Never trust a Mockingbird

Спорить с Марком всегда было трудно. Сколько Лука себя помнил в этом доме, что в детстве, что сейчас, старик был просто невыносим во время словесной конфронтации. Удивительное упрямство проявлялась в нем тогда, когда этого меньше всего можно было ожидать. В любой бочке затычка, он вставлял свое мнение в любой разговор и отстаивал его до конца, с пеной у рта, с криками, если вдруг считал нужным, но ни в коем случае не шел на уступки. Стоит ли говорить, что доказывать невиновность Валери в том, что с ней произошло, стало для Луки очередным испытанием на выбывание. Слушать почти визгливые обвинения старика ему наскучило довольно скоро, отпираться от них — еще скорее. Через полчаса постоянного повторения одних и тех же тезисов, он уже не мог слушать его голоса: настолько он казался раздражающе самоуверенным, что уши сворачивались в трубочку, а мозги плавились под гнетом сомнительных аргументов, которые мистер Марион всеми силами пытался выдать за единственно верные. — Валери — Пересмешник! Ей не пристало вести себя, как малое дите и ползать по деревьям! Ты хоть представляешь, что было бы, если бы ты упала, а? Расшиблась? Да нас бы засмеяли! Вот так событие — грозный Пересмешник, хозяин всей гребаной Англии, убился, упав с дерева! Такой эпитафии ты хочешь?! — Мистер Марион, по-моему, Валери уже достаточно взрослая, чтобы решать, куда и зачем ей лезть. После каждого повторения этой простой фразы Марк багровел еще больше и раздирал глотку в новых обвинениях, зачастую даже не связанных с произошедшим. Он кричал что-то о ребячестве, о дурном воспитании, о чести (это слово из уст старого Пересмешника звучало особенно смешно), об имидже и репутации. Валери, к которой были обращены все эти претензии, уже даже не пыталась противостоять напору родственника и просто слушала, скривив рот в обратной усмешке. В ее защиту что-то время от времени вбрасывал Северянин, но вся оборона в основном строилась на Чангретте, который, впрочем, тоже начал сдавать позиции. — Возмутительное поведение. Я очень тобой недоволен, Валери, ты не должна была подвергать свою жизнь опасности. — Бросьте, мистер Марион. Лерка чуть ли не каждый день под дуло пистолета встает, а вы на нее накинулись из-за какого-то там дерева. Это ж разве серьезно? — старик свирепо посмотрел на Виктора, видимо, желая прогрызть дыру в его глазницах этим убийственным взглядом. Северянина это мало тронуло. Он только почесал небритую щеку свободной рукой и легонько побарабанил пальцами другой по виску Валери, чьи глаза все еще берег от созерцания неприятной картины обработки ран. Та недовольно фыркнула. — Прости, просто рука уже затекла в таком положении. Скоро нахер отнимется. — Я почти закончил, — меланхолическое объявление Дока, о котором уже давно все забыли, Виктор сопроводил вялым выкриком «Ура», а после откинул голову на спинку дивана. — Одно дело вставать под пули за честь семьи и дела, а другое — упасть с дерева, — старик недовольно насупился, забавно дернув усами, отчего Лука невольно расплылся в улыбке. Боже, и чем они только занимаются? — Тобой, Лука, я тоже недоволен. Ты должен был присмотреть за ней. Помнишь, ты обещал мне в детстве, что будешь беречь своих младших? И вот так ты их бережешь? Чангретта оторопел от этих слов. По-дикому изумленно он уставился на старика, как на врага народа, сжал челюсти до скрипа, до скрежета зубов. Он сейчас его обвинил в чем-то? Нет, правда, обвинил? В том, что он недостаточно хорошо смотрит за «младшими»? Да как он… — Дедушка, не переходи границу. Это замечание было явно лишним, — шершавое из-за бинтов прикосновение к кисти остановило не пришедшие в исполнение опасные для репутации действия. Валери остановила его порыв быстрее, чем Лука успел подскочить на ноги и наброситься на старика с угрозами. Заговорила так тихо и буднично, словно бы не было сказано никаких резких слов, должных унизить ее достоинство. Ее голос звучал устало, но все еще был достаточно тверд, чтобы пропустить его мимо ушей: — Лука ни в чем не виноват. Это я полезла на сраное дерево, и я с него чуть не упала, хотя он мне с самого начала говорил, что идея исключительно идиотская. Винить его в моей глупости как минимум нечестно. После ее слов вокруг вдруг стало слишком тихо. Марк, стоящий до этого над душой, порывисто приземлился в излюбленное им кресло, посидел с пару минут, а после снова поднялся. Пробормотав еще раз что-то о невоспитанности нового поколения, он скрылся в холле, не забыв громко хлопнуть дверью. Как только он ушел, Северянин с Лукой одновременно выдохнули. — Cazzo… — Чангретта откинулся на спинку дивана, закрывая лицо ладонью. Виктор справа от него согласно промычал в сгиб локтя. — Вот почему, когда я говорю что-то не делать, тебе не стоит этого делать, мисси. — Вот только ты теперь не нуди, Лучок. От одного зануды избавились и слава Богу… — Хорошо. В следующий раз, когда решу полезть на дерево, подумаю над твоими словами чуть дольше. — Подкаблучница… На пару мгновений в гостиной воцарилась полная тишина, которую вскоре прервал хриплый смех двух мужчин. Северянин залился хохотом так резко, что Лука просто не смог не поддержать его в этом деле. Под неодобрительным взглядом особенно раздраженного сегодня Дока, они смешно сотрясались, прикрывая рты ладонью. Точнее, Лука прикрывал. Виктор никогда не стеснялся ржать аки лошадь во все горло, чуть подпрыгивая на месте и хватаясь за живот. — Прекрати, блять, сейчас же, — Хэмлок почти прошипел эти слова, сродни гадюке, устремляя в русского угрожающий темный взгляд. — Ты ее тоже трясешь. У меня щипцы из рук валятся. — Так ты с химикатами своими меньше работай, — простонал Виктор сквозь смех, который уже просто не мог держать в себе. Видимо, дальнейшие его слова подействовали тем же образом, что и собственный комментарий до этого, ибо после них он залился еще больше. — Авось ручки покрепче станут… Док разъяренно заскрипел зубами, с силой сжав в кулаке многострадальные щипцы. На какой-то миг Чангретта подумал, что сейчас ирлашка саданет ими по удобно выставленному колену Северянина, вгоняя острые концы до самой кости. Он мог бы это сделать, у Луки не было сомнений. Роберт выглядел больше, как мясник, нежели как доктор: того и гляди в один момент в его руках окажется тесак и уже второй в Мистхилле приобретет инвалидность. Но, слава всему святому, Док Хэмлок все еще оставался благоразумным человеком. — Мисс Марион, если он сейчас не заткнется, я ненароком вырву у вас лишнее, чего бы мне очень не хотелось, — он проговорил это на одной ноте с таким подчеркнутым