Never trust a Mockingbird

Боже, как она ненавидела это место. Каждый раз, приезжая, она ловила себя на этой мысли и каждый раз удивлялась, почему до сих пор возвращается сюда снова и снова. Ответы ее никогда не устраивали. Какой бы лицемерной сукой она себя не признавала, любой аргумент в стиле «Здесь живет не чужой тебе человек» казался верхом криводушия, ибо не имел под собой твердой почвы. Альфред Соломонс совершенно не подходил под звание «не чужой». Таковым он был для отца Валери, для ее маленькой сестры, для деда. Даже для женщины, что все называли ее матерью, Альфи был хорошим другом и они нередко устраивали чаепития под крышей Мистхилла. Словом, в узких кругах еврей считался частью семьи и пользовался большими привилегиями в Лондоне, как одно из многочисленных крыльев вездесущего Пересмешника. Валери относилась к своему некровному дядюшке неоднозначно. С одной стороны, она не испытывала к нему никаких сильно отрицательных эмоций, несмотря на все его резкие выражения и довольно скверный характер. С другой стороны, каких-то теплых чувств, которые питала, к примеру, Зои к этому грубому жиду, в ее груди также не разгоралось. За время их недолгого общения старшая Марион не успела ни привязаться, ни возненавидеть старого друга отца. Они не то чтобы общались, просто перекидывались парой фраз и расходились по разным углам, будто забывая друг о друге. Кроме звания «важного винтика в механизме отца», Альфи Соломонс не получил от старшей племянницы ничего. Было ли это плохо? Да, скорее всего. Альфред всегда был человеком чувства. От того, нравишься ты ему или нет, многое зависело. Жид не стал бы работать с человеком, который вызывал у него отвращение. В скором времени этого человек, вероятно, нашли бы плавающим по Темзе лицом вниз в лучших традициях современного Лондона — с простреленной грудью. Налаживать отношения с Соломонсом — выгодное решение, но Валери все никак не могла к нему подступиться. Причиной тому, в большей степени, служил сам еврей с его неуместными фразочками и вечными сравнениями Джеймса Мариона и его старшей дочери, что всегда задевали девушку за живое. Она терпеть не могла сопоставление ее и отца, слышать не хотела о том, как они похожи и как одинаково они мыслят, потому что все эти псевдо-комплименты были ложными и не несли в себе ничего, кроме установки «Ты должна быть как он». Справедливо было бы сказать, что этим злоупотреблял не только Альфи. Все вокруг считали своим долгом указать на ложную схожесть. Наверное, именно поэтому девушка так не любила людей. Задорное посвистывание отвлекло Валери от лишних сейчас мыслей. Она подняла глаза и оглядела двухэтажное здание «пекарни», почти сразу находя небольшую толпу рабочих неподалеку от склада. Их сальные мерзкие улыбки и блуждающие по ее телу взгляды вызывали отвращение. Девушка пренебрежительно скривилась, холодным оценивающим взором прошлась по их несуразным фигурам. Таким только за деньги и дают, ничего в них от настоящих мужчин нет. — Не акцентируй внимание, — наклонившись над ее плечом, совсем тихо прошептал Грим. От осознания его присутствия стало значительно легче. — Они просто впервые увидели такую женщину. — Они просто животные, — без энтузиазма откликнулась девушка, снисходительно вздергивая брови. Мужчина не сказал ни слова в ответ на это резкое замечание, закурил сигарету и, хлопнув дверью автомобиля, легко кивнул куда-то в сторону от мерзких мужланов. Проследив за его жестом, Валери протянула бесцветное «хм». У входа в «пекарню» Соломонса, как и всегда, вел свою неуемную вахту юный еврейчик Олли, странный, несуразный, трусливый мальчишка, присутствие здесь которого молодая хозяйка Мистхилла никак не могла понять. Вроде как, он приходился Соломонсу родным племянником и жид взял его на работу на правах крови, но от этого Олли не стал менее абсурдным на фоне всей этой брутальности довольно опасного бизнеса Альфреда. Парню явно было здесь не место, слишком уж мягким он был на вид. Долго он здесь не протянет. Перебирая густые черные кудри, еврейчик сосредоточенно рассматривал что-то в своей