Never trust a Mockingbird

Лука ненавидел бегать. Скорость никогда не была его сильной стороной. Еще в детстве, когда брат звал его играть с мальчишками во дворе в салки, он всегда отказывался, уже зная, что эта его попытка влиться в коллектив, как и все предыдущие, ничем, кроме разбитых коленей и пары-тройки новых синяков, не закончится. Его ноги были слишком длинными, чтобы в них не запутаться, а двор у их дома в Лондоне постоянно кишел не пойми откуда берущимися булыжниками и камнями, всегда так не вовремя попадающимися на пути. Бессмысленная и травмоопасная игра в салки не прельщала молодого Чангретту от слова «совсем» и стала одной из причин, почему оборванец Генри из соседнего дома (которого Анджело, к слову, боготворил за его несуразно огромные размеры и силу) постоянно глумился над ним. Наверное, сейчас эта тварь валялась где-нибудь под забором в стельку пьяная. Пошел по стопам своего дрянного отца… Впрочем, неважно. С тех пор мало что изменилось. Обидчиков у возмужавшего сицилийца прибавилось, также как и денег, и престижа, и статуса, с приходом которых необходимость в беге резко отпала. И без того неторопливый по своей натуре, Лука перенял привычки больших людей из среды мафии, скопировал и принял их благородную вальяжность и плавность, их искусную невозмутимость, не вяжущуюся с поспешностью. «Ходи с гордо поднятой головой. Смотри твердо и бесстрашно, прямо в глаза. Улыбайся сдержанно, холодно. Будь непоколебим. Ты здесь закон, ты здесь палач и король. Соответствуй». Он не мог вспомнить имени того человека, который сказал ему эти слова, но четко увидел его лицо на веках, когда петлял за шустрой ласточкой по узким переулкам Бирмингема, и почувствовал вину. «Соответствуй». Интересно, насколько он сейчас, запыхавшийся и вспотевший, соответствовал образу сурового босса сицилийского мафиозного клана? Даже думать не хочется. — Давайте, мистéр! Быстрее! — бородатый кричал, не оборачиваясь, но, даже не видя его лица, Лука мог с уверенностью сказать, что он издевается. За все время их пробежки он мало того, что ни разу не остановился, но еще и находил силы бросать через плечо всевозможные колкости в сторону не приспособленного к подобному темпу американца. — Мы почти у цели! Еще пару проулков, Ваше великолепие, пару секунд — и мы на месте! — I tuoi ultimi due secondi sono su questa terra, stronzo, — ругался под нос Чангретта, пытаясь вспомнить технику дыхания, которой их учили в школе на физической культуре. Что-то про последовательность вдохов и выдохов, точно он уже не мог вспомнить. В боку вдруг нещадно закололо. — Эй! Подожди! Сицилиец остановился у стены одного из домов и оперся на него рукой, пытаясь отдышаться. Почерневший от смога кирпич, который был когда-то красным, осыпался под пальцами мелкой крошкой. Она упала на землю, с тихим бряканьем ударилась о железные стенки помятого ведра ярко-зеленого цвета. Пятнистые глаза прищурились. — Что, тяжко, Ваше святейшество? — ласточка остановился на почтенном расстоянии у поворота в очередной переулок и теперь обмахивался федорой, тоже, видимо, желая прийти в себя после такого марафона. Рукава его пухлой телогрейки съехали чуть вниз, показывая черные линии тату в виде небольшой птички на левом запястье. Ее Лука заметил уже давно. — Да уж, это Вам не в офисе штаны просиживать, ва? У нас здесь никто в офисах не сидит. Все бегают, мистéр, все бегают! А Вы и дальше сидите, так за своим столом и загнетесь… — Я предпочитаю спортивную стрельбу, — оттолкнувшись от стены, прошипел американец, метая злые искры в ухмыляющуюся птицу, чье выражение нахальства сразу сменила суровость, как только из-за бортов пальто показалось черное дуло револьвера. Взяв проводника на мушку, Лука оскалился, в гневе выплевывая: — Один раз — случайность, два раза — совпадение, но три… Три раза — закономерность. Я вижу это сраное ведро уже в третий раз! Ты, блядь, водишь меня кругами! — Ай, да бросьте! Такие ведра есть у большинства семей в Бирмингеме! — его ложь звучала неубедительно. Он слишком сильно напрягся из-за наставленного на него оружия и теперь не мог держать лицо. Не все приспешники Пересмешника умели лгать. Но этот хотя бы имел понятие грани, а потому быстро сдался. — Ну ладно! Пошутил слегка! Не смог удержаться, Вы же понимаете… — Охуенно смешно. Где мой ребенок? — Пробегите еще кружок, может, найдете… Он не успел договорить, его прервал выстрел, громом прорезавший молчание бирмингемских улочек. Где-то невдалеке заревел ребенок, чей крик быстро утонул во всеобщей суматохе. Прямо над головой Чангретты с треском закрылось окно, но он не обратил на это никакого внимания. На месте, где стояла птица, никого уже не было. В том числе трупа. — По яйцам себе постреляй, сраный янки! — ноги бросили Луку вперед быстрее, чем он сам мог помыслить, к тому переулку, где скрылся его бородатый проводник. Дорогие лакированные туфли втоптали в грязь потерянную федору, упавшую с головы ласточки. Еще одна пуля вырвалась в заглохнувший воздух, врезалась в стену где-то рядом со стремительно удаляющейся фигурой ласточки. Мужчина с разъяренным рыком направился вслед за беглецом. Много усилий стоило, чтобы не потерять его из