Never trust a Mockingbird

В кабинете Альфи было намного светлее, чем в коридорах «пекарни», а оттого намного уютнее. Не то чтобы это запыленное, захламленное разными бумагами помещение в действительности можно было назвать хоть мало-мальски приспособленным для комфортных встреч, просто оно было чуть менее отвратительно, нежели все, что находилось вне его. Хотя бы то, что только здесь не воняло потными телами рабочих и спиртом, было на вес золота, не говоря уже об относительно удобных креслах, что прибавляли к общей оценке лишний балл. Правда, здесь все еще было ужасно душно, но вряд ли с этим хоть что-то можно было сделать. В конце концов, ни одного окна в этих катакомбах Валери не наблюдала. Ей налили чай, с недовольным бурчанием о кариесе и диабете поставили на стол коробку с израильским шоколадом, от вида и запаха которого девушка чуть было не забыла, зачем вообще пришла. «Запрещенный прием», — промелькнуло в светловолосой голове, когда первый шарик оказался на языке. Кажется, в этот момент Марион не удалось сдержать удовлетворенного мычания. — Больше не дуешься, а? — с улыбкой, больше похожей на оскал, осведомился еврей, стянув с себя шляпу и повесив ее на вешалку за своей спиной. Туда же отправилось и пальто. Альфи остался в рубашке и черном жилете из странного мягкого материала, видавшем, наверное, еще девятнадцатый век. Рассеянно погладив сначала русые волосы, слегка отдающие рыжиной, а потом и бороду, мужчина упал в свое кресло. — Может, за эту коробку конфет ты на меня теперь и весь свой бизнес перепишешь? Нет? Могу послать еще за одной, ты ведь смотри. — Чтобы купить мой бизнес тебе нужно отдать мне взамен фабрику, на которой это чудо производится. Тогда я перепишу на тебя все, — в ответ на это «выгодное предложение» жид задумчиво хмыкнул, наблюдая за тем, как тонкие пальцы отправляют в рот вторую шоколадку. Валери задорно подмигнула ему, запивая сладкое чаем. А ведь если так подумать, она бы не отказалась обменять кофейный бизнес на кондитерский, завязав с наркотой. Обладай Соломонс в действительности шоколадной фабрикой, это было бы хорошей ценой. Жаль только, что в свое время еврей выбрал продавать хлеб с ромом, а не какие-то там конфеты. Сейчас бы в одночасье мог разбогатеть и обзавестись пластом проблем и обязательств в качестве процентов. Марион невольно усмехнулась, представляя себя в образе кондитерского магната. Несмотря на всю комичность этого звания, по мнению девушки, для нее оно подходило намного больше, чем наркодилерство. В своем воображении она выглядела намного более аутентично на фоне шоколадных водопадов, нежели кокаиновых гор. Впрочем, мнения ее здесь никто не разделял. — Твой отец только что перевернулся в гробу, птенчик, — фыркнул Соломонс, несильно ударив костяшками о деревянную поверхность стола. Валери отвлеклась от своих внутренних рассуждений и, невинно вздернув брови, дожевала сладость. Еврей слегка склонился над столом, заговорил вполголоса: — Лучше такого больше не говори. А то не ровен час восстанет Джим из мертвых и всем нам настанет беспросветная жопа. Тебе — за то, что допустила такие мысли, а мне — за то, что не доследил. Так-то. От его слов, явно брошенных в шутку, шоколад встал в горле неприятно горчащей слизью. Чтобы хоть как-то облегчить положение, Пересмешник сделала еще один глоток чая, показавшийся ей чересчур нервным. Мысль о том, что отец мог воскреснуть аки Иисус, была до ужаса абсурдной, но Валери все равно передернуло будто от холода. Нерелигиозность не спасала от богатого воображения, в момент рисующего во всех красках фантастическую картину: отец, помятый и бледный от недостатка крови в организме, с дымящейся дырой во лбу, но до сих пор внушающий неподдельный страх и восхищение, перешагивает порог Мистхилла и произносит своим мощным серьезным голосом: «Ну и что вы натворили, пока меня не было?» Страшная картина, поистине страшная. Особенно если брать во внимание тот факт, что Джеймса Мариона кремировали. Чтобы хоть как-то отвлечься от безрадостных мыслей, Пересмешник достала из-за спины небрежно брошенный на спинку стула клатч. Спустя секунду по