— Ну Валери! Пожа-а-алуйста!
Зои обернулась на звук родного голоса, крепче прижав к груди дрожащий в руках комок, и состроила страдальческую мордочку, долго смотреть на которую Чангретте было физически трудно. Лазурные большие глаза, отражающие мольбу и невинность, заставляли чувствовать неоправданную вину, от которой на душе сразу становилось худо. Но, видимо, только ему.
— Сейчас же.
Белая маленькая головка поникла. Нарочито обиженно букашка буркнула под свой бледный нос и, опустив ставший вмиг сердитым взгляд под ноги, намеренно громко затопала в сторону выхода. За ней, попутно извинившись, поспешил и нелепый мальчик-механик. Вскоре в другом конце комнаты громыхнула дверь.
— Доброе утро, Лер. Рад, что хоть ты в этом доме соблюдаешь правила гигиены.
— Помыл бы ты сначала руки, Северянин, прежде чем говорить нечто подобное. Да и пуговицы застегнуть не помешает.
Виктор машинально опустил взгляд на свои черные руки и обнаженную из-за разъехавшихся бортов рубашки грудь. Озадаченно сжав губы, он застегнул две средние пуговицы, потер одна о другую ладони, а после провел ими сверху вниз по брюкам, оставляя на них заметный серый след. Вряд ли это хоть немного улучшило положение. Скорее руки стали только чернее из-за размазавшейся по ним грязи, но это больше никого не беспокоило. Похоже, перспектива обзавестись паразитами в желудке русского совершенно не пугала. Не удивительно. Его тело, должно быть настолько проспиртовано и от того стерильно, что ползучим тварям просто не остается шанса на обретение жизни.
Звонкое цоканье каблуков неспешно разнеслось по помещению, заполняя собой каждый кубический сантиметр. Оно не приближалось и не отдалялось. Девушка будто прошлась вдоль двери и снова замерла на месте, внимательным и цепким взглядом наверняка оглядывая помещение. Тихий старческий смех Марка разбавил звуки дамских шагов. Чангретта услышал, как справа от него слегка отодвинулся с противным скрипом стул.
— Девочка моя, ты выглядишь просто сногсшибательно, — хриплый бас мистера Мариона все еще звучал немного снизу, а значит он, против ожиданий, не встал, чтобы поприветствовать старшую внучку, а просто отъехал назад, дабы лучше ее разглядеть.
— Когда это наша милая Валери не выглядела сногсшибательно? — оттуда же донесся озорной вопрос Одри, от которого у ее сына почему-то свело скулы. — Всю жизнь была красавицей и таковой и останется до самого конца.
— Мне лестно это слышать, миссис Чангретта, спасибо, — елейным голоском прощебетала птичка с легкой улыбкой на лице.
Лука против воли закатил глаза, отворачивая голову в противоположную сторону от входа, к окну. Вид из него был унылым: почти серая трава под бело-голубым небом и черный хвойный лес со струящейся между деревьями гравийной дорогой, по которой ездили к Мистхиллу автомобили. Передний двор. Намного более привлекательный, чем до безумия красивая, но столь же и раздражающая особа.
«Спасибо, миссис Чангретта». Снова она делала вид, что не стерва, только прибавляя уверенности в ее сучьей натуре и заставляя переворачивать каждое свое слово. Ей не лестно слышать искренние комплименты, для нее это обыденность, которой она уже давно не придает значения. Она не благодарна за них, потому что считает проявление внимания к своей персоне должностью, что никто не мог обойти стороной. Маловероятно, что она вообще произнесла хоть одну букву в этом простом предложении от души, а не от тщеславия.
— Еще кофе, сэр? — выглянула откуда не возьмись темноволосая служанка с новым кофейником в руках. Лука растерянно глянул на старый, опустошенный до капли, и удивленно вздернул бровь. Это он все выпил? Вполне вероятно, ведь такое уже случалось и не раз. Да и кофе, кроме него, на этой части стола никто больше не пил. Похоже, сегодня его ждала очень беспокойная и бессонная ночь, которая закончится выпадением из реальности на целый день. То еще удовольствие, но раз терять ему все равно больше нечего…
— Да, пожалуй, еще одна чашка не повредит.
Фарфор звякнул о дерево столешницы, в нос снова пробрался приятный аромат кофе, что уже не казался таким вкусным как раньше, но своей привлекательности все еще не утратил. Делая первый глоток, Лука глянул на вновь опустившегося на свое место Северянина. Русский развалился на своем стуле, закинув руки за голову, с усмешкой рассматривал разговаривающих на том конце стола. После, будто почувствовав на себе чужой взгляд, посмотрел в ответ и вопросительно вздернул брови, без слов и жестов указывая на очередную чашку в татуированных руках. Его тоже удивило количество выпитого сицилийцем кофе, но сказать он по этому поводу так ничего не успел. К счастью или сожалению, вопрос, прозвучавший приятным женским голосом совсем неподалеку, украл все его внимание.
— Надеюсь, ты не терял времени зря и получил списки? — Виктор встрепенулся и поднял обросшую голову. Блеснули золотом щетины небритые шея и подбородок, тонкие губы растянулись, демонстрируя не слегка неровный ряд зубов.
— Обижаешь. Доставлю в целости и сохранности, можешь не волноваться, — промурлыкал русский почти не разжимая массивные челюсти. Он смотрел на начальницу исподлобья, но без пренебрежения. Наоборот, скорее в его глазах цвета тины проскальзывало еле заметное любование, смешанное с наглостью и весельем, а оттого совершенно неприглядное. — «Que tu me plais dans cette robe / Qui te déshabille si bien...».
— Шерше ля фам, мон ами, — громкий смех, больше похожий на барабанный бой, пронесся по помещению. Женский голос еле пробивался сквозь него. — Сколько нужно знать языков, чтобы без проблем понимать тебя?
— Пока хватит восьми, но посмотрим, что выйдет с итальянским, — быстро успокоившись, пояснил Виктор, обводя рукой небольшой полукруг в воздухе чуть выше плеча американца. А потом вдруг добавил, скривив губы: — Ты сейчас больше напоминаешь мне наших сельских девчонок. Они вот такие же разряженные на Ивана Купалу ходили венки по Оке пускать. Правда, одежки у них поскромней были и косы потолще и подлинней. Но в целом, один в один.
