2 января 1926 года, ночь
Как и предсказывал Сорока, до двенадцати они не уложились. Два почти идентичных друг другу автомобиля пересекли границу Оксфордшира только в полпервого ночи. На территорию поместья семьи Марион они въехали за пять минут до часа. Большая часть обитателей особняка уже давно спала, и только на втором этаже, в кабинете молодой хозяйки, все еще горел свет. Северянин заглушил машину у самого крыльца и перегнулся через панель, заглядывая в окно. На какие-то несколько мгновений в нем появился знакомый силуэт Грима — наемник выглянул из-за плотной шторы и тут же скрылся с глаз. Видно, пошел доложить Лере об их приезде. Только бы она успела хоть чуть-чуть подремать… — Идем, — Уильям вынырнул из-за машины, снова чем-то до ужаса недовольный. Похоже, он все еще злился из-за спонтанного желания коллеги подвезти до дома совершенно чужого им человека. Ну и ладно, пускай злится себе дальше. Для него это уже стало привычным делом. — Шевелись. У нас очень много дел… — Дела-дела-дела… Что мне твои дела? У меня и свои, вон, есть, — пробубнил Виктор и, продирая одним кулаком глаза, указал большим пальцем другого на заднее сидение. Там, под ворохом его одежды, мирно посапывала, утомившись в дороге, Зои. Рядом с ней, то и дело подставляясь под теплую руку, лежала Одуванчик и медленно хлопала ярко-зелеными глазами. Завидев ее, Северянин с сожалением осмотрел совсем недавно начищенные сидения и поморщился. — Помоги мне и пойдем решать твои дела. Ты берешь скотину, я — девчонку. Сорока не стал возражать. С подчеркнутым равнодушием он схватил кошку за шкирятник и, посадив к себе на руки, тут же зашагал по направлению ко входу. За несколько утомительных часов поездки опиум, видно, вывелся из организма, и теперь Билл заметно прихрамывал, с силой сжимая в руке птичью черепушку трости. По крайней мере теперь он выглядел спокойнее чем в Бирмингеме. Пару часов в полном одиночестве и тишине привели его в чувства, его агрессия немного отступила. Неудивительно, Лучок больше глаз не мозолил, а значит и вспоминать о нем лишний раз не нужно. Успел, интересно, этот макаронник хоть под дых Билли зарядить или ушел единственный побитый? Нет, вряд ли. Билл, конечно, танк, но по ебалу тоже любил получать. Пару ударов он точно должен был пропустить. А удары, должно быть, хороши. Чангретта, кончено, не культурист, но на атлета походил, а у них обычно прыти побольше, чем у таких как Коэн. Северянин с протяжным обреченным вздохом выбрался из машины и подошел к двери заднего сидения. Как можно более бесшумно открыл ее и посмотрел вглубь салона. Младшая Марион дернула ногой, видимо, неосознанно пытаясь уйти от ворвавшегося холодного воздуха, но быстро затихла, причмокивая полными губами. Заросший темной щетиной рот русского дернулся в усмешке. Удивительно милый ребенок получился у Джеймса Мариона, самого последнего британского мудака… После продолжительных раздумий и тщательных приготовлений, Виктору все же удалось поднять ее на руки. Зои была очень худой и почти ничего не весила, поэтому держать ее было совсем несложно. К тому же, ее рефлексы и привычка обнимать несущего ее человека за шею сильно упрощали процесс. Одна только семейная черта всех Марионов могла помешать транспортировке — слишком чуткий сон. Что Валери, что Зои, что их прославленный отец просыпались от каждого звука, который казался им подозрительным. Наемник уже было хотел отправиться в дом, как у самого его уха заговорили сонно и тихо: — Северянин… — М-м? — также тихо отозвался мужчина и попытался чуть-чуть отодвинуть голову назад, чтобы видеть заспанное детское личико, но, так как ребенок слишком крепко обвил его шею своими дохлыми ручонками, этого сделать не удалось. — Спи давай. Уже поздно. — Северянин… Мистер Лука не виноват, — девичий голос чуть дрожал от сонливости и прохлады. Совсем слабо Зои бормотала сквозь обволакивающую ее дрему, умоляя о чем-то, о чем не умолял его еще никто. — Он не виноват, Северянин, правда. Я сама… Это я к нему залезла, он совсем-совсем не знал… Простите его… — Спи, Зои, — Виктор погладил ребенка по спине, прижимаясь своим бритым виском к ее мягким волосам в желании приласкать. На мгновение ему показалось, что интонации ее время от времени скакали вверх, словно бы она хотела расплакаться. Позволить ей этого на таком холоде он не мог. — Я все знаю, он мне сказал. Не волнуйся, твоя сестра все поймет. Я ей все передам. Эти слова ее успокоили. Несколько долгих секунд маленькая Марион молчала, постепенно проваливаясь в волшебную страну по ту сторону реальности. Северянин терпеливо дожидался, когда она в конце концов ее достигнет и можно будет идти внутрь. Но вскоре снова услышал шепот. — Расскажи сказку… — Сказку? — удивился он. — Зойка, извиняй, но я ваших сказок не знаю никаких, а наши перевести не смогу. В них слова такие, какие я не знаю как переводить. — Все равно расскажи… Тяжело вздохнув, Северянин хорошенько задумался. Сказку? Какую же сказку ему рассказать? Сказок он и не знал, а, если и знал, то не слышал с самого своего далекого детства и позабыл как сон. На ум приходили лишь сказки, которые рассказывал им с братьями и сестрами Серга, а они предназначались отнюдь не для детских ушей. Пускай даже на русском, совесть не позволяла такие рассказывать двенадцатилетнему ребенку из приличной некрестьянской семьи. Подумав с еще несколько секунд, Виктор побрел ко входу, вполголоса произнося слова, бережно выуживая их из памяти. Все, что у него в ней осталось, все, что он только и мог ей поведать — никому ненужные воспоминания и стихи покойников.В лапах косматых и страшных Колдун укачал весну. Вспомнили дети о снах вчерашних, Отошли тихонько ко сну.
Он отмерял словами шаги и сам не заметил, как преодолел каменную лестницу на веранду, открыл дверь и вошел в просторный освещенный только парой свечей холл. В нем никого не было. Служанки, мадам Джози, миссис Чангретта уже давно спали, и только окаянные наемники все никак не могли уняться и топали своими подкованными туфлями по идеально чистому паркету. Билл, видно, уже ускакал в кабинет, не став дожидаться коллеги. Наверняка хотел рассказать о том, какой Лука Чангретта ублюдок и насколько суровое он заслуживает наказание. И черт с ним, на цирк Вик всегда успеет.Мама крестила рукой усталой, Никому не взглянула в глаза. На закате полоской алой Покатилась к земле слеза.
