Never trust a Mockingbird

1 января 1926 года, утро

Не сказать, что каждое утро Луки после попойки начиналось с головной боли, но в этот раз он совершенно ей не удивился. Когда пьешь с русскими, ты должен быть готов к последствиям, ибо этот народец просто физически притягивал к себе разного рода проблемы. Похмелье — самая частая из всех. Пить с этими людьми наравне невозможно, ибо печень их, похоже, буквально была выкована из железа, если не из чего покрепче. Чангретта не проснулся — его резким пинком в спину вытолкнули из сна потусторонние силы. Поджарое тело дернулось на постели как от электрического удара. Морфей вернул заблудшее в его царстве сознание резко и нетактично. Голову прострелила противная боль еще до того, как пятнистые глаза успели полностью открыться. Расписанные татуировками руки накрыли южно-европейское лицо, с губ сорвался тихий стон, смешанный с итальянским ругательством. Утро выдалось не лучшим. Сицилиец немного оклемался только спустя полчаса. Все это недолгое время он просто лежал на кровати и проклинал все, что только мог: свое состояние, голову, опрометчиво выпитые пару бокалов рома, что предложил ему старик Марион во время застолья, солнце, которое вдруг соизволило выглянуть в этой серой стране и сейчас настойчиво пробивалось сквозь шторы, раздражая чувствительные зрачки, лай собак и громовой голос Северянина за окном. У него еще есть силы выгуливать псов… Этот русский наверняка чувствовал себя лучше некуда, хотя тоже вчера не отказался от стаканчика водки. Чертов монстр, ничто его не берет, даже понижение градуса. Чтоб еще хоть глоток под его руководством… Еле как встав с постели, умывшись и накинув рубашку с брюками, Лука вышел из комнаты ровно в полдесятого. Даже волосы не уложил, оставил все как есть. Он не хотел тратить время на них, ибо приоритетом резко стал завтрак. Прием пищи мог облегчить страдания, а то и убрать их вовсе. В крайнем случае можно было пригубить противного английского алкоголя. Ему еще сегодня работать, а головная боль могла сильно этому помешать, чего совершенно не хотелось. Нетвердым шагом, растирая пульсирующие виски, Чангретта направился по коридору к лестнице, внимательно смотря под ноги. Ковры в этом доме имели очень вредное свойство сбиваться и образовывать пороги, которые в детстве Лука так любил считать исключительно носом. Не хватало еще навернуться по дороге, чтобы прибавить к похмелью сломанную перегородку и тогда день можно было считать непоправимо испорченным. Порогов на своем пути мужчина, к счастью, не встретил и добрался до развилки к спуску почти без приключений. «Почти», потому что, завернув за угол, он случайно столкнулся с непредвиденной преградой, в это время внезапно появившейся на том же самом месте и врезавшейся носом в его грудь. — Да твою же мать, — выдохнула Валери, потирая ушибленное место — лоб. — Лука! Хоть бы вниз смотрел, так летишь… — Может, тебе стоит хоть иногда смотреть вперед? — ненамеренно резко кинул Чангретта, взмахивая рукой и тут же хватаясь ей за голову, кривя лицо. Спустя пару секунд он опустил на девушку вымученный взгляд, поправил сам себя: — Не заметил тебя, прости. — Извиняться ты за ночь так и не научился, — в своем репертуаре откликнулась Марион, тут же заставляя пожалеть о сказанном. — А не помешало бы. В конце концов, в культурную страну приехал. Лука закатил глаза, борясь с желанием ответить в том же духе. На перепалки с ней у него не было сил. У него не было сил вообще ни на что, кроме закатывания глаз. Стреляющая боль в висках сейчас беспокоила его намного больше, чем усмирение этой наглой бестии. Он проскользил по ее фигуре незаинтересованным взглядом. Сейчас она не вызывала у него тех чувств, которые приходили к нему вчера. Этот факт позволил уяснить, что все они, эти чувства, были не чем иным как проделками затуманенного алкоголем и нежданным возбуждением мозга. Прошлым вечером она казалась ему идеалом красоты. Теперь мужчина не видел в этой миниатюрной девчонке ничего кроме причины его всеобъемлющих