лакированной поверхности стола прокатилась черная деревянная коробка, которую тут же остановили мужские руки. Грубая ладонь легла на крышку, аккуратно погладила ее, но открывать не спешила. — Уверяю, там не взрывчатка, — усмехнулась девушка, чей чересчур безразличный вид не внушал еврею никакого доверия. Его блеклые глаза со скепсисом осмотрели подношение. Нет, растяжка в эту штуку явно не поместится. Ерничала она по другому поводу. — Открой. — На кой черт? — Альфи прищурился, даже не думая скрывать свое отношение к такому сюрпризу. — Потому что это подарок на Новый год, — Валери же в свою очередь театрально нахмурила брови в недоумении. — Или ты так от этого отвык, что правда смеешь считать, что я подорву нас всех? Не думала, что ты такого обо мне мнения. — А какого еще мнения мне быть, а? Начать думать о тебе, как о честном человеке — значит обмануться. Разве не так, м? По помещению разнеслось краткое, но многозначительное «хм». Соломонс заметил, как чуть дернулись плечи его старшей племянницы, перед тем как она отправила в рот очередной коричневый шарик. Этот жест можно было трактовать по-разному, но мужчина предпочел принять версию «Делай, как знаешь». И, взвесив все «за» и «против», он резким движением откинул громыхнувшую о стол крышку. На какое-то мгновение в воздухе повисла тишина. Пережевывая сладость, потирая подушечки пальцев друг о друга, Валери глядела на своего некровного дядюшку и пыталась понять природу его реакции, а точнее, ее отсутствия. По его лицу как всегда было ничего не понять: он даже скупо бровью не дернул, только щеку небритую почесал. Тем не менее, содержимое коробки привлекло его внимание, о чем красноречиво говорил долгий и пристальный взгляд. Взгляд, но не он сам. — Что? Все-таки взрывчатка? — девушка попыталась заглянуть сверху за высокие стенки глубокой коробки, но Альфи опередил ее. В его руках появился знакомый уже желтоватый будто бы от старости лист бумаги. Марион откинулась на спинку стула, поджала губы, глядя на то, как жид изучает собственный портрет все с тем же постным выражением. Поправив подол на коленях, произнесла холодно: — Хоть улыбнись, она на него весь день угрохала. Заметь, что с каждым разом твои бесцветные глаза у нее получаются все живее и живее. Когда ее слова были полностью проигнорированы увлеченным своими размышлениями мужчиной, Валери не оставалось ничего, кроме как пить свой чай и ждать, пока дядя налюбуется своим почти точным изображением на приятно шелестящей бумаге. Ожидание дало немного времени, чтобы осмотреться. Найти в кабинете Соломонса хоть что-то мало-мальски увлекательное, на самом деле, представлялось невозможным. Казалось, из раза в раз здесь становилось все унылее и унылее. В большей степени из-за того, что ничего никогда не менялось, а в сотый уже раз разглядывать одно и то же было утомительно. Те же шкафчики за спиной Соломонса, те же бумаги на его столе, та же бутылка виски под его ногами, что пылилась там, наверное, еще со времен Великой войны. Даже пыль на полках лежала также, не становилась ни тоньше, ни толще, ни бледнее. Все тоже самое каждый раз. Даже Альфи нисколько не менялся. Его борода не росла, одежда оставалась той же самой, волосы всегда находились в упорядоченном уже беспорядке. Никакого разнообразия. Разве что эти отвратительные рытвины и покраснения, природу которых молодая хозяйка не спешила выяснять, с каждой их встречей становились все заметнее. И все же, что с ним? Герпес или чесотка? Если да, то очень объемные, добрая часть лица в них. Боже, хоть бы ему хватило ума засунуть свои принципы подальше и начать принимать лекарства. Зои его смерти никогда не простит. — «Дорогой Альфи, поздравляю тебя с Новым годом. Желаю счастья, здоровья и чтобы никто тебя больше никогда не расстраивал. Надеюсь, ты скоро приедешь к нам. Целую, Зои». Н-да. Про «расстраивал» это она верно подметила. От вас от всех в последнее время одни сплошные расстройства… — с громким хлопком Соломонс прибил ни в чем неповинный листок ладонью к столу и перевел блеклые глаза на племянницу. — Передай, что я оценил ее труд. — Я тебе охотно верю, — бесцветно