Never trust a Mockingbird

Второе января обещало стать разгрузочным днем для Пересмешника с самого начала. Погожий, почти солнечный денек стоял над Оксфордом и шумел колышущимися на слабом ветерке иглами хвойного леса. В воздухе царила легкая прохлада, прорывающаяся сквозь приоткрытое окно. Птиц не было слышно, как не было слышно и громкой русской речи, перемешивающейся с собачьим лаем. Мистхилл притих и затаил дыхание, боясь разбудить свою молодую хозяйку. Валери была на седьмом небе от счастья, найдя возможность наконец повалять дурака лишние пару часов. Сегодня она проснулась без будильника: рано утром ее разбудили бегающие по особняку служанки, организовывающие еженедельную уборку, которую в этот раз почему-то решили провести в субботу. Она честно хотела тут же встать и взяться за работу, но случайно услышала, что дедушка снова ушел на рыбалку, и благоразумно рассудила, что с делами она может справиться и позже. Мисс Марион не поднялась ни к завтраку, ни к обеду. Закрыв глаза, зарывшись носом в мягкие подушки, она лежала без сна, не желая даже думать о подъеме. «От этого раннего вставания можно совсем обезуметь», — писал Кафка и был совершенно прав. Всем телом чувствуя шелковистую ткань одеяла и вдыхая ненавязчивый запах чистого белья, Валери крепко уяснила для себя, что человек должен высыпаться, как бы много этот сон для него не стоил. Наверное, именно поэтому она не чувствовала никаких угрызений совести. Синие глаза приоткрылись, только когда на часах пробило без четверти два. Равнодушно они проследили движение секундной стрелки, медлительно обошли частично озаренную мягким английским светом комнату и снова закрылись. На пухлых женских губах растянулась ухмылка. Где-то под ребрами сердце забилось как в детстве, когда она имела смелость напакостить отцу в кабинете, но получала за это лишь несерьезный упрек, за которым он часто прятал непрошенную улыбку. Да, когда-то папа умел улыбаться… — Мисс Марион, — тихий стук и голос мадам Джози донесся до слуха как сквозь вату, постепенно возвращая заблудшее сознание обратно в реальность. — Мисс, Вы бы поднимались уже. Разоспались Вы как-то уж совсем. Скоро же Марк придет, совсем он недоволен будет. Пора Вам вставать, мисс… На какое-то мгновение в комнате вновь стало тихо, а после по ней прокатился обреченный вздох. Не поднимая головы, не открывая глаз, Валери сделала над собой усилие и произнесла хрипловатым от сна голосом: — Уже встаю, Джози. Приготовь мне перекусить, — за дверью послышалось невнятное согласие, а после — торопливые шаги, вскоре затихшие в глубине коридоров. Почти себе под нос Пересмешник прошептала: — Спасибо. Валери боролась со своим желанием остаться в постели еще долгих пять минут, но в конце концов все же сумела встать и найти одежду, которую прошлой ночью беспорядочно разбросала по комнате в надежде поскорее провалиться в сон. Надевать она, впрочем, ее не стала, а просто сложила на кровати, надеясь, что кто-то из девочек уберет ее в шкаф за нее. «Лень для монарха — не порок, — думала она при этом, кидая мятую рубашку на не менее мятые простыни. — Не зря же я им плачу». Накинув и запахнув любимый халат, Валери окинула сонным взглядом комнату, в которой жила всю свою жизнь. Сегодня она казалась ей сверх меры неухоженной, а оттого по-особенному уютной. Небольшая и окрашенная в мягкий персиковый цвет почти каморка стала домом для маленькой птички с самого ее рождения. Здесь она качалась в люльке, делала свои первые шаги и пряталась от внешнего мира под кроватью. Здесь стояли шалаши, делались скучные уроки, раскидывались горы игрушек, которые вряд ли можно было даже посчитать. Здесь проливались слезы, смех и чай, оставляющий на матрасах желтые пятна, за которые Джози особенно громко ругала. В этом месте происходило буквально все и все еще продолжало происходить, ведь хозяйка и не думала о том, чтобы съехать куда-либо