В жутких потемках Северянин поднялся по лестнице, невольно хватаясь крепче за голубенькое платье его драгоценной ноши. Время от времени Зои чмокала губами и бормотала, в полудреме пытаясь повторить незнакомые слова. Русский только как-то невесело усмехался, слушая, как она раз за разом повторяет искаженное британским акцентом «слеза».«Мама, красивая мама, не плачь ты! Золотую птицу мы увидим во сне. Всю вчерашнюю ночь она пела с мачты, А корабль уплывал к весне.
Он пронес ее через коридор, краем глаза заметив брезжущий в его конце свет, осторожно открыл дверь небольшой детской комнатки, в который царил сущий беспорядок. Сама того не зная, маленькая Марион снова создала для себя опасную ситуацию. Впрочем, ничего нового. Видно, в крови у нее это — создавать опасные ситуации.Он плыл и качался, плыл и качался, А бедный матросик смотрел на юг: Он друга оставил и в слезах надрывался, — Верно, есть у тебя печальный друг?»
Бедный матросик подпрыгивал и болтался в сильных руках, когда его своеобразный корабль переходил коварные рифы в виде множества кукол и мягких медведей в горе металлического конструктора, книг и маленьких забавных зверей. Мадам Джози, каждый раз заходя в эту комнату, небось, вздыхает и хватается за голову. Хозяйка этих владений не уважала порядок. Или попросту имела другое о нем представление. Многих усилий стоило не раздавить ни одну из диковинных вещей под ногами, еще больше — не поскользнуться на них и упасть. Виктор дошел до кровати без потерь и с облегчением выдохнул, укладывая на цветастые простыни маленькое тельце и накрывая его одеялом. Зои не сразу отпустила его, сквозь сон схватилась за пиджак, без слов упрашивая закончить. Он, не посмев ей отказать, присел на корточки рядом с постелью и заглянул в по-смешному хмурое бледное личико.«Милая девочка, спи, не тревожься, Ты сегодня другое увидишь во сне. Ты к вчерашнему сну никогда не вернешься: Одно и то же снится лишь мне…»
— Спи, малая, — после этих слов Виктор легко пригладил белые волосы на прелестной головке. Поднялся на ноги и окольными путями, которыми и дошел до кровати, пробрался обратно к двери. На пороге остановился и проводил мрачным взглядом прошествовавшую из коридора в детскую нагло поднявшую хвост кошку, что почти сразу скрылась где-то под кроватью. Задумавшись о чем-то, Северянин еще раз взглянул на завернувшегося в одеяло как в кокон ребенка и, пробормотав что-то совершенно нечленораздельное, закрыл за собой дверь.***
В кабинете собралась толпа, какой обычно здесь не водилось. Северянин вообще не мог вспомнить, когда в последний раз видел в этом помещении больше трех человек за раз. Джеймс не любил, когда перед ним мельтешило много народу, а потому принимал наемников либо наедине, либо максимум вдвоем. Поэтому и кресел перед его столом стояло всего два — чтобы не задерживать незваных гостей. Правило уже давно вошло в привычку, а потому даже после смерти Пересмешника, наемники старались ходить в кабинет по отдельности. Но, видно, сегодня был особый случай. — Такое ощущение, что день Рождения у кого-то! — не удержался от фальшиво восторженного замечания Виктор и с готовностью хлопнул в ладоши. — Уже есть предложения по подаркам или вы все меня ждете? Ледяные глаза Грима, стоявшего у окна за креслом Пересмешника, в момент проделали в черепе русского сквозную дыру и заставили замолчать, на каком-то ментальном уровне передавая ему мысль о том, что сейчас не время для шуток. Виктор помялся, понятливо кивнул, заложив руки в карманы и проходя вглубь помещения, еще раз пробегая взглядом по всему, кто в нем находился. Пять человек. О-го-го как много по меркам Джеймса. Был бы у него гроб, он бы сейчас крутился в нем со скоростью, близкой к скорости света. Ворон озорно усмехнулся, но комментировать свои мысли не стал. Атмосфера в кабинете была напряженной, это ощущалось кожей еще на самом пороге. От Валери за версту несло раздражительностью и не выплеснутой никуда агрессией, которую она, несмотря на дикое желание, сдерживала в себе из последних сил. Она сидела в кресле отца, вплетая тонкие пальцы в льняные волосы и массируя кожу головы, со всей серьезностью и внимательностью смотрела на стоявшего перед ней Сороку. Тот заметно помрачнел и, опершись на стол двумя руками, нависал над ней, что с его ростом выглядело как минимум угрожающе. — Мисс Марион, этот… человек уже второй раз нарушает правила Мистхилла. Мне кажется, что, если Вы продолжите спускать это ему с рук, то потеряете контроль над ситуацией, и итальянцы обнаглеют в край, — вещал Билл с убедительной запальчивостью, сверкая на начальницу своими кровавыми глазами, от которых у нее наверняка каждый раз пробегал холодок. Вряд ли он это замечал, сейчас в нем говорила ненависть к Чангретте и ничего больше. — Надо хоть что-то с этим сделать, иначе нас сместят. Итальянцы в делах нелегальных всегда проявляют особую прыть. Чангретте нельзя позволять и задумываться о том, чтобы занять Ваше место. — И чего ты от меня хочешь? — устало осведомилась Пересмешник, прикрыв на секунду глаза. Похоже, поспать она все же не успела. Да, шутки, наверное, и правда лучше отложить до мирных времен. Сорока легко ударил костяшками по дереву стола, спустя паузу проговорил до жути уверенно. — Я хочу показать им, где их место. Взять хороших парней и нагрянуть в «Primrose». Не выдержав, Северянин фыркнул от смеха, чем привлек внимание не только озлобленного коллеги, но и всех присутствующих. Излишне вальяжной походкой, русский прошествовал к столу и плюхнулся в одно из свободных кресел. С открытой насмешкой он окинул взглядом напарника. — Это каких таких «хороших парней»? — сквозь хрипловатый смех произнес он, смотря на вздувшуюся на лбу Сороки вену, а после — на Валери, чьи синие глаза буквально искрились от измотанности и нежелания выслушивать мысли сумасшедшего подчиненного. Приложив руку к груди, Виктор обратился к коллеге с широкой улыбкой: — При всем уважении, Билл, если ты имеешь ввиду нас с Гримом, то я на эту срань не согласен. Я не стану пиздошить Чангретту за то, что маленькая девочка захотела вдруг гульнуть по помойке-Бирмингему. Не