произнесла Марион, чем вызвала волну дядюшкиного негодования. — Ой, птенчик, только вот не надо ебать мне мозг своими заебами, ага? — всплеснул руками Соломонс, откидываясь на стуле. — Я правда оценил, хорошо? Честно сказать, мой портрет — единственное в этой сраной коробке, что имеет хоть какую-то ценность! Вот хер я поверю, что ты выбирала эти часы сама. Небось, даже в руках их не держала, а выкобенивается тут сидит! — Я сказала, что верю тебе, разве нет? Альфи раздосадованно махнул рукой на ее невозмутимое замечание, сделанное ледяным тоном вперемешку с непробиваемым выражением лица. Ему нечего было ответить, но замолкнуть он тоже вот так просто уже не мог, а потому непристойно выругался на иврите и, указав всей пятерней на черную коробку, вопросил: — Так кто часики-то покупал? «Ох уж это его спонтанное желание поскандалить», — подумала с сожалением девушка, рассматривая зажатый в бледных пальцах шарик белого шоколада, который должен был оказаться ее последним. К сожалению, кроме него в упаковке остался только темный шоколад, а его Валери на дух не переносила, так что всеми силами старалась растянуть удовольствие. Слишком мало сладостей евреи клали в упаковку, непростительно мало. Хотя чему здесь удивляться… — Сорока купил их, — по-простому пояснила Пересмешник и тут же закинула в рот белый шарик. Сапфировые глаза, обжигающие как январская стужа, блеснули в полутьме подчеркнутой безэмоциональностью и ожиданием. Валери села в кресле поудобнее, подперла светловолосую голову кулаком и в невинной манере вздернула брови. Произнесла немного невнятно: — Если хочешь, можешь считать, что это он сделал тебе подарок. — Посчитаешь тут… — недовольно пробурчал Соломонс, доставая на свет массивные золотые часы на цепи с довольно крупным переплетом и рассматривая их со всех сторон с видом знающего человека. Перед тем, как начать, он нацепил на нос очки и стал выглядеть сродни настоящему ювелирному мастеру. Забавно. — Сколько стоят? Полтысячи по моим подсчетам. — Да, где-то так, — согласилась Марион, легко кивнув. — Точно не больше семи сотен. — Н-да… Хмурый умеет бросать деньги на ветер. Этого таланта у него не отнять. — Так тебе не понравилось? — Нет. Не доверяй больше этому рыжему ублюдку такую сумму, иначе быстро обанкротишься. А часы хорошие. Тень удовлетворенной усмешки пробежала по миловидному девичьему лицу. Уильям Коэн как всегда не подвел. В этом деле он уж точно никак не мог ее подвести, ибо выбрать хороший подарок для еврея мог только еврей. Иудаистическим полнокровием Сорока, конечно, не обладал, но все же с заданием своим справился на ура, так что это не имело большого значения. Альфи отложил часы в сторону, туда, где раньше оставил нарисованный Зои портрет, поставил локти на стол, сцепив пальцы в крепкий замок и посмотрел поверх него на племянницу, что упорно делала непричастный ни к чему вид. В воздухе повисла звенящая стеклом и звуком станков извне тишина, что предвещала долгожданный переход от прелюдии к главному — причине, по которой безучастная обычно Пересмешник, вдруг нагрянула к своему дрожайшему некровному дядюшке. И вот теперь Валери стала по-настоящему серьезна: за эти мгновения полного безмолвия ее красивое лицо, в котором не было ни одного изгиба, принадлежащего Джеймсу, стало так сильно похоже на его, что Соломонса в одну секунду обдало кипятком. Всегда так неожиданно находить в Марион-старшей черты ее покойного отца. Она всегда была похожа лишь на мать, на прекрасную Офелию, чье имя с недавних пор в этой семье считалось ругательством. Начать замечать в ней Джеймса — значит созерцать ее деловую ипостась гордой птицы, что не нравилась Альфи. «Ей не идет эта роль», — думал он каждый раз, с сожалением вспоминая искрящиеся улыбки юной Марион и озорную голубень глаз, в которой еще не было этой сучьей расчетливости. Было обидно за всю искренность, которой ее так безбожно лишил прошлый Пересмешник с его маниакальным желанием передать свое дело в хорошие руки. Кто знает, может, не случись этого, Валери бы уже давно выскочила замуж да укатила куда подальше за горизонт, счастливая и улыбчивая, с