попросторнее. Хотя бы туда, где был душ… Да, это был единственный недостаток маленького гнездышка юной леди: здесь был только туалет, без ванной комнаты. Наверное, отец посчитал, что в детской она не особо нужна, ведь, в любом случае, младенца купали под присмотром родителей в их личной спальне. Очень недальновидно с его стороны, потому что теперь взрослой мисс Марион приходилось ходить в ближайшую гостевую комнату, чтобы помыться. Учитывая факт того, что эту самую комнату теперь занял мистер Приношу-проблемы, ходить приходилось чуть ли не в другое крыло или к Гриму, который не часто появлялся в своей комнате в течении дня, а потому не возражал. Заторможенными движениями Марион-старшая собрала все необходимое для утреннего душа, прикидывая в голове, куда она может пойти сегодня. В принципе, никто из наемников пока не вернулся, а потому их ванные пустуют. Комната Северянина находилась ближе всех, но он ненавидел, когда кто-то пользовался его душем. Каким-то образом он потом не мог ничего найти на своих полках, которые заполнены, дай Бог, на четверть. Да и женские волосы в сливе ему по душе не приходились, поэтому, наверное, стоило пожалеть его нервную систему. Комната Сороки находилась внизу. У него была просторная и глубокая ванна, которая привлекала Валери очень сильно, но, по очевидным причинам, она старалась даже не думать о таком варианте. Заходить в комнату к Уильяму в целом не хотелось — там всегда до жути темно и пахло отвратительно сладко, словно в больнице. А ее обитатель часто слишком близко к сердцу воспринимал любые жесты в его сторону. Что ж, и о нем не стоит говорить. «Проще уже к Гриму сходить, меньше мороки», — рассеянно думала Марион, уже ступая босиком по колючим коврам в коридоре. Все еще не собранная и сонная, она смотрела только себе под ноги и в какой-то момент поймала себя на том, что старается не наступать на цветочные узоры, а шагать только по чистым красным пропускам. Прямо как в детстве, когда они с Анджело и Лукой играли в «льдины». Один шаг на узор — и ты упал в холодную воду Атлантического океана. Нахмурившись, Валери замерла на месте, все еще тупо смотря на свои голые ноги. Какого черта она делает? Играет? Это в тридцать-то три года? Боже, как это несолидно, наверное, выглядело со стороны. Если бы кто-то увидел ее — засмеяли. Дочь Джеймса Мариона, великого Пересмешника, прыгает по «льдинам» как малый ребенок! Просто смешно! Хотя какая разница? Можно подумать, кто-то это увидит. То, что она делает наедине с собой — лишь ее дело, которое никого больше не касается. Тем более, отца… Несмотря на эти утешающие мысли, Валери все-таки остановилась на полпути и обернулась через плечо, осматривая коридор. В нем не было никого больше: только она и слабый сквозняк, обдувающий ноги. Видимо, служанки уже покончили с этим крылом особняка и поспешили переместиться в другое. Оперативная работа перед подготовкой к ужину. Совершенно случайно синий взгляд зацепил в пустоте прохладного коридора знакомую дверь, как всегда, наглухо закрытую и на вид очень тяжелую. Поправив полотенце на плече, Марион нерешительно подошла к ней и пробежалась по вырезанным на дереве витиеватым узорам, похожим на виноградную лозу. Непонятное чувство тяжестью расползлось по телу. Вдруг до ужаса захотелось войти внутрь. — Что за бред? — Валери снова воровато заозиралась по сторонам, проверяя, не появился ли кто, а потом недовольно нахмурилась, прикладывая ладонь к груди, где затянул интерес. Она знала, что эта дверь вела в гостевую спальню, которую отдали Чангретте, и что сейчас его там нет. Но это ничего не упрощало — тянуть стало лишь больше. — Идиотизм какой-то… Одним движением Марион-старшая распахнула дверь и вошла внутрь, негромко захлопывая ее за собой. В глаза ударили белые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь прозрачный тюль занавесок. Тонкая рука прикрыла от них глаза, все