— Не знаю, принять ли мне это за комплимент…
— Комплимент? — искренне удивился наемник. Скользнув руками на загривок, он быстро помотал головой. — Не, подруга, это не комплимент. Я просто на схожести и несхожести указал. Комплименты пущай тебе вон Лука делает. Он у тебя на зарплате не сидит, значит, может балакать, что вздумается.
Сзади послышалось протяжное задумчивое мычание. Лука ощутил кожей сквозь тонкую ткань рубашки, как по спине пополз съедающий его насмешливый взгляд, а потому поспешил сделать еще один глоток кофе. Краем глаза он уловил справа движение и тут же опознал в нечетком силуэте тонкую женскую руку, бережно взявшуюся за спинку стула. Там же мелькнула и вторая рука, поблескивая серебряным кольцом на среднем пальце. Вскоре на периферии зрения появилась белокурая головка и знакомое миловидное лицо, легшее на внешнюю сторону ладоней.
Невольно Чангретта усмехнулся, тут же пряча свою улыбку в изгибах чашки. Укол ностальгии снова поразил сердце. Она делала также в детстве, когда приходила мириться, а он также игнорировал ее присутствие, смотря куда угодно, но не в ее сторону. Сейчас вот заговорит, чтобы привлечь его внимание…
— Я видела, что ты улыбнулся. Хватит вести себя как обиженный глупый ребенок.
— Кто из нас ребенок, мисси — спорный вопрос.
Шепот совсем тихий, чтобы никто не мог услышать этот позорно детский разговор двух взрослых людей, который просто не мог не насмешить. Вот и Валери бесшумно фыркнула, заглядывая в южно-европейское лицо «старого друга».
— Тебя устроит ответ: «Оба»? Или так и будешь наивно полагать, что я раскаюсь и попрошу у тебя прощения?
Отставив чашку в сторону, Лука намеренно громко чмокнул губами. Совсем несолидный жест, подтверждающий правильность вывода Марион, но совсем необходимый, чтобы успокоиться и еще немного побесить ее. Как и в двадцать с лишним лет назад… Ничего у них с ней не меняется, кроме причин для ссор. Идиотские, непрофессиональные отношения, но уйти от них никуда нельзя. Даже официальные деловые сделки не помогают, прямо деваться некуда…
— Тебе помочь сесть? — вопрос в большей мере риторический. Ответа мужчина решил не дожидаться и осторожно поднялся с места, попутно проверяя сбившиеся рукава рубашки. Одна запонка оказалась раскрыта и, чтобы исправить положение, пришлось ненадолго отвлечься от выполнения заданной цели и опустить голову. Призванное то ли скрасить паузу, то ли от все еще жгущего легкие раздражения, саркастическое замечание сорвалось с губ быстрее, чем можно было помыслить: — Или твои сила и независимость не позволят принять помощь от мужчины?
— Я принимаю помощь только от достойных мужчин, Лука, — насмешливо протянула Валери в ответ, глухо притопнув каблуком. Можно было с легкостью представить, как в этот самый момент ее острый подбородок горделиво вздернулся, а пухлые губы растянулись. — Можешь попробовать, но ничего не обещаю.
— Все еще не уверена на мой счет? А я думал, что мы с тобой уже достаточно близко успели познакомиться.
До слуха донеслось полуодоброительное «хм», показавшееся в этот момент до неприличия многозначительным.
— Всегда есть куда ближе, не находишь? — лукаво заметила девушка, заставляя Чангретту смутиться и поджать губы, только сейчас осознавая смысл сказанных им слов. И с чего только его черт дернул так выразиться? Совершенно идиотская фраза, дающая свободу трактовки, которой молодая хозяйка ни за что бы не преминула воспользоваться.
Придавать словам смысл, которого они изначально не имели — одна из тех способностей, которыми Марион владела в совершенстве. С одной стороны, довольно полезный навык, способный открыть множество путей, не нарушая оговоренного, покуда с другой — сомнительного окраса возможность совать повсюду эротический подтекст, который все замечают, но за который никто не может укорить, потому что в любой момент можно оправдаться: «Я совсем не то имела ввиду», или «И о чем ты только думаешь, хренов извращенец?!» Оба варианта перекинут вину на того, кто первым задал вопрос, покуда отвечающий попросту выйдет сухим из воды. Идеальное преступление.
С другой стороны стола внезапно послышался хриплый смех.
— Ты тут аккуратнее с такими намеками, — Виктор перегнулся через стол и понизил громкость голоса, театрально приложив руку ребром ко рту. Полулысая голова мотнулась в сторону пустого стула, перед которым на столе были разложены исписанные листы бумаги. — Твоя неуемная сестра слишком быстро все смекает. Того и гляди, скоро мудаков будет к тебе водить, не отделаешься.
Ответом на сие замечание стала многозначительная тишина. Сапфировые глаза прищурились, глядя на скалящегося наемника, чья улыбка с каждой секундой становилась все тусклее, пока и вовсе не слезла с круглого лица.
— Ладно, понял. У вас тут личные разговоры. Третий лишний. Все понял… — русский вернулся в прежнее положение, немного поерзал на месте, а после вдруг встал, противно скрипнув стулом о паркет. Сложив руки в карманы штанов, неторопливой размеренной походкой направился к выходу, по пути поясняя скорее для себя: — Пойду… переоденусь.
Проводив массивную фигуру наемника до самой двери, Лука перевел взгляд и во второй раз уже за это утро встретился с искрящимися озорством темно-синими глазами. Они смотрели на него с насмешкой, но без холода и отрешенности, которой были полны всего полчаса назад. Пускай теплоты в них все еще было немного, держать зрительный контакт стало намного проще. Да и от понимания того, что Валери не станет обвинять его в несдержанности, как-то резко полегчало. Одной проблемой меньше. Главное, чтобы она не заменила ее другой.
За эти полчаса отсутствия милая Пересмешник успела привести себя в полный порядок: умыться, одеться, накраситься, — все, как подобает молодой девушке, до безумия влюбленной в себя. Ничего другого от нее ждать и не приходилось, кроме фееричного выхода и выпрашивания пускай и заслуженных, но ненужных комплиментов. С самого начала сицилиец знал, что именно так и будет, и даже в первые пару минут морально подготавливал себя к раздражающим рукоплесканиям и восхвалением красоты старшей дочери Джеймса, прогоняя все возможные варианты от тихих замечаний «Хорошо сегодня выглядишь» до восторженных выкриков «Красавица!» Вскоре надобность этого мероприятия резко снизилась из-за разряжения атмосферы и перенаправления напряжения в другое русло. Проблемы других служили неплохим громоотводом.