в моих это правилах. Да и наш красавчик ручки марать зазря не станет, так, Грим? — Не в твоих правилах? — выпрямившись, в ответ злобно усмехнулся Коэн. — А что в твоих правилах, Вик, м? Вставать против своих же? — Против кого я там встал? Против тебя, что ли? Так я приказ выполнял, а приказы я обычно не обсуждаю, как ты можешь знать. Мне сказали вас с Зои доставить в целости, я и привез… — Нас, а не итальяшку. Ты подвез его, подлечил раны… Помог предателю. Считаешь, это в порядке вещей? — Ну, а ты из него чуть внутренности не выбил. Я же не предъявляю тебе за превышение полномочий, так? Ты не залупайся лишний раз, я все сделал по правилам. То, что я человек пиздатый, не дает тебе право на меня гнать за помощь ложно обвиненным! — Я еще пощадил его зубы. После того, что он сделал, он не заслуживал их носить. Черт, да была б моя воля, этот урод выблевал бы собственные легкие и это было бы заслуженно! — Да хера с два. Это ебаный самосуд. — Он забрал Зои из Мистхилла! — Не забирал он никого. Просто попал… в неловкую ситуацию. — Какую нахуй «неловкую ситуацию»? Сам-то понял, что сказал? — Закройте уже пасти. В один миг в помещении воцарилась полная тишина. Прекратившие открытую конфронтацию наемники продолжали ее без слов, сверля друг друга тяжелыми взглядами. Вскоре Северянину наскучило и он отвернулся, переключив внимание на Валери, что со страдальческим вздохом откинулась на спинку отцовского кресла и прикрыла глаза рукой. Чувствовалось, что уровень ее заебанности превышал норму в несколько раз. Бедная, отвратительный у нее день сегодня выдался. Что ни час — то какая-то хуйня. Все ведут себя как скоты и отходят от плана, такого расклада никакому руководителю не пожелаешь. А она еще и не освоилась толком, наверное, для нее это вообще Ад. Взмах изящной рукой привел в движение статую, что все это время стояла у окна. Грим выступил вперед, шагнув из холодного лунного света в теплый комнатный. Безразличным и немного надменным взглядом он осмотрел обоих своих коллег, глянул в сторону дивана за их спинами, собираясь с мыслями, дернул золотистыми бровями. — Мне кажется, вы так и не поняли, зачем вы здесь, — затянул он свою соловьиную песнь самым спокойным и беспристрастным тоном. — Сейчас речь идет не о виновности или невиновности Луки Чангретты, а о самом прецеденте. Попрошу вас обоих оставить впечатления и эмоции на другой раз. Мы хотим слышать, что произошло. — Только, ради всего святого, говорите по отдельности, иначе сошлю обоих в Сибирь, — добавила мисс Марион, не поднимая глаз. Виктор бы посмеялся такой далеко уже неоригинальной для него угрозе, да только, уловив в приятном голосе еле заметный налет мольбы, передумал и просто растянул губы. Взгляд болотного цвета глаз вновь устремился снизу вверх на изрядно помятого Сороку. С этого ракурса хорошо был виден наливающийся синеватый синяк на подернутой медью скуле, от созерцания которого все внутри русского вдруг потеплело. Не то чтобы он радовался увечьям друга, просто ему стало приятно осознавать, что хоть кто-то сумел подпортить Билли его обычно идеальное личико. Обидно, конечно, что не его кулака это работа, но все же… Раз какой-то дохлый макаронник смог, то и ему недалеко, да? Будто услышав его нелестные мысли, Коэн нахмурился, посмотрев на напарника в ответ. Тот попытался состроить самую свою дружелюбную мину, но перестарался, выдавая себя с головой. Чтобы хоть как-то загладить вину, Виктор пожал плечами и кивнул в сторону стола, как бы давая коллеге право первого слова. Уильям возражать не стал и, опустившись во второе кресло, прокашлялся. — Это было… где-то в начале седьмого часа, точно сказать не могу, — начал он с расстановкой, несмело взмахивая кистями веснушчатых рук. — Хойт выловил ее где-то на улицах. На ней ничего не было из верхней одежды. Вся замерзла, ходила по переулкам вблизи канала, кажется, так он сказал. Слово сказать не могла — зубы стучали. Хойт решил, что она потерялась, а, так как вещи на ней были не из простолюдного, подумал, что родители при деньгах и он сможет выручить немного. Отвел ее в Нортфилд, чтобы от холода не умерла. А там уже был я. — Ты был трезв? Несмотря на его внешнее спокойствие, Северянин отчетливо видел, как Сорока мнется в неуверенности, тщательно взвешивая каждое слово. И раз уж он это заметил, то про Валери и говорить не стоило. Хотя она вовсе не смотрела в их сторону, записывая что-то в свой блокнот, наверняка взяла на заметку. Отнекиваться было бесполезно, Билли сдался без боя. — Вколол себе двадцать миллиграммов героина. Детская доза. Просто чтобы прийти в чувства, я вчера перебрал. — Да, я заметила, — усмехнулась Марион. — Это, знаешь ли, бросилось в глаза. — Мисс Марион, мне очень… Но Валери отмахнулась от так и не произнесенных извинений, без слов прося оставить их при себе. Уильям знал, что для нее просьбы о прощении никогда ничего не значили. Если слова не подтверждаются действием — это пустые слова, так она считала. Ему придется поработать, чтобы искупить свою вину за вчерашнее. Вдохнув поглубже, Коэн продолжил, блуждая пустым взглядом по миловидному лицу начальницы. — Я встретил их случайно в холле, — прохрипел он, проведя указательным пальцем по носу. Он все еще болел, но не так сильно как несколько часов назад. Кажется, на нем появилась горбинка. — Честно сказать, сначала я даже не понял, что это она. А когда узнал, подумал, что галлюцинации от джанка. — С каких пор тебя начало глючить с двадцати миллиграммов героина? — это был неожиданно жесткий вопрос. Валери задала его в стиле своего любимого папочки, из-за чего у Сороки затряслось под ребрами. Она легко повела кистями рук, показывая бледные ладони и пальцы, блестящие серебром колец. Она казалась невозмутимо спокойной, но во всем ее виде чувствовалась угроза. — Мне казалось, что тебе для галлюцинаций требуется что-то посильнее чем «детская доза». — Я сказал, что «подумал, что галлюцинации», но это были не они. — Мысли на пустом месте не возникают. Особенно у тебя. Ты допустил возможность, что у тебя галлюцинации, а значит на то была причина… — Мисс Марион, я не лгу Вам. — Как же я