еще не привыкшие к свету. Понадобилось время, чтобы адаптироваться и наконец взглянуть на комнату по-нормальному. Когда сетчатку перестало резать, Валери убрала ладонь и быстро пробежалась по помещению в поиске чего-то необычного. Такового здесь не нашлось, на удивление. При виде светло-синих обоев, идеально заправленной кровати и не заваленных ничем тумбочек создалось впечатление, что эта гостевая до сих пор пустовала. Здесь будто ни к чему не притрагивались, не спали, не жили. В воздухе даже витал запах стирального порошка. Старшая Марион могла поклясться, что он исходил от простыней и наволочек. Чангретта пробыл здесь всего два дня, может, в этом дело. Это не так много, чтобы оставить признаки своего присутствия. Но все же хоть какое-то ощущение мистера Проблемы должно было появиться. От него исходит так много всего, что что-нибудь обязательно должно было задержаться. Мог хотя бы ключи от какой-нибудь своей квартиры в Бруклине забыть… — Гребаный педант, — выругалась Пересмешник беззлобно, с ненормальным интересом рассматривая белоснежное белье на постели. Навязчивое желание сбить его взыграло внутри сильнее здравого рассудка. Быстро, чтобы не успеть испугаться, Валери повернулась спиной к кровати и грохнулась на нее с высоты своего относительно небольшого роста. Матрас приятно запружинил под ее весом. Одеяло под ладонями и спиной смялось и теперь пребывало в настоящем хаосе. Все белье было в целом сплошным беспорядком сейчас. Если бы Лука увидел ее, у него, вероятно, случился бы удар. С самого детства он болел излишним чистоплюйством. Он любил выглядеть опрятнее всех, красивее всех, лучше всех в общем. Маленький Лука Чангретта обожал получать похвалу и ненавидел, когда кто-то прыгал на его кровати. Этим «кем-то» всегда была Марион, которая не любила чистоплюев. Слабая улыбка тронула пухлые губы, от этих мыслей стало теплее. Вспоминать их детство было приятно, на удивление, как бы Валери не убеждала себя в обратном. Самые худшие, казалось бы, воспоминания становились пустяком, когда приходили в голову. Довольно смешным пустяком. Лука был забавным, когда пытался отчитывать ее и своего брата за шалость, а они оба были забавны в своем стремлении достать его посильнее. Сколько козней они придумывали для него, а сколько он — для них… Было весело. Интересно, Лука тоже чувствовал это, когда вспоминал? Или считал это глупостью, детскими выходками, обреченными остаться в прошлом? Отчитает ли он ее снова за то, что сбила ему постель, или все же улыбнется приятному чувству ностальгии? К чему эти мысли? Разве есть разница? Есть. Огромная разница, которую Марион не могла объяснить, но точно знала, что она есть. Только как ее выкопать — вопрос. Да и стоило ли выкапывать? Возможно, она ей и не понравится вовсе. Подтянув к себе первую попавшуюся подушку, Валери обняла ее двумя руками, прижимаясь носом к шероховатой ткани. От нее все еще пахло порошком, но было что-то еще, еле уловимое и… вкусное. Ромашка. По пустому помещению разнесся тихий смешок. Боже… Как это смешно. У грозного, сурового, красивого до безобразия главаря нью-йоркской мафии волосы пахли чертовой ромашкой. Пахли цветком, который они когда-то собирали в полях Оксфорда для матерей с такой любовью и нежностью, о которой спустя время пришлось забыть. Даже странно. Как быстро забылись воспоминания, которые он умудрялся хранить в черных прядях своих волос и одежде, что наверняка все еще пахла апельсинами и хвойным лесом. — Какой кретин, — промямлила Марион в подушку, прижимая ее сильнее к своему лицу. — Сентиментальный кретин Лука Чангретта. Она лежала на кровати еще пару мгновений, прежде чем вспомнить о своей изначальной цели. Она хотела сходить в душ, точно… Опять он рушит все ее планы, при этом даже не присутствуя здесь. Мистер Проблема, по-другому его и не назвать. Она по-хорошему не понимала, что сегодня с ней такое творится, но