расстройств и раздражения. Валери была одета в халат. Темно-багровый душевой халат до колена, завязанный кушаком вокруг талии. Через плечо перекинуто такое же темное полотенце с непонятным узором у каймы, от которого рябило в глазах. Светлые волосы были влажными и лоснились в свете пробивающегося сквозь окна солнца, с них иногда срывались искрящиеся капли воды. Она время от времени усердно вытирала их, разбрасывая по голове. На миловидном лице ни грамма макияжа, что, на удивление, совершенно не способствовало ухудшению мнения о внешних данных. Привлекательная от природы. Жаль, что приязни эта природа в характер ей не добавила. Ярко-синие глаза под нахмуренными бровями оценивающе прошлись по сицилийцу снизу вверх, остановившись где-то в районе его головы, но не обращая внимания на лицо. Мужчина сразу понял, что взгляд их был направлен на его волосы. Это смутило. Наверное, выглядели они сейчас не лучшим образом, не как обычно: растрепанные, непричесанные, неуложенные, свисающие на лоб в беспорядке. Да еще и одежда наверняка вводила в замешательство. Все-таки следовало уделить хоть минимальное внимание внешнему виду. Как-то не подумал он, что мисси может придраться к нему. На чистом автомате Чангретта провел рукой по волосам, стараясь придать им хоть каплю солидности. Стоит ли говорить, что ничего у него не вышло. Брови девчонки только еще больше изогнулись, показывая недовольство. — Не делай ты так, — фыркнула Валери, засовывая руки в глубокие карманы халата. Лука заломил бровь в немом вопросе. — Твой зачес ужасен. Тебе вот так намного лучше. Хотя бы теперь выглядишь чуть менее по-идиотски. — Тебя беспокоит моя прическа? — вопрос больше походил на нападение, чем на простое любопытство. Марион скривила лицо в отвращении. — Просто я привыкла, что в моем доме мужчины выглядят более презентабельно. — Ты называешь презентабельностью лысые головы, несуразные рыжие гривы, костюмы без галстуков, запах табака, алкоголя и гашиша? Если да, то у тебя явные проблемы с толкованием этого слова. — Какой ты, оказывается, душный. Не видишь элегантности в простоте, хотя она так очевидна… — Пускай я душный, но хотя бы выгляжу прилично. Это в наше время стоит намного дороже. — Любимая тема приличий. Приличия скучны, я уже говорила. Моих парней не перепутаешь в толпе с очередной копией Рудольфа Валентино. В отличие от тебя. — У Валентино зачес на обе стороны и, к слову, выглядит он намного более по-человечески чем твои наемники. — Скажи это Гриму. Последняя фраза в симбиозе с невинным выражением на женском лице привела американца в замешательство. Он беззвучно открыл рот, собираясь что-то сказать, но так и не сумел поймать мысль. Сказать ему на это было нечего. Все образы, в которых представала перед ним эта безмолвная статуя, тут же промелькнули перед глазами. Нет, назвать Грима непрезентабельным не поворачивался язык. Единственный человек мужского пола (помимо старика Мариона), который действительно уделял своему внешнему виду время. На памяти Чангретты только в момент их первого разговора немногословный наемник выглядел смешно. Эта нелепая вязаная кофта портила о нем все впечатление, но даже в ней статуя смотрелась визуально эстетично, только благодаря врожденным внешним данным. Этого природа тоже не обделила. Причем не только красотой, но и нравом. Втянув в легкие побольше воздуха, Лука выпрямился, отводя глаза от девушки и устремляя их поверх ее головы в ту сторону, где находилась лестница. Виски снова прострелило резкой болью, отчего южно-европейское лицо немного поморщилось. От пытливых сапфировых глаз это не укрылось. — У меня нет желания сейчас с тобой разговаривать, мисси, — как можно более спокойно сказал сицилиец, делая шаг в сторону. — Не возражаешь, если я пойду позавтракаю? — Знаешь, а у меня это желание внезапно появилось, — с ехидной ухмылкой произнесла Марион, перекрывая ему дорогу. Чангретта раздраженно посмотрел на нее сверху вниз, встречаясь с неподдельно заинтересованным взглядом. — Надеюсь, тебе хорошо