записной книжке и бесцельно пинал мелкие камни под ногами. Совсем детская привычка, забавляющая и разочаровывающая одновременно. Нет, у него даже шанса нет приспособиться. И зачем только Альфи держит его? — Здравствуй, Олли, — еврейчик вздрогнул от неожиданности, чуть не уронив записи, посмотрел на подошедшую к нему девушку совсем уж дико. Валери окинула мальчишку оценивающим взглядом, невольно подмечая каждое пятно на его желтоватой рубашке, что когда-то, верно, была белой. Сдержанно улыбнувшись, постаравшись придать своему голосу дружелюбия, спросила, словно бы обращаясь к маленькому ребенку: — Полагаю, ты здесь, чтобы проводить нас? Олли захлопал глазами, без устали разглядывая Пересмешника, а после вдруг посмотрел куда-то за ее плечо. В темных зрачках паренька пробежала еле уловимая тень страха, он громко сглотнул вставшую в горле слюну. Марион знала, что за ее спиной сейчас попыхивал сигаретой Грим, который имел дурную привычку взирать на всех свысока. Наемник всегда выглядел довольно угрожающе для тех, кто видел его в первый раз, а у племянника Соломонса как раз-таки был дебют. Обычно Олли созерцал лишь угрюмую физиономию Сороки, который сопровождал птицу все прошлые разы и, как сын еврейки, уже пользовался здесь уважением. — Так что же? — иногда она сама удивлялась своему терпению, которого многие не заслуживали. В конце-то концов, они тряслись в машине целых два часа. Мальчишка должен был догадаться, что задерживаться не стоит, но все равно медлил без весомой на то причины. После недолгого замешательства еврейчик все же опомнился, еще раз опасливо покосился на безмолвствующего наемника и, пробормотав под нос тихое «Идемте», распахнул перед гостями высокую дверь, больше похожую на ворота. Валери глянула через плечо на своего спутника, театрально закатила глаза, бесшумно вздохнув. Мужчина только многозначительно дернул сигаретой во рту и снова кивнул в сторону открывшегося прохода. Что ж, он явно сегодня был не в духе, что странно, ведь Новый год у Грима в последнее время проходил… на ура. Верно, Северянин опять что-нибудь натворил. Он всегда на утро после пьянок становился невыносимым. Ладно, плевать. В любом случае, она чувствовала себя слишком хорошо, чтобы лишний раз тратить нервы на тараканов в голове у этой неприступной крепости позади нее. Тем более, что эти самые нервы нужны были для того, чтобы выдержать полчаса дискуссий с очень заносчивым и не очень уступчивым евреем. В «пекарне» Соломонса, по обыкновению, было душно как в аду. Повсюду гремели бочки, вспыхивал спирт и невыносимо воняло алкоголем и потом бегающих тут и там рабочих. Привычная суета перед крупным сбытом «хлеба». Альфи терпеть не мог встречаться по пятницам, когда дел было по горло, а голова кипела от перегруза информацией, но так как особых альтернатив не было, все же согласился принять «любимую» племянницу. Олли лавировал между бочками и людьми так ловко и непринужденно, словно рыба в воде, но все равно выглядел на общем фоне как-то совсем не так. Валери старалась не упускать его из виду ни на секунду, ибо знала, как легко потеряться в этих страшных полуподвалах, напоминающих греческие лабиринты. Грим следовал за ней след в след — она слышала запах его дорогих турецких сигарет, от которых неприятно схватывало дыхание. Тем не менее, присутствие британца заметно успокаивало девушку. При нем ее никто не тронет, просто не успеет. На первый взгляд слегка заторможенный наемник, не медлил в критических ситуациях ни секунды. — И что это? — знакомый вкрадчивый голос донесся до ушей задолго до того, как в поле зрения появился его обладатель. Он, видимо, был чем-то очень сильно раздосадован. — Эй, я тебя спрашиваю! Что это? Очередное просторное помещение с высоким сводчатым потолком, в воздухе которого ощущались уже не только алкоголь с потом, но и довольно приятный запах выпечки, тем не менее, теряющий свою привлекательность из-за очевидных причин. Олли остановился прямо на середине, выпрямившись струной, замер как напуганный опоссум на месте. Валери встала чуть поодаль от него, снова коротко глянула