пренебрежением и серьезностью, что даже Луке стало не по себе. Он обернулся к Валери и пробежался по ней обеспокоенным взглядом. Хотя половина ее миловидного лица все еще скрывалась за плотной шторой руки русского, угадать ее эмоции не составило труда. По одним лишь сжатым в тонкую полоску губам можно было понять, как сильно задело ее это явно резонное замечание. Марион отобрала у доктора руку и терпеливо ждала, пока ее наемник соблаговолит успокоиться. Виктор, право, очень пытался. Все повторял наскоро: «Сейчас-сейчас… Счас я тут… почти все», но его потешные переговоры с собой в конце концов все равно обрывались тем же, с чего и начались. Северянина будто кто-то завел, как игрушечную машинку, и он все никак не мог врезаться в стену, чтобы наконец застыть на месте. — Вик, прекрати, — спокойным тоном почти по слогам произнесла Валери, но ее голос тут же потерялся в новом раскате смеха. Она устало вздохнула, перебинтованной рукой взялась за мужскую кисть, чтобы отодвинуть и взглянуть поверх нее в раскрасневшееся от натуги лицо наемника. — Прекрати, ты переигрываешь. Северянин чуть притих, продолжая беззвучно сотрясаться и прыскать в свободную ладонь. Он будто бы и не услышал слов начальницы, в чьем тоне проскользнула немалая доля обвинения. Спустя пару секунд он снова не выдержал. Освобожденный из плена обязанностей, согнулся к коленям и несдержанно взвыл сродни степному волку. Чуть погодя, резко опрокинулся назад и одним почти даже изящным скачком встал с дивана. — Подмени-ка меня, Лучок. Пойду, проверю как там наши курильщики, — бросил он Луке, улыбаясь во все зубы, и, быстрее чем тот осознал бы его слова, вышел из гостиной. Чангретта нахмурился, с натуральным непониманием глядя, как медленно закрывается за ним тяжелая дверь. В полной мере он понял его слова, сказанные с едва ясным для американского слуха русским акцентом, только когда по помещению разнесся глухой щелчок замка вперемешку с обреченным выдохом за спиной. — Он часто так делает, когда не в духе, — пояснила мисс Марион и неопределенно махнула рукой, когда Лука обратил на нее вопросительный взгляд. — Устал сидеть, поэтому и паясничает. Пора бы лишить его премии. — Определенно пора, — с полной уверенностью кивнул Чангретта, сам удивившись тому, как легко подписал вроде как хорошему уже почти другу приговор. Хотя, если уж не кривить душой, за такое поведение в Нью-Йорке у Северянина сняли бы голову с плеч. Но Валери об этом знать не обязательно… С упоминанием обезглавливания в голову вдруг вернулось понимание той проблемы, от которой так беспечно отмахнулся Северянин. Лука кинул обеспокоенный взгляд на Валери, сразу выхватывая подергивающееся от нервов колено. Его трудно было не заметить, казалось, оно вот-вот собьет снова сконцентрировавшегося на работе Дока, что уже недобро поглядывал в его сторону исподлобья. Едва ли Марион могла это контролировать. Ее почти испуганные синие глаза скакали от одной стены гостиной к другой, не в состоянии найти хоть какую-то точку, на которую можно было бы подолгу смотреть и не думать о том, что в тебе ковыряются. Часто они соскакивали на руку в крепкой хватке Хэмлока, после чего быстро закрывались и снова начинали поиски безопасного положения. Чангретта сжал губы, наблюдая за тщетными попытками мисси отвлечься, и думал, что в детстве Валери тоже не могла спокойно сидеть, когда ей обрабатывали ранки на коленях после очередного неудачного падения в грязь. Будто бы она боялась, что ей навредят еще больше. Ничего с тех пор не изменилось. Разве что тогда никто не догадался закрыть ей глаза. — Хочешь, я… посижу с тобой? — неуверенный, как правильно назвать эту своеобразную операцию, предложил Лука аккуратно. Сапфировый взгляд тут же устремился к нему. В нем на долю секунды промелькнуло нечто отдаленно похожее на благодарность, которая тут же потерялась в зрачке отблесками люстры. В ее свете вдруг стала отчетливее нездоровая бледность девичьего лица. Марион долго не могла выдавить из себя ни слова. То ли засомневалась, то ли отвлекалась на очередную потенциально безопасную точку за его спиной. Чангретта терпеливо ждал ее разрешения ровно до тех пор, пока по залу снова не прокатился грубоватый голос с ирландским акцентом. — Да садись уже, — произнес Док устало и почесал мизинцем усы. Бесцветным тоном он протянул, снова склоняясь над узкой ладонью. — Вечно вам, богатеям, отдельное приглашение высылать нужно. Она мне сейчас весь прицел собьет. Садись! Луку так смутил этот командирский тон, что он поднялся и пересел ближе к Марион на чистом автомате, не возразив и вздохом. Чем-то эта доковская манера отдавать приказы напомнила ему о надзирателях в нью-йоркской тюрьме, которых по долгу, так сказать, службы приходилось слушаться беспрекословно. Новыми глазами Чангретта посмотрел на сидящего уже перед ним доктора, прикидывая в уме, могло ли случиться такое, чтобы этот безобидный на вид мужчина работал в колонии. Он не особо походил на вертухая, нужно это признать, но здесь, в Англии, могло случиться все, что угодно… До определенного вывода Чангретта так и не добрался — его отвлекли. Валери, видимо, привыкшая к определенному положению, бесцеремонно привалилась к его боку, укладывая свою изумительную светлую голову на его плечо и закидывая дергающуюся от невроза ногу на его колено. Она сама взяла его руку, сама приложила к глазам, закрываясь ей от всего окружающего, и попыталась расслабиться. Лука не препятствовал ей ни в чем, хотя эта близость и стала для него неожиданностью. Невольно он подумал о том, что mamma могла зайти в гостиную в любой момент и разочароваться в сыне от вида такой откровенной картины. Только недавно она просила держаться от нее подальше. И уже два раза он нарушил этот наказ. — Ты приятно дышишь, — Валери горячо выдохнула, произнося эти странные слова, отчего тело будто бы обдало теплой водой. Лука скосил на нее непонимающий взгляд, пытаясь отгадать, шутит она или нет. Улыбается, вроде. Совсем чуть-чуть, но, не видя глаз, нельзя с точностью сказать, что это была за улыбка. Возможно, снова издевалась, пытаясь хоть как-то скрасить гнетущую тишину, а может и нет. Может ли она вообще говорить от сердца или просто умело делает вид? — Ты, может, еще и головой ударилась? — прозвучало почти наивно и обеспокоенно, будто бы он спросил это совершенно серьезно. — Возможно, Доку следовало проверить тебя на наличие сотрясения? Макушкой, я помню, ты тоже приложилась. От упоминания своего прозвища и последующего предложения Хэмлок фыркнул, не отрываясь от работы. Словно бы говорил без слов: «Не учи