не чувствовала в этом состоянии ничего неправильного. Будто так оно и должно все быть. Будто нормально сидеть на его кровати, вдыхать гребаную ромашку, запах детства, оставленный им на подушках, прыгать через узоры на ковре… Ненормально для Пересмешника, совсем неподобающе. Но ей это нравилось. Такое привычное чувство беззаботности, которое она не ощущала уже очень давно. Стоило от этого избавиться сейчас же… Кинув подушку в изголовье, Валери села, свешивая с кровати босые ноги. Из-за ее высоты они не касались пола. «А у него бы коснулись», — подумалось против воли. Марион тряхнула головой, вплетая бледные пальцы в льняные волосы. Слишком много она думала о нем за это утро, непростительно много. Обычно она не задерживала в голове мужчин дольше одной ночи, а сейчас вот… Наверное, еще не проснулась. Да, вероятнее всего. Задвинув все глупые мысли в долгий ящик, Пересмешник встала на ноги, забирая с простыни упавшее полотенце. Ей нужен был душ, он поможет прийти в себя. Возможно и Лука Чангретта с его ромашками и цитрусами смоется из ее головы под теплыми струями. Хотелось верить.

***

Не получилось. Ромашка все также щекотала нос, когда Валери шла после душа по тому же самому коридору в сторону лестницы, все перепрыгивая узоры на ковре. На этот раз она делала это осознанно, ей было интересно, насколько ее хватит. Утомительное это занятие для взрослого человека — прыгать по «льдинам», но усталости она пока не чувствовала. Наоборот, проснулся какой-то дурацкий азарт, схожий с тем, что появлялся при игре в покер против Грима. В какой-то момент Пересмешник даже начала отсчитывать, сколько она сможет преодолеть препятствий, прежде чем одно из них попадется под ногу. Пока рекордом была не особо твердая десятка. «Это намного сложнее, когда ты не ребенок», — проскочила в светловолосой голове мысль. — Мисс Марион, у Вас все в порядке? В одно мгновение походка Валери стала нормальной, спина выпрямилась. Натянув на лицо максимально серьезное выражение, она обернулась к говорящему, на автомате складывая руки на груди. Неподалеку сконфуженная странным поведением хозяйки стояла служанка Салли и теребила костлявыми пальцами край белого фартука. Встретившись с холодным взглядом двух синих глаз, она успела пожалеть о своем вопросе. — Само собой, все в порядке, Салли, — стараясь не фыркнуть от смеха отозвалась Марион. Ее забавляло неудобное положение служанки, но показать она этого не могла. В силу воспитания, конечно же. Вздернув подбородок, она спросила снисходительным тоном: — Ты что-то хотела? Салли долго думала, переминаясь на месте. Видимо, она не знала, что сказать, чтобы не выдать свои подозрения, а потому в экстренном порядке искала себе оправдание. И, кажется, нашла, потому что вдруг взглянула на начальницу прямо и почти без колебаний. — Я хотела попросить… — замялась, подбирая слова, еще раз все обдумывая. — Точнее, передать опасения мадам Джози насчет Зои. В момент воздух вокруг сгустился от напряжения. Старшая Марион вся обратилась во внимание. — Говори, — приказала она, сжав предплечья сильнее, так, что на них остались красные отпечатки от ногтей. — Зои не вышла к завтраку и обеду, мисс Марион, — продолжила служанка, пытаясь не запинаться от страха. — Она с самого утра сидит в своей комнате и отказывается от еды. Джози беспокоится о ее здоровье, не подхватила ли она вчера чего. Все-таки на улице провела целый день, может, простыла… Салли, вроде как, говорила что-то еще, но ее уже никто не слушал. Дослушивать ее не было смысла. Быстрым шагом Валери направилась в комнату сестры. Она находилась недалеко от лестницы, так что бежать пришлось недолго. Распахнув дверь настежь, старшая Марион буквально влетела в помещение с розовыми стенами и потолком, украшенным подвесными самодельными звездочками и самолетами, мерно качающимися из стороны в сторону. Зои была прямо здесь, играла на полу с кучей