через плечо на своего подчиненного. Тот сверкнул рыжим кончиком сигареты, делая крепкую затяжку. Все взгляды вновь были прикованы к разворачивающейся сцене у верстаков северной стены, главную роль в которой играл Альфред Соломонс собственной персоной. И был он, судя по всему, не в лучшем расположении духа. Вторым действующим лицом был безликий рабочий, безмолвно таращащийся на своего начальника с красноречивым непониманием и страхом. — Ром, босс, — сообщил он, почесывая в затылке. Кожей можно было ощутить как атмосфера вмиг стала нагнетающей — Ром, значит? — блеклыми глазами, цвет которых Марион по сей день не знала как обозвать, Альфи метал злые искры, угрожающе покачивая тростью. Складывалось впечатление, что в любой момент эта хрупкая палочка, зажатая в тяжелом кулаке, могла с оглушительным треском разломиться, встретившись с головой непутевого рабочего, и, если уж смотреть на чистоту, все в помещении ждали именно этого. Но оправдывать ожидания еврей не спешил. Мерно раскачивая трость взад-вперед, он пытливо вглядывался в лицо подчиненного, сверкая недобрым взглядом из-под полей излюбленной шляпы. В какой-то момент зеленая бутылка в левой руке Соломонса взметнулась к его носу, а потом — к носу рабочего. Голос звучал все также вкрадчиво и почти спокойно: — Чувствуешь? Безликий несмело приблизился к горлышку бутылки, набрал полные легкие и шумно выдохнул. Блеклые глаза Альфи прищурились. — Спиртягой несет, босс, — изрек его подчиненный, не уверенный в правильности своей догадки. Ответом ему стало частое кивание. — Да, — поспешно согласился Соломонс, снова принюхиваясь к «хлебу». Под густой бородой его будто бы дернулась слабая улыбка. — Да, дружок, ты прав. Спиртягой несет так, что глаза слезятся, не так ли? — Так, босс, — подхватил рабочий, обрадованный своей правотой. Лицо его при этом озарилось наивной, почти детской веселостью. — Несет так, что глаза слезятся. Невыносимо. — Да-а, слезятся, — жид тихонько посмеивался, незаметно приближаясь к подчиненному. В какой-то момент его тяжелая рука, избавившись от своей ноши у первого попавшегося верстака, похлопала крепкого, но явно недоразвитого работягу по плечу. Еврей сократил расстояние до ничтожного, почти незначительного, а потом вдруг резко посерьезнел, перестал смеяться. — Только вот скажи мне, Стиви, с каких это пор моя винокурня стала производить ебаную отраву для крыс? Названный Стиви не успел бросить даже испуганного взгляда на своего начальника. Все произошло в считанные доли секунды: по помещению прокатился звон разбитого стекла, а после него раздался грохот — это упало на бетонный пол довольно массивное тело рабочего. Расползающееся под его головой мокрое пятно, окрасило серый бетон в насыщенно черный, без намека на другой цвет. Вероятнее всего, эта жидкость была светлым ромом, вывлившимся на пол из разбитой бутылки, но не беспочвенные ассоциации с кровью все-таки заставили Валери почувствовать недомогание и отвернуться. На какое-то мгновение все замерло, затихло, словно испугавшись. Альфи совсем недовольно, будто бы даже разочарованно, оглядел распластавшееся на полу тело подчиненного и, похоже, совсем не чувствовал своей вины. Не было сомнений, что непонятного рода лужа также не укрылась от его внимания, но он предпочел ее проигнорировать. — Выбросите этого опездола в Темзу, если сдох. Если нет… все равно выбросите, — с шаркающим звуком отряхнув ладони, приказал еврей. Тело у него под ногами тут же утащили куда-то в неизвестном направлении. На сером бетоне осталась темная мокрая дорожка. Соломонс, как ни в чем не бывало, подхватил свою трость, придирчиво оглядел собравшихся вокруг него рабочих. Мощные брови его нависли над глазами. — Чего встали? За работу, чертовы кретины! И исправьте то, что натворил этот… Валери! Этот басовитый неожиданный выкрик немного испугал засмотревшуюся на след Валери. Когда она подняла глаза, вокруг дядюшки не было почти ни единой души, кроме Олли, старающегося всеми силами мимикрировать под мебель. Сам Соломонс в упор глядел на нее с распростертыми в разные стороны