виду. Чангретта много слухов слышал о прыти дилеров Пересмешника, но убедиться в их правдивости ему посчастливилось только сейчас. Несмотря на уже далеко не юный возраст, наверняка переваливший за сорок, бородач ловко петлял между домами, перепрыгивал заборы, взбирался на пожарные лестницы, при этом умудряясь сохранять расстояние между ним и преследователем в добрые пару десятков шагов. Неподготовленность противника играла на руку. Он преодолевал все вставшие на пути препятствия в два раза дольше. Все-таки, вопреки своей довольно неплохой для мафиозо физической форме, Луке нечасто приходилось гоняться за кем-либо. А уж тем более лазать через стены и изгороди, прыгать буквально на стены и нырять в дыры в заборах. Нечасто? Вернее сказать, что вообще никогда. Все эти умения он оставил где-то в детстве, где они, к слову, также были не особо развиты. В голове время от времени проскальзывала мысль: «Анджело справился бы с этим лучше». И все же расстояние оставалось неизменным — двадцать шагов. Ни больше, ни меньше. Будто издевательство. Двадцать спасительных шагов, дающих достаточно времени и пространства, чтобы увернуться от летящей в спину пули. Ласточка знал свои преимущества, имел понятие о выигрышной позиции и ловко хватал каждую возможность, позволяющую ему держаться на плаву. Сразу видно, что в подобной игре он участвует не в первый раз и даже не во второй. У новичка не может быть настолько продуманных движений и шагов, у новичка не могут быть пальцы, схожие с крюками. Лука столкнулся с профессионалом в своем деле и пока не знал, к чему это приведет. Но явно ни к чему-либо хорошему. Добрых пять минут без перерывов бородатый гнал своего преследователя по бирмингемским проулкам под хлопки и выстрелы. Он не издал больше ни звука, сам наверняка выдохся, но продолжал бежать по намеченному маршруту без оглядки. Американец чувствовал, как деревенеют от напряжения мышцы в его ногах, колет бок, но не смел и подумать об отдыхе. Скрыться от чужака для птицы не составило бы труда в знакомых ей местах, так что он тянул время не просто забавы ради. Его вели к ребенку. Запутанными тропами, но все же вели. И несмотря на это понимание, Лука продолжал время от времени выпускать в воздух рядом с поседевшей местами головой пулю за пулей, довольствуясь видом того, как его добыча в страхе дергается и сразу скрывается из виду. Потому что он заслужил это. Не только это, на самом деле, желание его крови все еще давало о себе знать, но уже не так явно. Сейчас с поостывшей уже головой сицилиец начинал понимать, что, если этот парень является в системе Пересмешника не последним человеком, за его убийство могут жестоко отплатить. А судя по его навыкам, именно таким человеком он и являлся. Разносчик из него, видно, неплохой. Когда его проводник вновь исчез за поворотом, Лука не переживал. Негласное правило двадцати шагов, установленное во время их довольно долгого марафона, успокаивало нервы и внушало уверенность в том, что он везде успеет. Завернув за угол, он ожидал застать ласточку за взбиранием на какой-нибудь очередной забор или еще куда, но не обнаружил ничего из этого. Перед каре-зелеными глазами встал выход из узкого переулка на подъездной двор перед забытым полукруглым домом. Три этажа вверх и столь большое пространство сначала выбили привыкшего к узким улочкам мужчину из колеи, но он сумел быстро собраться и оглядеться в поисках проводника. Онного не нашлось ни рядом, ни вдалеке. На город уже наползли плотные сумерки, из-за которых сам воздух будто стал черным и ощутимо похолодел, пронизывая острыми иглами участки открытой кожи. Ни одного фонаря рядом. Кромешный мрак, наполненный яростными завываниями. — Блять, — тихий шепот слился со щелчком револьвера, поставленного на предохранитель. Из-за сбитого дыхания и изможденности Лука не смог разозлиться как следует. Бьющееся в висках сердце мешало мыслить рационально, его надо было сейчас же угомонить. Не особо беспокоясь о дорогом пальто, мужчина привалился к стене ближайшего дома и постарался успокоиться. Понадобилось меньше минуты, чтобы восстановить дыхание. Увы, с усталостью в ногах сделать что-либо представлялось невозможным, но одно то, что они еще нормально функционировали, было удачей. С презрительным прищуром сицилиец пробежался по округе внимательным взглядом, не желая упускать ни минуты. Время неумолимо близилось к позднему вечеру, а девчонка так и не нашлась. Какова вероятность, что наглая птица привела его в правильное место? Отвратительное состояние дома вгоняло в тоску. Облезшее, старое, никому ненужное здание, наверняка облюбованное крысами и другими паразитами. На секунду Лука засомневался. Хотел бы он найти младшую Марион здесь? От здания за версту несло пылью, заброшенностью, могильным холодом, от которого становилось по-детски жутко. Оно дышало смертью, от него пахло мертвечиной как пахнет от больничных моргов и крематориев. Неуловимый запах, что чувствуют не носом. Чангретту передернуло. В темноте вдруг кто-то будто болезненно застонал, совсем тихо и коротко. Он было понадеялся, что это все тот же ветер, но быстро понял, что так отрывисто он не воет никогда. Сжав челюсти до хруста, мужчина