своих игрушек. Она испуганно вскочила, пряча руки за спину. На первый взгляд с ней все было хорошо. Сестра не выглядела болезненно, ее щеки все также покрывал румянец, а лазурные глаза, пускай и загорелись страхом, здорово мерцали в свете серой Англии, рвущейся через окно. Она не лежала в кровати, как бывало при болезни, и даже была одета, что тоже многое значило. С пухлых женских губ сорвался облегченный вздох, но тут же настроение старшей Марион стало неопределенным. — В чем дело? — разведя руками, спросила она у сестры с возмущением. Та выпучилась на нее удивленно. — В чем дело? — отозвалась Зои, будто ничего не понимая. — Что-то случилось? Валери тяжело вздохнула, обняв себя руками. Снова она косила под дурочку, делала вид, что все хорошо, хотя на самом деле ничего хорошего за эти два дня так и не произошло. Раздражение закралось в приятный женский голос, когда она, нахмурившись, задала еще череду вопросов: — Почему ты не спустилась на завтрак? — Я не голодна. — Не голодна? Ты ведь ничего не ела со вчерашнего дня. Как ты можешь быть не голодна? — Я ела. — Что ты ела? Конфеты? Это не еда. — Я ела у мистера Луки! — Ты врешь мне. — Не вру! — Врешь. Если бы Лука заказал тебе обед в номер, ты бы вчера не послала Сороку за едой. К тому же, как я поняла из его рассказа, ужин ты так и не получила, а, приехав в Мистхилл, сразу заснула. Так что получается, что ты не ела со вчерашнего утра. Считаешь это нормальным? Зои, насупилась, склонила белесую головку, пытаясь найти оправдание на мягком ковре. Он был белым, на нем ничего не было написано, так что ее попытки не увенчались успехом и в конце концов она бессильно всхлипнула, взглянув на сестру округлившимися глазами, заблестевшими от влаги. Старый и довольно подлый прием, против которого уже выработался иммунитет. Сапфировый взгляд не смягчился ни на йоту. Старшая Марион смотрела на младшую, приподняв одну бровь. — Сейчас ты убираешь все игрушки и идешь со мной на обед. И, не дай Бог, в твоей тарелке останется хоть крошка, Зои, — тон хоть и спокойный, но настойчивый. Тот, которого нельзя было ослушаться при всем желании. Но Зои не сдвинулась с места. Все еще держа руки за спиной, она стояла посередине комнаты и шмыгала носом от досады. Ее затея с голодовкой провалилась, но, будучи упертой как и все ее родственники, младшая Марион не желала сдаваться так просто. Чуть больше надавить на жалость… — Ты злишься на меня. — Что? Это короткое «Что?» выразило все удивление нынешнего Пересмешника. Уже развернувшись, чтобы уйти, она снова встала лицом к маленькой нарушительнице ее спокойствия и посмотрела на нее как на идиотку. Злится? На нее-то? Да, злится, потому что голодать уже второй день это та вещь, за которую можно злиться. Неужели она сама не чувствует, что ей нужно поесть? Неужели не понимает таких простых вещей? Нет, Валери не злится, она возмущена до предела. Такой небрежной к себе даже она в двенадцать не была… — Ты злишься на меня, — прежде чем сестра успела сказать что-то еще, буркнула Зои, все еще глядя под ноги. — Из-за вчерашнего. Я боялась спускаться, думала, что ты начнешь ругаться, что я убежала. — Ах, вот оно в чем дело… — понимающе кивнула Марион-старшая, удерживая себя от того, чтобы закатить глаза. Против воли из горла вырвался сдавленный смешок. — И ты посчитала, что лучше умереть от голода, чем выслушать нотации любящей сестры? Ей ничего не ответили. По помещению вновь прокатился тяжелый вздох. — Зои, я недовольна твоим вчерашним поступком также, как и недовольна сегодняшним… Но я не стану ругать тебя за твое детское любопытство, потому что дедушка справится с этим в разы лучше. Да и за голодовку ты от него получишь, если он вернется пораньше. В твоих же интересах спуститься со мной на обед, чтобы… — Тогда ты злишься на мистера Луку! — вдруг завизжала Зои, громко топнув пяткой об пол. Подкрашенные брови снова сошлись над