождения, которого там не было? — Кушина впилась ногтями в коленку мужу и смотрела на него с испугом, он лишь вновь её утешил, что всё образуется. — Я уже отвечала на этот вопрос: бутылка была не на своём месте, но я не придала этому, по ошибке, значения, и выпила. Вкус был странный, но запах нормальный. Не успела я встать, как меня зашатало, и я упала, — она посмотрела на судью, но уже прекрасно знала, что суд лишь для формальности, её всё равно казнят. — Хорошо, дальше. Вы утверждаете, что на месте преступления видели человека в чёрном плаще с красными облаками, по предположению член организации Акацки, — на этих словах Данзо зло сверкнул глазами и посмотрел на Орочимару, тот был слишком спокоен, что заставило отвлечься Шимуру от судебного процесса и гадать, почему его сообщник так спокойно реагирует на всё, неужели очередной козырь в рукаве у этого змеёныша? Тем временем судья продолжал, — Но следов, кроме ваших, советников и Орочимару с Какаши Хатаке не было. Также вы утверждаете, что перед потерей контроля сознания, вы потеряли рюкзак, но потом его достал Орочимару-сама, — и на этих словах Шимура взглянул на Орочимару, но тот до тошноты был спокоен, — Вы выразились так: «Этот гад змеиный явно причастен к этому!» — на этих словах Минато аж подпрыгнул. Все знали о остром языке дочери Четвёртого, и родители боялись, как бы он вновь не распустился куда не надо. Прошу объяснить вас, почему вы так считаете? — Опасения были оправданы: Намикадзе начала снова оправдывать себя на повышенных тонах.***
Прошёл час. Шизука переводила дыхание и жалела свои голосовые связки. Судья с укором смотрел на девушку, назвавшую его несколько раз сварливым пнём и дураком. Но обзывательства были по делу: он докапывался к каждой мелочи. Скоро все удалятся для решения приговора, а пока выслушивали близких девушки: друзей и учителей, но не родителей. — Цунаде Сенджу, как вы можете охарактеризовать девушку и сказать могла она это сделать или нет? — спросил судья, а Шизука повернулась к сенсею. — Шизуку я тренировала, когда та ещё была семилетним ребёнком. Она очень трудолюбивая и упрямая, что порой идёт ей во вред. Я не могла поверить, что она убила, но факты мне говорят об обратном, — она села на своё место, оставив Намикадзе в полном шоке. Такой же вопрос прозвучал и Джирайе, он под копирку с Цунаде всё проговорил и сел, лишь ещё прибавив, что сильно разочарован, что дочь его ученика — убийца. Слёзы сами наворачивались на глаза, падать они начали после соглашения Куренай — её лучшей подруги, что Намикадзе могла убить, для неё такие слова были хуже пытки Ибики, но это была суровая правда. Последние были Какаши и Орочимару, как те, кто присутствовали на месте преступления. Саннин естественно согласился, что Шизука убийца. Последний голос был за Какаши, он колебался, взгляд то и дело метался с Орочимару на любимую девушку, которой он так боялся признаться в чувствах, потом на сенсея и его жену, возвращаясь вновь к саннину. — Я знаю Шизуку с детства, — начал он, но после дрожь в его голосе прошла, — Я часто ходил с ней на задания, когда ещё она ходила на миссии команды. Она очень весёлая и добрая, и я думал, что она всегда была такой, но это оказалась маска, — девушка вытаращила свои глаза на Какаши, она смотрела и не верила, что это он, — Я был на месте убийства и могу точно сказать, что там никого не было, кроме неё самой, — Орочимару восхищался, как легко он сломал Какаши, да и остальных не сильно-то и долго он переубеждал, правда Рин так и не смог уговорить, поэтому девушки не было на суде, также его восхищения были перед плачем его будущего сосуда. — Я верю, что это была она, и что она могла это сделать, — сказал он, твёрдо закончив на этом речь, и посмотрел на судью. Глаза не смели смотреть на Шизуку и Минато с Кушиной. Девушка не могла ничего больше терпеть, она упала на колени и заплакала, что есть мочи, ей было всё равно, что идёт трансляция, ей было плевать, что на неё смотрят, ей было плевать на всё это, она не могла поверить, что Какаши её предал, только не он, только не сейчас. Все удалились по жесту судьи для вынесения приговора, но для семьи Намикадзе всё было ясно, если все согласились с тем, что их дочь могла убить, то и шанса на жизнь у той нету. Через пятнадцать минут зал суда был снова полон, но хороших вестей, как и ожидалось, не будет. Её признали виновной и на этом всё. Все стали расходиться, а Шизука осталась сидеть на коленях и завывать. В зале уже никого не осталось. Она опомнилась лишь тогда, когда к ней подошёл Ибики. — Шизука, пошли… — он сделал короткую паузу, он сожалел ей и не мог поверить, что для неё так могло всё закончиться. — Я очень сожалею, но тебя надо отвести в камеру, завтра за тобой приедут, — он посмотрел на неё, а она подняла на него свои красные, опухшие от слёз глаза и, всхлипнув, спросила: — А родители ушли? — «Вместе со всеми», — последовал ответ. — Позови их, Ибики, прошу! — взревела она. — По правде говоря, Третий разрешил тебе переночевать у родителей, но те… — тут он запнулся. — Не хотят меня видеть, верно? — загробным голосом спросила она, но ответ не получила. — Мне всё равно, приведи меня! — крикнула она. Вздохнув, он помог ей встать.***
