Never trust a Mockingbird

Валери давно не ощущала ничего подобного. Идти с кем-то за руку по глухой и едва различимой местности, по сути, доверить себя другому человеку было для нее не то, чтобы в новинку, но определенно чем-то странным по прошествии стольких лет. Чувства неясного страха и одновременно жадного любопытства завладели ей, как только по бокам узкой тропки сомкнулся непроходимый лес, а фигура Луки медленно утонула во мраке. Прежде чем это произошло, он с добродушным смешком сказал простое: «Только не бойся, мисси», и, как ни странно, этого хватило, чтобы побороть в себе желание немедленно вернуться обратно к озеру. Его рука, горячая и сухая, сжимала достаточно крепко, чтобы Валери была уверена, что она ни за что не отпустит ее, пока не придет нужный момент. Шагал Чангретта неторопливо, но смело, всем видом показывая, что он точно знает, куда ведет их эта тропа. Марион такой уверенностью, увы, не обладала, но решила не высказывать свои сомнения, не понаслышке зная о хрупкости мужского эго, которое может сыграть против нее. Или же ей просто нравилось все происходящее… Она бы никогда не призналась себе в этом, но было что-то такое, что заставляло ее улыбаться. Почему-то Лука ориентировался на этой местности намного лучше нее. За весь проделанный путь от озера он споткнулся только один раз о выступающий корень дерева, выругался громко на итальянском, тут же извиняясь за свой французский, и шел впредь медленнее, проверяя землю под ногами на «пригодность», громко шаркая. Иногда Валери становилось жалко его дорогущие туфли, но понимание того, что самоотверженность их хозяина не давала и ей угодить в яму, успокаивало это чувство. В конце концов, мистер Большая-Шишка в состоянии купить себе новую обувь. Они шли уже достаточно долго в сторону, где располагался Мистхилл, чтобы предположить, что до него оставалось совсем недалеко. Тем не менее, нельзя было сказать, что Чангретта вел Марион именно туда. Он определенно держал путь на север, но будто обходил территории поместья птиц стороной. То, что он хотел показать ей, Пересмешник была уверена, находилось неподалеку от ее дома, и это тоже несколько ободряло ее в моменты сомнений. Всю дорогу Лука не умолкал. Негромко и размеренно он рассказывал своей притихшей спутнице истории, которые, казалось, вспоминал на ходу. Валери думалось, что таким образом он хотел скоротать время до того самого «места», хотя на самом деле Чангретта беседовал с ней по другой причине. Ему казалось, что гнетущее безмолвие вкупе с бескрайней темнотой перед глазами может расшатать настроение Валери, заставить ее волноваться. Это было бы лишним. Поэтому он решил избавиться хотя бы от одного из этих неприятных аспектов. Не всегда он знал, о чем говорить. Темы заканчивались слишком быстро по той простой причине, что диалог велся в одну сторону. Марион не поддерживала беседу ни словечком, даже не хихикала за спиной. Но сомнений в том, что она внимательно слушала, у Луки не появлялось. Слишком уж часто она сжимала его руку, побуждая продолжить. В момент, когда у Чангретты иссякла последняя тема для беседы, он затих, продолжая путь в напряженном молчании, лихорадочно перебирая в голове воспоминания и банальные поводы нарушить его. Детские игры, совместные переживания и страхи так не вовремя решили сыграть с ним в прятки в его собственном сознании. Шкодливая ребятня. Не знает, когда взрослые люди в действительности нуждаются в их присутствии. Валери снова сжала пальцы в крепкой хватке чужой горячей руки и, получив в ответ лишь ответное пожатие, хмыкнула. Он словно бы попросил у нее помощи. Забавно. Вечно приходится его спасать… — Почему ты уехал из Англии, Лука? Ей показалось, что он напрягся. Слишком долго продолжалась пауза и как-то резко он усилил хватку. Это насторожило. Неужели она спросила что-то не то? Что-то такое, что он не хотел обсуждать? Что ж… В таком случае она бы соврала, если бы сказала, что ее желание узнать ответ на этот вопрос резко снизилось. В полной темноте высокая фигура Луки дернулась, будто бы он резко захотел развернуться, но вскоре передумал. Вздохнул обреченно и изрек сухо, наверное, желая закрыть эту тему. — В юности я сделал кое-что, из-за чего у меня появились проблемы с законом. Мне пришлось отплыть в США, чтобы не загреметь в тюрьму. Валери протяжно и понимающе промычала, слабо кивая. Честно сказать, она совершенно не хотела портить такой приятный вечер в непривычной компании неуместными вопросами, но врожденное любопытство было тем побуждающим механизмом, действие которого не мог предугадать даже носитель. — На самом деле, звучит, как что-то обыденное для наших кругов, но я впервые вижу человека, который бы не хотел поделиться своим опытом. Обычно гангстеры очень болтливы… — эти слова прозвучали со всей присущей Пересмешнику серьезностью, хотя их хозяйка и