меня, мальчонка. Лечить — не твоя работа». Прозвучи эта фраза вслух, Лука, пожалуй, согласился бы. — Северянин просто очень глубоко дышит — голова постоянно скатывается, — Валери поерзала золотистой макушкой по грубой ткани мужского пиджака и замерла где-то в районе ключицы, а после задышала часто-часто. Это продолжалось недолго, но Лука будто свалился с обрыва за эти пару секунд. Слишком горячо, слишком близко к шее. Валери заметила его реакцию, просто не могла не заметить. Улыбнулась шире прежнего и попыталась возвести на него взгляд так, будто глаза ее были открыты. Спросила невинно, Лука чувствовал, как под ладонью шевелились ее брови. — Что, неудобно? Могу отодвинуться. — Лежи уже спокойно. Лука не был до конца уверен в своих действиях, когда почти ласково погладил большим пальцем ее бледный лоб, но облегченно выдохнул, когда от этого действия она вдруг притихла у него на груди. Спустя какое-то время, он даже подумал, что она заснула, но мысли об этом быстро улетучились, когда тонкий наманикюренный палец, видимо, от скуки еле ощутимо начал выводить в области ребер неровные круги. Она сводила его с ума, теперь у него не было в этом сомнений. Безбожно, нагло выбивала его из колеи, выталкивая к оврагу. И, к своему ужасу, он вдруг понял, что не особо сопротивляется. Док провозился еще минут семь. Самых долгих семь минут в жизни Чангретты. К тому моменту, когда он крепко забинтовал хрупкую женскую руку и начал складывать все принесенное им оборудование, Лука уже не чувствовал себя в этом мире, и его сборы стали для сицилийца своеобразным спасением от ведьмовского дурмана, поплавком, за который можно было уцепиться и вернуться к свету. — Док, — хрипловатый баритон прозвучал в тишине гостиной барабанным боем, но также быстро стих. С немого разрешения Чангретта убрал ладонь с лица Валери и, пока она осматривала новые бинты, склонился чуть вперед, сместив лежащую на его бедре ногу. Хэмлок посмотрел на него тем взглядом, которым смотрели обычно на покойников — безразличным и невидящим. — Как там Марлен? Роберт глядел на него так еще с пару секунд, жутко и отсутствующе, так, будто рассчитывал в уме сложное уравнение. Его темные глаза блуждали по южно-европейскому лицу перед ними, разглядывали, отмечали и подмечали. А после снова опустились к щипцам, иглам и железной тарелке, в которой перекатывались остатки окровавленной древесины. Лука следил за движениями его испещренных старыми шрамами рук и всей душой надеялся, что он медлит, только чтобы затянуть интригу. В этом доме все любили интриги, он наверняка не исключение. Но с каждым подобранным и завернутым в плотную ткань предметом, напряжение росло. Нет, Док не походил ни на кого в этом гребаном особняке, он был другим. Слишком простым, слишком прямолинейным, рубил все с плеча и не сглаживал углы. В первые полчаса своего появления он буквально по полочкам разложил, как именно и отчего умер бы Марлен, если бы он приехал позднее. Так почему он сейчас не говорит? Почему молчит так, будто случилось что-то плохое, о чем бы он не хотел рассказывать? Хэмлок поднялся на ноги, сунув инструменты за пазуху. Разгладил мятую растянутую рубашку под свободным недо-халатом и еще раз посмотрел на Луку с долей хорошо читаемого сомнения. Он видел, как того распирало изнутри беспокойство, но все еще не проронил ни звука. Только сдавленно кашлянул и вдруг перевел все внимание на сидящую за спиной Чангретты фигуру Марион. Та все также брезгливо рассматривала свои забинтованные руки и ободранный на ногтях лак. Пришлось еще раз кашлянуть, чтобы наконец привлечь ее взор на себя. — Да, конечно, — протянула она безразлично и махнула кистью. — Можешь сказать ему. Он имеет право знать. Лука обернулся к ней, в недоумении приподняв брови, но не дождался даже короткого взгляда в свою сторону. Валери снова увлеклась ногтями, совершенно не замечая обращенного к себе внимания. Единственным хоть мало-мальски заинтересованным в этом вопросе человеком оказался Док, который вскоре и взял слово за начальницу. — Он в порядке, — заговорил он вкрадчиво все с той же мертвецкой интонацией. — Хотя могло быть и лучше. Состояние стабильно, его жизни ничего не угрожает. Но двигать рукой без проблем он еще не скоро сможет — у него трещины. — Сколько займет восстановление? Хэмлок возвел безэмоциональные глаза к потолку, высчитывая в уме примерные сроки. Едва ли это заняло у него больше минуты, но для Чангретты это время показалось натуральной вечностью. Что-то внутри, хорошо сдерживаемое и подавленное, так и норовило прикрикнуть, чтобы он поторопился. Мысль о том, что Док не его подчиненный и он не может командовать им, позволяла слегка остыть, но не успокаивала насовсем. Зачем эти гребаные паузы? — Полное восстановление займет не меньше месяца, — в конце концов со знанием дела заявил ирландец и шмыгнул носом, проведя пальцем по усам. — Стрелять сможет через пару недель, но на поле его лучше не выпускай. Пусть отлежится. Я второй раз то же самое не лечу. Валери за спиной приглушенно фыркнула, ясно давая понять, что старый черт в своих словах был не совсем честен. Она прекрасно знала его отношение, знала его поведение, когда ему раз за разом приходилось заштопывать ее наемников в одних и тех же местах лишь из-за их неаккуратного обращения со швами. Он матерился, ругался как дьявол и поносил их, на чем свет стоит, но всегда выполнял свою работу, неважно сколько времени на это уходило. Да, с каждым разом эта помощь все больше походила на садизм. Да, шрамы в конце концов выходили ужасными на вид и трудно затягивались. Но он помогал. И еще никто в ее организации не смел выразить сомнения в профессионализме Роберта Хэмлока. Когда банальные вопросы Чангретты о самочувствии его подопечного и дальнейшем уходе иссякли, Марион легко кивнула Доку, отпуская его восвояси. Сидеть — а в этом случае стоять, — без дела для него было настоящей пыткой, поэтому он удалился довольно быстро. Прикрыл за собой дверь, но не захлопнул ее до конца. Своего рода привычка. В его притонах на дверях часто не водилось замков. Валери откинулась на подлокотник дивана, наконец с облегченным стоном удобно вытягивая ноги и вновь закидывая их на колени Чангретты. Он даже не думал сопротивляться. Принял ее жест, как нечто само собой разумеющееся, и даже накрыл сверху горячей ладонью голеностопный сустав, не особо задумываясь. Точнее, очень даже задумываясь, но о чем-то совершенно другом. — Меня в этом доме ни во что не ставят, — он произнес это шепотом, на выдохе, скорее самому себе, но в полной тишине его точного замечания нельзя было не