Так что к моменту второй встречи с невозможной девчонкой, Лука был даже в какой-то мере заинтригован. Не сказать, что негатив полностью ушел, но теперь его перекрывал непонятно почему проснувшийся азарт. Валери будто вела соревнование сама с собой, пытаясь прыгнуть выше собственной головы, подбирая наряд роскошнее предыдущего, а он будто стоял сейчас на ипподроме и делал ставки на то получится ли у нее. Крайне грубое сравнение, но другого, более мягкого, на ум пока не пришло. Да и желания его искать особо не возникало, все-таки она все еще его подбешивала.
Тем не менее ставка сыграла безупречно, американец сорвал банк. Валери действительно сумела переплюнуть свой вчерашний образ, заменив заманчивую откровенность облегающих брюк на элегантность бежевого цвета. Платье. Черт его дери, она надела хреново закрытое платье, и выглядело это в той же мере сексуально, если бы она вновь вышла во вчерашнем. Легкая, но плотная ткань нежного однотонного цвета облегала все выше талии, а ниже — свободно опадала до самых колен, закрывая от посторонних глаз прекрасные ножки. У платья не было выреза, что не мешало, впрочем, разглядеть над полукруглым воротом хрупкую рельефную шею, на которой, к счастью, не осталось ни следа после утреннего инцидента. Также у платья не было и рукавов. Верх неприличия, но зато как красиво. Бледная матовая кожа с мелкими крапинками родинок тут и там выглядела в действительности потрясающе, а серебро колец на тонких пальцах только придавало образу шарма. Серебро также сверкало в ушах девушки.
Лука подумал, сколь прекрасно было бы взглянуть на то, как это невероятной красоты платье медленно и изящно сползает с точеных плеч, и тут же отругал себя за подобные мысли на всех доступных ему языках, но перестать думать об этом не мог. Навязчивые размышления о спрятанных длинных ногах, мягких губах, что сейчас были намазаны бежевой помадой, и прочем не давали покоя. Все-таки не алкоголь был виной вчерашней слабости. Причиной была она и ее возмутительно идеальное тело.
Насколько же непрактично быть мужчиной: сколь бы упорно ты не сопротивлялся — природа в любом случае пересилит тебя и прижмет к стенке, лишив выбора. Унизительно.
— Понимаю твое смятение моими обаянием и красотой, но, боюсь, у меня не так много времени, — Валери склонила голову на бок, оценивающим взглядом пробежалась по застывшему сицилийцу, не без удовольствия отмечая в его темных глазах далекую искру восхищения. В светловолосую голову тут же проскользнула озорная мысль, и, спеша воплотить ее в жизнь, девушка неторопливо покрутилась вокруг себя, через плечо наблюдая за реакцией мужчины. — Так лучше видно? Скажи же, красивое.
Американец в очередной раз зачем-то посмотрел на запонки, провел по ним ладонью в слепом жесте, кинул быстрый взгляд на пустую тарелку и чашку с кофе. Таким образом он, видно, уберегал себя от соблазна посмотреть туда, куда истинные джентльмены обычно стараются не смотреть. И чего только она добивается своими идиотскими выходками? Прокашлявшись, мужчина произнес:
— Да, вполне себе, — Лука отодвинул стоящий справа стул, стараясь лишний раз не задевать его ножками паркет. — Прошу.
— «Вполне себе», — фыркнули ему в ответ с презрением. Хрупкая девичья фигура снова появилась на периферии зрения, почти не выделяясь на фоне пастельных тонов помещения. Чуть наклонившись, Валери заглянула в южно-европейское лицо, не спеша садиться, протянула с полуулыбкой, сложив домиком подкрашенные брови: — Неужели это прямо-таки единственное, что пришло в твою смольную головку?
— А ты хотела услышать что-то еще? — выдержав недолгую паузу, наивно осведомился Чангретта, взглянув на собеседницу сверху вниз. Та несдержанно улыбнулась, качнула заколотыми сзади волосами.
— Как я и говорила, совершенно не умеешь делать комплименты, — нараспев произнесла девушка, сделав небольшой шаг назад, чтобы обойти выдвинутый стул. Встав перед ним, она подождала, пока сицилиец пододвинет стул обратно, и села на свое место. Откинулась на спинку, чтобы беспрепятственно следить за своим слегка сконфуженным собеседником. — Тебе очень идет эта прическа.
— Не надейся, мисси, что я теперь буду ходить вот так все время, — фыркнул в ответ он и, быстро глянув на часы, сел за стол.
— Ты тоже ни на что такое не надейся, — Марион передразнила его, а потом вдруг добавила своим елейным голосом: — Вам, мужчинам, не понять как неудобно ходить в платье и на каблуках.
— Только не надо лгать, что надела их ради меня.
— Ладно. Не буду, — притворно обиделась мисси, состроив такое по-детски смешное выражение лица, что удержать улыбку просто не получилось.
Лука еще раз посмотрел на часы на стене, за эту короткую беседу забыв который сейчас час. По-хорошему, ему уже стоило начать собираться в Бирмингем, чтобы поспеть к назначенному времени, но что-то удерживало его на месте, не давая уйти раньше времени. Он будто потерял всякую волю и желание ехать куда-либо. Что-то внутри его хотело закрепить в памяти все моменты, когда вечно плюющаяся ядом гадюка вдруг заталкивает подальше свою вредную натуру и становится вполне себе терпимой.
Нечастое явление. Очень в редких случаях сука смиряет свой нрав настолько, чтобы перестать попусту гавкать на каждого прохожего.
Нет, это сравнение еще пошлее, чем сравнение с лошадьми. Хоть и довольно правдивое, но все же…
С пару затянувшихся секунд они провели в не совсем уютном для мужчины молчании, не глядя друг на друга. Лука допивал неизвестно какую уже по счету чашку с кофе и попутно размышлял над тем, стоит ли добить свое здоровье окончательно и осушить еще один кофейник в угоду вкусовым рецепторам, пока Валери перекидывалась какими-то общими фразами со стариками.