руками. Жест, казалось бы, приветливый, но улыбки он не вызывал. Альфред имел скверную привычку выражать все свои позитивные эмоции с постным выражением на лице, что ощутимо влияло на их восприятие. — Валери! — снова воскликнул жид, делая пару шагов навстречу. А в зрачках ни капли радости. — Птенчик мой, ты не представляешь, как рад я тебя видеть. Великолепно выглядишь. — Здравствуй, Альфи, спасибо, — растянулась в фальшивой улыбке Марион, решив принять правила игры. Расправив плечи, театрально потупила глаза в пол, прежде чем взглянуть на некровного родственника. — Я тоже очень рада тебя видеть. — Да уж… И мы, конечно же, все сделаем вид, что ты сказала правду, не так ли? — Как и всегда, я полагаю. Альфи остановился в каких-то двух шагах от нее, не упорствуя с предложением объятий, ибо однозначного ответа оно так и не получило. В своем жутком мужланском стиле он оглядел ее с ног до головы, последовательно останавливаясь то на одной части тела, то на другой. Он делал так всегда, не имея ввиду ничего предосудительного, просто проверял комплектацию. Желание знать, вооружен ли человек, у него уже входило в разряд маниакальных. Валери вряд ли когда-либо встречала человека, беспокоящегося за свою безопасность больше, чем старый друг ее отца. Соломонс всегда крайне ревностно относился ко всему, что касалось его личной сохранности: редко когда его можно было встретить безоружным или не в присутствии меткого доверенного человека, готового положить на смертный одр свою жизнь вместо его. При этом, нельзя было сказать, что Альфи любил жизнь. Альфи просто люто ненавидел смерть и все, что с ней связано, а потому всяческими способами старался избежать скорой встречи с костлявой. Так было на протяжении многих лет, но со смерти Джеймса Мариона, что-то в этом невероятно сильном человеке надломилось и повисло, бессмысленно раскачиваясь из стороны в сторону. Будто жизненная искра потухла в его и без того блеклых глазах. Он все еще везде ходил с пистолетом за пазухой, все еще шутил свои странные, почти старческие шутки, но голос его, хриплый и прерывистый, постоянно сквозил усталостью и нервозностью. Он терял интерес. Медленно, но верно начинал принимать факт своей смертности. И почему-то от этого становилось страшно. Была ли причина происходящего в смерти лучшего друга, или в этих ужасающих рытвинах у носа и на щеках, или во всем вместе — судить не было смысла. В таких вопросах важно следствие, а не причина в большей мере, поэтому Пересмешник даже не пробовала понять. Она здесь ему не помощник. Отец — был бы, но точно не она. — Что за хмырь? — вкрадчиво спросил Альфред, почесав бороду. Марион обернулась через плечо, коротко глянула на замершего на приличном расстоянии от них Грима и усмехнулась против воли. Следствие привычки — нелюбовь к новым лицам. — Грим, — сказала девушка с полуулыбкой, словно бы хвастаясь. — Мой первый советник. Лучшего дипломата в Англии тебе не найти… — Да-а, все так говорят, — поспешно отмахнулся еврей и указал всеми пятью пальцами на фигуру безмолвного наемника. Лицо его при этом скривилось в нечто похожее на скепсис и издевку в одном флаконе. — Мне вот больше интересно: твой первый советник не знает химию или просто не любит жить? В любом случае, считаю своим долгом сказать, что, если хоть одна искра с твоей раковой палочки упадет в ненужное место, нам всем здесь настанет скоропостижный огненный пиздец, мой друг. И не только нам — всему хреновому району. Так что, будь добр, потуши или пиздуй на улицу… Хотя нет, знаешь что? Просто пиздуй на улицу. Мы тут без твоей смазливой морды разберемся. Давай-давай, руки в ноги. Грим помялся на месте, мусоля в пальцах недокуренную сигарету. Несмотря на привычно непринужденное выражение лица, он явно растерялся, бестолково бегая глазами то от Валери к мистеру Соломонсу, то обратно, не до конца понимая, что ему следует сделать, пока в конце концов Пересмешник не кивнула, разрешая. Долго думать не пришлось. Крепче зажав в кулаке дотлевающий окурок, немногословный наемник вальяжно направился в сторону выхода. — Оставляешь меня совсем