услышать. Валери сжала губы и как бы между прочим поменяла местами ноги на его бедрах, тут же ловя на себе взгляд каре-зеленых пятнистых глаз. — Не могу даже получить доклад о самочувствии моего солдата. Приходится согласовывать сначала с тобой. Его сухие, узловатые и музыкально-красивые пальцы плавно перемещались по ее коже вверх и вниз, вправо и влево, массируя, растирая, согревая и обволакивая. Ощущения, от которых в животе снова начинало сводить и теплеть. Марион не знала, нравится ей это или нет. Просто смотрела, как он ласково поглаживал каждый миллиметр и чувствовала знакомое уже покалывание на губах. — Не принимай близко к сердцу. Ты здесь не хозяин, так что не рассчитывай на беспрекословное подчинение. Она старалась держаться непоколебимо, чтобы голос — не дай Боже! — не дрогнул, но получалось скверно. Его руки делали нечто, что заставляло ее дышать глубже, но при этом не делали ничего, что могло бы унять это дыхание. И это раздражало. И завораживало. Настолько, что хотелось поскорее сделать так, чтобы он наконец сорвался. Сделал что-то такое, о чем впоследствии будет жалеть. Увлеченная ожиданиями и неподходящими для приличной леди грязными мыслями, Валери сползла еще ниже по подлокотнику. Подставила под прикосновения затянутые в тугую ткань брюк колени и нижнюю часть бедер. Лука гладил их по инерции, а после взглянул из-под опущенных ресниц, и Марион с удовольствием заметила в его зрачках тот шальной огонек, который мелькал в глазах каждого мужчины, смотрящего на нее таким образом. Она прикрыла веки, ожидая дальнейших действий. Тело пробивала еле узнаваемая дрожь, которую он мог бы ощутить, только дотронувшись. Дотронувшись… Черт возьми, ну дотронься уже! — Ты специально это делаешь? — приятная вибрация в его голосе, казалось, щекотала нервы, играла на них так искусно, что хотелось взвыть. Громко, протяжно, горячо. Чтобы отогнать все его сомнения на задний план, далеко на задворки. Его пальцы несильно сжимали ее лодыжку, обхватывали горячим кольцом выступающую косточку. Валери улыбнулась, впитывая каждое его движение, впечатывая его в память, как машинистки впечатывали в бумагу чернильные символы букв. Ей нравилось каждое его действие и ей искренне хотелось запомнить их… Чтобы, может быть, изредка повторять с другими мужчинами или еще по какой-либо причине. Она еще не придумала — почему. Но уже точно понимала, насколько необходимо, чтобы он продолжал. — Что именно? — вопрос сорвался с ее губ шаловливым, почти кошачьи урчанием, когда мужская рука двинулась на пару-тройку дюймов вверх по голени. Марион вытянулась в струнку, поднимая руки над головой и закидывая их за подлокотник, притворяясь, что потягивается в зевоте. В этот раз ей никто не поверил. — Я не подговариваю своих подопечных игнорировать тебя, если ты об этом. Они просто не любят незнакомые лица и не то, чтобы стремятся к… Валери не успела закончить свою удачно придуманную, как всегда, колкую шутку, ответом на которую наверняка стало бы уже родное закатывание глаз. Ее неожиданно прервал резкий рывок, продвинувший ее по дивану еще ниже, заставивший замолчать, чтобы случайно не прикусить язык. Темно-синие глаза расширились в удивлении и потемнели еще больше стоило им столкнуться с таким же помутневшим зеленым в коричневые пятнышки взглядом. Крепкие тиски пальцев отпустили острую кость голени, и теперь, все такие же горячие и болезненно ласковые, перемещались по ткани рубашки на талии, поглаживая сквозь легкую шелковистую материю нежную кожу. — Ты неправильно меня поняла, — Чангретта легко усмехнулся уголком губ, не отрывая от госпожи Пересмешника глаз, наполненных неподдельным восхищением и острой долей озорства, которую он честно старался поплотнее замаскировать маской мафиозной отстраненности. Впрочем, получалось у него из рук вон плохо. Честно будет сказать, что в этот момент даже излюбленная мисс Марион насмешливая гримаса не могла долго задержаться на ее миловидном лице, на котором то и дело вырисовывались абсолютно разные эмоции. Луку они откровенно смешили и, разве что чуточку, придавали уверенности. Раз она так реагирует, значит, все в порядке. Его пальцы со всей свойственной им аккуратностью убрали за уши золотистые девичьи пряди, чтобы после осесть волнующим касанием на подбородке. Голос прозвучал тихо и хрипло, порой срываясь на по-итальянски рычащие согласные: — Меня не волнует отношение твоих людей ко мне. Мне больше интересно, насколько обдуман был тот поцелуй в лесу… — Настолько, насколько обычно обдуманы поцелуи после падения с гигантского дерева, — она просто не могла не съязвить. Само собой, когда это Валери Марион в последний раз отвечала на простые вопросы так, как того от нее ждали? Лука не мог на нее злиться. Хотел, но не мог после всего, что с ними произошло. Тем более, от вида ее расслабленного тела, почти полностью лежащего у него на коленях, улыбчивого лица, с определенной долей ласки притирающегося к его ладони, и прекрасных сапфировых глаз он не мог ясно помыслить ни о каких других эмоциях, кроме восхищения и разгорающейся где-то под ребрами страсти. До безумия хотелось сейчас же ее поцеловать. Прижать к себе, возможно, даже слишком интимно, слишком близко, чтобы даже дышать было сложно. Касаться, чувствовать… Но ему нужно было продержаться еще, иначе все будет бестолку. — А насколько обдуманно то, что ты делаешь сейчас? — Валери приподняла в невинной манере брови, прежде чем оторвать руки от груди и дотронуться шершавым из-за бинтов касанием его скул с обеих сторон. Ее холодные пальцы коротко дернулись будто в нерешительности. Аккуратно они огладили кожу под глазами, спустились к щекам и старому шраму. От холодного прикосновения к нему Лука невольно прикрыл глаза. До слуха долетел тихий смешок. — Какой ты ласковый, Лука, когда правильно к тебе прикасаешься. Прямо-таки котеночек из тех, что обычно отдают в хорошие руки… Кс-кс-кс… Широкие ладони, словно бы стараясь очертить как можно больше пространства на женском теле, растопырили длинные пальцы и изумительно медленно повели ими выше. Валери затаила дыхание, чувствуя, как край рубашки на ее животе приподнимается, грозясь выскользнуть из-под туго затянутого ремня брюк. Лука смотрел на нее сверху вниз сквозь полуприкрытые веки и всем видом будто рассказывал, что бы он сделал с ней, если бы предоставился шанс. От его взгляда становилось невыносимо душно. В грудной клетке клокотало желание, навязчивое и неоспоримое, решение удовлетворения которого лежало на самой поверхности. — Не думаю, мисси, что твои руки настолько уж хороши, — протянул он без