намеревалась придать им смягчающих невинных нот. — Ты тоже связался с плохой компанией, как и все другие? Не слушался маму? Воровал хлеб в булочных? Из мрака спереди донесся тихий вздох, из-за которого по телу почему-то пробежали мурашки, настолько обреченно он прозвучал. Марион инстинктивно плотнее укуталась в болтающееся на плечах и чуть ли не волочащееся по земле пальто, словно бы боялась, что, разозлившись, его хозяин мог с легкостью его отобрать. Вряд ли Лука был настолько импульсивен, конечно, но все же мало ли что могло прийти ему в голову… — Мисси, — голос Чангретты провибрировал в полном мраке необычно мягко. Сицилиец будто мурлыкал, а не говорил, растягивал слоги, иногда ударяя по ушам твердыми согласными. — Я бы с удовольствием поведал тебе эту историю, но, чувствую, сейчас не то время и не то место, чтобы об этом рассказывать. — Почему же? — Валери озорно дернула их сцепкой и, подбежав ближе, схватилась пальцами свободной руки за крепкое предплечье мужчины, приостанавливая его. Тот обернулся нехотя, выпрямился, со всей строгостью взирая на собеседницу сверху вниз. Но кругом было слишком темно, чтобы испугаться. — Это что-то типа твоего страшного секрета? Мафиозо вроде любят придавать своей персоне излишней мистичности. — Едва ли это можно назвать секретом. Просто я не хотел бы говорить об этом. Сегодня день у всех был тяжелый, не находишь? Не хотелось бы омрачать его такими же тяжелыми разговорами. — Не делай из мухи слона. Ты нагоняешь столько страху на свое отплытие в США, будто в восемнадцать ты умудрился задушить во сне, ни больше ни меньше, Эдварда Седьмого. — Слава всему святому, я к его смерти не причастен. Зная себя в восемнадцать… — Ты же понимаешь, что только подогреваешь мое любопытство, да? — Валери взялась двумя руками за ведущую ее вглубь леса руку и потянула на себя. — Давай, колись уже! Ты ведь знаешь, что я терпеть не могу, когда мне недоговаривают. Лука остановился под напором женских рук и развернулся, попытался разглядеть в полной темноте хотя бы какие-то очертания миловидного лица. Сделать это удалось далеко не сразу. То ли зрачки так долго не могли привыкнуть к смене ракурса, то ли воображение слишком кропотливо восстанавливало ее фотографию на сетчатке, но Чангретте пришлось набраться терпения, прежде чем из мрака на него взглянули те насыщенно-синие глаза. Окутанные темным туманом ночи, они смотрели с такими интересом и долей восхищения, что одним взмахом своих длинных ресниц могли бы в одночасье выпытать у Бога все тайны мира, над которыми ученые бились долгие столетия. Встретив их взгляд и решив, что он ему не кажется, Лука будто бы даже болезненно скривился, понимая, к своему сожалению, что он даже вполовину не так силен, как Господь. Когда-нибудь ее почти детская любознательность доведет его до исступления, а умоляющий синий взор заставит продать душу. Наверняка это произойдет, и никакие советы матери не побудят его задуматься и на секунду, никакие внутренние и внешние конфликты не возбудят сомнений в происходящем. Потому что Валери Марион — это самое неправильное и при этом безупречное, страшное и умиротворяющее, больное и целебное, что могло бы с ним случиться. Лука еще не задумывался об этом. Он лихорадочно перебирал в голове все отговорки, чтобы закрыть эту тему, пытаясь подобрать те, которые могли бы сработать, но вместо этого только больше убеждался в том, что сейчас мисси не отступит ни на шаг. Скажи он любой, даже самый обоснованный бред — она улыбнется и спросит, как ни в чем не бывало: «Так что там с твоим переездом?» И не объяснишь ведь, что это не самая приемлемая тема для разговора после ее недавнего кризиса. В конце концов он сдался. Устало вздохнул и цокнул языком, смиряясь со своей участью, тихо ругаясь под нос. Нежелание поднимать эту тему возрастало в нем с каждой минутой и, чтобы не позволить ему завладеть собой полностью, он начал вкрадчиво: — Я не был вовлечен в плохую компанию, мисси. Я был тем, кто эту плохую компанию основал, — сделав короткую паузу, он искривил губы и добавил: — Даже как-то обидно, что ты считаешь меня таким же, как и остальные твои партнеры. — Остальные мои партнеры говорили примерно так же, — снисходительная улыбка коснулась в темноте женских губ, и Чангретта закатил глаза, будучи уверенным, что этого никто не увидит. Но Валери не нужно было видеть, чтобы представить измученный ее поведением взгляд мужчины. Она тихо посмеялась и несильно надавила на впадинку между большим и указательным пальцами Луки, снова привлекая его внимание к беседе. — И что? Из кого же ты основал эту твою плохую компанию? Такие же мятежные подростки, как и ты? — Да, само собой. Кто еще захочет водиться с восемнадцатилетним бунтарем-максималистом если не такие же безмозглые дети-радикалы? — Дети? Мне казалось, что восемнадцать лет уже тянет на осознанный