могу тебе поверить, Уилл, если даже сейчас ты под кайфом? Вал подняла свои глубинно-синие глаза, в которых, казалось, вот-вот всплывет утопленник. Она была очень зла. То ли на Сороку, то ли на того, кого в этой комнате даже не было, то ли на ситуацию в целом. Не исключено, что все это вместе взятое и приправленное недосыпом и визитом к Соломонсу. Должно быть, он тоже уже в курсе произошедшего… Да сто процентов он в курсе, как же — пропустит он такое. Наверняка старый жидяра успел хорошенько выебать Марион-старшей мозг, чтобы у нее был больший стимул вставлять пиздюлей своим подчиненным. Это он делать умел и любил. К счастью, в противовес давлению Соломонса, всегда работала гримовская абсолютная непоколебимость, дарующая успокоение и уверенность в том, что не такой уж и пиздец эта ситуация. Когда обожженная, но блестящая тонкими кольцами рука легла на точеное плечо Марион и слегка сжала ее, создалось впечатление, что вся комната в момент облегченно вздохнула, радуясь временному затишью. Валери будто сама была ей рада. Она охотно поддалась этому касанию и снова откинулась на спинку стула, опять принимая свое излюбленное положение, вплетая тонкие пальцы в длинные волосы. — С этим потом, — голос властный, но тихий. Как рычание зверя, перед тем как он накинется на противника. Не то чтобы Грим был зверем в общепринятом смысле этого слова, но… в тихом омуте чертей хоть жопой жуй — меньше не станет. — Продолжай, Билл. Глядя на Билла, нельзя было сказать, что у него осталось хоть малейшее желание что-либо рассказывать. Пойманный на лжи, он как-то весь в одночасье померк и занервничал. Там точно было больше двадцати, сколько бы он не отпирался, по его наивности можно было понять, что многое из принятого еще даже не выветрилось. Коэн не любил получать лишь часть того, что можно завоевать целостью, не в его это стиле. Если можно вколоть себе шприц, зачем размениваться на половины? Если можно убить, зачем бросать силы на удары? Если можно сходить с ума от холодных взглядов, случайных прикосновений и еле различимых запахов, зачем тратиться на простую любовь? — Я забрал Зои у Хойта и отнес ее в комнату Дока. Там намного теплее, чем в других, и кровать поприличнее, — продолжил Сорока и потер шею в мальчишеском движении, которое скорее подходило его русскому напарнику. Он довольно быстро осознал свой просчет и поспешил хлопнуть себя ладонью по колену. Заговорил жестче, быстрее: — Потом она захотела есть. В притоне в принципе никогда ничего из съестного нет, а голодной ее не оставишь сидеть. Я ее в одеяла завернул вместе с котом с ее, сказал Роббинсу, дежурному, чтобы с нее глаз не спускал, и пошел в кафе. Когда вернулся, там уже был… этот. — Чангретта, он имеет ввиду, — со знанием дела пояснил Северянин, подняв к потолку указательный палец. Заметив вопросительный взгляд напарника, разжевал чуть ли не по буквам: — Ты хотел сказать, что там уже был Лука Чангретта. Верно ж? Коэн сжал челюсти, а после нехотя кивнул. Создавалось впечатление, что он очень хотел плюнуть кому-нибудь под ноги, но не мог себе позволить. «Юноша из приличной семьи своей слюной не разбрасывается», — так, вроде, бабка говорила Виктору, когда он только обучался этому искусству. Чертовски верно. Уильям Коэн — юноша из приличной семьи и слюной не раскидывается. Зато зубодробительными ударами — только в путь. — Он, видно, уже собирался уходить в тот момент, но я не позволил. У нас завязалась драка. — Ты это дракой называешь? Сорока уставился на Виктора как на умалишенного и вопросительно вскинул брови. — А что это, по-твоему, было? — Не знаю, — Виктор излишне театрально пожал плечами, поджимая губы. Сцепив руки на животе в замок и широко раздвинув ноги, он улыбнулся во все зубы и произнес вроде как весело, но с неким нехорошим налетом: — Мне показалось, что ты просто бил его, пока он отчаянно и, надо признать, довольно успешно пытался сопротивляться. — Тебя там не было. Этот гондон сместил мне перегородку и разбил бровь. Так что не делай из него жертву, ладно? Он протащил меня по всей сраной комнате! — Меня там не было, но зато была Зои. И она сказала, что это ты налетел на него прежде, чем он успел сказать «amen». — Что мне надо было сделать? Руку ему пожать? «Спасибо, уебок, что работы прибавил», так? — Милый шрамик, кстати, выйдет. Ты прямо мужественнее стал смотреться. Возможно, тебе как раз-таки стоит сказать ему спасибо, а не поносить на чем свет стоит. — В пизду пусть идет. — Ваш разговор придет хоть к какому-то логическому завершению или вы продолжите вести себя как дети? Разглаживая раненную в бою бровь и морщась от неприятных ощущений, Сорока перевел неодобрительный взгляд с взбалмошного русского на Грима. Тон этой неподвижной статуи за спиной Валери в мгновение ока изменился с наставительного на угрожающий, голубой лед в глазах его покрылся белыми морозными узорами, не предвещающими ничего хорошего. — Я настаиваю на том, чтобы Чангретта был наказан, — проговаривая эти слова отчетливо, словно читая сложную скороговорку, Коэн ткнул пальцем в колено, будто крепко придавливая настырного таракана. — Из-за его действий ребенок был подвергнут опасности. Мороз, пьяницы, блуждающие по улицам негры-вудуисты… Кто знает, что с ней было бы, если бы не Хойт и его жажда наживы. Лука Чангретта привез ее в Бирмингем, ему и отвечать за все последствия. К тому же, зачем он ее привез? Мало ли, что было у него на уме... Может, продал бы Зои куда-нибудь к себе за море и дело с концом… Тут уж Северянин не стерпел. Раздираемый противоречивыми чувствами, он даже не сразу понял как стоит реагировать на такое заявление, а поэтому решил прибегнуть к уже отработанным вариантам. Опрокинувшись назад, насколько это позволяло положение, русский сначала широко оскалился, а после заливисто рассмеялся, болотными глазами глядя в узорчатый потолок. Его одновременно забавлял и расстраивал этот абсурд и истерический смех — единственное, что он мог из себя выдавить в этот момент. — Еб твою ж мать, Бельчонок, — причитал он сквозь неудержимый хохот. — Боже, ну что ты несешь?! Что ты несешь, Билли, твою мать? Сорока пытался