интереса, пробегаясь кончиками пальцев по ткани рубашки вниз, едва не касаясь оголившегося участка над ремнем. Усмехнулся самым краешком губ, проследив, как вздрогнуло бледное тело под ним, когда мизинец лишь слегка погладил бархатистую кожу. С удовольствием Чангретта подметил, как часто вдруг начала вздыматься небольшая женская грудь. — Красивы, это верно. Но вряд ли они способны на нечто, кроме издевательств и провокаций. — Брось. Ты явно недооцениваешь мои руки. Они на многое способны. — Я не сомневаюсь, — настойчивые музыкальные пальцы приподняли край женской рубашки, окончательно обосновываясь на слегка выпирающем снизу, но все же худом животе. С нажимом провели по бокам, медленно перебираясь на ребра. Обвели каждое из них горячим полукругом, пока не уперлись в более мягкую, более нежную плоть, от прикосновения к которой Валери протяжно выдохнула сквозь сомкнутые зубы. Лука невинно приподнял брови, смотря в ее изумительно темные сейчас глаза, в которых не отражался бы даже самый яркий свет. Он все еще чувствовал ее легкие поглаживания на своих скулах и еле держался, чтоб вслух не попросить ни в коем случае не останавливаться. Вместо этого он широко улыбнулся, склонился к самому девичьему уху, с наслаждением впитывая кожей влажный выдох в шею, когда его ладони двинулись выше, выше, выше… — Но мне бы хотелось, чтобы ты знала о том, что каждую твою издевку я могу повторить так, что ты будешь молить о продолжении. Изумительный и слегка удивленный полустон-полувздох сорвался с обворожительно приоткрытых губ, когда чуть грубоватые пальцы по касательной проскочили поверх затянутых черным кружевом округлостей груди, как будто бы случайно задевая самыми кончиками розовые ореолы сосков. Против воли Валери легонько вздрогнула, машинально хватая ворот дорогой мужской рубашки, обнаруживая, что гребаные музыкальные руки вновь сползли ей на талию. Осели на тазовой кости, большими пальцами выводя на ней узкие круги, втирающие в кожу трепет. Перед чем? Перед ним? Что за абсурд? Издевательство. Настоящая насмешка. Да как он смеет использовать против нее ее же приемы?! Это же отвратительно, абсолютно неправильно, так не должно работать! — Мисси, я абсолютно точно не против твоих игрищ, я даже нахожу их приятными в какой-то мере… Но я мужчина, и каждый твой поцелуй, каждое твое откровенное касание волнует меня в определенном плане. Я лишь хочу, чтобы ты помнила, что мое терпение не вечно. Хрипловатый шепот в самое ухо, сопровождаемый жаром на коже и пробирающимися под ремень настойчивыми касаниями, стремился вывести ее из себя. Марион мотнула головой, проклиная одну мысль о том, что со своей задачей эти махинации справляются на ура, и тут же врезалась виском в удачно подставленную щеку Чангретты, который только этого и ждал. Он прижался к ней, вынудил плотно обнять за шею и притиснуть к себе так близко, чтобы чувствовать весь вес его немаленького тела. Каким-то образом он уже успел сменить положение и теперь восседал прямо между ее ног, упираясь твердостью напряженных бедер в ее собственные. — Мое терпение не вечно, — повторил он еще тише, чем до этого. Его большие пальцы с нажимом обвели выпирающие тазовые косточки, скользнули ниже, вдавливаясь в мягкую плоть под ними. Почти болезненно, но так горячо, так волнующе. — Желаешь испытать его — будь готова, что вскоре оно лопнет, и тогда не удастся прикрыться пистолетом. Игра игрой, но о последствиях надо помнить. — Какие громкие заявления. Ты что, мне угрожаешь? — Валери широко оскалилась, томно выдохнув в его ухо эти похожие больше на кошачьи урчания слова, и легонько царапнула ногтем его загривок. — Если так, то это очень посредственная угроза. Совсем не пугает. — Я говорю тебе это не с целью напугать, а с целью предупредить. Если ты просто развлекаешься, советую прекратить… — Ты говоришь очевидные вещи, Лука. Не стоит меня запугивать перспективами, которые я и сама вижу. Марион почувствовала, как Чангретта дернулся всем телом и слегка отодвинулся от ее плеча, чтобы вновь поймать взгляд изумительно темных сейчас сапфировых глаз, и подозрительно прищурился, задавая очевидный вопрос. Движения его пальцев под ремнем прекратились, горячие ладони плотно прижались к коже, прижигая ее словно раскаленной кочергой. Только приятно, расслабляюще. Валери довольно улыбнулась, показывая сицилийцу ряд белоснежных зубов, и с удовольствием поймала сомнение, плещущееся в глубине его беспросветных зрачков. Его зеленые в коричневую крапинку глаза задумчиво скользили по ее лицу, с особой скрупулезностью выхватывая самые мелкие детали, а после остановились на губах. Розовые, не покрытые ярким оттенком красной помады, они нравились ему больше и привлекали ощутимее. Поцеловать? Это не входило в план. Он лишь хотел подразнить ее, отплатить той же монетой, чтобы преподать урок, но сам не заметил, как быстро увлекся. Ошибка выжившего. Неприятно осознавать, но, похоже, в этой игре Валери опережала его на несколько миль. — Ух ты ж епт… Вы дурные что ли совсем?! Тут дети ходят вообще-то, хоть бы постыдились! Громоподобный глас с ярко выраженным русским акцентом подорвал Марион вверх быстрее, чем она бы смогла подумать об этом. Испуганные, почти ошалелые синие глаза метнулись в сторону приоткрытой двери, на пороге которой стояли двое — Северянин, застывший сродни каменной статуе, пялился на них во все глаза, плотно закрывая рукой верхнюю часть лица Зои, что активно сопротивлялась, не желая оставаться в неведении. Только увидев эту картину, Валери за долю секунды успела проклясть свою невнимательность и несдержанность, а еще мысленно поблагодарить Виктора за присутствие. Если бы Зои обнаружила такую вот картину, зайдя в гостиную в одиночку, едва ли удалось бы ей объяснить, что они делали. Дурачились? Игрались так? Идиотские отговорки, в которые она бы ни в коем случае не поверила. — Вы в курсе, что все нормальные люди этим в спальне занимаются? Или хотя бы за закрытой дверью, чтобы незваных гостей не было? Нет? Лерка, рубашку поправь, дурында! Совсем что ли озверели? — Не ори ты так! — Да как тут не орать, если вы… — ограниченный в выражениях близостью ребенка Северянин не нашел ничего умнее, кроме как погрозить пальцем двум нарушителям всеобщего порядка. Сейчас он как никогда был похож на разгневанного поведением учеников учителя, готовящегося ударить кого-нибудь по голове указкой. Только указки, собственно, и не хватало. А еще, пожалуй, квадратных очков на носу и заляпанной мелом щеки. Созданный в голове комичный образ Виктора заставил Валери тихо фыркнуть от смеха, поворачиваясь от греха