спалось? — Отлично, — со вздохом произнес мужчина, покачнувшись на пятках. Он уже не пытался скрыть свою усталость и не лучшее самочувствие. Уповая на сожаление и понятливость нынешнего Пересмешника, попросил излишне вежливо: — Дай пройти. В ответ на просьбу ему укоризненно цокнули языком. Аккуратные женские брови сложились домиком в фальшиво сострадательной манере. Надежды на пощаду нервов обвалились, Лука сам не заметил как вдруг начал терять терпение. — Вижу, все-таки переборщил с выпивкой вчера, — вопрос, не требующий ответа. Светловолосая голова порицательно качнулась из стороны в сторону. — А мать тебе говорила не пить ром после граппы. Что ж ты ее не послушал? — Мисси, дай пройти, не доводи до греха. — Помнится, когда я тебя просила о подобном, ты не слушал. — Так это месть? — Не то чтобы. Я просто не люблю оставаться в должниках вот и все. — Долг прощен, я тебя понял. Отойди, пожалуйста, с дороги. — М-м-м… Пожалуй, еще немного побесить тебя не помешает. — Валери, — сдерживаться становилось все сложнее. Лука запустил пятерню в упавшие на лицо волосы и убрал их против обыкновения вбок, позволяя черным прядям свободно спадать вниз. Одобрительный кивок Марион, к несчастью, никак не повлиял на разгорающееся в груди раздражение. — Если не соизволишь убраться с моего пути добровольно, то я буду вынужден применить силу. — Лучше не говори ничего подобного. Я беспокоюсь за твою безопасность, — тонкие руки, отдающие влажным блеском и запахом мускатного ореха, сложились под небольшой грудью, приминая к ней лоснящуюся ткань. Под халатом тут же проступили притягательные изгибы, по которым Лука пробежался лишь вскользь, чтобы сознание не успело подкинуть таких ненужных в данный момент коварных мыслей. Он уже раз попался в эту ловушку. Второго нельзя было допустить, а потому мужчина предпочел насмешливый синий взгляд лицезрению столь провокационной картины. Аккуратные женские брови вопросительно вздернулись в ожидании. — В конце концов, нам обоим не хочется, чтобы в этом доме пролилась лишняя кровь. Чангретта напряженно смотрел в синие глаза, силясь понять мотивы этой взбалмошной девчонки. В конце концов, он устало вздохнул, потирая двумя пальцами переносицу, и выпрямился в полный рост, заставляя Валери немного задрать голову вверх. Сжав и без того тонкие губы, сицилиец задумчиво глянул на собеседницу с высоты, сунул руки в глубокие карманы брюк. Голова все никак не унималась, то и дело давая о себе знать частыми выстрелами и уколами в висок. В ней все крутилась навязчивая мысль о завтраке, что довольно скоро разбудила и пустой желудок, будто прилипнувший к позвоночнику. Быстрее бы усмирить собственный организм, чтобы хотя бы он перестал донимать его своими нуждами и капризами. Но чтобы это сделать, нужно сначала отделаться от гадюки, что составляло проблему. Валери всегда была прилипчивой. Сродни речной пиявке она любила присасываться к человеку и пить его жизненную энергию, умело играя на нервах. Самый простой и, главное, безотказный способ получить желаемое, не теряя при этом ничего кроме времени. Марион овладела им в идеале еще в детстве, тренируясь на родителях, прислуге, гостях Мистхилла. На сицилийце в том числе и, нужно сказать, благодаря этой мелкой чертовке, за время пребывания в поместье Лука изрядно развил свое терпение, чтобы лишний раз не срываться и не получать нагоняй от родителей за то, что влепил оплеуху по светловолосой голове. Мысль о том, что сейчас за подобное ему скорее прилетит пуля в лоб, удручала и забавляла одновременно. Ее власть растет вместе с ней. Лука втянул ноздрями прохладный воздух с запахом мускатного ореха и мыла, задумчиво глянул на пустую стену с узорчатыми обоями. Двадцать пять лет назад, когда маленькая Марион снова начинала надоедать своими просьбами поиграть с ней, сицилиец спихивал всю ответственность за развлечение девчонки на брата. Анджело умел находить к ней подход, они ладили. Младшему брату было даже в радость возиться с этой настырной особой, играть с ней в