без защиты, — прозвучало эхом в помещении, когда рослая фигура наемника скрылась из виду. — Нужно было брать хмурого. Тогда бы и без этого обошлось, — Альфи пожал плечами, стукнул два раза наконечником трости о бетонный пол и махнул в сторону прохода, противоположного тому, в котором исчез Грим. — Идем, птенчик. Напою тебя чаем. Чай — хороший предлог для разговора с британкой. Как она может отказаться от столь привлекательного предложения? Разве что ради дела, но в этой ситуации эти два фактора работали один на другой, так что в чаепитии Валери не увидела ничего зазорного. Тем более, зная Соломонса, можно предположить, что он, специально для нее, накануне днем отправил одного из своих подчиненных в ближайшую кондитерскую, чтобы тот купил к чаю чего-нибудь сладкого. Жид знал, как умаслить племянницу, не отличающуюся покладистым нравом. «Хитрый прием, — подумала девушка, мягко ступая за покачивающейся массивной спиной дядюшки. — Хотя мой вряд ли окажется хуже». Сапфировый взгляд быстро скакнул к зажатому в правой руке клатчу, о котором Марион уже почти успела забыть. Под тонкими пальцами отчетливо ощущались острые углы черной деревянной коробочки, таящей в себе «сладкое», способное задобрить Альфреда Соломонса. — Так как дела, говоришь? — Валери на секунду растерялась, потерявшись в мыслях, но тут же снова нацепила выражение отрешенности. — Неплохо, — дернула она уголками губ в неопределенности. Набрав в легкие воздуха констатировала сухо: — Капитал множится, спрос растет, компания все процветает, оставляя за спиной всех конкурентов. Недавно мы наладили контакты со Штатами. Надеюсь, в скором времени нам наконец дадут добро на торговлю в Чикаго и тогда все станет замечательно… — Я не спрашивал про твой хренов бизнес. Избавь меня от всей этой херни хоть на пять минут и расскажи как там твои домашние дела, — грубо оборвал ее доклад еврей. Подкрашенные коричневым девичьи брови нахмурились в непонимании. — Теперь это и есть мои домашние дела, Альфи, — тем не менее спокойно пояснила девушка. — Если ты хочешь знать что-то конкретное, то задавай соответствующие вопросы. Соломонс замолчал, будто обрабатывая полученную информацию. Все это время он шел будто на автомате, почти не опираясь на свою тонкую трость. Валери могла поспорить, что сейчас его заросшее лицо выражало крайнюю степень озадаченности, а сам жид со скрипом пытался найти хоть какой-то саркастичный ответ на ее замечание, но кроме многозначительного протяжного мычания из его груди не вырвалось ничего. Против воли Марион грустно усмехнулась, с интересом наблюдая за движущимися под плотной тканью пальто мощными лопатками. Догадка больно уколола под ребрами, вместе с ней пришло и любопытство. Сможет или нет? Нет, не сможет. Как бы не хотел знать ответ, вопрос не задаст. Слишком он гордый, чтобы спрашивать о такой не солидной для гангстера глупости. Что ж, видимо, придется самой… — С Зои все хорошо, если ты об этом, — бесстрастным, но как будто бы насмешливым тоном произнесла она эти слова, всем своим естеством показывая, что знает о метаниях дядюшки. Тот проигнорировал проявленное к нему неуважение, только пробурчал под нос что-то на еврейском и снова затих. Эти нечленораздельные звуки были приняты за просьбу продолжить, и молодая хозяйка не смогла отказать: — Учится лучше некуда. Недавно вот выучила «Муки любви» на скрипке. Никогда еще я не слышала, чтобы кто-то так исполнял Крейслера. Рисует. Носится с Флойдом наперегонки по поместью в свободное время… Что еще? Ах да, все мечтает о том, чтобы ты приехал, но, по-видимому, не дождется. — Сейчас совсем неподходящее время. — Ну да, — светловолосая голова легко качнулась вперед. Пухлые, подкрашенные бежевым губы поджались. В приятном женском голосе зазвучало еле уловимое осуждение. — У тебя все время с недавних пор неподходящее. — Я не виноват в том, что эти олухи совсем забыли, как выполнять свою работу. Ты вообще видела, что этот черт учудил? — Тот, чью голову ты пробил бутылкой? Нет, не видела. — Десять! Десять бочек эта тварь мне испоганила! Три гребаные сотни фунтов! А