Так получилось, что долгая и нудная беседа о рыбалке каким-то чудом сумела перетечь в разговоры о географии, которые так любила миссис Чангретта. Сицилиец не понаслышке знал об этом. В подростковом возрасте ему постоянно приходилось выслушивать восторги матери на тему того, как же сейчас хорошо в Италии, или Франции, или еще неизвестно где. За восемнадцать лет совместного проживания это успело изрядно утомить.
К счастью, теперь у Одри была возможность разговаривать об этом с людьми, еще не успевшими понять, что их ждет.
—…Боже мой, вы не представляете как там прекрасно в это время года! — вздохнула Одри, приложив руки к груди. — Нью-Йорк зимой особенно хорош. В отличие от здешней погоды, там уже давно выпал снег.
— Ох, Одри, ты прямо как Северянин! — рассмеялся старик Марион, собирая в уголках глаз тонкие морщины. — Что ни день, то сетование на отсутствие снега на улице. Вот вам неймется! По мне так, хорошо, что не так холодно. Я человек немолодой, дрогну быстро.
— Но Рождество же в любом случае приятнее встречать зимой, а не затянувшейся осенью. Как думаешь, Валери?
— Все Марионы не жалуют холод, миссис Чангретта, — протянула Пересмешник, почти искренне улыбнувшись. — Плюс, позвольте сказать, что я предпочту романтичную серость Англии невыносимой занятости и темпу Нью-Йорка, Чикаго или Вашингтона.
— Ты когда-нибудь бывала в Штатах, дорогая? — учтиво осведомилась Одри, повернувшись вполоборота к девушке. В это время молодой птичке уже подали ее зеленый чай с травами, пахнущий не то мятой, не то бергамотом. Осторожно размешивая сахар, она глубоко вздохнула и посмотрела вверх без какой-либо ясной цели, словно бы что-то вспоминая.
Чангретта знал, что это ее действо не несло в себе ничего, кроме ненужного позерства и театральщины, но вопрос матери отвлек от возмущения очередным проявлением неискренности со стороны девчонки. Услышать ответ на него оказалось, на удивление, очень интересно для американца. Оторвавшись от кофе, он выжидательно посмотрел на льняной затылок Марион, что почти полностью отвернулась от него, предоставляя возможность беззастенчиво рассматривать себя.
Ему определенно нравился ее сегодняшний образ милой леди, хотя бы за то, что заколотые сзади волосы позволяли беспрепятственно наслаждаться точеными изгибами хрупкой шеи и ключиц. Кожа на них теплая и еле заметно сотрясалась от беспрерывного движения крови по сонной артерии. И все тот же запах мускатного ореха вперемешку с цветочными духами. Что не говори про гадкий характер, внешность — одна сплошная эстетика.
— Два года назад я была в Нью-Йорке с отцом. Он выбирал место для размещения своего… филиала «Coffee Age», — небольшая заминка осталась незамеченной. Сапфировые глаза прищурились, бежевые губы сложились в виноватую улыбку. — Не хочу никого оскорбить, но мне показалось, что, даже в сравнении с наводненным Лондоном, там слишком грязно. Да и… люди говорят на псевдо-английском, что мне тоже не особо понравилось.
— Сразу слышно истинную британку, — то ли похвалила, то ли укорила Одри.
— Скорее дитя, избалованное роскошью и аристократией, — хмыкнул Марк, подливая себе еще чаю. — Моя милая внучка привыкла слышать только чистую английскую речь, а все отклонения от нормы сразу воспринимаются как уродство.
— Все совсем не так, — мисси нахмурила подкрашенные брови.
— Разве же не так? — притворно удивился старик. — Мне кажется, не впервые я слышу от тебя пренебрежение по отношению к другим национальностям. Вспомнить хотя бы твое возмущение акцентом Северянина, и все сразу станет ясно.
— Я не имею ничего против акцента Северянина. Несмотря на то, что местами Виктор бывает жёсток, говорит он, порой, красивее, чем многие англичане.
— И все же акцент есть часть языка, а значит, какую-то часть русской культуры ты считаешь недостойной.
— Нет же…
— Можешь не оправдываться, я и так все прекрасно понял.
Валери откинулась на спинку стула, и сицилиец увидел, как вмиг помрачнело ее миловидное лицо. Слова собственного деда, сказанные хоть и в шуточной манере, ощутимо задели ее за живое, заставив вновь надеть непроницаемую маску. Препирательств она не любила, точно так же как и когда извращали ее слова. Когда это делал еще и родной по крови человек, выносить это становилось вдвойне сложнее, ибо ему нельзя ответить в привычной уже ядовитой манере.
Хорошее расположение духа девушки медленно утекало сквозь проделанные родным человеком дыры.
Чангретта допил свой кофе (который, он решил, станет последним на сегодня) и отодвинул подальше чашку вместе с белоснежным блюдцем, что усеивали коричневые лужицы напитка. Долго смотрел на то, как от его движений эти самые лужи начали растекаться и выходить из своих берегов, соединяясь и образовывая целое кофейное море. Сделав глубокий вдох, сказал с явным американским акцентом:
— Я тоже не в восторге от американской интерпретации английского языка. Как по мне, его слишком упростили, лишили красок, — и, сжав губы, скосил взгляд на встрепенувшуюся от неожиданности Марион. Выражение на ее лице мигом преобразилось изумлением, а после знакомой уже насмешкой, которая, по-видимому, заменяла Пересмешнику все положительные эмоции, которые посторонние могли принять на свой счет. В темно-синих глазах под вопросительно сложившимися бровями заискрилось тепло, от которого мурашки по телу пробежали.
Валери тихо фыркнула от смеха, но кроме него этого никто не заметил. Спустя паузу тонкая бледная рука взмыла в воздух и описала небольшой полукруг, не показывая на что-то конкретное, но наверняка имея в виду нечто глобальное.