возраст. — Младшему из нас было шестнадцать. И, если честно, ментально я тоже находился где-то на этом уровне. Марион снова потянули вглубь черного леса, осторожно обозначая прикосновениями повороты тропинки и препятствия. Ямы в основном и кочки. В этом лесу их было чересчур много. Лука сжимал руку каждый раз, когда натыкался на что-то, и иногда гудел, видимо, так выражая свое недовольство. Сейчас он прогудел, скорее, из-за осознания своей юношеской глупости. — Сначала мы действительно занимались воровством, — продолжал он на ходу. — Крали драгоценности из домов, сервиз, серебро, металл. В целом, все, что можно было продать и что обладало хоть какой-то ценностью. Мы находили это занятие веселым. Даже устраивали соревнования, кто достанет самую дорогую вещь и продаст ее за самую выгодную цену. Как-то раз кто-то из нас достал древние часы на цепочке с какой-то странной гравировкой на латыни. Я умудрился продать их за фунт. — Да Вы прирожденный торгаш, мистер Чангретта. Видно, не зря «Черную руку» зовут одной из лучших организаций, промышляющей бутлегерством. Лука, кажется, фыркнул, но сделал это так тихо, что нельзя было сказать с уверенностью. Вал предпочла думать, что смогла его хоть немного рассмешить, а не предоставила возможность посмеяться над неуместным комментарием. Или же он так смущался? Вряд ли, конечно, но если это действительно так, то это даже… — А потом нам захотелось большего. Мне захотелось большего, — поток мыслей прервал его ставший вдруг задумчивым вибрирующий баритон. Он пробрался под пальто холодным потоком воздуха и даже заставил вздрогнуть. Валери уставилась в темноту, туда, где предположительно сейчас находился черный затылок ее спутника. — Знаешь этот зуд под кожей, когда преуспеваешь в чем-то и вдруг понимаешь, что этого тебе недостаточно? Вот это же случилось и со мной. Безнаказанность за наши поступки ослепила меня, я подумал, что мы могли бы многого достигнуть, если бы перестали побираться на помойках и взялись бы за нечто более серьезное. Намного более серьезное, чем кражи. Так я пришел к тому, что я со своими парнями при наличии хорошего плана смог бы ограбить банк. Тот, что на Сноу-Хилл, если ты помнишь. Сейчас его, вроде как, там уже нет… Эти уточнения были ни к чему. Просто Чангретта цеплялся за каждую возможность отдалить тот момент инцидента, который для Валери мог бы оказаться решающим. Он не чувствовал ничего по отношению к своим давним похождениям, для него это были лишь отрывки прошлого, о котором, если говорить начистоту, он никогда не стремился вспоминать, но и отрицать их не пробовал. И будь на месте Валери кто угодно, кроме нее, он рассказал бы о своем неудачном опыте без колебаний, но с ней все было не так просто, как с другими. Она снова молчала. Готовая поглотить любые крохи информации, ступала следом и только тихое дыхание выдавало ее присутствие. Лука не понимал, успокаивает это его или наоборот раздражает. Было бы ему легче, если бы она сейчас сказал что-то в своем стиле, мол: «А потом вас всех схватили за задницу». Наверное, все-таки было бы. Да, определенно. Лучше уж пусть она продолжает язвить и вставлять свои саркастические комментарии, чем вот так… — Я проработал план, изучил строение здания, обозначил все ходы и выходы. На бумаге это смотрелось солидно. Я прямо… Почувствовал себя Джорджем Лесли. Я ощутил, как триумф близится ко мне, уже чувствовал хруст фунтов под своими пальцами. Я уже мысленно праздновал победу, думал о том, как обрадую мать, когда брошу к ее ногам сумку с деньгами так, будто они ничего не стоили, — с губ сорвался смешок, больше похожий на истерический. Чангретта быстро опомнился, стирая с лица всякое подобие улыбки, которое никто бы все равно не увидел. Также, впрочем, как и итальянские взмахи свободной рукой, что в каком-то смысле помогали не сбиться с мысли. — Я выбрал самых старших. Мы без проблем раздобыли оружие в закоулках Бирмингема, нацепили на лицо треугольные тряпки и пошли на дело. Все шло как по маслу: зашли, взяли заложников, пригрозили служителям, нас провели в хранилище. Луиджи и Брайт контролировали заложников в зале, Марио с Микки набивали сумки деньгами, пока я контролировал весь процесс. Они забрали все до остатка, даже купюры не оставили… — подвижная рука с глухим шлепком опустилась на бедро. Лука беззвучно чмокнул и после продолжил севшим голосом: — А потом что-то пошло не так. Не помню в точности, как там было дело. Помню только выстрел, а потом — приставленный к моему лбу ствол Микки и валяющееся под его ногами тело Марио. И лужу крови под ним, растекающуюся как густой кисель. Микки сказал: «Доигрался ты, Capo». Я ему, как идиот какой-то: «Микки, в чем дело?», а до самого уже доходит, что этот мудак решил меня подставить и забрать все себе. Только доходит это вместе с криками полисменов с улицы и стрельбой в