мысленно отругал себя за слабость и устремил все внимание на окна. Но увидеть что-либо в этой кромешной тьме, кроме дорисованных раззадоренным воображением нечеловеческих силуэтов, не получилось. — Твою мать… — мотнулась из стороны в сторону темноволосая голова, пытаясь спугнуть видения, навеянные будто из детства. Показалось, что в одном из дальних окон на секунду мелькнул луч света и сразу потух, словно съеденный ночью. Либо внутри кто-то прятался, либо кое-кто начал сходить с ума. Лука сжал в руке пистолет и, на полусогнутых, чтобы производить меньше шума, направился к ближайшему входу в здание. Вариантов у него было немного: он не знал, куда мог направиться его сбежавший проводник, не знал, куда этот самый проводник его привел и каковы были его намерения, но отчетливо осознавал, что пути назад у него нет. Скрип двери в полной тишине прозвучал неожиданно громко. Не успев толком понять, что произошло, Чангретта мигом нырнул за стоящий неподалеку автомобиль и тихо выругался, смеряя оставшееся расстояние. Он прошел половину. Черт, а казалось, что во много раз больше. С другой стороны машины слабо забрезжил свет, будто от огня. Что ж, хотя бы он теперь знает, что не спятил… — К-к-кто здесь? — незнакомый юношеский голос разлетелся по округе, подхваченный резким порывом холодного ветра. Сицилиец до боли сжал челюсти, мужественно вытерпев колющие ребра ледяные иглы, поудобнее перехватил револьвер. Голос повторил уже громче: — Эй! В-в-вали нахуй отсюда! У-у нас стволы! Э-это соб-бственность Пере-е-е… — Да никого тут нет, придурок! Успокойся! — отозвался ему второй голос, такой же юный, но менее дружелюбный. Луке показалось, что говорила девушка. Осторожно он выглянул из своего укрытия, находя свои предположения верными. — Ты поганок бахнул. Тебе все кажется. — Не кажется! Не м-может! — Сюда без ведома никто из гражданских не сунется, а другие уже давно мертвы. — Но шаги! Я их слышал! — Херня! — Г-г-говорю тебе. Тут т-точно кто-то е-е… — Е-е-ебала я в рот такую жизнь! Опять дыры открылись. Боже, только посмотри, что за мерзость! Ну что ты отворачиваешься? Смотри, они будто просят: «Эй, сука! Где наша химия? Где наша химия, а?!» — девушка рассмеялась как гиена, странно мотая своей будто бы безволосой головой. Она, также как и ее вечно усердно чешущийся спутник, явно была не в себе. Выражение омерзения наползло на южно-европейское лицо. — Теб-б-бе бы это все заб-б-бинтовать, — в надтреснутом, исключительно высоком голосе юноши не чувствовалось отвращения, хотя сицилиец ясно видел, как отвернулась его голова от протянутой подружкой руки. — Да кому забинтовывать-то? — обидчиво вопросила девчонка, покачнувшись на пятках. Издалека казалось, что ей не больше восемнадцати, хотя, признаться, мужчина надеялся на то, что он ошибается и юной с виду особе на самом деле хотя бы за двадцать пять. С высоты своего небольшого роста она хлопнулась на каменные ступени и свела колени. Юноша сел рядом, казалось, забыв уже обо всех своих опасениях. — Док съебался, а от Санни хер чего дождешься. Этот уебок только вставлять за дурь и умеет. А когда действительно нужен — его ищи свищи. — Работает, — лаконично заключил парень, протянув «р». Девушка фыркнула что-то себе под нос и поковыряла носком башмака в грязи у крыльца. Спутник поспешил ее успокоить. — Д-д-да ладно тебе! Е-если бы не о-о-он, где бы м-мы с тобой были, а? — Да в пизде! Отъебись! «Сидели бы дома и учили уроки к завтрашним занятиям в школе», — против воли прокомментировал Чангретта про себя. Холод заставлял его ненавидеть сидящих на крыльце детишек-бунтарей, мешающих проходу. Ветер становился все яростнее, а они, казалось, и не думали уходить, хотя и были одеты намного легче сицилийца. В какой-то момент он подумал, что легко бы уложил их обоих на месте, но потом вспомнил, что находился в гостях у Пересмешника и на таких вот как эти торчках охрана ее притона не заканчивалась. Внутри наверняка были противники посерьезнее, с пушками и без инстинкта самосохранения. А с миром пройти не получится — незваных гостей в таких вот учреждениях не жалуют, здесь все по знакомству и записи. Бок машины, бликующий иссиня-черными всполохами в тусклом свете вынесенной на улицу лампады, словно покрылся льдом и морозил кожу даже сквозь несколько слоев одежды. Почему-то этот автомобиль показался мужчине знакомым. Словно бы он раньше видел его и от этого становилось странно не по себе. Впрочем, мысли об этом быстро покинули голову, как только дверь позади скрипнула повторно. На секунду воцарилась тишина. — Идите ебитесь в другое место, паршивцы! Это мой ебаный пост, а не ваш сортир! Так что пошли нахуй! От нового звучного голоса Лука опустился ближе к земле, не решаясь выглянуть. Беззвучное ругательство снова сорвалось с его губ. Он нервно заозирался по сторонам в поисках незаметного пути к отступлению. — Мы здесь разговариваем! — истеричный выкрик девчонки прервался тяжелым хлопком и последующим болезненным стоном. Кто-то будто скатился по лестнице, гулко ударившись головой о последнюю ступень. Совсем неподалеку послышался всхлип. — Мудак… — Чего ты там вякнула, пизда малолетняя? Я не услышал, — никто не ответил. — Ты