Через несколько минут они уже стояли у порога в когда-то её родной дом. На пороге стояли Кушина и Минато, а Ибики снимал кандалы с рук и ног Намикадзе. Она потирала запястья, а когда вошла на кухню, то и щиколотки. На кухне царило молчание, Минато смотрел в пол, Кушина готовила поздний ужин, но ком в горле застрял у всех. Первой его проглотила Шизука: — Вы ведь меня ненавидите, верно? — она посмотрела на отца, поднявшего глаза и мать, переставшую варить суп. — Шизука, как ты могла?.. — растеряно пролепетала Кушина. — И вы туда же?! — взревела она, соскочив со стула. — И вы тоже мне не верите?! — закричала она, разбрасываясь жестами. — Как вы можете?! Почему вы мне не помогли?! Почему не поддержали?! Почему ушли со всеми?! Стыдно за меня?! Стыдно за свою дочь?! — она рвала и метала, судорога свела её тело. — Не ори здесь! — Минато ударил по столу рукой и встал. — Если бы тебя волновало, что ты наша дочь, тебя волновали бы и другие обязанности! Ты неконтролируемая! Неудивительно, что при возможности все отвернулись от тебя! — Минато кричал, в нём всё кипело и бурлило. — Но я то ваша дочь! Вы должны… — Минато не дал ей договорить. — Ты приёмная! — Кушина ошарашено взглянула на мужа, потом на девушку. — Минато! — крикнула она и хотела добавить, что это лишь слухи. — Что?! Пусть знает, всё равно помрёт! — Крикнул он, но только потом пришло осознание, что в порыве гнева он ляпнул лишнее, — Шизука… Я… Прости, это… Это случайность… — Как можно проорать такое случайно?! Ненавижу вас! — крикнула она, оттолкнув родителей, попытавших её остановить. Она вбежала вверх по лестнице, в свою комнату и заперлась там. Она долго плакала в подушку, сердце просто разрывалось, просьбы родителей открыть дверь не помогали. Она так и уснула, забившись угол на кровати, обняв подушку и плача в неё. Она хотела провести последние часы жизни с родителями, а не узнать, что она приёмная.***
На кухне сидели Минато и Кушина, дверь в комнату была до сих пор закрыта, а на часах было три часа ночи. — Через час её забирают, — тихо проронила женщина, якобы от нечего делать. — Я знаю, я дурак, и мне не следовало такое кричать, просто если так посмотреть, она на нас даже не похожа хара… Да что за бред я несу?! — Да, в родильном отделении перепутали нашего ребёнка и второй пары, но мы-то об этом узнали, когда ей было уже шесть лет, но тест ДНК всё равно не делали, Минато, ведь мы её уже тогда любили, как родную, и наше отношение к ней не поменялось после такой неприятной догадки, взявшейся после её болезни. И до сегодняшнего дня она нам была родная… — Я знаю, но, Кушина, я не хотел говорить такое. Но, может, ты хоть скажешь Шизуке, что беременна. — Думаю, не стоит, — она хотела продолжить, но сверху спустилась Шизука, оборвав речь матери. — Верно, не стоит. Я всё равно не буду любить будущего ребёнка, и не из-за ревности, а из-за того, что вы мне не дали шанса. Решили раз будет новый ребёнок, то на мне можно крест поставить?! — взревела она. — Ненавижу вас, чтобы он без вас рос! И прошёл все те муки ада, которые я прошла на суде, только годами! — Шизука! — Минато был в ярости, но чувства дочери понимал. — Ненавижу вас, правильно я прочла в одной книге:Стоит лишь раз замарать руки, и люди тебя возненавидят, несмотря на твои заслуги. По началу думала брехня, а нет, правдой оказалось. Я к Ибики, он сказал прийти за час до того, как приедет повозка, до свидания, — зло выпалила она. — Ты даже с нами не обнимешься? — Кушина начала плакать. — А толку? Ты беременна, вот и обнимай будущего спиногрыза! — Шизука, прекрати! Мы ничего не могли поделать! — Минато был в ярости. — Я не удивлена, свои желания слюнтяю я передала: чтобы ни друзей, ни родителей у него не было, — в глазах была видна ярость, нежно-голубые глаза потемнели и заволоклись тучами гнева, она ушла, хлопнув громко дверью. Кушина осталась реветь, а Минато её успокаивать, он понимал гнев и обиду девушки, но в этой ситуации Жёлтая Молния Конохи был бессилен. Уже через час Шизуку везли в повозке, а АНБУ её охраняли. Вдруг повозка пошатнулась, затем ещё раз и ещё. Намикадзе, погрузившуюся в свои мысли, ничего не волновало. Разницы где помирать она не видела. — Стихия огня: «гнев огня», — услышала она технику, произнесённую скрипучим голосом. Последнее, что она увидела это огромный огненный шар, заполонявший всё вокруг.***
— Сенсей Минато, — в квартиру к Намикадзе вбежал Хатаке с газетой в руках. Муж и жена сидели в гостиной, их уже ничего не тревожило. — Шизуку не успели казнить, её убили… Сгоревшее тело отвезли феодалу, практически все погибли. Нападавший не найден. — Минато, ты куда? — спросила Кушина, когда муж встал с кресла. — Сказать Третьему, что я временно оставляю пост Хокаге.