радужными планами на будущее, пока за спиной у нее догорала бы отцовская империя. Да и Бог бы с ней, с этой империей, если честно. Столько крови она у всех поколений семьи Марион высосала, что не жалко. Погладив усы, Соломонс прищурился, пытаясь разглядеть в сидящей напротив девушке знакомые черты ее матери, чтобы успокоить расшалившееся вооброжение, упорно рисующее на подсознании угрюмую рожу Джима. Внимательный взгляд неторопливо пробежался по льняным волосам, насыщенно-синей радужке глаз, отличающимися от волос и глаз Джеймса слишком светлым оттенком, по прямому носу, очерченным скулам, пухлым губам, что могли свести с ума любого мужчину. Все это когда-то принадлежало Офелии, а теперь вот красовалось на ее любимой дочери, что, по злой иронии судьбы, невзлюбила мать за ее поступок. Судьба та еще тварь, ничего не скажешь. — Так и будешь молчать или скажешь по кой хер приехала, м? — затянувшееся молчание нужно было как-то прервать, а так как Валери могла просидеть в тишине очень и очень долго, Альфи решил взять все в свои руки. — Только, прошу, давай не будем тратить время на наглую и никому не нужную ложь в стиле: «Просто хотела тебя навестить, поздравить и бла-бла-бла». — Не собиралась, — возразила племянница тихо. Сделав небольшую паузу, чтобы допить чай, она произнесла торжественно и громко, не глядя в сторону дядюшки: — Франция. Под густой бородой дернулись в досаде тонкие губы, на широком лбу мужчины прорезались глубокие морщины. Жид помолчал, словно бы в ожидании какого-то приложения к услышанному, но не дождался. — Ну, я слушаю. Что — «Франция»? — Мне нужно обсудить с тобой Францию, — насыщенно-синие глаза сверкнули в полутьме недобрым огоньком, который резко контрастировал с непоколебимостью юного лица. Альфи с интересом вгляделся в них, пытаясь понять причину волнения племянницы, но та слишком хорошо умела скрывать все то, что, считала, не стоило видеть посторонним. Выпрямившись на своем месте, она сказала без тени озабоченности: — Полагаю, ты слышал о человеке по имени Рене Лессар. — Слышал кое-что, — согласился еврей. — Манерный лягушатник, держащий под контролем добрую часть своей раздолбанной по всем фронтам страны, так? — Так, — светловолосая голова легко качнулась вперед. — Мне сказали, что ты когда-то работал вместе с ним и можешь кое-что знать. — Люди много чего говорят. — И вправду, — чайная ложка тихонько постучала о рельефные края чашки, разнося по помещению еле слышный звон. — Крайне интересная персона, не находишь? — Я нахожу, что этот петух с мудями навыкат слишком много о себе мнит, чтобы оценивать его как «интересную персону», — Соломонс с задумчивым выражением почесал бороду. Прищурился, с подозрением наблюдая за тем, как Марион незаметно, как ей казалось, подергивает ногой, пытаясь скрыть свою нервозность, а сама и виду не подает, что что-то не так. — Так к чему ты ведешь? — К тому, что мои люди недавно встречались с ним, — пожала плечами девушка. — И что это знакомство обещает мне неплохие перспективы. — Неплохие, а? Собираешься сместить этого полудурка с его насеста? — Собираюсь его скинуть и забрать себе все, что ему принадлежит. По помещению разлился глухой смех, чем-то напоминающий старческий. Признаться, он выбил Марион из колеи и на секунду даже заставил скорчить гримасу недоумения. — Скинуть? Лессара? — все еще посмеиваясь, спросил Соломонс, откинувшись в кресле. — Да ты рехнулась! Валери изможденно прикрыла глаза, собираясь с мыслями. С каждым новым резким выпадом Альфи она физически ощущала, как сдавали нервы, все больше раздувалось терпение. Вести с ним беседу и бороться с желанием уйти становилось сложнее, но выбора особо не было. Если он что-то знает — пусть язвит сколько влезет, не жалко. Главное, что в любом случае поможет, чем сможет, просто не сумеет сказать «нет». — Возможно, — голос дрогнул от напряжения. Девушка рвано выдохнула. — Стоит мне ждать твоей помощи или пойти попросить Грима прогреть машину? — Какой помощи, птенчик? Какой блять помощи? Убить себя? Пустить по пизде всю хренову империю Джима, которую он так долго выдрачивал? — Каким образом расширение