что-то возразить, донести свою мысль, но все его попытки перебивались новыми взрывами. В конце концов ему пришлось умолкнуть и ждать, пока закончится буря. Впрочем, ждать пришлось недолго. Утерев выступившие слезы кончиками пальцев, Виктор отдышался и выдал на одном дыхании, все еще иногда давясь смехом: — Значит, так. Никто никого не крал… Да какого хрена вообще? На кой черт она ему сдалась? Зои просто сбежала из дома. Залезла под шумок в тачку, спряталась со своей блохастой тварью на заднем сидении, а после, когда Чангретта, уже на полпути к Бирмингему, обнаружил безбилетника, надавила на жалость и уговорила его взять ее с собой. И на том все! Все! Финита ля комедиа, антракт, как говорится. Вашу мать, что за бред… С хуя ли бы ему вообще понадобилось ее продавать, если у него и так денег хоть отбавляй? Ему этот геморрой не всрался никуда абсолютно, он от этого в плюс не уходит. Валери оперлась локтями о край стола, положив на внешнюю сторону ладоней точеный подбородок. С интересом она смотрела на уверенного в своих словах подчиненного и не до конца понимала, с какой стати он вдруг занялся выгораживанием наглого индюка Чангретты. При том факте, что обычно в таких ситуациях Виктор предпочитал держаться крепкого нейтралитета, его самоотверженность смотрелась еще более странно. С неудовольствием старшая Марион отметила для себя, что она чего-то не знает. Чего-то, что Северянин явно не собирался раскрывать в силу каких-то своих собственных убеждений. Тем не менее кое-что все же было очевидно: Виктору Лука Чангретта пришелся по душе, раз он уже успел придумать для него кличку. Что ж, пускай, из этого можно извлечь выгоду. Виктор имел талант вытягивать из людей личную информацию посредством задушевной беседы за водкой и карточными играми. Узнать секреты Чангретты лишним не будет как ни крути. — С чего это ты так уверен? — ее голос разлился по помещению, все еще звеня железом от не до конца улегшейся раздражительности. — Все итальянцы жадные до власти, Вик. Взяв мою сестру в заложники, Лука мог бы надавить и забрать нашу компанию вместе со всем прилегающим, как вариант. Переманил бы на свою сторону Сабини, который уже много лет точит на отца зубы, и захватил власть. И да погрязнет Туманный Альбион в американской грязи в руках нью-йоркской мафии… Виктор погладил короткостриженную макушку, задумчиво поскреб заросший темной щетиной подбородок. Спустя некоторое время, он произнес с легкой усмешкой и несколько легкомысленно: — Ну, мог бы, конечно, но что-то мне подсказывает, что он не настолько кретин, чтобы заложницу оставлять без присмотра, да? К тому же, вряд ли бы он прибегнул к таким методам. В Мистхилле все еще находится его мать. Он бы не оставил ее здесь, если бы планировал скинуть тебя с насеста. Если, конечно, ему на нее не насрать, что маловероятно. Он же итальяшка. А итальяшки все не отлипают от материнской груди вплоть до сорокалетия. — Любому мужчине дай волю и он не отлипнет от материнской груди, Вик, — протянула Валери скучающе, чем вызвала новую волну смеха от Северянина. — Да, скорее всего, — согласился он, примирительно подняв руки. — Это только подтверждает мои слова. Лука бы не стал красть Зои специально, так что не вижу смысла в поиске «хороших парней», да? Он, конечно, проебался, но не по своей вине. — Если он проебался, то почему не вернул ее? — Потому что опаздывал, Билл, — без интонации сказал Грим, сверкая льдом глаз. Его лицо стало еще острее, чем обычно. Будто кости скул и челюсти успели сточиться и теперь выпирали больше, грозясь порвать тонкую бледную кожу. — Он спешил в больницу на встречу с Майклом Грэем. Если бы он опоздал, весь план пошел бы насмарку. Сорока чуть-чуть не открыл рот от удивления. Слова напарника звучали как оправдание Чангретты. Было неожиданно услышать от него нечто подобное. До этого момента Уилл был твердо уверен, что кто-кто, но Грим его точно поддержит. Он всегда был за соблюдение правил, всегда выступал против хаоса. Так почему сейчас, когда нарушение основных заветов было столь очевидно, он выгораживает преступника? Уильям по-хорошему ничего не понимал. — Что-то еще скажешь, Вик? Северянин недолго смотрел на красивое, но усталое лицо Леры, почесывая колючий затылок. Его болотного цвета глаза без зазрения совести лениво скользили от аккуратного женского носа к скулам, щекам, губам и в конце концов остановились на глазах. Создавалось впечатление, что русский что-то тщательно высчитывал, прикидывал, воспроизводя в памяти какие-то события или образы. После он проморгался и слабо кивнул. — Да, — как-то растерянно и хрипло произнес он, а спустя паузу прокашлялся и объявил: — Судя по роже Билли, у Луки Чангретты неплохой хук слева. Валери не отреагировала, также как и потерявшийся в пространстве Сорока. Она как-то заторможенно кивнула головой, внося поправки в свои записи. С ее пухлых губ сорвался полу-вздох: — Чудно. А потом она затихла, погрузившись в свои мысли. Может быть, Лука и правда не виноват в случившемся. Или, по крайней мере, не так сильно как ей сначала представлялось. В таком случае, на нем все равно лежала ответственность за то, что не усмотрел. Зои ведь действительно могла пострадать на холодных улицах, а он, судя по всему, стал искать намного позже, чем она сбежала… Надо же было догадаться оставить ее на кота. Безмозглый идиот. Как был, так и остался хреновым лодырем, не способным вынести даже такую незатейливую ответственность. И на нем держится Нью-Йорк? Старшая Марион измученно вздохнула, прикрывая ладонью блестящие от недосыпа глаза. Она по-хорошему не знала, что делать в подобной ситуации, а потому просто надеялась, что Грим как-то сам вытянет все это дерьмо. На пути из Лондона, после продолжительной мозгоебли Альфи, он старательно разжевывал план дальнейших действий, что было также очень тяжело вынести. В патовых ситуациях он становился таким невозможным занудой, что у Валери моментально настроение становилось только хуже. Несмотря на злость начальницы, Грим был категорически против расправы над Чангреттой, за которую выступал Соломонс. Его монотонные речи о важности личностных