охуела, мразота? Хочешь, чтобы я разъебал тебе в кровь все ниже пояса? Вряд ли твоя сифозная щель готова к таким размерам, сечешь? Эй, я тебе говорю! Вставай, блядь, подстилка командирская! Думаешь, Санни тебя на хую пригрел и все тебе можно стало?! Нихуя! У меня здесь все по полкам — только попробуй мне хуйни натворить! Незнакомец шаркал подошвами вокруг разлегшейся перед ним девчонки и изредка бросал косые взгляды на юношу за его спиной. Вид того был напуган, но он не делал ничего, чтобы помочь подруге, только продолжал яростно чесаться и с ужасом смотреть на амбала перед собой. Вряд ли он, совсем слабый от препаратов в крови и щуплый от постоянного голода, мог что-то сделать. А вот Чангретта мог. Мог бы застрелить громилу, загораживающего ему единственный источник света, всадить тирану пулю в лоб и спасти девочку от увечий. Но, к сожалению, ему было слишком плевать и на этот полутруп под ногами, и на ее дружка и на ласточку, который, казалось, был единственным, чей мозг не затуманил наркотик. Он просто ждал, когда все трое вернутся внутрь и перестанут мешаться. Видимо, того же хотел и пришедший совсем внезапно амбал. — Так, значит, — протянул он задумчиво, снова разметал вокруг себя мелкий гравий. — Ты — идешь со мной расфасовывать геру по склянкам. И не дай Бог, сука, недочеты! Я тебя твое же дерьмо сожрать заставлю, гондонище помойное, понял?! А ты — идешь в третий корпус и проверяешь товар. И чтоб без лишнего! Рыжий мне голову открутит, если с ней что-то случится. А я, будь покойна, потом и за тобой приду. Ну и? Чо сидим?! Встаем, тараканы, встаем! Ты тоже, долбоеб, давай! Ноги в руки и пошел! Живее, блядь! Дверь захлопнулась неожиданно громко. Беготня погасла вместе с унесенной лампадой. Темнота заволокла глаза американца ненадолго: в силу того, что он все это время находился в потемках, его зрение не перестроилось кардинально. Того же нельзя было сказать о девчонке. Оставшись на улице одна, она глухо выругалась себе под нос, саданула кулаком о мелкие камни на земле, поднялась на неверные ноги и тут же с непривычки врезалась в автомобиль. Машину качнуло вместе с облокачивающимся на нее сицилийцем. На этот раз матершина была громче и отчетливее. — Ебучие вороны… — сказала девушка. Ее развалившийся башмак пнул по колесу. — Уебок рыжий. Парковаться бы блять научился. Шатаясь на ходу, девочка поплелась мимо автомобиля к другому концу полукруглого дома. Каждый шаг ее будто забирал большую часть оставшихся в ней сил. Казалось, что она вот-вот свалится замертво. Издалека она была похожа на живой труп, из последних сил идущий к своей иллюзорной цели. Такие же плавные, нечеловеческие движения, несуразно тонкая фигура, облаченная в мешковатую одежду, поникшая голова, на которой нельзя было разглядеть волос. Только спустя время Лука наконец понял, что волос вообще не было. Он шел за ней, то и дело опасливо поглядывал на темные окна, но быстро успокоился, поняв, что все они плотно заколочены фанерой и досками, через которые время от времени пробивался свет. Через пару секунд после стали слышны и тихие голоса, и болезненные стоны, от которых мурашки пробегали по коже. Чангретта твердо решил не обращать на них внимания и старательно следил за каждым шагом, своим и девчонки, ступал след в след, стараясь не шуршать гравием. На самом деле, все его старания были бессмысленны, ибо юная прожигательница жизни давно отключилась от этого мира, хватаясь за остриженную почти под ноль голову костлявыми пальцами и пытаясь утихомирить чужой голос, шепчущий на ухо. Она взобралась на крыльцо, два раза оступившись, и переступила высокий порог третьего корпуса, не заметив, как тяжелая, обитая железом дверь задержалась открытой на секунду дольше, чем нужно. Она оказалась в узком и коротком коридоре, перпендикулярном другому, более продолжительному и светлому в отличие от первого. Оба они представляли собой жалкое зрелище: скрипучие деревянные полы, ободранные обои в цветочек на стенах и валяющийся повсюду мусор. Упаковки от еды и пустые банки из-под консервов были самым безобидным, что можно было обнаружить под ногами в наркоманском притоне. Но здесь хотя бы было теплее. От резкой перемены температуры серую кожу щек закололо, но любая боль для джанка кроме ломки неощутима. Голос над ухом стих, до слуха донеслись другие. Они звучали с левой стороны, совсем слабые, но живые и знакомые. Темные губы девушки искривились в усмешке, а после приоткрылись, намереваясь отпустить завертевшиеся на языке слова. Но не смогли… — Чш-чш-чш… — провибрировал на ухо незнакомый, но приятный до ужаса голос с непонятным акцентом. Она не собиралась кричать, только бесстрастно посмотрела в лицо своему новому знакомому, которого видела впервые. — Свидетели нам ни к чему. Ей не в новинку чувствовать пистолет у виска, твердь стены под лопатками и мужскую руку, грубой силой закрывающую ей рот где-то в темном уголке притона, но обычно все это сопровождалось увесистыми толчками внизу и приятным жаром по всему телу из-за героина. Не сказать, что всегда это было по ее собственному желанию, не сказать, что она знала поименно каждого, кто делал это с ней. Она принимала это как должное и