— Вот и я говорю о том же, — сорвалось с пухлых губ легкое и такое приятное по звучанию согласие. Светловолосая голова пару раз коротко кивнула, глаза ни на секунду не отводились от неожиданного сторонника. В них плескалось непостижимое сочетание из детского любопытства, озорства и внешнего спокойствия. Таким образом Пересмешник смотрела на «старого друга» буквально пару недолгих секунд, а потом снова обратилась к своему пожилому родственнику. — Американский язык — это грубый и неграмотный английский язык. Ведь, де-факто, они взяли нашу основу, немного переставили буквы, убрали парочку «u», добавили лишнюю «l» в конце, извратили грамматику и смысл слов и теперь считают это гордостью нации. Разве это правильно? Мне кажется, тогда уж лучше говорить на одном языке, чем препарировать уже имеющийся и извлекать из него орган за органом. Неужели ты не согласен?
— А что насчет американского акцента? Помнится, в свое время и ему от тебя знатно досталось, — не ответив на вопрос, прищурился старик.
— Марк, ну что ты прицепился к девочке? Хватит уже ссориться, будто без вас этого не хватает. Вон, двое уже ушли обиженными. Не хватало еще, чтобы и Валери без настроения работать уехала, — впервые вмешалась в спор миссис Чангретта, до этого тихо сидевшая на своем месте и цедящая горячий чай из блюдца. Старик Марион обернулся через плечо, закрутил двумя пальцами густые усы.
— Да кто же ссорится, Одри? — словно бы обвиняюще вопросил он. — Никто здесь не ссорится. Мы просто разговариваем. Объективно и без негатива. Правда, милая?
Пересмешник не ответила. Ее молчание приняли за согласие.
Весь ее вид говорил о явном неудовольствии и нежелании дальше принимать участие в этой дискуссии, что для Чангретты показалось чем-то новым. Обычно эта неуемная девчонка выступала затычкой в каждой бочке и всегда оставляла последнее слово за собой. Этот случай явно выбивался из «обычного» уклада, а потому она старалась как можно меньше говорить, чтобы с позором, но побыстрее капитулировать. Только не особо убедительное вмешательство Луки и ощущение невербальной поддержки смогло ее оживить. Жаль только, что продлилось все это недолго, и запал пропал стоило только старику открыть рот.
В отличие от быстро разгорающейся Марион, было видно, что ее дед относился к этому спору, как к чему-то интригующему, но совершенно несерьезному, а оттого бессмысленному во всех отношениях. Старый хрыч просто решил за счет родственницы весело провести время (насколько слово «весело» было применимо к этой ситуации). Ловить собственных детей на лжи и раньше было его любимым развлечением, что уж говорить о нынешнем возрасте, в котором высок риск обретения маразма?
— Как бишь ты тогда сказала? «Рявкающее американское быдло» — так?
— Боже, — с бежевых губ сорвался обреченный выдох. — Ты ведь знаешь, что эти слова были сказаны в отношении одного конкретного человека.
— Но ты не отрицаешь, что они крайне резки, так ведь?
— Не отрицаю. Так же как я и не отрицаю, что у некоторых американцев достаточно приятный акцент.
— Это у каких же? Назови! Иви Уокер не в счет. У нее вся семья говорит с английским акцентом. И Джека Черного тоже в пример я не приму. Ни в жизнь не поверю, что тебе по душе его бруклинский говор.
— Если я скажу, ты закончишь этот спор? — без надежды поинтересовалась Марион. Ее длинные тонкие пальцы вделись в небольшое кольцо ручки чашки и чуть приподняли ее над столом.
— Мы в любом случае его закончим, но только после того, как ты ответишь на вопрос, — отозвался Марк по-марионовски насмешливо. Он явно не ожидал, что ответ ему дадут так скоро.
— Мне нравится акцент Луки. Он… довольно интересный и изящный в какой-то мере. Хотя американский жаргон его заметно портит, — как ни в чем не бывало произнесла Марион и сделала небольшой глоток чая перед тем, как обратить свое внимание на замешкавшегося сицилийца.
Лука потерял дар речи. Округлившимися от удивления глазами он взирал на нее сверху вниз, не в силах поверить, что не ослышался. Она действительно это сказала? Или он под впечатлением от ее внешнего вида вдруг начал слышать то, что хотел бы услышать? Что за бред? А с каких это пор он вообще хочет слышать от нее нечто подобное?
С пару долгих секунд девушка строила приторно задумчивое выражение, с завидной дотошностью разглядывая южно-европейское лицо напротив себя, словно бы выискивая в нем великую тайну всего человечества. Сицилиец честно старался стоически терпеть этот прожигающий насквозь взгляд, пытаясь смотреть только лишь в горящие шальными искрами зрачки, но то и дело случайно соскакивал ниже, выхватывая то пухлые губы, то точеные скулы, то еле заметную точку-родинку у уголка правого глаза. Она, светло-коричневая и ровная, была поставлена туда будто бы намеренно, добавляя человеческий изъян в образ прекрасной птички.
— Будешь так таращиться — ослепнешь, — совсем тихо предупредила Марион, испытующе щурясь, и, не дав мужчине сказать и слова, повернулась к родственнику. — Так как итало-американцы сейчас составляют значительную часть населения Штатов, будет честно, если ты не будешь препираться насчет сицилийских корней и прочего. Тем более, что Лука прожил там… Сколько? Двадцать лет?
— Девятнадцать, — хмурясь из-за абсурдности ситуации, поправил сицилиец бесцветным тоном.
— Да, точно, — светловолосая голова кивнула в согласии. — Девятнадцать лет — достаточно долгое время для того, чтобы окончательно обжиться и считать себя местным. А уж тем более перенять манеру речи. Конечно, полностью американским этот акцент считать нельзя: в нем есть немного от английского и итальянского, что и делает его вполне терпимым. Но основа, как мы знаем, в любом случае решает все. А основа здесь явно звездно-полосатая, и ты сам это слышишь, не так ли?
Старик Марион задумчиво погладил усы, переводя многозначительный взгляд от невозмутимой внучки на растерянного американца. Со стороны это выглядело в высшей степени комично. Забавно наблюдать за тем, как взрослый, казалось бы, серьезный мужчина тщетно ищет ответы на свои многочисленные вопросы в светловолосой макушке миниатюрной девушки, которая и не думает о том, чтобы раскрыть ему свои карты.