воздух. — Ты никогда не умел выбирать правильных людей, — она сказала это так просто, будто говорила о погоде, по сути, констатировала факт. Что ж, по правде говоря, Лука не мог с ним поспорить. Ситуация не позволяла. — И что там было дальше? Ты умер? Детский вопрос, заданный совершенно серьезным тоном, рассмешил. Чангретта фыркнул, опустив голову и покачав ей из стороны в сторону. Все-таки он был прав. Когда она говорит, ему становится легче. — Его отвлекли выстрелы Брайта и Луи из главного зала, и я воспользовался возможностью: выбил у него ствол и повалил на пол. Завязалась драка. Он рассек мне бровь о край стола, а я… Что ж, так случилось, что его пистолет оказался у меня в руках. Тогда я сделал ровно два выстрела. Микки умер быстро, предателям обычно такой смерти не желают. Но мне было все равно. На тот момент я думал только о том, как бы поскорее унести оттуда ноги. — Это было твое первое убийство? Вопрос, заданный совершенно ровным тоном, не стал неожиданностью, но Лука все равно взял паузу, чтобы хорошенько подумать, прежде чем выдать уверенный ответ. — Первое, — по-простому согласился он, а после добавил тоном, каким люди обычно замечают абсолютно очевидные вещи: — Никогда бы не подумал, что это произойдет так легко. — Это я тоже слышала очень много раз. Валери игриво дернула его руку на себя, раскачивая, как качели, их крепкую хватку. Не особо радостная беседа про убийства и предательство развеселила ее. Скорее всего, Лука мог предположить, что радовало ее не столько получение новой информации, сколько тот факт, что когда-то давно он по-крупному облажался. Не то, чтобы Чангретту это не устраивало, но… устраивало. В данной ситуации его бы устроил любой исход, при котором она бы рассмеялась. — Что ты вообще ни разу не слышала от гангстеров? — желая соскочить с неудобной темы, спросил сицилиец, всматриваясь вверх, туда, где широким шатром раскинулись кроны деревьев. Ему показалось, что между ними засияла серым светом холодная луна. Скорее всего, они почти пришли. Совсем скоро лес расступится и больше не придется вслепую блуждать между елями, то и дело натыкаясь на выступающие корни — Даже не знаю. Многое, — Марион порывисто пожала плечами, а после, скривив лицо, спародировала стереотипный итальянский акцент: — «Моя жена приготовила на ужин восхитительную запеканку» или «Мой сын недавно научился кататься на велосипеде, я так горд». Всякие такие сантименты обычно вам не свойственны. — Ох, неужели? Ты и вправду никогда не встречалась с истинными итальянцами. Они обычно только и говорят о семье. Невозможно обсудить дела, не узнав, что чей-то сын спустя долгое время наконец поступил в медицинский институт или чья-то дочь вышла за гребаного торговца рыбой. — Я встречалась с одним итальянцем несколько недель. У нас были сугубо деловые отношения. Он говорил только о делах и моем роскошном вырезе на платье. По его словам, мои ноги достойны быть увековечены на картине. Лука хрипло посмеялся почти что невпопад, невольно подписываясь под словами этого неназванного итальянца. Нельзя отрицать то, что очевидно. Ноги у Валери были в действительности достойны всех похвал, которые когда-либо отпускались в их сторону. Случайный взгляд упал через плечо в ту область, где глухо ударялись о мерзлую землю лакированные мужские туфли, но тут же ушел вперед. В темноте все равно ничего не было видно, да и не по-джентльменски смотреть на женщину в таком свете. Тем более так открыто. Сзади снова легонько дернули. — Ну так что? Ты рассказал только часть истории. Что случилось, когда ты выбрался из банка? — Я вышел с черного хода и тут же наткнулся на полицию, — с неохотой продолжил Лука. — Из-за того, что в банке все еще оставались Луи с Брайтом, не многие из них последовали за мной, но все же их было достаточно. — Ты бросил своих? Не особо благородно. — Мне было восемнадцать, я воровал у нищих, наживаясь на их семейных реликвиях. О каком благородстве идет речь? — прозвучало сверх меры возмущенно, и Чангретта поспешил умерить пыл, разгоревшийся в груди из-за давних отголосков стыда. Он выдохнул, предпочитая сделать вид, что последние слова собеседницы его нисколько не задели. — Да, я их бросил. Ты должна понимать, что иногда это — лучший вариант. Если бы я остался, то полег бы вместе с ними, а это ненужные жертвы. Валери с прищуром взглянула в спину идущего впереди мужчины и легко дернула плечом, ничего не сказав. Да и что тут говорить, если он, по сути, прав? Благородство благородством, но твоя жизнь никогда не должна стоять на линии огня, потому что ее ценность всегда в несколько раз выше ценности жизней других людей. Так говорил дедушка, так говорил отец, так говорила и она. «Будь готов пожертвовать пешкой, чтобы спасти короля», — извечное правило выживания. — Пришлось сделать круг вокруг Бирмингема, чтобы оторваться от полиции