подальше через плечо. Чангретта, сидевший там и тоже с некой усмешкой глядевший на возмущенного Северянина, увидев искаженное подавленным смехом выражение на ее лице, оскалился в улыбке, тут же закрывая ее тыльной стороной ладони. Через пару мгновений затишья, они оба беззвучно затряслись, что, видимо, возмутило русского еще больше. — Чего вы ржете хоть? Ни хера смешного не вижу. Чуть ребенку башку не поломали и ржут сидят, извращенцы… — Северянин, да отпусти ты уже меня! Что там такое?! Зои дергалась и мельтешила под крепкой хваткой Северянина до тех пор, пока, вывернувшись, не избавилась от нее совсем. Ее подслеповатые лазурные глазки с удивлением уставились на двух сидящих на диване людей и замерли, выхватывая расплывчатый образ сестры. Проморгались, будто не поверив в увиденное, и снова уставились со всем благоговением, вырисовывая на сетчатке изгибы широкой улыбки. — Валери, ты что, смеешься? — пораженно вопросила младшая Марион, привлекая к себе внимание всех взрослых в комнате. Аккуратными белыми туфельками она быстро процокала к дивану и взглянула на недоумевающую, но все еще улыбающуюся сестру в упор. А потом сама улыбнулась, поворачиваясь к застывшему на пороге Виктору, и вскричала так радостно: — Смеется! Смотри, Северянин, Валери смеется по-настоящему! Ты ее рассмешил! — Да я-то что? — отмахнулся от излишне эмоционального возгласа Виктор, нахмурившись, а после указал на сидящего за спиной Пересмешника Луку. — Вон этот тут ее смешил под шумок, пока никто не видит. Так смешил, что аж рубашка из брюк выпрыгнула. Хорошо хоть не совсем, а то бы вообще… — Виктор, заткнись. Северянин ошарашенно покосился на подавшего голос Луку, что, успокоившись, теперь смотрел на него со всей серьезностью и долей осуждения. Он явно не ожидал подобного пренебрежительного приказа, прозвучавшего из уст не начальницы, а ее нового «партнера по бизнесу», который обычно не позволял себе ставить свою персону выше его. Еще больше он не ожидал собственной реакции, потому что вдруг действительно замолк, не находя, что ответить. В беспомощности Виктор посмотрел на Валери, чье внимание было полностью поглощено младшей сестрой. Казалось, она даже не заметила этого самоуправства или попросту проигнорировала. Из-за чего только? Из-за согласия с произнесенным или из интереса посмотреть реакцию подчиненного? Все, что угодно — с ней не угадаешь. Виктор мялся на пороге еще долгих пару секунд, наблюдая за тем, как лениво Чангретта пальцами сглаживает морщины на лбу, со всей внимательностью слушая тараторящую с беспокойством о забинтованных руках сестры Зои. Русский по-хорошему не понимал, почему не ответил ему в своей неповторимой грубой манере. Он был бы рад списать это на проявляющуюся симпатию и складывающиеся дружеские отношения, но не мог. Не мог, потому что знал, что, скажи эту фразу Грим или Сорока, он точно отправил бы их в далекое пешее, не особо задумываясь. Все потому, что всю его жизнь под серым небом Туманного Альбиона ему могло приказывать заткнуться так, чтобы он действительно закрыл пасть, лишь ограниченное число людей. Ограниченное одной страной, одним статусом, одной принадлежностью… Одной фамилией. — Иисусе… — Вик, ты что-то хотел? Северянин испугался собственных мыслей, сложившихся для него в идеальный пазл. Он взглянул на Чангретту новыми глазами и ощутимо вздрогнул, когда тот посмотрел на него в ответ. Темными, почти черными показались ему его глаза в этот момент. В их глубине отдаленно колыхался знакомый огонек, от созерцания которого мурашки поползли по телу. Русский нервно сглотнул, сжимая кулак в кармане брюк. — Ага, — растерянно выдохнул он, нехотя переступая порог и проходя дальше в комнату. Он старался не смотреть на Луку, но все же краем глаза зацепил его движение руки, пробирающейся за борт пиджака, будто готовясь взяться за оружие. На самом же деле он просто вытянул из внутреннего кармана коробок спичек и, повертев его в пальцах с пару секунд, достал одну и вставил себе в зубы. Привычное действие уже, так почему он так напрягся? Прокашлявшись, Виктор обратил все свое внимание на начальницу, что глядела на него с нескрываемой настороженностью. Она тоже заметила его странные взгляды, окрашенные в непонятную, не присущую Северянину эмоцию тревоги. Вик прокашлялся еще раз: — Эти там курят, все никак не могу их дрянь из носа вывести. — Пройдет со временем, — Валери понимающе кивнула, не сводя с него проницательных глаз, в которых проявлялось все больше раздражения. Она чувствовала, что с наемником что-то не так, и ей не нравилось, что он не давал ей даже знака, как обычно бывало. Если не хотел говорить при Чангретте, то мог бы забрать ее на разговор. В чем проблема? — Так в чем дело? Северянин бездумно поводил болотного цвета глазами по обшивке дивана, а после потянулся в широкий карман накинутого на его могучие плечи пальто. Зашелестела бумага, кажется, даже немного надорвалась от не совсем аккуратных движений мужской руки. Вик тихо сматерился, тут же ловя на себе неодобрительный взгляд Валери. Зои все еще сидела рядом с ней, с интересом разглядывая обтянутые бинтами чужие ладони, изредка поглаживая тыльную их сторону и сгибая тонкие пальцы. Она вряд ли слышала сорвавшуюся с губ мужчины ругань, потому он не стал утруждать себя извинениями. — Держи, — на вытянутой руке Виктор протянул начальнице знакомый желтоватый сверток, от вида которого у нее вмиг помрачнело выражение лица. Осторожно вытянув из не особо крепкой хватки младшей пальцы, старшая Марион забрала неожиданную находку у подчиненного. В вопросительном жесте вздернулись подкрашенные брови. Синие глаза подозрительно сощурились. — Только не смотри на меня так, Лер. Эта штука выпала из пальто, что на тебе было, я тут не при делах. Сорока нашел ее, сказал отдать тебе. Сам прийти побоялся. Бог его, видимо, уберег от созерцания ваших игрищ. — Не хотела этого говорить, но Лука прав — тебе пора отпустить эту ситуацию. Валери отмахнулась от его слов так легко, что Северянину даже стало обидно. Он взглянул в сторону Луки и заметил, как удивление проскочило в его зрачках, когда он с запозданием тоже привлек взгляд к Пересмешнику. Похоже, не ожидал, что она с ним согласится. Что ж, винить его неразумно. Валери действительно соглашалась со всеми, кроме Грима, крайне неохотно. Не в ее это стиле — идти у кого-то на поводу и признавать чью-либо правду. Хотя, нужно отметить, правды Северянин в словах сицилийца не уловил. С некой опаской Виктор снова косо глянул на Чангретту, пока тот оправлялся от внезапного потрясения. В нерешительном замешательстве он