территорий может, как ты выразился, «пустить по пизде империю»? Мне казалось, что моя задумка только ей на пользу пойдет. — Валери, ты не сможешь скинуть ебучего лягушатника с его трона. Не сможешь, ага? Потому что этот пидорас надушенный сидит там в десять раз дольше тебя и знает наперед, что и как ты собираешься делать. Ты не сможешь застать его врасплох, только если не совершишь невозможное. — Даже великие мастера ошибаются и проигрывают. — Не спорю. Только вот проигрывают они таким же великим мастерам. А тебе, милая моя, до звания «мастера» еще как до Китая пешком, не говоря уже о «великом», ага? В помещении повисла гнетущая тишина. Альфред невольно усмехнулся, скрывая свою улыбку в густой бороде и смотря на то, как аккуратные девичьи брови снова нахмурились, показывая крайнюю степень умственной нагрузки. Она всегда так терялась, когда кто-то не соглашался с ней, быстро менялась в лице. Все же Джеймс со стариком, сколь бы сильно не старались, выучить ее до идеала никак не смогли. Наверное, оно и к лучшему. — Смотри сюда, птенчик, — Альфи развел рукам и поставил одну из них ребром на левой половине стола, а вторую — сжал в кулак на правой. — Представь, что ты сейчас — хренов капитан огромного корабля, — ладонь, поставленная ребром, слегка пошатнулась, приковывая к себе внимание, — и на твоих плечах лежит нихуевая такая ответственность за тех, кто на борту. Да? А на борту у тебя, я напомню, немощный восьмидесятилетний дедок с артритом, малявка-шалопайка без инстинкта самосохранения, несколько десятков наемников, сотня боевиков и еще больше дилеров. Ну, и я, прикованный к палубе цепями не по своей воле. Н-да… И все они пойдут ко дну в случае, если на пути твоем объявится глыба льда, — кулак также пошатнулся и вдруг начал приближаться к условному судну. — Твой корабль — величайшее достижение человечества, плод упорного труда, надежность и величественность. Но проблема в том, что ты пока — натуральный профан в управлении таким судном. Без году неделя ты стоишь за его штурвалом с какими-то основными теоретическими знаниями и мнишь себя титаном несокрушимым. Вся такая сильная, независимая мадам, думаешь, что все сдюжишь. Только вот на теории далеко не уплывешь. И ты вот сейчас, птенчик, ходишь по охуенно тонкому лезвию, один неверный шаг — и ты трупак. Ты уже увидела айсберг и пустила в свою светлую головку отравляющую мысль: «А как нехуй делать!» Кулак ударился об ладонь с характерным звуком, и Валери увидела, как загнулось и «потонуло» ее условное судно. Мужчина в своей жуткой манере таращился на нее в упор, ожидая какой-либо реакции, но она даже не посмотрела в его сторону. Напряженный мыслительный процесс терзал ее сознание. — Думаешь, у меня совсем нет шансов? — бесцветным голосом спросила девчонка спустя недолгую паузу. — Я так понимаю, ты на хую вертела все мои предостережения? — блеклые глаза жида сквозили напряжением и какой-то напускной обидой, которую он выдавливал из себя только лишь, чтобы придать веса своим словам. — Нет, это не так, просто… — повторив движение дяди, Марион склонилась над столом, накрыла его теплые шершавые руки своими ладонями и раздвинула их, поставив в исходное положение. Тонкий палец, блестящий серебряным кольцом в свете ламп, указал на «судно» вновь поставленное на «воду». Сапфиры-глаза сверкнули, казалось, забытым уже давно энтузиазмом на еврея, будто бы упрашивая взглянуть. И Соломонс великодушно опустил глаза. — Судно и айсберг движутся в одном направлении — друг к другу, так? — Так, — неохотно согласился еврей, кивнув головой. — И движутся они к сплошному беспросветному пиздецу. — Как скажешь, — поспешно произнесла Валери, неотрывно рассматривая композицию на столе. Альфред мельком глянул на ее сосредоточенное лицо и вдруг подумал, что, если хорошенько прислушается, то сумеет услышать как работает механизм в этом маленьком прелестном черепе. — И главное отличие айсберга от судна то, что он может плыть только туда, куда его толкает течение, в то время как судно идет туда, куда ведет его капитан… — Н-да, птенчик, именно так. И лучший вариант для судна в данный момент — свернуть