что бы было, если бы я этого не заметил? — Звучит не так уж и критично. Я думаю, ты преувеличиваешь масштаб трагедии. — Слышу я от человека, чей доход в год превышает это число в десять раз. — Твой доход в год не так уж и сильно отстает от моего, но ты все равно считаешь каждый пенни, чтобы, не дай Боже, не потерять его. Тратишь на это столько времени и все равно толку почти никакого… Альфред остановился и круто развернулся на пятках лицом к своей племяннице, что чуть было со всего маху не врезалась в его широченную грудь. — А не охуела ли ты, птенчик, упрекать меня в подобном, а? — вполголоса произнес мужчина, почти не обозначая свои слова вопросом. Блеклые глаза его нехорошо блеснули в полутьме коридора, и так некстати вспомнилась мокрая дорожка на бетонном полу и бессознательное тело безликого Стиви. Валери сглотнула вставший в горле ком тошноты. — В чужом глазу соринку видишь, а в своем и бревна заметить не в силах, или как там у вас говорится? — Она очень скучает по тебе, — уже мягче произнесла она, с искренним беспокойством смотря дяде прямо в глаза. — От безысходности мечется, так хочет тебя увидеть. Сегодня вот просила взять с собой. — Но тебе, конечно, важнее папкины законы, чем благополучие сестры… Эти слова ударили по живому, без труда попадая прямо в цель. Марион замерла, ошарашенно приоткрыв рот, глядя на некровного родственника широко раскрытыми синими глазами. Они смотрели на невозмутимого мужчину с ярко выраженным возмущением, скрывающим обиду от внезапного обвинения. Чувство, будто ее предали, захватило девушку тут же с головой и она не сумела удержать рваный выдох. Вот и причина ее недовольства идеей Грима снова проявила себя. Каждый раз он делает это, каждый раз ставит укор то, что она не может контролировать, а она каждый раз надеется, что «в этот раз обойдется». Не обошлось. Наивная. Разве может Альфред Соломонс держать свой острый язык за зубами? Желание разговаривать с этим человеком резко пропало, на ее месте появилась необходимость быстрее покинуть это злосчастное здание и уехать обратно в Мистхилл. К черту, уж лучше она пятьдесят раз ляжет под Чангретту, чем еще хоть минуту проведет в компании этого мерзкого, грубого… — Да-а, — жид словно бы виновато потупил взгляд куда-то под ноги, помахал рукой в неопределенном жесте. Его тон вдруг стал чуть выше, будто надломился. — Да, полагаю, что это было грубо. — Пошел ты на хер, Альфи, — голос предательски дрогнул на последнем слове. — Просто… Иди на хер с такими претензиями, ясно? — Н-да, яснее некуда, — грубые пальцы с неприятным звуком поскребли бороду. На мужском лице не отразилось ни тени сожаления о сказанном, но это отнюдь не значило, что ничего подобного жид не испытывал. Наоборот, Марион вдруг подумала, что эти его неаккуратные слова задели в большей степени его самого. Любовь Альфи к Джеймсу была слишком сильна, чтобы произносить подобное и не жалеть потом. Эта простая мысль помогла девушке сосредоточиться на главном. — Ты, вроде, чай предлагал, — холодно напомнила она, не переставая хмуриться в сторону дяди. Тот несколько раз коротко кивнул. — Предлагал. Только вот не уверен теперь, что ты захочешь его пить в моей компании. С этими словами он рывком распахнул ближайшую дверь, ведущую в его кабинет. Как они успели до нее дойти, Валери так и не поняла, но это было и не важно. Испытующе взглянув на еврея из-под прищуренных век, девушка нервно поджала губы, напряженно раздумывая над следующим своим шагом. Был ли у нее выбор? Несомненно. Выбор из двух зол, из которых следовало бы выявить меньшее. Только вот проблема в том, что, чтобы сделать это, нужно для начала узнать, сможет ли хренов жид предоставить нужную информацию и, если сможет, сколько она будет стоить. Может, разок раздвинуть ноги намного выгоднее, чем трястись над требованиями любимого дядюшки. — Только потому, что я два часа ехала сюда, — в конце концов, пригрозила тонким пальцем девушка. Окончательно взяв себя в руки, она сделала шаг за высокий порог кабинета. Ответом ей снова стало бурчание, слившееся с хлопком деревянной двери.