Девочка, что всегда смотрит под ноги, и мальчик, что никак не может оторвать глаз от горизонта…
Пожилой мужчина задорно улыбнулся своим мыслям. Седые усы его дернулись в одобрении. Да, именно так все и должно идти дальше. Без погрешностей, конечно, как и в любой другой задаче не обойтись, это ясно, но итог должен быть один. Только бы не проморгать раздачу…
— Ладно, твоя взяла, — жилистые трясущиеся от возраста руки поднялись над столом в театральном капитулирующем жесте. — На этом пока и закончим, если не возражаешь. Я хочу доесть свой завтрак и набраться сил на день. Советую тебе последовать моему примеру, милая. А то ведь неровен час грохнешься в голодный обморок прямо на работе — нехорошо.
С этими словами Марк намеренно неторопливо взялся за торчащую из его тарелки ложку, и будто бы напоказ отправил в рот небольшую порцию овсянки. На девичьем лице отразилась карикатурная улыбка, выражающая не то нервозность, не то пренебрежение. Лука был склонен считать второй вариант более правдивым, ибо за все время, что Валери пробыла в столовой ей так и не принесли еду и, судя по всему, на то было ее собственное желание. Пересмешник завтракала очень сладким зеленым чаем и энергией окружающих ее людей.
Кажется, Чангретта где-то слышал, что таких как она называют «энергетическими вампирами»… На удивление, исключительно точное описание. Нужно будет убедиться в его правильности. Возможно, у мисси появится еще одно неофициальное прозвище, которым можно будет успешно выводить ее из себя…
— Валери! — громкий писклявый вскрик со стороны входа вперемешку с таким же громким хлопком двери привлек внимание сицилийца, отвлекая его от более важных, по его мнению, мыслей. — Почему ты не сказала, что вы с Гримом едете в Лондон?!
Пара коротких детских ножек звонко затопала по деревянному паркету, пока не остановилась прямо напротив места старшей сестры Марион. В поле зрения Луки вновь попала нарушительница покоя и тишины Мистхилла в лице Зои, которая выглядела бы вполне угрожающе, если бы не совсем юный возраст. Девочка была на что-то рассержена. Белесые бровки сошлись над переносицей аккуратного маленького носика, над сверкающими знакомыми искорками лазурными глазами. На совсем еще детском девичьем лице отражались досада и обеспокоенность, которые пытались замаскировать под злость. Надо сказать, что получалось это у нее не то чтобы хорошо, но потенциал в этой личности ясно проглядывался. Глядишь, через пару лет она сможет переплюнуть в искусстве лжи собственную сестру, которая, к слову, даже не удосужилась оторваться от своего чая.
— Почему ты не сказала мне? — не унималась Зои. Чтобы выглядеть весомее и выше, она поставила на стол обе руки и повисла на них, как на брусьях. — Только не ври мне! Северянин все рассказал! Вы едете в Лондон по какому-то важному делу!
— Возможно, ты был прав насчет языка, — пробубнила себе под нос Пересмешник, отставляя от себя опустевшую чашку. Лука не сразу понял, что обращается она к нему, а, когда понял, невольно усмехнулся, скосив победный взгляд на девушку. Та, не обратив на это внимания, произнесла совершенно спокойно: — Не понимаю, зачем тебе эта информация, Зои.
— Ну как же? — детский голосок ощутимо дрогнул. Обида начала прорываться наружу. — Вы ведь едете к Альфи, да?
Чангретте показалось, что в этот момент Марион тихо вздохнула, будто бы мысленно ругая Зои за импульсивность и поспешность высказываний. Значит, мелкая букашка сказала то, чего ее сестра никак не хотела оглашать на широкую публику. Или, что более вероятно, конкретно при нем.
Почему именно молодая хозяйка считала так, сицилийцу пока было не понять. Он еще не до конца успел изучить всю эту внутреннюю систему Британии (в ней было слишком много всего, чтобы быстро разобраться), а потому не знал, кто такой этот Альфи из Лондона и какое отношение он имеет к Пересмешнику, но все же взял себе на заметку. Не стала бы Марион вздыхать, если бы эта информация ничего не стоила…
— Зои, чего ты хочешь? — не став ломать комедию, напрямую спросила Валери. Ее сестра долго не думала.
— Возьмите меня с собой.
— Исключено! — в один голос произнесли оба старших представителя рода Марионов. Старик Марк от переизбытка эмоций даже кинул ложку в тарелку с кашей, где она затонула далеко не сразу.
— Но почему? — плаксиво протянул ребенок, скорчив жалобную мордочку. Ей отвечал Марк, выставив вперед свой жилистый указательный палец:
— Ты знаешь почему, Зои. И все равно продолжаешь спрашивать...
— Но это же несправедливо!
— Это простейшие правила! Простейшие, Зои! Твой отец придумал их не просто так! Он пытался тебя уберечь, как же ты не понимаешь?
— Я уже взрослая! Меня уже не нужно оберегать! Альфи не приезжал уже целых два года! Я так хочу его увидеть! Я ужасно соскучилась по нему!
— Валери пригласит его сегодня. Он не сможет отказать.
— Он уже три раза отказывал! И в этот раз откажет! Я хочу поехать!
— Все, Зои, хватит! Ты остаешься в Мистхилле!
Резкая перемена тона старика заставила девочку замолчать, не оставив ей никакого выхода, кроме как беспомощно скакать взглядом увлажнившихся вмиг глаз по лицам сидящим напротив нее людей. В один момент этот взгляд остановился на Луке. Жалобный и просящий о защите, он произвел неизгладимое впечатление, от которого Чангретта не смог бы отделаться и спустя сотни лет. Он чувствовал, что не имеет права лезть в семейные дела, но не мог отделаться от навязчивой мысли, что в этот самый момент должен это сделать.
Он собрался с мыслями, подобрал правильные слова и уже было открыл рот, как что-то с силой, но безболезненно ударило его под столом по ноге. Мужчина растерялся, в изумлении опустил взгляд на сидящую рядом Валери, которая упорно делала вид, что не причастна ни к чему происходящему под столом. Хмурясь, она посмотрела на настенные часы и, тихо кашлянув, поднялась с места.
— Уже уходишь? — спросил ненамеренно резко сицилиец, невольно приковывая ненужное внимание. Марион посмотрела на него сверху вниз, вздернув бровь.
— Время поджимает, — как ни в чем не бывало ответила она, поправив подол платья. — Не проводишь?