переносицей. — Да с чего ты взяла? — С того, что ты не можешь на меня злиться и будешь злиться на него! Я знаю, что ты думаешь, что это он виноват, но это не так! Это моя вина! Это я убежала! И злиться ты должна на меня, а не на него! — Ни на кого я не злюсь, Зои, успокойся! — невольно повысила голос старшая Марион, но тут же взяла себя в руки, вспомнив, что перед ней маленький ребенок. — Ни на тебя, ни на Луку Чангретту я не злюсь… Хотя и нужно признать, что стоило бы. Причем на обоих. Что ты, что он — вы оба друг друга стоите со своими выходками: один не проверяет машину перед долгой поездкой, а другая лезет куда ни попадя и потом устраивает голодовку из-за того, что кто-то может ее наругать. Вы мыслите одинаково по-идиотски, тут ничего не скажешь… — Это неправда. Мистер Лука не идиот… И я тоже, — буркнула спустя паузу Зои, хмуря свои прозрачные бровки. От комичного возмущения, отразившегося на ее лице, стало смешно, и Валери с трудом сдержала себя от того, чтобы фыркнуть под нос. Вместо этого она постаралась удержать суровое выражение, от которого, она знала, сестре становится все более неловко с каждой секундой. В конце концов она не выдержала натиска и почти что со слезливой обидой пропищала: — Ну прекрати уже на меня так смотреть! — Как? — с интересом спросила Марион-старшая, щуря глаза. Маленькая сестра вскинула на нее негодующий взгляд. Ее щеки и нос с ушами вспыхнули алым. — Вот так! — почти прозрачный указательный палец ткнул в область носа Пересмешника. — Хватит так по-дурацки смотреть! — Теперь я уже и не так на тебя смотрю, значит… — Да, не так! Мне не нравится, когда ты смотришь на меня, как на дурочку. — Если бы ты не вела себя как дурочка, я бы не смотрела на тебя так. Логично? — Зои подавилась воздухом, услышав эти слова. Несколько раз открыв и закрыв рот, она попыталась сформулировать мысль, но никак не смогла ее поймать. Приняв молчание сестры за признание поражения, Валери оперлась о косяк и с излишне безразличным тоном спросила, как бы между прочим: — Ты уже извинилась перед Флойдом? — За что? — лазурные глазки округлились в изумлении и страхе, для которого пока не было причины, но причин для появления которого было предостаточно. — За то, что втянула его во всю эту авантюру. И только не надо мне делать такое лицо, я знаю, что это он помог тебе пролезть в Фантом, даже не отрицай. Только у него были ключи на тот момент, так что долго думать не пришлось, — Валери с любопытством пронаблюдала за тем, как детское лицо сестры напротив нее вмиг приобрело выражение, очень напоминающее тревогу, перемешанную с ужасом. Тонкие пальцы описали круг на уровне талии, чтобы после осесть на подбородке в задумчивом жесте. Сапфировые глаза, пусть и без интереса отслеживали траекторию самолетиков на потолке, исподтишка наблюдали за реакцией ребенка. — Он пошел на серьезный поступок, только чтобы потешить твой интерес. По-хорошему, его следовало наказать в первую очередь, потому что, не помоги он тебе, ничего бы не случилось. Отец бы, в таком случае, урезал ему зарплату вдвое, а, может, и вовсе уволил бы… — Нет! Ты не можешь его уволить! У него семья! Его мама не может работать! — У всех семьи, Зои. У меня вот тоже семья. И из-за его вчерашнего поступка, мог пострадать член моей семьи, разве не так? — Он… не виноват. Я сама. — Сама взяла ключи? Хочешь сказать, что он оставил их без присмотра, не исполнил свои обязанности? По мне так, это такой же повод для увольнения. — Не надо… Старшая Марион с жалостью взглянула на младшую сверху вниз, ругая себя за излишне резкие слова. Впрочем, мысли об этом быстро отступили под натиском рационального мышления. Этот разговор был необходим в первую очередь для самой Зои: ей нужно было осознать всю глупость своей вчерашней затеи, из-за которой пострадало так много людей. Это пойдет ей на пользу в будущем, возможно, даже ближайшем, ведь, если Валери