отношений и недопустимости их ухудшения особенно в это непростое для компании время злили Вал еще больше и на полпути из Лондона она уже всерьез задумывалась над тем, чтобы дойти до Мистхилла пешком. Ей осточертело вечно повторяющееся «нужно простить» из уст этой обычно безразличной статуи. Ей в принципе осточертело все, что тогда врывалось ей в уши: голос Грима, шум мотора, завывание ветра на улице. Она думала только о Зои и о том, чтобы она, не дай Бог, не натворила глупостей со своей гиперактивностью. Как в воду глядела… Валери напряженно думала, растирая веки кончиками пальцев и пытаясь придумать отговорку, чтобы побыстрее выйти из этой невыносимо душной комнаты. Она вдруг острее прежнего почувствовала необходимость увидеть Зои. Погладить ее по волосам, круглым щекам, услышать ее дыхание, ощутить тепло ее тела. Просто убедиться, что с ней и вправду все хорошо. Дурная, зачем только заставлять всех так волноваться… В конце кабинета раздалось тяжелое кряхтение, из-за которого Валери заметно дернулась. Кожаная обивка дивана еле слышно скрипнула, будто с него кто-то встал. Слегка сгорбленная фигура очертилась в полутьме и медленно поковыляла к выходу. — Тебе надоела наша компания, дедушка? Мистер Марион остановился на полпути, оглянулся, судя по всему по-доброму улыбаясь. Зачем-то он настоял на своем присутствии на этом совете. Валери думала, что он тоже хотел высказать негодование по поводу поступка Луки, но за все время он не проронил ни словечка, что странно. Обычно, в подобных ситуациях, дедушка всегда спешил рассказать, как он недоволен обстоятельствами, а тут вдруг просто встает и уходит. — Я утомился, Валери, — пронеслась над головами наемников полушутливая жалоба старика. Темная фигура Марка повела в воздухе широкой ладонью в неопределенном жесте. — Знаешь ли, возраст уже не тот для поздних посиделок. Да и, честно сказать, интерес я уже давно потерял. Когда мистер Марион подал голос, челюсть Сороки громко хрустнула. Он сцепил руки в замок, заламывая каждый палец по отдельности, пытаясь ими хрустнуть, но не достигая успеха. Рыжеватая голова повернулась слегка вбок. Сорока обратился к стоящему за спиной со всей учтивостью. — Мистер Марион, мне следует попросить у Вас прощения за вчерашний инцидент. Я не хотел оскорбить Вас. — Полно, Билли, — прервали его на полуслове хрипловатым смехом. — Моя память постарела вместе со мной. В ней уже давно не задерживаются обиды. Да и Джимми уже все равно. Отпустим эту ситуацию, оно нам ни к чему. Правда же? Уилл сдержанно кивнул, аккуратно поглядывая в сторону Валери и Грима, что все так же возвышался над ней, похожий на мрачного ангела-хранителя. Нагнувшись к самому ее плечу, он что-то быстро шептал, не отрывая взгляда от бумаг на столе. Старшая Марион устало прикрыла глаза, будто и не слушая его речь. — Валери, милая, — сапфиры-глаза приоткрылись и посмотрели в сторону шаркающего к двери старика. Нетвердой рукой он ухватился за ручку, нажал на нее, прилагая огромные усилия, и обернулся к внучке. Его седые усы изогнулись в подобии улыбки. — Пришли мне Северянина после собрания. Я хочу перетащить стол чуть левее. Свет не туда падает. Хорошо? Марион слабо кивнула и снова опустила веки. Только после того, как дверь за Марком негромко захлопнулась, она ожила и выпрямилась. Ее ухоженная рука продвинула по столу к краю сложенный вдвое лист бумаги. — Вик, я хочу, чтобы вы с Гримом завтра съездили по этому адресу, — Северянин потянулся к столу, захватывая листок двумя пальцами и тут же разворачивая его. Коричневые брови его слегка вздернулись в удивлении. — Бокс-клуб? — он поднял на начальницу вопросительный взгляд, но тут же перевел его на невозмутимое лицо Грима. — Мы хотим его купить, — заложив руки за спину, кратко пояснил он, чем вызвал новые смешки от напарника. — И на кой ляд нам бокс-клуб? Вы что, хотите его в кафе переоборудовать? — Да. Это «да» было настолько резким, что Виктор просто не посмел более острить и смиренно положил адрес бокс-клуба в карман пальто. Было очевидно, что дело здесь отнюдь не в желании Пересмешника завладеть местом неподалеку от Смол-Хит, чтобы обустроить его под одно из своих уютных кафе. Это было невозможно хотя бы потому, что клуб находился в подвальных помещениях. Не слишком правильно заставлять посетителей ютится в подобных условиях без света и достаточного количества воздуха. Тем более, когда под боком таборы вооруженных цыган. Нет, если бы Вал хотела выкупить место под легальный бизнес, она бы выбрала что угодно, но не этот крысятник. Она уже и так обустраивала под себя закрытый ранее центр Бирмингема, спуская на это дохерища бабла, нажитого на кокаине и опиоидах. Она любила «Coffee Age» и не стала бы портить имидж таким, мягко сказать, неудачным расположением. Дело было в другом. В чем-то совсем другом. — Я могу съездить в город с Северянином вместо Грима, — подал голос Сорока, ненавязчиво напоминая о себе. — Грим ездил с тобой сегодня вместо меня. Я поеду вместо него завтра. Так будет честно. Услышав последнее слово, Северянин несдержанно фыркнул, чем привлек внимание коллеги. Чтобы не нажить себе неприятностей, он прикрыл рот рукой и отвернулся, делая вид, что не имеет к странным звукам никакого отношения. Старшая Марион вздохнула. — Мне кажется, ты уже наездился за последнее время, Уилл, — с укором проговорила она, хмуря подкрашенные брови. Сорока не сильно удивился этим словам, но заметно померк. Глядя на его ссадину на скуле, на багровую трещину в брови, на сильно покрасневший прямой нос, на виноватые залитые кровью обычно серые глаза, Валери против воли вздрогнула и поскорее отвернулась к Северянину, кто выглядел в разы лучше. Как странно было видеть разбитое лицо Коэна. Она не помнила, чтобы хоть когда-нибудь он выглядел хуже чем сейчас. Неужели это Лука его так? Тихий тощий зануда-Лука, что только и делает, что читает своего Диккенса перед камином, смог пустить кровь ее лучшему солдату? Абсурд да и только… — Все, идите к черту, — чувствуя как буквально слипаются друг с другом тяжелые веки, с трудом приказала Валери. Перспектива свалиться прямо за этим столом с каждой секундой становилась все ощутимее. Последние слова она буквально простонала себе в ладонь. — Боже, как вы все мне сегодня надоели…***