довольствовалась любой ситуацией. Отбросы, залитые под завязку, такие же как она джанки были привычными гостями между ее ног (и даже иногда желанными, если у них находилось чего интереснее и вкуснее). Но самыми лучшими все же оставались птицы. Сильные вороны, статные и ухоженные с черным как ночь оперением и холодным взглядом свысока. Ловкие и изворотливые ласточки первого класса с пошлыми шутками и таким же презрением к ней на лицах. Все вечно трезвые и скучные. Они нравились ей. Не из-за своих внешних качеств, нет, просто они были сундуком, под завязку наполненным золотыми монетами. А каждая такая монетка — десять грамм. Совратить птицу, конечно, сложнее. Часто люди этой породы и близко подходить к ней не желали из-за дебильных моральных устоев. От того, что все они летали где-то высоко в небесах вместе с аристократами и — Боже его храни! — Пересмешником, они хотели большего. Избалованные ублюдки. Чего только стоил рыжий с его маниакальным желанием стерильности и чистоты… Как хорошо, что Санни был не из таких. Ледяной взгляд с отвращением пробежался вверх-вниз по ее худой до ужаса фигуре, но тут же отскочил в сторону смежного коридора. Это нехило оскорбило девушку. Нахмурив свои прозрачные брови, она посмотрела мужчине в глаза, которые он так искусно скрывал в тени полей своей идеальной федоры, а после вдруг приоткрыла губы и провела языком по солоноватым пальцам. Покуда приятная рука поспешно отдернулась с посиневших от холода губ, давление дула пистолета на тонкую кожу виска только усилилось. Из тени широких полей федоры на девушку дыхнули гневным жаром. — Свидетелей не будет, не волнуйся. Они там уже давно обдолбаны в слюни и вряд ли смогут даже подрочить, — шепотом, но с широкой улыбкой произнесла девчонка, опершись на стену в какой-то уж совсем до омерзения вульгарной позе, стараясь приникнуть к мужчине как можно ближе. — Дейзи. Пять фунтов за потрахаться, малыш. Я себя не на помойке нашла. Против воли презрение сменило спокойствие на южно-европейском лице. Лука вздрогнул, рассматривая девчонку вблизи. Несмотря на все неудовольствие от ее прикосновений, он не стал отходить от нее дальше, чем на полшага, не зная, что этой умалишенной может взбрести в голову. Ей было максимум пятнадцать, теперь он мог сказать это с уверенностью. Маленькая девочка, ростом ниже полутора метров, с коротким ежиком волос на голове, почти незаметным в отсутствии освещения. Похожая на скелет. Американец никогда не видел настолько худых людей даже в самых бедных районах Нью-Йорка. Она была истинным воплощением Голода как одного из Всадников Армагеддона в Библии. На ее лице будто не было ни одного мускула, серая кожа облепила острые кости черепа, скул, челюсти. Она была больше похожа на резину от воздушного шарика, чем на кожу как таковую: создавалось впечатление, что один укол мог решить вопрос жизни и смерти этого ребенка. Полупрозрачная женская рубашка висела мешком, чуть ли не спадая с острых плеч, угрожая оголить плоскую грудь, на которой отчетливо виднелись синие и черные отметины то ли от засосов, то ли от ударов. Нижняя половина рубашки содрана грубой силой, лоскуты висели уродливой бахромой и качались от каждого движения, будто змеи. Плоский подрагивающий живот с вывернутым по-детски пупком испещрен белесыми полосами. Также как и запястья. Также как и все ее тело в принципе. В сгибе локтя разверзлась черная дыра. — Не на помойке? — голос сицилийца дрогнул от сожаления. Иногда он ненавидел свою способность к эмпатии. Сейчас особенно. Он чувствовал ее отчаяние, которое она предпочитала игнорировать. — А где ты сейчас? — Ладно, четыре фунта, — будто не заметив укола в свою сторону, закатила глаза Дейзи. — Но отсасывать я тебе не стану, даже просить не думай. Ты, конечно, милый, но… Нервная усмешка напросилась на тонкие губы мужчины, быстрее чем он смог проконтролировать ее. Сицилиец покачал головой, не находя слов для ответа, лишь поудобнее перехватил револьвер. Ему вдруг остро захотелось оказаться в Мистхилле, том роскошном особняке на окраине Оксфордшира, где всегда пахнет кофе, старыми книгами, чистотой… и мускатным орехом с цветочными духами. Обладательница этого запаха посмеялась бы над ним, узнав о его порыве, а после — выслушав гневную тираду о грязном бизнесе и моральных нормах… Да, он бы прочитал ее в любом случае. Пускай себе смеется над его «наивностью и ребячеством». Вряд ли она хоть раз посещала свои заведения. Усилием воли, Чангретта собрался с мыслями, быстро поморгал, еще раз глянув в сторону, откуда доносились голоса. В левой части коридора кто-то разговаривал, совсем недалеко от того места, где он сейчас находился. Совсем тихо и почти неразборчиво там переговаривались как минимум трое. Их разговор был больше похож на обмен странными животными звуками, похожими на мычание и рычание, в которых время от времени проскакивали человеческие слова. Что те трое в неадеквате, было очевидно даже на расстоянии. — Я ищу девочку, — глухо произнес Лука, словно обращаясь в пустоту. Но собеседник у него был вполне себе определенный. — Ну так ты ее нашел. Поздравляю, — Дейзи тронула своими костлявыми пальцами крест на шее. Мужчина поспешно отстранился