нахуй. — Подожди, — тонкие руки девушки легко сместили нос условного корабля немного влево, незначительно меняя его траекторию. — Между айсбергом и судном еще имеется приличное расстояние, у них есть время до столкновения, а значит есть и время, чтобы все изменить. — Зуб даю, капитан «Титаника» думал точь-в-точь также, — пробухтел Альфи, недовольно шмыгнув носом. — Долго ты еще меня своими граблями царапать будешь? Маникюр тут отрастила… Несмотря на свои слова, выбираться из костлявого капкана девичьих пальцев мужчина не спешил, хотя уже и был к этому близок. И дело тут было не совсем в ухоженных ногтях, иногда очень больно впивающихся в кисти. От матери Валери передалось вечно пониженное давление, делающее ее руки холодными. Альфи привык к теплым, способным на многие ласки, невзирая на огрубевшую из-за работы кожу, ладоням евреек, в то время как аристократично мягкие, но ледяные на ощупь ладони британки приносили только дискомфорт. Не будь Марион его названной племянницей, он бы уже давно скинул эти прелестные ручки с себя и прогнал бы их обладательницу туда, откуда она пришла. Подумалось почему-то, что особенность молодой хозяйки Мистхилла довольно иронична. Многие, на памяти еврея, сравнивали эту наглую дьяволицу со змеей, а температура ее конечностей только прибавляла уверенности в правдивости этого прозвища. Аномальная привлекательность, холодные руки, острый язык и извечная потребность кусать и плеваться ядом. Ну чем не змея? Натуральная гадюка в человеческом обличии. — Альфи, что будет, если судно продолжит двигаться по этому маршруту? — жид опустил расфокусированный взгляд вниз и мысленно провел прямую черту от носа «корабля» вперед. Линия проходила прямо около нижней костяшки большого пальца сжатого кулака, не задевая ее. — Пронесет его. Кое-как… После этих слов капкан разжался, ледяные ладони девчонки сложились на столе друг на друга, а пальцы пробарабанили нечто похожее на похоронный марш. Темно-синие глаза, цвет которых сгустился из-за долгих раздумий их хозяйки (которые, к слову, все еще продолжали мучить ее светлую головку) напряженно скользили по собранной на столе композиции из чужих конечностей. Соломонс не стал пока рушить ее, чтобы не навлечь на себя гнева Марион. С целую минуту Валери молча таращилась на кулак дяди, бессознательно почесывая указательным пальцем подкрашенную бровь. Создавалось ощущение, что уже давно она смотрела отнюдь не на то, что творилось на столе, а сквозь, потерявшись в своих мыслях. Решив проверить эту теорию, мужчина с хлопком сцепил руки, внимательно глядя на племянницу. Сапфиры медленно моргнули, две черные пропасти в них забегали туда-сюда словно в поисках чего-то. — Ну и? — спросил жид и высоко вздернул брови, снова собрирая на лбу гармошку. — Если айсберг повернется слабой стороной, я смогу ударить туда. Если нет — увести корабль от столкновения, — будто бы завороженно, еле слышно произнесла Пересмешник. Зрачки ее еще с пару секунд поскакали по столу, прежде чем обратить свое внимание на того, кто сидел прямо перед ними. Уверенным тоном девушка заговорила: — Если я не найду, где Лессар складирует свое вино, то смогу отказаться от сделки с ним. Если найду — получу Францию. То есть в любом случае, компания ничего не теряет, а раз не теряет, значит надо пробовать. — Иисусе, да ты надо мной издеваешься! — массивная фигура Альфи откинулась на спинку его кресла так, что оно глухо треснуло. Тяжелый кулак, не прилагая должных усилий, ударился о деревянную столешницу. — Не думаешь, что оставить это дело будет намного проще, нет? — «Проще» — это не про меня. — Зато рисковать своей задницей — как раз про тебя, да? А если точность вдруг захромает и промажешь? Не попадешь в цель? — У меня меткий старпом. — Старпом, да-а… Тот дипломат-суицидник снаружи, а? — Не только он. — Калека? Или русачок? Да вообще до пизды, оба у меня доверия не вызывают, а ты на них хочешь ответственность за сестру с дедом переложить! Верх безответственности, я тебе скажу! Слова еврея без зазрения совести пропустили мимо ушей. Вместо того, чтобы хоть как-то ответить на них, Валери задала