провела воспитательную беседу, то дедушка не станет еще раз лезть к внучке со своими нотациями. Они зачастую были в разы хуже, чем беззлобные, заставляющие задуматься выпады Пересмешника. Настолько хуже, что жуть брала. Старик Марк умел доводить до срыва и слез, его старшая внучка, по возможности, старалась этого избегать. Даже сейчас, когда маленький носик сестры вдруг шмыгнул от накативших на лазурные глазки слез, старшая Марион поняла, что пора сбавлять обороты. Кажется, Зои все же усвоила урок, так что мучить ее дальше не было особого смысла. Ярко-синий взор пробежался по нескладной фигуре девочки еще раз, замечая малейшее подрагивание ее плечей. Она все еще держала руки за спиной, перекатывая из одного кулака в другой что-то небольшое и круглое. Светловолосую голову озарила шальная мысль, из-за которой розовые губы слегка дрогнули в усмешке. — Знаешь, Зои, я могла бы освободить Флойда от ответственности, — Валери ненадолго замычала в размышлениях, оттягивая время, выдерживая продолжительную паузу, прежде чем заключить: — если ты покажешь, что прячешь. Изначально, это показалось ей забавным ультиматумом, очевидным выбором, благодаря которому сестра могла спасти своего симпатичного дружка, которому, если честно, и без того ничто не угрожало. Старшая Марион в действительности думала, что вот сейчас протянутся ей навстречу белые ручки ладошками вверх и покажут какую-нибудь секретную поделку или подарок, что должен был остаться в тайне. Будь все так, Зои бы быстро вошла во вкус, рассказывая обо всем, что она там придумала, совершенно забыв о недавних обидах. Рассказала бы — и все уладилось волшебным образом. Но, увы, что-то пошло не по плану… — Нет… Когда Зои будто вся побелела еще больше, напросившаяся усмешка сама исчезла с пухлых губ Валери. В ужасном испуге она заметила, как сестра, подобно опоссуму, застыла на одном месте и с широко раскрытыми глазами уставилась себе под ноги. Кулаки за ее спиной сжались с такой небывалой силой, что суставы в хрупких пальчиках неприятно защелкали — их было слышно настолько отчетливо, что можно было подумать, что они в прямом смысле переломились надвое. — Что там? — со всей серьезностью вопросила Марион, выпрямляясь. Девочка еле заметно отодвинулась назад. Ее страх стал очевиден, а оттого желание узнать, что у нее за спиной, усилилось троекратно. — Покажи мне, Зои. — Тебе не понравится, — слабым голоском отозвалась сестра, не глядя вверх. Наверное, таким образом она попыталась отвадить ненужное внимание, но получилось это у нее уж очень неумело. И сама она это хорошо понимала. — Нет, не покажу. — Что ты прячешь? — Пожалуйста, Валери… — Покажи сейчас же. Она ожидала чего угодно: ворованные конфеты, любовное письмо Флойду, утащенные из номера Чангретты очередные данные о чем-нибудь несомненно возмутительном. Черт, да Валери бы уже даже лягушке в кулаке была бы рада, хотя она ненавидела лягушек всеми фибрами своей души. Лишь бы не что-то серьезное… Когда Зои на трясущихся руках показала ей знакомое кольцо, сердце будто пропустило удар и мир вокруг замер. Сапфировые глаза взирали на блестящее на тусклом солнце золото, расширившись от ужаса. Мгновение на осознание, а после чувство страшной беззащитности на плечах, придавившее к полу босые ноги. Это его кольцо. Точно его кольцо, в этом не было ни единого сомнения. Валери до мелочей помнила каждый перстень на длинных пальцах отца, каждый рубин на них, каждый завиток… Ее кожа все еще время от времени зудела от мертвого холода, который источал драгоценный металл — он прикасался к ней так часто, что не запомнить это было невозможно. Золото этого кольца она запомнила особенно хорошо. Это кольцо надела ему на безымянный палец Офелия, когда они венчались в лондонском соборе. С тех пор Джеймс всегда ходил в нем. В юношестве Валери лелеяла надежду, что это признак того, что ее отец глубоко внутри все же обладает