и от этого проявления небезразличия, по ощущениям похожего на приставленный к горлу нож. — Слушай, малыш, а у тебя нет, случайно, лошадки, м? Мне бы так сейчас хотелось лошадки, сладкий! Если бы она у тебя была, я бы сделала все, чего бы ты только ни захотел… — Зои, двенадцать лет, чуть ниже тебя, волосы в цвет твоей рубашки, — нетерпеливо объяснил вибрирующий баритон где-то наверху. От этих слов запал девчонки резко сошел на нет. — Ваш человек привел меня сюда, сказал, что она здесь. Это так? — Так это ты ее забрать пришел что ли? — девушка ударением выделила слово «ты», отчего Чангретта заметно напрягся. — А были другие варианты? — Были, — просто и оттого обезоруживающе ответила Дейзи. Закатив глаза, она глухо цокнула языком, тут же прекращая все попытки привлечь внимание, и нагло протиснулась между стеной и телом мужчины, видимо, совсем забыв про пистолет у виска. Тот, впрочем, за ненадобностью сразу спрятали в закромах пальто. Дейзи не собиралась ждать его. Своей нетвердой, но довольно резвой теперь походкой она прошла по короткому коридору и свернула налево, чем на секунду ужаснула сицилийца. Неуверенно оглянувшись на входную дверь, он все же направился следом, тихо матерясь на родном языке. Слова девушки вкупе с ее действиями постарались, чтобы ему вмиг разонравилась идея искать Зои. Те трое лежали прямо в коридоре на полу, плотно прижавшись к стенам. Двое лежали на плечах друг друга слева. Третий — справа. У него шла кровь из носа и выглядел он намного хуже своих товарищей, но все еще оставался в сознании и мычал что-то под нос. Они все бормотали и бормотали бессвязно и совсем дико о кошках, мутантах и политике графства Сассекс, что не имело ни малейшего смысла. Дейзи прошагала чуть ли не по ним, задорно поздоровавшись со всеми поименно. Они не придали значения тому, что перед их глазами промелькнуло две тени вместо одной. — Просто пиздец развели вокруг этой малолетки, ей-богу! И чего только в ней особенного? — довольно громко причитала Дейзи, вприпрыжку идя по хрустящему битому стеклу к темной лестнице в конце коридора. Обернувшись через плечо, она кинула с оскалом: — Рыжий прямо рвал и метал, когда Хойт привел ее к его порогу. Сказал, мол, перебьет итальяшек к ебени матери. Стоило видеть его лицо! Будто какая-то потусторонняя сила толкнула Чангретту в грудь, заставляя встать на месте и затаить дыхание, прикрыв пятнистые глаза, вспоминать строчки «Padre nostro». Но кроме очевидного вывода в мыслях не могло сформироваться ни слова. Не успел… А есть ли смысл идти дальше? Какова вероятность того, что, переступив порог комнаты, он не свалится замертво от пули безумного наемника? Или от удара тростью по голове? Если он так зол, то невелика. В любом случае, Зои уже под присмотром и… «Зверюга такая, никогда не забуду, как он одного парня на штык глазом насадил, да сделал это так, что малец еще минут десять трепыхался», — прозвучал будто издалека беззаботный голос Северянина, как так некстати всплывшее в подсознании воспоминание. — Эй, ты чего застыл, сладкий? Лука открыл глаза, посмотрел вниз, чувствуя, как что-то перекатилось под подошвой его туфли. Медицинский шприц. Он был всего в одном шаге, чтобы напороться на него. Склонив голову набок, мужчина брезгливо поджал губы. Изогнутую иглу покрывало что-то коричневое. В цилиндре еще плескалась мутная багровая жидкость сомнительного состава. Сколько таких валяется еще по всему этому клоповнику — загадка, которую никому решить не под силу. Наверное, чуть меньше чем осколков стекла, но это совсем неточно. Станет ли Сорока утруждать себя, чтобы подыскивать для маленькой Марион место безопаснее? Если он в состоянии амебы, также как и большинство здесь, то очень навряд ли… Каре-зеленые глаза медленно закрылись и открылись, возвелись к застывшей у стены девчонке, чья кожа в теплом свете казалась еще мертвее. Голоса за спиной затихли. Оттуда слышался только слабый хрип и хлюпанье. — Так ты идешь? Чангретта промолчал. Одним движением он смел с дороги старый шприц и, сунув руки в карманы, мрачной тенью прошествовал вперед, обгоняя проводника. Дейзи, шмыгая носом, засеменила следом.

***

У порога комнаты Сороки на третьем этаже Лука жестом остановил бредущую за ним Дейзи, которая послушно встала на последней ступени лестницы. Он привалился к косяку, чтобы уйти с потенциальной линии обстрела. Если рыжий безумец, будучи под препаратом, каким-то чудесным образом аки дикий зверь почувствовал его приближение, то мог с легкостью начать стрелять в любой момент. В таком положении был шанс уйти от пули. Сицилиец легким движением руки толкнул фанерный аналог двери, успев уже сотню раз пожалеть о своем решении. Тихий скрип прокатился по пустому коридору неприятным эхом. Тускло освещенная потрескивающей лампой комната дыхнула холодом, мерзко-сладким запахом болезни и медицинским спиртом. Чангретта осторожно выглянул из-за косяка, непроизвольно поморщился, найдя пустой шприц, лежащий на тумбочке у самого входа. Выглядел он лучше тех, что встречались под ногами, но все еще вызывал только неприятные чувства. Рядом стояла пара пустых склянок с надписью «Codlaidín». Что она значила, догадываться пришлось