очередной, раздражающий мужчину вопрос: — Альфи, ты знаешь, где Лессар хранит вино для американцев? По помещению прокатился тяжелый вздох. — В Америке. — А точнее? — В США. — А еще точнее? — Да чтоб мне знать, Валери! — Соломонс развел руками, на эмоциях совсем немного повышая голос. — Мы с Лессаром вместе работали, а не дружбу водили. Мне было насрать, что он там воротит за пределами Англии, лишь бы меня это не касалось. — Но ты же не можешь совсем ничего не знать! У тебя такого не бывает! — А вот хер ты угадала, как говорится. Кроме факта наличия этих складов, я ни пизды о них не знаю. Валери прищурилась, плотно сжимая губы, будто от усталости опрокинулась назад. Пальцы сами по себе невесомо пробежались по туго заплетенным волосам, а потом закрыли глаза в нервном жесте. Весь вид девушки сквозил разочарованностью, но на самом деле ничего такого она не испытывала. Не приходилось ожидать от встречи с Альфи чуда, Грим ясно дал понять, что надеяться на него не стоит. Но все же какие-то отголоски обиды завладели сердцем Пересмешника, из-за чего она чувствовала себя не так хорошо как раньше. «Что ж, по крайней мере, я теперь точно знаю, что делать, если вдруг ничего не получится», — попыталась успокоить себя девушка, но все портило осознание смехотворной простоты ответа. Невольная усмешка коснулась пухлых губ. — Э-эй! — восклицание Альфи привлекло внимание и немного разрядило атмосферу. Сквозь тонкие пальцы на него посмотрел яркий сапфир. — Расстроилась? — Нет, — помотала головой Марион, убирая руки от лица и взмахивая ими в неопределенном жесте. — Просто хотелось верить, что ты хоть что-то о нем знаешь. Жаль, что это не так. — Ну, если бы я что-то и знал, то не сказал бы тебе ни слова, ибо я абсолютно не в восторге от твоей идеи дразнить улей. Я ее не одобряю, ага? — Я поняла. — Поняла она, конечно. Вы, Марионы, все одинаково «понимаете», — еврей со скрипом то ли ножек стула, то ли костей поднялся на ноги, отряхнул брюки от невидимой пыли и зачем-то поправил шляпу на вешалке позади себя, прежде чем спросить милейшим своим тоном: — Еще чаю хочешь? Она ответила не сразу, думала пару недолгих секунд, а потом слабо кивнула, зацепив взглядом оставшиеся в коробке шарики горького шоколада. Необъяснимо сильно захотелось сладкого, но, так как спрашивать у дядюшки про спрятанные где-нибудь в закромах конфеты было бесполезно, девушка просто попросила добавить в напиток лишнюю ложку сахара. Невозможно было сдержать усмешку, когда еврей нахмурился и на полном серьезе сказал, что ее непременно когда-нибудь одолеет диабет с таким рационом питания, но сахара все-таки добавил. А потом, после недолгого колебания, налил и себе. Альфи не стал снова садиться на свое место, а встал неподалеку от племянницы. Несмотря на то, что жид был не самым высоким человеком в ее окружении, возвышаясь над девушкой всего на каких-то несколько дюймов, из которых даже десятка не собрать, он все же умудрялся постоянно нависать над ней. Может, такое ощущение создавало его до невозможности широкое строение, которое, хочешь не хочешь, заставит почувствовать себя совсем маленькой, может, природная харизма, чье давление было просто колоссальным. А может, с детства смотревшая на этого человека снизу Валери просто отказывалась принимать факт того, что она выросла и теперь может дышать ему не в грудь, а в глаз, как минимум. — Слышала, что творится в Бирмингеме? — Марион не ответила словесно, просто взглянула на мужчину со всей не присущей ей внимательностью по отношению к другим людям и сделала глоток до ужаса сладкого чая, от которого сводило зубы, но он был слишком вкусен, чтобы остановиться. Альфред тоже отпил из своей чашки. Блеклые глаза в тени стали напоминать дыры в домах, из которых выдолбили кирпич. Только кирпич этот почему-то серого цвета. — Томми Шелби снова случайно вступил в войну с итальянцами. Н-да… Этот идиот просто не в состоянии вести мирную спокойную жизнь, а? Будь я на его месте, давно бы ушел на покой. Молодая хозяйка бесшумно фыркнула от смеха из-за абсурдности произнесенной мужчиной фразы. «Ушел бы на покой». Как же сильно она не подходила