чем-то похожим на сентиментальность. С возрастом пришло понимание, что к взрослому замужнему мужчине в Лондоне относятся намного серьезнее, чем к незамужнему, и все надежды порушились со звоном церковных колоколов. Отец умел использовать каждую мелочь себе во благо, не придавая ей особой ценности. Обручальное кольцо — не исключение. Старшая Марион долго стояла на месте в нерешительности, отслеживая золотые отблески. Ей казалось, что, если она возьмет украшение, то оно просто-напросто прожжет ей кожу на ладони вместе с плотью и костями. А потому она застыла, совсем мертво спросив у сестры: — Где ты его взяла? Зои начала рассказывать. Тараторя и запинаясь, она пыталась донести всю историю, но сестра все равно пропускала все мимо ушей. Неосознанно она, конечно, выделяла для себя главную мысль, но обработать ее толком не могла. В мыслях, среди тысячи и одной мысли о злосчастном кольце, витали отрывки рассказа Зои. В них было имя Луки и, кажется, «машина». Черт, нужно скорее забрать его у нее. Это украшение когда-то носил отец, ей не положено даже смотреть в его сторону. Он был бы в ярости, если бы был жив… Двумя пальцами, словно бы не на шутку испугавшись за свою жизнь, Валери взяла кольцо с ладони сестры и уложила на свою, стараясь лишний раз не дернуться. Если она уронит его или потеряет, ничем хорошим это не кончится. В этом не будет ничего удивительно, если в момент, когда золото коснется мягких ковров сестринской комнаты, Джеймс Марион восстанет из пепла и разнесет все по кирпичику, не оставив в живых никого из своих двух наследниц… Им нельзя было трогать его вещь. — Значит, случайно его нашли… — заторможено осведомилась Пересмешник, с трудом вспоминая историю потерянного и вновь найденного аксессуара. — Случайно. Между сидений, — донеслось до ушей сквозь череду громких мыслей, льющихся неприятно быстро и хаотично, перебивая одна другую. Растерянным взглядом старшая Марион взглянула на Зои, которая несмелым движением указала на раскрытую ладонь сестры. — Мистер Лука сказал, что украшения покойников нельзя надевать. Это может принести беду. Не надевай его, пожалуйста… Мольба в писклявом голосе выбила из колеи. Собравшись с мыслями, Валери крепко сжала в кулаке холодное золото и спрятала его в карман. Ее все еще расфокусированный, но уже более осмысленный взгляд пробежался сверху вниз по застывшему в оцепенении ребенку, чтобы потом снова вернуться к ее чисто-лазурным глазам. Младшая Марион непроизвольно дернулась от холода пронзившего ее взора и виновато выгнула брови. Ей не понравилось то, с какой безэмоциональностью посмотрела на нее Валери. — Спускайся на завтрак, Зои, — сказала она, почти приказывая. — Там уже все готово. — А ты?.. Кажется, где-то внизу с громким хлопком закрылась парадная дверь, в тишине Мистхилла раздались мужские голоса. Зои с нескрываемым сожалением о содеянном проследила за тем, как старшая сестра нервно обернулась на дверь, округлив от страха глаза. Рука в ее кармане сжалась сильнее, а ноги сами понесли на выход. Отец всегда приходил домой также громко, разговаривал специально звучно, будто возвещая о своем возвращении все живое… — Эй! Это мы! Накрывайте на стол, мы голодные как собаки! Хотя даже собаки, наверное, сытее нас сейчас! — Валери, это Северянин! Они вернулись! Пошли встречать! Валери не откликнулась. Сгорающая от стыда из-за своего утреннего безделья и легкомыслия, она бежала по коридорам в сторону отцовского кабинета. Нужно было начать и закончить план на сегодня, возможно, даже зацепить завтрашний. Она обязана что-то сделать, чтобы он остался доволен, иначе зачем она здесь? Босые ступни с легким отзвуком касались колючих коридорных ковров, «льдины» на которых словно бы начали расплываться в разные стороны. Валери уже не пыталась избежать «падения» в холодную воду, с каждым разом проваливаясь все глубже в ледяные объятия Атлантического океана…