Чангретта с пару секунд смотрел на девушку, прищурив глаза, кинул быстрый взгляд на расстроенного ребенка, на мать. А потом неторопливо встал, скрипнув ножками стула, кивнул в сторону выхода.
— Пошли, — согласился он бесцветно, стараясь больше не обращать внимание на Зои. Но как бы он не старался, от звука плаксивого детского голоска отгородиться никак не смог.
— Хотя бы подарок для него возьмешь?
Пересмешник поджала бежевые губы, коротко кивнула, тоже стараясь лишний раз не расстраивать себя созерцанием грустного ребенка. «Жду на улице», — глухо сказала она, прежде чем двинуться с места.
***
Лука застал Валери на крыльце передней части дома. Опершись на перила двумя руками и слегка перегнувшись через них, она стояла с накинутым на плечи темным мужским пальто и наблюдала за тем, как мальчишка-механик вывозит из гаража и проверяет два бентли: матово белый и хромированно черный. Возле второго то и дело прохаживался одетый с иголочки Северянин и что-то недовольно бубнил, осматривая днище автомобиля.
На улице стояла непривычная для нью-йоркца солнечная погода, приправленная ощутимыми пятью градусами тепла и легким, но холодным ветерком, беспечно качающим туда-сюда верхушки голых деревьев и елей. И хотя от пониженной температуры сицилийца начало немного потряхивать, зимней атмосферы он совершенно не чувствовал. Как и говорила его мать, в Нью-Йорке еще под Рождество выпал снег, а здесь, в стране, не особо отличающейся от американского климатом, на земле нельзя было найти ни снежинки.
Осень в Англии явно затянулась, что неприятно сказывалось на настроении. Вдруг непередаваемо захотелось закурить.
Подходя к Марион, Чангретта сунул руку в карман, сразу же находя в нем шуршащий деревом коробок. Достав его, он вытянул одну спичку и, небрежно вставив ее в зубы, сунул коробку обратно.
— Напряженное выдалось утро. Три ссоры за час — не самый показательный результат, — отрешенно констатировал сицилиец, остановившись возле девушки. Прикрыв глаза и подставляя нос холодным солнечным лучам, она дернула плечом. Лука долго смотрел на ее точеный профиль, разжевывая спичку, прежде чем задать беспокоивший его вопрос: — Зачем нужно было меня одергивать?
Пухлые бежевые губы задумчиво сжались, светловолосая голова наклонилась чуть в бок.
— Потому что твои слова противоречили бы одному из главных правил Мистхилла: «Отец всегда прав», — не открывая глаз сообщила Валери. — Ты можешь оспаривать любые слова дедушки, ставить их под сомнение, не соглашаться с ним. Но против слов моего отца идти не советую — есть большая вероятность развязать новую Великую войну, которая никому из нас сейчас ни к чему.
Не найдя подходящих слов для ответа, американец невесело хмыкнул, с задумчивым выражением потупив взгляд в пол. Он не знал, как относится к словам девушки, равно как и не знал, как она относится к этому сама. Напускное спокойствие (а в том, что оно было именно напускное сомневаться не приходилось) не давало толком никаких ответов. Наоборот, оно ставило еще больше вопросов по типу: «Что именно она скрывает? Раздражение? Злость? Нетерпение? Страх? Но по отношению к чему? Его чрезмерному любопытству или в целом здешней философии, которая явно появилась тут до ее рождения?» Проблемы, не имеющие пока никакого, даже примерного, решения. Только вгоняющие в ненужную рефлексию.
«Отец всегда прав». Довольно примитивная, можно сказать, почти общепринятая семейная политика. Иерархическая лестница, на высшей ступени которой стоит мужчина-кормилец, распространена по всему миру. Так что неудивительно было застать ее и в столь отдаленном, казалось бы, от общества месте. По дороге в Англию Лука в принципе ожидал застать нечто похожее, ибо помнил с детства, с каким трепетом все обитатели поместья относились к его хозяину. Сказать, что Джеймс Марион был всеобщим любимцем значило бы ничего не сказать, и для сицилийца не было бы неожиданностью, если бы все осталось по прежнему.
Но он никак не мог ожидать, что жестокий Пересмешник уже давно умер, а его родные организовали вокруг его личности чуть ли не целый религиозный культ, где «Отец всегда прав» — главная из всех заповедей. Чушь даже на словах.
— Как тебе мой подарок? — Чангретта медленно моргнул, поднял голову, находя обласканное белым солнцем миловидное лицо молодой хозяйки. Она повернулась к нему полубоком и, щурясь одним глазом из-за солнечных лучей, приложила кулак к подбородку, костяшками пальцев закрывая губы. Из-за этого ее голос звучал приглушенно, но все еще был отчетливо слышен. — Я выцарапала ее в ванной за несколько минут до встречи с тобой. Хотела отдать с револьвером перед отъездом, но вышло по-другому…
Сицилиец машинально сунул руку в карман, нащупал там холодный бок пули. Проведя пальцем вдоль основания, почувствовал все нехарактерные неровности, восстанавливая по памяти корявую надпись: «From Valerie with love». Тонкие губы, с торчащей в них зубочисткой, сжались в полоску, пятнистые глаза без особо выраженного доверия уставились на расплывшуюся в невинной улыбке гадюку.
— Прекрати уже все это, — спичка передвинулась из одного края рта в другой, ее красный кончик поднялся на полдюйма вверх. Американец отвернулся от девушки, переводя взгляд на две стоящие на дороге перед входом машины. Сцепив пальцы в замок, он также оперся на перила. Ему пришлось нагнуться намного ниже, чем ей, но в итоге их лица оказались практически на одном уровне, что заметно упростило коммуникацию.
Подкрашенные коричневым брови вздернулись в притворном недоумении.
— Что именно? — самым милым тоном, на который только была способна, спросила Валери. Ее губы нельзя было увидеть, но Лука был почти уверен в том, что девушка усмехнулась. Короткий усталый вздох вырвался из груди.
— Не держи меня за дурака, мисси, — спокойно произнес Чангретта без какого-либо намека на угрозу. И от этого по спине Марион почему-то пробежал табун мелких мурашек. — Я же вижу, что ты снова пытаешься втянуть меня в свою игру.
— Не хочу тебя расстраивать, но ты уже в нее втянут. Просто пока не знаешь, что она из себя представляет.
— Говорю третий раз за двое суток: я не стану потакать твоим детским желаниям.