Альфреду Соломонсу. На памяти девушки ее некровный дядюшка всегда был слишком трудолюбив, он не видел свою жизнь без работы. А тут вдруг: «На покой»! Надо же! Видать, старость действительно беспощадна даже к тем, кому, казалось, до нее еще очень далеко. — Придет еще его время, — безразлично заметила Валери, грея руки о горячий фарфор. — Так и что там, в Бирмингеме, все серьезно? — Я надеялся, что ты мне расскажешь, — чашка замерла на полпути к губам, сапфиры стрельнули полу-вопросительный взгляд в еврея. Тот, не моргая, таращился в ответ. — Главарь итальянцев — Чангретта. Слышала такую фамилию? Лишь на долю секунды замешкавшись, Пересмешник прищурилась будто в раздумьях, бесцельно водя глазами перед собой. Знание собственных привычек часто помогало ей не сдать себя с потрохами и это был из таких случаев. Хотя бы это ее привычное уже для дядюшки заминка на «подумать» вселяло в него долю уверенности, что ему сейчас ни в коем случае не солгут. Наверное… — Что-то знакомое… — протянула девушка, жмурясь. — Только вспомнить не могу. Соломонс коротко кивнул, не переставая в упор рассматривать племянницу. Выдержать его взгляд стоило титанических усилий. — У одного из дружков твоего отца была фамилия Чангретта. Имя — Винсенте. Томми Шелби грохнул его в году эдак позапрошлом и вот теперь расплачивается за грехи перед его старшим сыном. — Можешь мне не верить, но я не помню ничего конкретного. — М-м… — жид кивнул еще один раз сам себе, зачем-то взглянул на носки женских туфель, но тут же вернулся назад — к глазам. — Хочешь сказать, он к тебе даже не обращался? Вместо ответа ему только отрицательно покачали головой. Альфи задумчиво хмыкнул, еще с пару мгновений посверлил спокойно пьющую чай девушку испытующим взглядом и, удовлетворенный, отвернулся, дабы поставить свою чашку на стол. Именно в этот момент дверь распахнулась. — Мисс Марион! В дверях появился тот самый дипломат-суицидник, почему-то немного запыхавшийся и будто бы нервный, но не показывающий этого. Одним уверенным шагом он минул высокий порог и застыл статуей слева от входа, пропуская внутрь раскрасневшегося от натуги малыша Олли. — И какого, собственно, хера? Я сказал тебе пиздовать на улицу! — вскинулся Соломонс на безучастного наемника, но тут же переключился на своего подчиненного: — А ты куда смотришь? — Извини, Альфи, — пролепетал мальчишка, тараторя и переминаясь с ноги на ногу на месте. — Я говорил ему, но он… — Мисс Марион, нам нужно поговорить, — Марион взглянула на Грима, сильнее сжав пальцы на чашке, и тут же нахмурилась, без труда выявляя признаки озабоченности на его точеном лице. Мужчина выглядел, казалось, как обычно спокойно, но смотрел пристальнее, прямо в глаза, всем своим видом показывая, что случилось нечто серьезное. — Дружок, у нас тут не менее важные беседы ведутся, ага? — Альфи завелся и, как всегда, в такой ситуации отступать был не намерен. — Все вот эти твои дела, касающиеся бизнеса подождут, без птенчика ничего не начнется, так что успокойся и вали нахуй из моего кабинета, пока не получил лишнюю дырку в башке. Понимаешь, да? Грим перевел напряженный взгляд с начальницы на еврея, вмиг обледенел, своим видом нагоняя на оппонента если не страх, то дискомфорт. Он все еще обращался только к ней. — Дело касается семьи и оно не терпит. — О, правда, приятель? Семьи? — протянул еврей насмешливо, но без тени улыбки. — Ну так, считай, я тут тоже как бы семья. Да, Валери? У нас тут семейных секретов нет. Валери мысленно закатила глаза, ментально упрашивая Грима не вступать в перепалку. Либо он ее в действительности услышал, либо захотел получить дополнительные инструкции, но его темнющие, наполненные беспокойством зрачки в обрамлении светло-голубой радужки снова скакнули к ней и застыли в ожидании чего-то. — Говори, Грим, — со скрежетом согласилась девушка, почесав бровь. Альфи был довольно обидчивой персоной и испытывать его терпение совсем не хотелось, также как и не хотелось откладывать семейное дело. В конце-то концов, вряд ли это что-то нерешаемое или совсем уж ряда вон… — Зои пропала. По вмиг замолкшему помещению разлетелся звон посуды.