и попасть домой. Там меня уже ждали отец с матерью, наслышанные о стрельбе в районе Сноу-Хилл. Я все им рассказал без утайки, сказал, что справлюсь как-нибудь сам, что это не их проблема. Но в таких ситуациях, когда по городу разъезжают полицейские машины и бегают констебли, говорить нечто подобное без сомнений невозможно. И отец это понимал. А потому, пока мать утирала слезы и кляла меня на чем свет стоит, вышел на улицу и окликнул местного мальчишку, чтобы он кое-куда сбегал. Потом вернулся домой, сел за стол и приказал матери достать виски и два стакана из бара. Наполнил оба, но выпил только один. — Пригласил кого-то? Ответом на этот простой вопрос стало протяжное мычание, после которого Лука взял долгую паузу. Валери смотрела ему в спину с пару секунд, прежде чем поняла, почему он медлит. У его отца, Винсенте Чангретты, не то, чтобы неизвестного, но довольно скрытного гангстера, было много знакомых. Но только один из них обладал настолько большим влиянием в Англии, чтобы бесследно вывести человека из страны, не оставив даже упоминания о нем в деле полиции. От одной мысли о нем рука, удерживаемая в чужой хватке, ослабла, а ноги перестали быть послушными. Шаг заметно замедлился, в конце концов остановившись. Марион неровно и шумно выдохнула в сторону, мягко высвобождая пальцы из горячего плена руки Чангретты. Он обернулся, выхватывая ее образ, появившийся в бледных лучах полумесяца, выступившего из-за деревьев, и нахмурился, заметив, как выражение на ее вечно искаженном насмешкой лице приобрело измученный вид. — Я же сказал, что это не лучшая тема, — произнес он, подходя чуть ближе. Встал совсем близко, но старался не касаться, чтобы не причинять неудобств. — Давай не будем продолжать этот разговор? Мы почти пришли, осталось всего ничего. — Нет, договори. Мне нужно знать, — в свете луны ее волосы сверкали серебром, когда она отрицательно мотнула головой. В синих глазах белыми искрами мерцала уверенность, не подкрепленная ничем, кроме собственных переживаний. Она хотела казаться сильной. Сейчас это получалось у нее хуже всего. — Мой отец пришел тогда в ваш дом и предложил свою помощь. Так? Лука поджал губы, взглянув на девушку сверху вниз, а после отвел взгляд. И отчего она такая упрямая? Ей больно слышать о Джеймсе, неприятно называть эту тварь отцом, но раз за разом она продолжает это делать, пускай только для того, чтобы послать его к черту. Почему? Виктор сказал, что она на долгое время сумела выкинуть из головы образ своего никчемного папаши, но, видимо, в этом он крупно ошибался. Что-то не позволяло ей сделать этого, удерживало ее родство с дьяволом мира сего… И это раздражало. С губ сорвалось неровное дыхание. Чангретта выпрямился, запуская руки в карманы брюк, и посерьезнел. — Да, Джеймс пришел, — эти слова были почти грубы и резали тишину леса, как нож режет подтаявшее масло, но это было не важно. Сейчас Чангретте все перестало казаться важным. — Он перешагнул наш порог, уселся за наш стол, разлил отцовский виски. Рассказал с улыбкой, как у него прошел день, сказал, что много работал и очень вымотался, и не отказался бы от ужина. Мать подала ему еду, и он махнул рукой в мою сторону, желая услышать, что произошло из моих уст. А когда я ему все объяснил, посмеялся и сказал: «Ты влип, парень. Крупно влип. За предумышленное убийство у нас вешают, ты знаешь? А тебя еще и за двоих судить будут. Куда ж ты смотрела, Одри, если допустила такое?» Клянусь, я был в шаге от того, чтобы ударить его, когда услышал, как мать разрыдалась еще громче. Но тогда бы меня точно вздернули… На какое-то время все вокруг стихло вместе с завыванием ветра и звуком вибрирующего мужского голоса. Лука чувствовал, как от этих непростых разговоров у него скручивает внутренности. Неприятно смотреть, как она мнется на месте, не зная, что сказать, не зная, зачем спросила. Хотелось поскорее закончить все это, не стоило испытывать судьбу. Он клял себя за то, что недостаточно дал понять нежелательность этой темы, что не смог отсечь ее в самом зачатке. Нужно быть напористее с ней. Простое «не стоит» на нее не действует, здесь нужно твердое «нет», раз она не знает, на чем следует остановиться. Нужно принять это во внимание обязательно. — Ладно, — он выдохнул, снова протягивая руку к ее ладони. Более порывисто в этот раз, без былой вежливости. Стоило отвлечь ее сейчас же, а то не ровен час — снова схватит паника. — Хватит на этом. Мы почти пришли. Валери неуверенно потерла предплечье, оглянулась через плечо, внимательно всматриваясь в непроглядный лес. Наверное, отыскивала пути к бегству, но это был явно не самый лучший вариант. В чаще она не сможет найти дорогу домой без него, да и к особняку было легче добраться не повернув назад, а пройдя через луг. Там и светлее, и дорога не такая опасная, как та. Желая воспрепятствовать еще не