— Тебя никто не заставляет им потакать, Лука, — острые плечи дернулись вверх-вниз. Боковым зрением сицилиец видел, как оторвалась от женского лица бледная кисть. Голос зазвучал отчетливее и громче. — У меня и так достаточно тех, кто это делает, так что в этом плане ты мне не особо нужен.
— И зачем ты тогда цепляешься ко мне?
— Потому что ты мне интересен, очевидно.
От неожиданности признания мужчина заломил пальцы так, что они неприятно щелкнули, заставив Валери скривиться от отвращения. Лука не заметил этого, а потому, сменив руку, собрался щелкнуть и ей, но был остановлен несильным, но ощутимым хлопком.
— Не делай так, — твердо сказала девушка, когда мужчина перевел на нее вопросительный взгляд. — Это вредно.
Чангретта не стал противиться и, расцепив руки, выпрямился, сунув одну из них в карман, а другой покрутив красный кончик спички. Его собеседница повернулась к нему лицом, опершись поясницей о деревянные перила и сложив руки под грудью. Она осталась на том же самом уровне — на целую голову ниже него. С такого ракурса смотреть на нее все же привычнее.
— Интересен… — задумчиво протянул сицилиец, вытащив и осмотрев покусанное древко, снова взял его в рот. Пятнистые глаза его глядели на девушку с подозрительным прищуром. — В каком же плане, позволь узнать? Исходя из вчерашнего инцидента, полагаю, что в определенном…
— Вчерашний инцидент — следствие твоего агрессивного поведения, а не моих желаний, Лука. Не стоит брать его в расчет.
— А что стоит?
— То, что ты сначала хватаешь за шею, а потом вдруг заступаешься за меня в споре. Вот это действительно интересно, не находишь? — Марион лукаво дернула уголком губ, смотря на то, как ее собеседник меняется в лице. Черные брови медленно устремились вверх в растерянности, спичка во рту нервно дернулась. — Ты ведь и сам не знаешь, почему вдруг сделал это, так ведь?
— Потому что ты была права.
— Это ложь. Ты так не считаешь, и мы оба это знаем.
— Ты не можешь этого знать.
— Лука, я работала с людьми, которые врут в разы лучше тебя, и могла с точностью сказать, когда и как именно они планируют меня наебать. Ничего личного, но твои попытки сделать это на том же уровне просто жалки. Так что скажи уже правду.
Лука ничего не ответил. Только сильнее сжал челюсти, напряженно вглядываясь в лицо напротив и желая понять, чего именно его обладательница пыталась от него добиться. Ему было сложно найти веские причины, почему он заступился. Потому что он и вправду не знал ответа на этот вопрос, но по-настоящему признавать ее правоту не хотел. Признать, что Валери права, значило бы добровольно подписать акт о безоговорочной капитуляции, а объявлять себя проигравшей стороной американцу совершенно не хотелось.
Вынув и выбросив в пепельницу раскрошившуюся спичку, Чангретта подошел ближе к девчонке. Наклонившись вперед, убрал прядь волос, свалившуюся на лоб, посмотрел прямо в ставшие ярко-синими в свете солнца девичьи глаза, перед этим глянув в сторону возившихся у машин.
— Ты хочешь правды? — спросил он вполголоса. Вместо ответа девушка тоже подалась вперед. В зрачках ее черти разжигали костры любопытства и детской доверчивости, абсолютно несвойственной Пересмешникам. Чангретта выдержал интригующую паузу, прежде чем сказать полушепотом с хитрым прищуром: — Я просто пиздецки не люблю твоего деда.
И это действительно было правдой, но девчонка все равно разочарованно цокнула, отшатываясь назад. Взгляд ее тут же потух, но не лишился той насмешливости, с которой она постоянно смотрела на своего «старого друга», а, значит, интерес не пропал.
— Дурак, — по-детски отозвалась Марион без укора. Мужчина только развел руками, как бы говоря: «Какой есть», получая в ответ приглушенное фырканье.
Вплоть до самого отъезда они не перекинулись ни словом и чувствовали себя вполне комфортно. Валери просто наблюдала за тем, как мальчишка-механик с не первой свежести Северянином осматривали транспорт, то и дело перекидываясь насмешками и награждая друг друга несильными оплеухами, как только кто-то из них проходил мимо. Милое зрелище, исключая тот момент, когда русский из-за не совсем трезвого состояния не рассчитал силу и толкнул мальчонку так, что тот отлетел назад, больно ударившись о багажник белого бентли. Громкие извинения и последующий за ними смех, казалось, был слышен на всю округу.
Через каких-то несколько минут после этого на террасе появился Грим с деревянной коробкой в одной руке и листом желтоватой бумаги с очертаниями рисунка — в другой. О его появлении сигнализировал сильный запах сигарет и дорогих духов.
— Пора ехать, Валери, — холодно сообщил он и спустился по ступенькам вниз.
Лука проследил весь его путь до белого бентли, в который он сначала закинул все вещи, а потом уже и скрылся в нем сам, звучно хлопнув дверцей. Северянин, который приобрел выражение обеспокоенности, подошел поближе и постучал по стеклу. То открылось. Разговора, к сожалению, не было слышно, но, судя по довольному лицу русского, когда он садился в свою машину, итог его был благоприятным.
— Что ж, — протянула Марион, вновь встав перед сицилийцем лицом к лицу. Он проводил ее до самой машины и даже по-джентльменски открыл переднюю дверь, но садиться она не спешила. — Полагаю, еще увидимся?
— Через пару дней, — предположил Чангретта, не особо задумываясь. Валери улыбнулась.
— Успеешь отдохнуть от меня.
— Это вряд ли.
Ушей достиг сдержанный смех. Глаза-сапфиры задорно подмигнули, а уже через мгновение их обладательница исчезла в салоне. Два автомобиля тронулись с места и вскоре исчезли за деревьями.
***
— Как успехи? — ледяной, пробирающий до костей голос разнесся эхом в тишине салона, пуская по телу девушки дрожь. Плотнее укутываясь в мужское пальто, принадлежащее водителю, она дернула плечами, усмехнулась.
— Вполне себе.
Водитель ничего не ответил. Обожженные руки плавно прокрутили баранку руля, выводя машину на дорогу, ведущую к Лондону.