— Валери, можно с тобой поговорить? Когда он называет ее по имени, у нее всегда бегут мурашки. Инородная для нее эмоция всегда перекатывалась у него на языке, когда из звуков он складывал простое «Валери». Жуткая привязанность, которую она предпочла бы не замечать в упор. Глаза-сапфиры, слегка покрасневшие и вселенски уставшие, взглянули на застывшую в нескольких десятках сантиметров от них высокую фигуру мужчины, чьи волосы отливали медью в тусклом свете ламп. В кабинете уже никого не было, только они вдвоем: Грим и Вик, еле слышно переговариваясь шли по коридорам за закрытой дверью. В какой-то момент их шаги стихли, и Валери почудилось, что она провалилась в бездну. Ей вдруг стало не по себе. Сорока был из тех мужчин, оставаться с которыми один на один она никогда не хотела. Слишком сильный, слишком вспыльчивый, слишком непредсказуемый и до чертиков пугающий. Именно они обычно и зажимали женщин по углам, подавляя волю своими монструозными размерами и непомерной жестокостью. Противостоять таким представлялось для нее невозможным. Кроме острого языка для защиты своей гордости никакого оружия у нее никогда не водилось, а язык здесь совсем не помогал. Что он хотел? Опять капать ей на мозги из-за Чангретты, вернее всего. За сегодня она уже столько раз слышала его имя, что ее начало тошнить. — Все завтра, Уилл, — она попыталась отбить у него желание к разговору промерзшим насквозь тоном, но едва ли это помогло. Уилл не сдвинулся с места. Тогда сдвинулась Валери. Встав с кресла и показательно потерев указательным пальцем правый глаз, она обошла стол, произнося уже мягче. — Проспись и наклей пластыри. Завтра я тебя выслушаю… Но дойти до двери ей не дали. Сорока в возмутительнейшем жесте перекрыл ей дорогу вытянутой рукой. Его горячая ладонь на секунду прикоснулась к ткани ее платья на животе, но тут же отдернулась будто в испуге. Уильям прочистил горло, потупил глаза в пол. — Лучше сейчас. Валери все-таки села обратно в кресло, не зная чего ожидать от подчиненного. Его дерганные движения свидетельствовали о том, что его организм все еще не вывел ту «детскую дозу» героина, либо только начинал ее выводить и сейчас отходил. Боже, дай сил вытерпеть его еще хотя бы пять минут. Сорока не стал долго топтаться на одном месте и сразу перешел к делу. Прежде чем устроиться в своем кресле, он достал из глубоких карманов запыленных брюк железную коробку и положил ее на стол прямо перед ясно-синими глазами начальницы. Та вопросительно взглянула на него, прежде чем подтянуть коробку к себе. — Зои отдала ее мне в притоне. Не без боя, — быстро прояснил Уильям, наблюдая за тем, как тонкие пальцы Марион проводят по закругленным железным краям. — Судя по всему, она стащила ее из номера Чангретты. — Из номера? — уточнила Валери, остановившись изучать находку сестры. В ответ ей утвердительно кивнули. — Вестники не докладывали мне о ней. — Видимо, вестники ее попросту не нашли, — пожал плечами Коэн и небрежно вздернул поросший щетиной подбородок, указывая на коробку. — Открой. Старшая Марион заколебалась, круговыми движениями поглаживая металлическую кнопку, которая должна была откинуть крышку. На ум пришло еще свежее воспоминания об Альфи и том подарке, что она сделала ему сегодня днем. Он пошутил тогда о взрывчатке. Всего лишь шутка, сказанная с целью подначить, задеть, но она осела в голове. Валери мысленно прикидывала, можно ли уместить в такую небольшую коробочку, похожую на портсигар, бомбу или растяжку. В конце концов ей пришлось признать, что ее мысли абсурдны. Железная крышка взлетела и ударилась о поверхность стола, бледные пальцы отпрянули от нее почти в тот же момент. Долгое время Валери смотрела внутрь коробки в замешательстве, прежде чем перевернуть ее и поспешно разложить по столу приличную стопку фотографий. — Что это? — наконец прервала она тишину вопросом, на который ей не то чтобы требовался ответ. Она и так видела, что это. Фотографии. Много-много небольших, но очень качественных фото. Пересмешник собственной персоной. В баре с коктейлем в руках, в ресторане за ужином, в одном из кафе «Coffee Age», на званом вечере, танцующая с каким-то незнакомым мужчиной. Она входила и выходила из магазинов, лавок, садилась в дорогие машины и ездила на лошади с жутко недовольным лицом. На ходу считала деньги, поправляла шляпы-федоры, блистала золотом и серебром. Она была в роскошных платьях и дорогих костюмах. Ее водили за руку замужние и свободные мужчины, угощали шампанским политики и криминальные элементы, ей улыбались британцы, испанцы, немцы… Столько всего, столько личного. Даже немного не по себе, сколько времени она была настолько небдительна, что не замечала за собой такую наглую слежку. На обратной стороне одного из снимков были написаны уже знакомым аккуратным почерком слова. Читая их, Валери не могла понять, как удалось ему все это провернуть без свидетелей.6 августа 1925 Валери Марион (1892) дочь Джеймса Мариона ведет переговоры с потенциальными партнерами является лицом и условием сделок
Внизу приписка черными чернилами:Новый Пересмешник с 1924