недолго. — Ты чего, сладкий? — неожиданно прозвучавший вопрос совсем рядом с ухом, заставил американца вздрогнуть. Выпрямившись во весь рост, он мрачно взглянул на игриво хихикнувшую Дейзи, подкравшуюся к нему так бесшумно, что мышь бы позавидовала. — Он ушел за едой. Кое-кто проголодался. — Никогда не пугай человека, у которого в руках оружие, — предупреждающе суровый тон на нее не работал. Девушка только сильнее заулыбалась, выпучив свои огромные глаза. Казалось, когда-то они даже были красивыми. — О, так ты испугался? Она толкнула дверь, открывая ее до предела, и быстро прошагала к рабочему столу. На нем громоздилось много того, что нельзя было охарактеризовать одним словом: разные колбы от мала до велика, трубки, бочонки и множество спичечных коробков, обмотанных тугими резинками, которые, судя по всему, были заполнены отнюдь не спичками. Дейзи на все это не обратила никакого внимания. Открыв первый попавшийся ящик, она нырнула в него почти с головой. Лука не сказал ей ни слова. Хотя не упустил бы возможность, если бы его внимание не привлек подозрительный ворох одеял на кровати. Подозрительность его заключалась в том, что он дышал. Тяжело, полной грудью, но при этом медленно так, что почти незаметно. Если бы не торчащая из-под него маленькая белая туфелька, само собой… В другой ситуации это, должно быть, могло быть и забавным, но сейчас сицилиец не почувствовал ничего кроме раздражения. В два шага он преодолел расстояние между порогом и кроватью и дернул за край одеяла. — Ой… — знакомые глаза цвета лазури воззрились на мужчину с испугом, а после сменились удивлением. — Мистер Лука? Привет. — Привет, — подрагивающим не от радости голосом произнес «мистер» Лука, чувствуя, как заходили желваки под скулами. При виде этой маленькой занозы, совершенно целой и здоровой лежащей под двумя одеялами со своим дрянным котом, терзавшее совесть беспокойство резко схлынуло, уступив место забытому гневу. Усилием воли натянув на лицо милую улыбку, американец сказал почти спокойно: — Нашлась, значит… — Вы только не волнуйтесь, хорошо? Моя кошка… она убежала. Я просто не могла бросить ее. — Сегодня я это уже слышал. Зои виновато улыбнулась, небрежно сдувая с лица упавшие на него белоснежные пряди. Ее кошка, виновница всех бед на сегодняшний день, привычно лежала у нее под боком совершенно безмятежная и мотала хвостом. Зеленые глаза ее все также источали хваленое кошачье безразличие и надменность. Сицилиец невольно засмотрелся. Злиться получилось недолго. В конечном итоге пришлось смириться с положением дел и прекратить клясть про себя шкодливого ребенка за то, что он таким является. Притча о скорпионе и лягушке вспомнилась как нельзя кстати. Чангретта провел ладонью по лицу, оглянулся на хлопок двери. Дейзи все-таки нашла что-то в этом треклятом столе и поспешила скрыться в туалете, что находился поблизости от спального места. Знать, что именно она там нашла, не очень-то хотелось. Мужчина присел на корточки у кровати, снял с головы запылившуюся шляпу, пригладил волосы. Прочистил горло. — Сядь, — сурово сказал он, глядя на младшую Марион. Та повиновалась, не сказав при этом ни слова. Ей показалось, что голос ее случайного опекуна на этот раз провибрировал слишком сильно, будто скрывая за напускной серьезностью непомерную усталость и затухающую тревогу. Наверное, из-за нее он так сильно переживал… — Что с лицом? Марион рассеянно провела пальцами по своей раскрасневшейся щеке и тут же отдернула руку, страдальчески поморщившись. Синяк. Девчонка где-то умудрилась посадить себе огромный синяк, который вряд ли пройдет за пару часов. Черт возьми, видимо она просто не умела жить без приключений. — Я… — Зои повела плечами, собираясь с духом. Чангретта вдохнул поглубже, предвещая очередную глупость. — Я случайно свалилась с вашего кресла. Кажется, оно было сломано. Вместо ответа послышалось протяжное мычание. Кресло не было сломано, это мужчина знал наверняка, но говорить не стал. Слова «Твоя сестра убьет меня» также не были произнесены вслух, но так и крутились неприкаянными на кончике языка, обжигая его. — Закатай рукава. — Мистер Лука, простите меня, пожалуйста. Я правда не хотела… — жалобно записклявила девочка, округлив лазурные глазки. — Простите-простите-простите. Лука возвел к небу глаза, безмолвно прося у Господа больше терпения, но быстро осознал, что эта молитва за сегодня так много раз слетала с его уст, что Бог уже вряд ли придавал им значение. Не став ждать, пока почувствовавшая вину Зои соизволит выполнить его просьбу, американец взял ее тонкую ручонку и, несильно стиснув, подтянул к себе, поднимая длинные рукава платья, что изрядно поистрепалось за время приключений его хозяйки. С облегчением мужчина обнаружил, что на почти прозрачной коже в сгибе локтя ребенка не было ни следа от уколов. Полный покой он обрел, только когда была проверена вторая рука. — На шприцы не наступала? Как себя чувствуешь? Зои подняла брови, с изумлением взглянув на него исподлобья. Она тоже силилась рассмотреть в сгибах своих локтей нечто, что так беспокоило опекуна. Его прикосновения заставляли ее мелко вздрагивать от непривычки. Она еще никогда не встречала человека с