пришедшему в исполнение почти инстинктивному желанию девушки, сицилиец не стал медлить. Быстрее, чем она сама успела бы понять, он взял ее руку и направил за собой по дорожке, устланной ночным сиянием. На удивление, она не противилась. Только еще пару раз оглянулась на лес и почти тут же нагнала его, уравнивая шаг. Видимо, дошло, насколько хреновым был порыв рвануть к озеру. — Ты так и не сказал, куда мы идем, — спустя время тихо произнесла она, чуть-чуть не утыкаясь носом в его плечо. — Сейчас увидишь, — безапелляционно сказал он и умолк на время, давая ей обдумать все и решить, действительно ли она хочет увидеть то, что он стремится ей показать, или все же попросит отвести ее в Мистхилл. Путь пролегал недалекий, но времени на раздумья было достаточно. Она ничего не сказала. Шла, перебирая в пальцах черные камни его золотых перстней, и изредка сопела носом, как маленькая девчонка. Чем-то их прогулка была похожа на те, что они совершали в детстве. Тоже недо-ссора в начале, веселые препирания, грустная нота, из-за которой в конце концов в Чангретте начинало играть чувство ответственности. Раньше он тоже становился не особо разговорчивым и особенно раздражительным, когда оно накатывало, но сейчас это ощущалось особенно остро, почти болезненно. Хотелось вывести его на разговор, но Валери не решалась. Лучше было подождать, пока он сам заговорит на безопасную тему, чем спрашивать то, в чем она была не уверена. В молчании она ступала по твердой, стылой земле, ощущая спиной прожигающий волчий взгляд, и молилась, чтобы этот момент настал поскорее. Чувствовать его невыносимо. Будто все кости теряли твердость, переминаемые взором черных, как уголь, глаз. — Ну вот и оно. Все такое же дряхлое и полуживое. Хотя кто бы мог думать, что здесь хоть что-то изменится… Несмело, боясь потерять черные глаза из поля зрения, Валери обернулась к Луке, что остановился посередине когда-то изумрудной опушки, чья трава выцвела из-за зимней изморози. Его лицо было обращено наверх к пробивающимся сквозь облака звездам, и глаза, совершенно живые и светлые в сиянии луны, впитали весеннюю зелень, переливаясь добрым свечением. Тем свечением, что приносит в душу покой и возвращает в нее остывшую радость. Он дернул уголком губ на короткое мгновение и, наверное, ощутив ее взгляд, опустил на нее эти чрезмерно дружелюбные глаза. Вздернул вопросительно бровь, заставив смутиться и поскорее отвернуться, а потом смешно фыркнул, поднимая руку. — Смотри, — сказал тихо, вкрадчиво, указывая вперед. — Надеюсь, этот эпизод нашего прошлого ты вспомнишь охотнее, чем все предыдущие. Его светлая для итальянца рука указала в направлении большого раскидистого дерева. Осины, кажется. Уж и не вспомнить, чем оно было до того, как опали все листья и больше никогда не выросли снова. Наверное, во времена прадедушки Мариона оно еще цвело и пахло приятной терпкостью, разбрасывая вокруг себя оранжевые листья. Наверняка это было просто невероятное зрелище. Судя по широким ветвям, простирающимся на несколько метров, осенний ковер мог укрыть всю опушку и даже задеть лес. Когда-то это величественное дерево имело силу. Даже сейчас в ее корявом стволе угадывались те образы пускай и бывшей, но все же лесной королевы. Многовековая стойкость, царственность, красота… Да, даже на пороге смерти оно было прекрасно. Завороженная, Валери не могла отвести от него восхищенный взор. Она помнила. Воспоминания проносились перед глазами яркими пятнами, вселяя в сердце ностальгию, заставляя усмехнуться без привычной насмешки. Они были здесь очень давно. Стояли на этом же самом месте и смотрели, как Анджело с веселым криком лезет на дерево. Маленькую мисси так же держали за руку мужские, нет, мальчишеские тонкие руки старшего брата Чангретты, с губ которого то и дело срывались недовольные комментарии. Словно через вату она слышала его голос: «Упадет, дурак, костей не досчитается», и свое твердое: «Не упадет». И Анджело не упал. Долез до самой верхней ветви, до которой мог дотянуться и вернулся на землю невредимый. И тогда ей тоже захотелось попробовать. Валери сама не поняла, когда успела вытянуть руку из хватки Чангретты и подойти ближе. Встать у самых корней и задрать голову, с прищуром высматривая ту самую ветвь. — В последний раз, когда ты так сорвалась от меня, ничем хорошим это не закончилось, — Лука появился из-за плеча и неспешно побрел к самому стволу, попутно также осматривая гигантские деревянные руки. Он выглядел так до одури самоуверенно, что Валери не смогла найти в себе силы перебороть порыв поддеть его. — Ты называл «эпизодом нашего прошлого» тот день, когда ты скинул меня с этого дерева? Не самое романтичное событие ты выбрал для нашего первого свидания. Он оглянулся и на его лице отразилась смесь нечитаемых на первый взгляд эмоций. Можно было подумать, что он озадачился и, должно