выглядел… как всегда. Обычно, если можно применить это слово, даже расслабленно. Почти дружелюбно с этой торжественной полу-ухмылкой на лице. Лука. Обычный, расслабленный и вполне нестрашный Лука. Северянин сморгнул то, что посчитал наваждением. Странно… Может, показалось? Паранойя — зачастую проблема Грима, а не его, но вряд ли она обходит стороной бывших солдат. — Боже, ну и почерк… Отвратительно. Тон Валери показался наигранно усталым. Все это время она вертела в забинтованных и слегка неуклюжих руках сверток из старой бумаги и пыталась определить угол, под которым выписанные на ней красным восковым мелком слова стали бы читаемыми. Видимо, у нее совсем ничего не получалось, а оттого она раздражалась с каждой секундой все больше и больше. Лука наблюдал за ее действиями с легкой усмешкой на губах и хитрым прищуром, что почему-то напоминал лисий. Виктор часто ловил на охоте лисиц, приносил их шкуры старику Мариону, чтобы тот повесил их в своем кабинете. Он ни разу не видел у них такого прищура, но почему-то сравнение не выходило у него из головы. С каждым мгновением рефлексии Лука все больше приобретал в болотного цвета глазах лисьи черты. Вик постарался не думать об этом, но его голова сегодня работала как-то отдельно от него самого. Лисица напала на след потерявшей бдительность птички… — Помочь? Чангретта спросил это с таким невинным надломом бровей, что Северянин мог поклясться, что видел в его слезливых глазках все плоды воображения, которые могли бы исполниться на этом самом диване, не стрельни русскому в зад «вовремя» заглянуть в гостиную. От этих мыслей передернуло и стало как-то не по себе. Со знанием дела и видом, который говорил о готовности в легкую распутать сложную загадку, Лука протянул руку за свертком и осторожно забрал его из поврежденной ладони хозяйки Мистхилла. Взглянул на неровные, выведенные явно в спешке буквы, а потом вдруг резко изменился в лице. — Чего там, Лучок? Смерть свою увидал? — быстрее, чем мог бы помыслить об уместности этой шутки, сказал Северянин, невольно шагнув чуть ближе и заглядывая в написанное. Ему срочно нужно было разрядить напряжение, навалившееся на него мертвым грузом, и насрать — как, лишь бы уже отпустило. Недовольный цокот языка Валери долетел до него с опозданием. — Анджело. Лука произнес имя брата почти бесшумно, будто находясь в прострации, плотно сжав после этого губы. Кривой, размашистый, крупный почерк на желтоватой бумаге абсолютно точно принадлежал его младшему брату. Огромные буквы без внятных соединений между ними, острые очертания «u» и «m», сливающиеся друг с другом «l» и «i», которая где-то потеряла свою точку. Анджело писал так, когда ему было шесть. Почти таким же образом он выводил свои каракули в тетрадях в средней школе, за что часто получал нагоняй от матери. В институте он марал тетради еще хуже, чем было до него… За неделю до своей смерти этим же почерком, но более аккуратным, более выверенным, Анджело написал старшему брату письмо в США. Оно дошло только через два дня после трагедии из-за какой-то глупой бюрократической ошибки. В то время, как где-то в Бирмингеме гребаные цыгане вырезали его брату глаза, Лука пил в баре со своими парнями, отмечая рождение первенца молодой семьи Корсо. Отвратительное воспоминание, от которого загудела голова. Чангретта прикрыл глаза и машинально потер висок, разгоняя кровь под кожей, заставляя мозг снова работать исправно. Почти всегда получалось, но в этот раз отлаженная система дала сбой. — Здесь написано: «Per il futuro di me», — в конце концов произнес он, на удивление, твердо и провел рукой по растрепавшимся волосам. — «Для будущего меня». — Анджело это написал? Тонкая, обвитая плотным слоем бинтов женская рука легко тронула широкое плечо американца, прежде чем успокаивающе его сжать. Валери придвинулась ближе, заглядывая через него в смятый бумажный лист, еще раз пробегаясь осмысленным взглядом по корявым буквам. Лука невесело усмехнулся, чуть поворачиваясь к ней. — Думаю, он хотел вернуться, — слова спокойным потоком лились из его утробы, раскачивая упавшие на миловидное лицо светлые пряди, обжигая кожу скул. Чангретта сжал губы, несильно потрясая в руке легкий сверток. — Оставил это, чтобы вернуться. Сентиментальный глупец… Ненавидел оставлять вещи и надеялся, что мать с отцом развернутся на полдороги и поедут обратно. — Отчего же глупец? Вполне себе умно для шестилетнего ребенка. Со всей аккуратностью, на которое только способно человеческое тело, Валери провела пальцами по изображению черной руки на кисти мужчины, скользнула холодным касанием выше, цепляясь за бумагу и вынимая ее из некрепкой хватки. Лука проводил ее взглядом, когда она, легко ему улыбнувшись, откинулась на спинку дивана и вопросительно вздернула брови, спрашивая у него разрешения. «Можно я открою?» — без слов вопрошала она, не особо, впрочем, упорствуя, будто признавая его право развернуть сверток самостоятельно. Он кивнул, толком и не задумываясь. Конечно, пусть открывает. Едва ли он сможет заставить себя сделать это. Зашелестела тихонько бумага. Все это время сидевшая на коленях на мягком ковре Зои вытянула тонкую шею, с любопытством отслеживая движения сестры. Северянин, видимо, почувствовавший неловкость из-за своей несвоевременной шутки тоже вытянулся. Только сам Чангретта отчего-то боялся посмотреть на содержимое. Прикрыв глаза, он просто ждал, когда закончится этот проклятый шелест и всем своим существом упрашивал Бога дать ему сил. Груз вины и горькой печали давил ему на грудь, оказывая сверхъестественное давление. — Ой! Какой славный! — писклявое восторженное восклицание Зои ударило по чувствительным ушам, но тут же затихло. Валери с легкой усмешкой и теплым чувством ностальгии показала, поставив на ладонь, совсем небольшой самодельный самолетик из дерева с пропеллером и ярко-красными крыльями. На одном из них красовалась золотая звезда, что со временем слегка осыпалась и потеряла блеск дорогих красок. На другом — красивая надпись, гордо провозглашающая имя маленького летательного аппарата. «Ангел». Марион с опозданием узнала почерк дедушки и поняла, что к изготовке игрушки именно он приложил свою умелую руку. Раньше он увлекался подобным. Сейчас старческая дрожь и зрение не позволяли ему работать с мелкими деталями. — Прелесть какая… — несмелым движением маленькая сестра протянула к самолету палец и резковато ударила самым кончиком по пропеллеру. Тот закрутился слегка неровно вокруг своей оси, но быстро остановился. Трение было слишком ощутимым и дерево цеплялось за неровности, не давая ребенку насладиться