кожей горячее, чем у него. Это было что-то новенькое. Создавалось впечатление, что мистер Лука болен, но выглядел он вполне нормально. Правда, утомился слегка… — Хорошо. Ни на какие шприцы я не наступала. Сорока меня на руках сюда принес, — Лука вздохнул. Почесав бровь средним пальцем, слабо кивнул головой в знак одобрения. «Молодец твой Сорока», — как бы сказал он без слов, и все же слышался в этой фразе некий сарказм. — Он пошел принести мне поесть. Сказал, что скоро приедет Северянин, и мы поедем домой все вместе. — Это радует, что Виктор приедет, — снова кивнул Чангретта. В противовес своим словам, он не повеселел ни на йоту. — Сорока колол себе что-нибудь? Вел себя странно? Она немного помолчала, прежде чем ответить. — Нет. Как обычно хмурился и ворчал. Пил лекарства. — Много выпил? — Как обычно. Мягкие пальцы перестали сжимать предплечья и вскоре совсем пропали. Сицилиец поднялся в полный рост и одним движением укутал ребенка в теплое одеяло. Спустя недолгое раздумье накрыл его краем еще и свернувшееся калачиком животное. Что ж, хорошо. Он убедился в сохранности Зои и какой-никакой адекватности рыжего безумца, наверняка уже задумавшего расплату за все грехи. Добился того, чего хотел. Резона оставаться здесь у него уже не было, тем более, что в скором времени сюда прибудет Виктор. Доверия к себе он внушал не больше чем Сорока, но хотя бы… был алкоголиком, а не наркоманом? Сомнительное замещение. Валери стоило отправить безымянного или приехать самой. Хотя разве об этом может идти речь? В любом случае, нужно было уходить. И уходить сейчас, потому что времени для того, чтобы сбегать до ближайшего кафе у наемника было более чем достаточно. Лука парой рваных движений поправил пальто, опустил на голову шляпу, то и дело оглядываясь на дверь туалета. Дейзи все еще сидела там, даже голоса не подавала. Скорее всего она уже давно плавала в порожденных собственным больным сознанием розовых облаках и забыла о существовании кого-либо, возможно, и ее самой. Костлявые ручки добрались до бесхозного товара. Ему стоило закрыть комнату… — Вы уже уходите? — девичий писк прозвучал так неожиданно расстроенно, что мужчина на долю секунды забылся. Машинально прищелкнув пальцами, он навис над кроватью и ребенком, что так печально взирала на него снизу вверх. Младшая Марион вперила в него насыщенную лазурь глаз, готовая выслушать все, что он ей скажет. Похвальная внимательность, ожидать которую от этой особы обычно не приходилось. — Зои, мне нужно знать, что ты скажешь… — начал было Лука, но был бесцеремонно прерван длинной и громкой тирадой, смешивающихся между собой слов. — Правду! — ребенок буквально подскочил на кровати, чуть было не свалившись с нее. — Я скажу правду! Скажу дедушке, что Вы ни в чем не виноваты! Скажу, что Вы очень сильно опаздывали, что хотели вернуть меня, но не успели бы это сделать, и что очень хорошо обо мне заботились, и оберегали, и развлекали разговорами и еще обещали отвезти домой, как только закончите дела, но Одуванчик сбежала и Вам пришлось искать меня по городу, но Вы все-таки меня нашли и-и… — Зои перевела дух, стреляя искрами энтузиазма во временного опекуна, пораженного ее словами. В конце концов она продолжила уже спокойнее. — В общем… Я не думаю, что Вас будут ругать. Дедушка мудрый. И справедливый! Он не станет Вас наказывать за мои шалости. Валери пообижается, конечно, но она никогда долго не обижается. Стоит принести ей сладкого и все обиды у нее проходят. А за меня не волнуйтесь, меня никогда сильно не наказывают! Тонкие губы дернулись в теплой усмешке. Ее попытались скрыть, отвернувшись в другую сторону, но юные глазки никогда не упускали деталей, а потому тоже прищурились в улыбке. Зои легонько подпрыгнула на кровати от радости. Кажется, она начинала ему нравиться. Нет, правда, начинала. С утра он вел себя совсем не так. — Grazie, bebé, — по-простому ответил Лука, а после неловко потрепал Марион по белоснежной макушке. Мягкие волосы разметались под легкими движениями широкой мужской ладони, образуя на голове девочки небольшой беспорядок. На удивление, она не выражала недовольства. В отличие от своей старшей сестры, которая с самого детства ненавидела, когда к ее голове кто-то тянет руки. Он — в особенности. Где-то на нижнем этаже часы пробили семь. Лука отошел назад, пряча обе руки в карманы. Его движение проводили печальным взглядом двух слезливых глаз. Он старался не показывать свою досаду, что приходится так рано уходить. Все-таки это он должен был привезти ее домой… Неудачный день. Это был просто неудачный день. — Еще увидимся, — прогудел сицилиец безэмоционально, но от этих слов вдруг резко полегчало. И ему, и ей. — Следи за своим котом. — Хорошо… Тихий ответ Зои резко перешел в испуганный неразборчивый писк. Чангретта понял почему, лишь спустя роковую долю секунды, когда все тело, начиная с правого плеча, вдруг прошила боль. В глазах потемнело, тело чуть было не свалилось на пол от сильного удара. Его удержали насильно, чтобы через мгновение впечатать в стену, до скрипа костей сдавить горло. Дыхание перехватило. — Сам пришел, — через стук крови в висках и визг Зои донеслось до слуха низкое шипение Сороки.