быть, слегка смутился, но было что-то в этих каре-зеленых глазах возвышенное, задумчивое. Он оценил ее самоуверенную позу и хмыкнул, возвращая внимание к дереву, но мыслями все еще находясь где-то рядом. — Я так и думал, что ты это скажешь. Чуть смуглая ладонь в почтительном жесте приложилась к рельефному, шершавому стволу, проводя по нему вниз и похлопывая древесину. Лука хмыкнул, улавливая еле слышное эхо внутри. Совсем сгнило. Старость вытащила из могучего создания внутренности и не собиралась останавливаться. — Неужели я настолько предсказуема? Снова улыбнулась с издевкой и подошла почти вплотную, укладывая собственную ладонь рядом. Она не пыталась уловить внутри дерева ничего, что пытался он. Просто опять хотела сыграть на его противоречивых чувствах, которые, он знал, видела во всем его естестве. Странно было ощущать это чем-то обыденным, но все же Лука справлялся с достоинством джентльмена. Поводив взглядом по ее тонким, украшенным кольцами пальцам, он развернулся к ней вполоборота и прищурился. — В некоторых случаях, — без интонации произнес Чангретта, наблюдая, как Марион притворно-недовольно супится, фыркая под нос. Чуть погодя, он добавил скучающе: — Но я бы не воспринимал это в негативном плане. В такие моменты мне начинает казаться, что я понимаю тебя. Мне это льстит. — Немного же тебе нужно, чтобы зазнаться, Лука. — Я не зазнаюсь. Просто подмечаю и делаю благоприятные для себя выводы. — Я сказала то же самое только другими словами. Чангретта недолго подумал, прежде чем кивнуть, поджав губы, в знак капитуляции. Он не считал, что она права, просто не хотел раздувать эту тему дальше, ведь в конце концов она все равно вывернет любую его фразу наизнанку, понимая ее смысл так, как ей того захочется. Пускай. Пусть думает, что он проиграл, ему не жалко. Потешить ее самолюбие иногда бывает занимательно. — Почему ты решила, что это был я? — Лука убрал руку с дерева, перекладывая ее в карман брюк, и посмотрел на собеседницу с почти искренним интересом. В ответном взгляде Валери читалось непонимание. — Я имею в виду дерево. С чего ты взяла, что я тебя скинул? — А разве нет? — невинный изгиб подкрашенных бровей говорил лучше любых слов: она готовилась услышать ложь и уже придумывала способ, чтобы уличить его в ней. — Я помню достаточно ясно тот момент, когда полезла на дерево вслед за Анджело и когда ты схватил меня за ногу и дернул. Скажи, что такого не было и я… — Такого не было. Темно-синие глаза мелькнули заинтересованными огоньками в тени ветвей. Их цепкий взор ухватился за бесстрастное выражение на южно-европейском вытянутом лице и помрачнел будто бы от злости, но на самом деле скорее выражал недоверие. Лука непринужденно выпрямился, выдерживая напряженный зрительный контакт с сицилийской мужественностью, а после будто бы разочарованно покачал головой. — С другой стороны, чего еще можно было ожидать? Мысли вырвались на волю без разрешения, и ненароком поставили молодого Пересмешника в неудобное положение, потому что прозвучали как упрек. Валери не любила упреки. Еще один пункт в этом ее бесконечном списке. Когда-нибудь он все же наткнется на то, что придется ей по душе, но как скоро это произойдет — вопрос. Хотелось бы поскорее. Надоело натыкаться на сплошные «нет». — Хочешь сказать, что я лгу? — смешной вопрос и она сама это понимала, а потому отразила это понимание на своем миловидном лице. Тем не менее, Лука предпочел воздержаться от заезженных уже фраз о том, что это ее работа и что она вполне могла бы приврать ради того, чтобы он почувствовал себя виноватым. В этот раз они бы не сошли за отговорки, ибо тоже бы оказались неправдивыми. Марион не врала. Она просто изложила свою правду, не помня, что на самом деле все обстояло немного иначе. — Ты не лжешь, — миролюбиво изрек Чангретта, пожимая плечами, и, прищурившись, снова посмотрел вверх. — Я правда схватил тебя за ногу, чтобы остановить. Но с дерева ты сорвалась сама, без моей помощи. Просто нога соскользнула. — Уверена, если бы ты не пытался меня остановить, то все бы закончилось хорошо. — Нет. Ты просто залезла бы выше и упала с высоты побольше, из-за чего наверняка бы разбилась. Вряд ли это можно назвать хорошим исходом. — Снова ты выставляешь себя героем. Это уже начинает раздражать. — Я не виноват, что ты постоянно попадаешь в передряги, требующие моего вмешательства. Не ясно, что именно не понравилось Марион — в целом его слова или то, что они были произнесены в настоящем времени, — но уже второй раз за сегодня она хлопнула его ладонью по плечу, издав звук притворного возмущения. В этот раз он принял ее импульсивный жест спокойнее, даже не дернулся, пытаясь увернуться, принял его, как должное, и посмотрел почти учительским строгим взглядом сверху вниз. Честно сказать, ему не приходились по душе такие вольности с ее стороны. Все же Лука — босс мафии и за такие непрошенные панибратства обычно отрезали пальцы. Он не привык к такому. С другой стороны, если Валери пристрастится вот так шутливо избивать его, может быть, выстроенная ими обоими ледяная стена наконец падет и они смогут осуществить тот план действия, который обговорили в гараже. Подобные дружеские жесты открытым текстом говорили о потеплении. Это уже хорошо. — Герои не бросают своих в беде, Лука, к твоему сведению, — подразумевающим очевидность этого факта тоном сказала Валери, чуть наклоняясь к собеседнику, понижая громкость голоса до доверительного полушепота. — Так что прекращай притворяться тем, кем ты не являешься. — Я запомню, — слегка сконфуженно протянул Чангретта, наблюдая за тем, как только что ударившая его женская рука отдернулась и потянулась к бортам пальто, оттягивая их в стороны. — Что ты делаешь? Не смотря на него, Марион продолжила стягивать с острых плеч тяжелую мужскую одежду, хранившую ее тело от холода. Настроение Луки резко упало, когда он проследил за почти маниакально отслеживающим что-то в широких ветвях сапфировым взглядом. О чем он и говорил — передряги, требующие его вмешательства. — Спорим, я смогу залезть на это дерево и спуститься с него без твоей помощи? — Что, прости? — надеясь, что ослышался, Чангретта вздернул бровь и слегка наклонился вперед, желая еще раз услышать от собеседницы ее безрассудное предложение. Но повторять никто ничего не стал. Ответом на его вопрос стало уверенное движение тонких пальцев над шнурками мужских туфель, развязывая их. Лука выпрямился, тихо поражаясь иной раз проявляющейся дурости мисс Марион. — Это твоя худшая идея за сегодня. — Ты так говоришь о каждой моей идее, — резонно заметила Марион и выступила из своих дорогих туфель на мерзлую землю. Холод ледяными иглами сразу прошил ступни и, чтобы хоть как-то сохранить скопившееся тепло, девушка запрыгала с одной ноги на другую, весело улыбаясь во все зубы, выхватывая в полутьме ошалелые глаза сицилийца. — У озера ты сказал, что хотел бы, чтобы я была чем-то единственно определенным для тебя. Так вот, наслаждайся. — Знаешь, я немного не то имел в виду, когда говорил об определенности… — Спорим на желание! — выкрикнула Валери, прерывая подступающий уже к горлу мужчины поток оправданий. — Если залезу и слезу невредимой, то ты выполнишь любое мое желание. Если грохнусь… что ж, так и быть, выполню твое. — Мисси… Лука не успел вымолвить и слова, как Валери уже вплотную подошла к широкому стволу лесной королевы. Задрав голову, она недолго высматривала наиболее пригодную для подъема опору, а, найдя такую, уперлась ногой в жесткую кору, и подпрыгнула, с трудом карабкаясь на нижнюю ветвь. Это заняло меньше минуты. В конце концов, уже уставшая и запыхавшаяся, Марион села, свесив голые ноги, и привалилась спиной к могучему стволу, переводя дыхание. — А это труднее, чем я думала, — услышал Чангретта с земли ее тихое замечание и невольно усмехнулся. — Ну, молодец, — протянул он, складывая руки на груди, и прищурился. — Знаешь, этого вполне достаточно. Давай слезай, я выполню твое желание. — И какой в этом интерес? Здесь нет даже двух метров. — Интерес в том, чтобы не разбиться, вот такой интерес. На пару долгих секунд в силу вступила неприятно звенящая тишина. Свесив ноги, Валери сидела на ветке и внимательно вглядывалась вверх, ища что-то такое, о чем Лука не догадывался. Он старался отследить ее взгляд, но не мог найти ничего, что могло бы заинтересовать такую мятежную душу. Дерево как дерево. Несмотря на красоту в нем не было ничего необычного. Только старость и пустота внутри. Спустя какое-то время Чангретта уже начал подумывать о том, чтобы снова схватить мисси за заманчиво покачивающуюся лодыжку и стянуть ее силком. Роста и силы у него хватило бы, чтобы провернуть это без прежних травм, так что план не казался таким уж безрассудным. Но когда его почти уже привели в исполнение, Пересмешник на дереве заговорил. — Что? — не расслышав глухие слова, переспросил Лука. — Там дупло есть, — тонкая рука, озаренная бледным светом полумесяца, взметнулась вверх, указывая на что-то. — Анджело лазал на это дерево не просто так. Я хочу посмотреть, что он оставил в дупле. Если залезу и слезу без приключений — желание мое. — Я не вижу никакого дупла. — Отойди подальше. Сделав два шага назад, Лука снова посмотрел в ту сторону, куда указывала девушка, и наконец заметил черную расселину в довольно светлой древесине. Нет, это слишком высоко. Не идиотка же она, чтобы лезть туда без особого опыта. Даже в детстве у нее плохо получалось цепляться, что уж говорить про сейчас, когда все подобные навыки, нужные шестилетним, позабылись. Это самоубийство. — Это слишком высоко, я бы не советовал тебе… Пятнистые зеленые глаза перескочили на нижнюю ветку, но не нашли на ней знакомой женской фигуры. — Вот же… сука.