зрелищем. Впрочем, Зои даже это сумело впечатлить. — Здорово! А он летает? — Да куда уж там! — сверху на игрушку опустилась тяжелая рука Северянина, подхватившая самолет и поднявшая его в воздух. Он поднес любопытную находку почти к самому носу и со всем знанием дела начал рассматривать ее в самых мелких деталях, по-умному, как ему самому казалось, щуря глаза. — У меня похожий был в детстве. Мы с Вовчиком его сколько с деревьев не кидали — все носом в землю уходил. Ломался сотню раз. Так что ты уж воздержись от бросков. — Дай посмотреть! Дай! — Сломаешь же, Зойка, тише! В один прыжок с дивана Зои оказалась на уровне глаз Виктора и ловко выудила из его хватки самолет, что тут же, боясь, что отнимут, вынесла из гостиной с заливистым смехом и подстрекательными криками. Северянин даже не попробовал перехватить ее, только с сожалением проследил за тем, как уходит из-под его контроля вещица, сумевшая завладеть его вниманием. — Лер, ты поговорить, кажется, хотела, — рассеянно произнес он, не опуская на начальницу глаз. Она в недоумении взглянула на него снизу вверх, пытаясь вспомнить, о чем он говорил. Она разве хотела… Ах, точно. — Подождешь меня в кабинете после ужина? Я быстро. Виктор несколько раз кивнул, осмысляя для себя эти простые слова. Вложив руки в карманы брюк, он несколько медлительно направился к выходу, чуть не оступившись на пороге и даже не ругнувшись по-русски. Он скрылся, чрезмерно задумчивый и подозрительно безучастный, из-за чего вдруг показался совершенно не в себе. Валери проводила его взглядом до двери, чмокнув губами, повернулась к Чангретте, что немного нервно разминал в руках собственные пальцы. Он тоже был сам не своим. Видимо, вещица его брата заставила его вспомнить о трагедии, которую он пережил, и захандрить. Винить его в этом было бы верхом бесчеловечности. В непонятном для себя самой порыве Марион опустила голову ему на плечо и преувеличенно шумно вздохнула, исподтишка наблюдая за его реакцией. Надеялась, что он хотя бы улыбнется. Но Лука только слегка повернул голову и звонко хрустнул суставами среднего пальца, поворачивая спичку во рту. Валери брезгливо поморщилась, укладывая ладонь на его схваченные друг с другом руки. — Я же говорила, что вредно. Не делай так, — на ее слова он только фыркнул и, вытянув большой палец, словно бы инстинктивно погладил хрупкие женские фаланги мизинца. Синие глаза с невинным выражением в них глянули из-под упавшей светлой челки. — Она скоро наиграется и принесет его обратно. Сможешь забрать. — Пусть оставит себе. Ей он будет нужнее. Его голос, пускай звучал тихо, но все еще был тверд и отдавал сталью. Он пытался держать марку и, признаться, получалось у него довольно хорошо. Печаль он скрывал лучше всех остальных своих эмоций. Светловолосая голова поерзала на широком, немного жестком плече, прежде чем нашла более удобное положение. Валери еще раз глубоко вдохнула приятный аромат цитрусово-хвойного парфюма. Хотелось бы придвинуться ближе, чтобы ощутить на рецепторах еще и проклятую ромашку, но момент явно был упущен. Ну и пускай… Так ее тоже вполне устраивало. — Ты забрал мое пальто, но не догадался захватить еще и туфли… Незначительный поворот головы и долгий взгляд на аккуратно сложенное на подлокотнике кресла женское пальто. Да, действительно, она ведь оставила еще и туфли. О них от холода и острого желания поскорее вернуться он как-то совершенно забыл. — Куплю тебе новые, если хочешь, — предложил Лука по-простому, дернув свободным от ее веса плечом. Валери прыснула. — Легко ты решаешь проблемы. — Для меня это не проблема. — Удивляюсь, почему у тебя нет пассии. С таким подходом ты мог бы завоевать любую. Он тихонько выдохнул в легком смехе, переворачивая ее руку в своей ладонью вверх, и, еле касаясь, провел по бинтам над линией сердца к самой подушечке указательного пальца. Щекотное прикосновение заставило Марион слегка дернуться, но убирать руку от него она не спешила. В конце концов эта его реакция была уже чем-то. Намного лучше меланхолии, по крайней мере. — Надеюсь, хоть мой блокнот ты не оставил там, — ленивый шепот и едва заметное движение руки вверх, своеобразная просьба не останавливаться. Лука и не собирался. От линии сердца он плавно соскользнул к холмику под большим пальцем, а после — к запястью, где на бледной коже чернели очертания раскинувшей крылья неясной птицы. Ее он обвел особенно бережно, ласково оглаживая края татуировки и оседая в середине. — Нет, его я заметил, — честно признался Чангретта, не отрываясь от своего занятия. — Он в кармане, так что можешь не волноваться. — Все успел прочитать? — он не видел ее лица, но точно мог определить, что сейчас она подозрительно щурится, смешно приподняв крылья прямого носа. Большой палец еще раз обвел идеально гладкую кожу, натянутую над чернилами тату, тонкими костями и синими венами над ними. Мужские губы чуть-чуть не тронула самодовольная улыбка. — Я не читал твои записи, Валери, — сказал Лука так искренне, что даже пришлось засомневаться в поспешно сделанном выводе о его неспособности лгать. Валери недоверчиво хмыкнула, перекладывая голову чуть выше и упираясь острым подбородком в плечо. — Если так, то ты идиот, — спустя паузу заключила она. — Мои записи могли бы сыграть тебе на руку. Там столько всего, что ты мог бы засадить меня, просто принеся их в полицию и назвав адрес Мистхилла. Тогда Лондон бы безоговорочно стал твоим, целиком и полностью. При условии, что разобьешь цыган, само собой. — Интересно… — «Интересно»? Все, что ты можешь сказать? Со своего вполне себе удобного положения, Марион видела, как ее деловой партнер поднял голову к потолку. Будто бы задумчивый пятнистый взгляд пробежался по красивым росписям и хрустальной люстре, что потрясающе сверкала в собственном свете. Кожей девушка ощутила еле заметную вибрацию от того, что Лука, словно бы только осознав свою ошибку, протяжно замычал от досады. Представление, очевидно. На его вытянутом, неестественно светлом для сицилийца лице не промелькнуло и тени переживаний по этому поводу. Только усмешка. Спустя время он снова опустил взгляд на переплетение их рук и легко кивнул, сжимая губы. — В следующий раз обязательно загляну, раз так. Не терпится посадить тебя за решетку и спокойно прогуляться по Лондону, чтоб никакая сучка не пристала ко мне с глупой идеей залезть на ветхое дерево. Валери выдержала паузу, прежде чем, спрятав лицо в его пиджаке, тихо рассмеяться. Действительно идиот, упустить такую возможность… Еще никогда она не встречала подобных ему бизнесменов. И, похоже, никогда больше не встретит.