Там были и вороны: Грим, стоящий на углу улицы с сигаретой в зубах и выглядящий как частный детектив из книг; Сорока за столом какого-то ночного лондонского клуба в неизвестной компании с белыми дорожками кокаина на лакированной поверхности; Северянин, разговаривающий за барной стойкой в пабе с незнакомым молодым парнем. Фотографии, где они втроем играют в бильярд, судя по обстановке, в личном отеле Пересмешника — «Nest», где Грим с Сорокой раскуривают большие сигары на террасе одного из ее кафе, где Северянин целует руку какой-то светловолосой девушки в легком платье и соломенной шляпе. Там были снимки, запечатлевшие то, как Уильям Коэн заключает сделку на тонны чистейшего опиума с голландским «бизнесменом» Стейном Ваутерсом, как Грим жмет руку боссу одной из турецких банд, на чьей территории так хорошо рос мак, как Северянин разговаривает с Томми Шелби и широко улыбается, глядя на Артура, который явно не в восторге от встречи с ним. Разные фото, собранные по всем частям Лондона, Бирмингема, по всей чертовой Англии. Каждое пронумеровано датой на изнанке и местом, где оно было сделано. Кропотливая работа, но окупает себя в полной мере. — Это досье, — Коэн сказал это и поерзал в кресле, как будто не находя себе места. — Помнишь, ты отдала приказ искать нечто подобное в его номере? Это тогда ничего не принесло. Сейчас принесло. Марион посмотрела на него из-за краев карточки, но тут же перевела внимание обратно на фото, читая информацию на обратной стороне.17 декабря 1924 Уильям Коэн (1886) Сорока еврей наемник, боевик, делец входит в близкий круг общения Пересмешника судим за убийство, отсидел 10 лет в Колд-Уолли, вышел в 1912 в том же году поступил на службу к Пересмешнику в качестве охранника на его фабрике ушел на фронт в 1914, вернулся в 1918 получил медаль за отвагу на фронте после войны занялся нелегальным бизнесом наладил связи с Португалией, Голландией, Испанией
— Не особо много он на тебя набрал. Ни семейного положения, ни любовниц, ни грязных секретиков… Лука как был занудой, так им и остался, даже не удосужился выбрать факты интереснее, — задумчиво произнесла Пересмешник и после хмыкнула в ладонь, внимательно изучая изображение Сороки на снимке, сделанном, видимо, в одном из переулков Лондона. Он общался с одним из дилеров и, судя по движениям рук, был чем-то очень сильно раздосадован. Фотографировали издалека, лица было не разглядеть. — С кем ты разговариваешь? — Это неважно сейчас, — поспешно отмахнулся от ее вопроса Коэн. Он наклонился чуть вперед и заговорил торопливо и нервно, глотая последние звуки. — Валери, не пойми меня неправильно, я знаю, что ты уже приняла решение и не отступишь от него, но, прошу, выслушай меня, — он дождался, пока она взглянет на него из-под своих пушистых ресниц и моргнет в знак согласия, только потом продолжил, указывая пальцами на разложенные на столе фото: — Он собирал их, начиная с декабря двадцать четвертого. Тот снимок, что у тебя в руках — самый ранний. Он начал готовиться к встрече с тобой уже через месяц после того, как умер его отец. Послал своего собственного вестника с камерой и начал отслеживать каждый наш шаг. Он копил компромат, Валери, чтобы иметь на нас рычаг давления. И теперь он у него есть. Он стал угрозой. — Очень здравые меры предосторожности, — Марион взяла со стола новую фотографию. Грим за рулем своего белоснежного бентли. Довольно близко подошел фотограф, но красивое лицо немногословного подчиненного разглядеть было нельзя — на нем были черные очки и шляпа, надвинутая чуть ли не на лоб. Повернув снимок, Валери даже фыркнула.2 июля 1925 Грим наемник, делец ?
Красноречивый вопросительный знак. — Валери! — Уилл почти крикнул ее имя, чтобы оторвать от интереснейшего занятия. Она подняла на него потерянный взгляд. Он выглядел сурово, даже слишком, и сам это знал. Чтобы хоть как-то успокоиться, он вдохнул и выдохнул, произнес четко и лаконично: — Лука Чангретта опасен. — Я поняла тебя с первого раза. Ни к чему повторять еще один, — сказала она скучающе. Сорока опять вздохнул. — Нужно принять меры. — Меры? Какие? Фотографии у нас. — У его информатора наверняка остались негативы. Мы будем в полной жопе, если эти снимки увидит кто-то повыше полиции. Королевская армия, например, или сам король. — Так сделай так, чтобы они их не увидели. Мгновение они оба пребывали в полной тишине уснувшего дома. Только шелестела в тонких руках фотография Северянина, покидающего неизвестную квартиру в одной только расстегнутой рубашке и брюках. И с широкой улыбкой на лице.23 сентября 1925 Виктор Дзержинский (1892) Северянин русский наемник, боевик, делец ответственный по цыганскому вопросу Джеймс привез его в Англию после войны в начале 1919 взял к себе на работу наладил отношения с Севером Ирландии и Шотландией
— Лука Чангретта понадобится нам в будущем, Сорока, я не собираюсь терять связь с ним из-за его маниакального желания контролировать каждый мой шаг. Но ты прав, фотографии нужно уничтожить, — Марион выдержала паузу. Когда она взяла самый крайний снимок в ее поведении изменилось все. Она больше не улыбалась. Коэн не мог знать, что именно она на нем увидела, он не успел просмотреть все фотографии. Но явно что-то мало приятное для нее лично. Положив фотографию ближе к себе перевернутой изображением вниз, Валери на секунду задумалась, постукивая наманикюренными ногтями по поверхности стола. — Помнишь, что я сказала на собрании под Рождество? Уильям выпрямился в кресле, слегка морщась. Он помнил даже слишком хорошо, как этот итальянский ублюдок стоял с Вал чуть ли не в обнимку и шептал ей что-то на ухо так горячо и быстро, что, казалось, проклинает каждым словом. Именно тогда он впервые подумал о том, что неплохо было бы увидеть дыру от пули в башке Чангретты. — Я сказала, что возьму Луку на себя. И мои слова все еще в силе, — продолжала Марион и поднялась с кресла. Достаточно быстро она собрала фото со стола и снова уложила их в коробку, закрыла крышку, громко ею щелкнув. Протянула ее подчиненному, и тот без колебаний принял ее. — Покажешь их Санни и его команде. Скажешь, чтобы они проверили записи каждого публичного места, в которых делали снимки. Пусть найдут фотографа. Ты заберешь у него негативы… — на долю секунды в сапфирах-глазах начальницы промелькнуло сомнение, но она быстро взяла себя в руки и произнесла, прокашлявшись: — Без свидетелей. Сорока аккуратно поднялся на ноги и, сунув коробку в карман, кивнул в согласии. Он видел, как бледные руки Валери прижимали к столу еще один снимок. Она отдала ему не все. — Мне сделать это завтра? — выделив интонацией последнее слово, спросил Уильям. Он старался не выдать себя, но его интерес к фотографии все же был зачемечен. Валери поспешила свернуть ее вдвое и зажать в кулаке, убирая подальше от любопытных глаз. Гордо вздернув подбородок, быстрым шагом она направилась к двери. Каблуки цокали по деревянному полу слишком громко. — Так и быть, завтра. Но чтобы я больше не слышала, что ты появляешься в наших заведениях.