саду, воровать сладости с кухни, доставать собак, пока старший мирно посиживал в глубоком кресле и читал очередную книжку без картинок. Конечно, через какое-то время детям снова становилось скучно, и они приходили действовать на нервы Луке уже вдвоем. И вот тогда старший брат Чангретта уже не имел права отказаться. По тонким мужским губам скользнула тень грустной улыбки. Будь его брат жив, он бы сейчас спас его от этой бестии. Славное все же было время. Даром, что тогда он его не ценил. Впрочем, кто вообще из детей ценит время? Считать минуты — привилегия взрослых. Дети совершенно не задумываются о том, что каждое их «завтра» может оказаться последним. Валери подняла брови домиком, заглядывая в глаза собеседника под не совсем прямым углом. Она заметила на миг появившуюся на южно-европейском лице печаль, что смутила своей безосновательностью. Проследив за нечитаемым взглядом двух темных глаз, девушка только больше озадачилась. Чангретта рассматривал голую стену с цветастыми золотыми узорами, похожими на виноградную лозу. Попытки разглядеть в ней хоть что-нибудь из ряда вон выходящее не увенчались успехом, а потому Марион решила, что ее «старый друг» просто загулял в прострации, желая скрыться от головной боли. Ну или вспомнил нечто такое, о чем вряд ли поведает. В любом случае спрашивать нет смысла. Он заметил ее вопрошающий взгляд не сразу, а, заметив, свел брови. В ответ ему издевательски фальшиво улыбнулись. — Что тебе нужно? Вопрос прозвучал твердо. Надломленный от сна и похмелья голос американца вибрировал больше обычного, прогоняя по хрупкому женскому телу табун мурашек, появившийся то ли от восторга, то ли от нехорошего предчувствия. — Ничего мне не нужно, — острые плечи дернулись в неопределенном жесте. Бездонные зрачки в обрамлении ярко-синей радужки обвели полукруг, а после остановились на вытянутом лице напротив, засмеялись так по-доброму искренне, чему не верилось ни на мгновение. — Просто хотела поинтересоваться, как у тебя дела после вчерашнего. Ну там… Все ли хорошо? Как голова? Хорошо ли повеселился?.. Ни о чем ли не жалеешь? Проговаривая эти слова, Валери пронзительно смотрела на Луку, пытаясь найти в нем отклик хоть какой-то понятной ей эмоции. Меланхолия смотрелась в этих до ужаса больших и слезливых глазах столь же органично, сколь и непривычно. Она вводила девушку в настоящее замешательство. Если с Лукой, объятым пламенем гнева, Марион хотя бы примерно представляла что делать, то сейчас совсем потерялась. Печальный Чангретта вгонял в ступор, особенно когда причина его печали тщательно скрывалась. Девушка не имела понятия, как вести себя с ним таким. И хотя вариантов поведения было много, все они явно не подходили под ситуацию. Показавшееся единственно верным и простым решение было вывести мужчину на иные эмоции и продолжать общение как ни в чем не бывало. — Не понимаю, о чем речь, — произнес Чангретта чересчур холодно, и Пересмешнику сразу стало ясно, что собеседник лжет. Он прекрасно понял намек. Покрытая тату рука будто в подтверждение потерянно провела по смоляным волосам, несмотря на замечание, приглаживая их в привычную прическу. — У меня нет причин жалеть о чем-либо. Сапфировые глаза озорно прищурились, пытливо вглядываясь в южно-европейское лицо. — Ой ли? — насмешливо вопросила их обладательница. — А мне казалось, что как минимум одна точно есть. Очень сомнительная, конечно, но все же имеется. — Тебе, очевидно, казалось, — Лука сложил руки на груди, постучал длинными пальцами по белой ткани рубашки на предплечье. Этот жест не укрылся от настырного внимания Валери. Красноречиво подняв брови, она склонила голову на бок, качнув слипшимися от воды волосами. — Мой тебе совет: поработай над языком тела, — легкий кивок на заходящиеся в истерике пальцы остановил их непрерывное движение. И хотя в лице американец не изменился, все также смотря на собеседницу с подчеркнутым холодом, в нем все же ощущалась некая неуверенность. — Ты сам себя выдаешь. Не знаю, как ты вел дела в Америке, но в Англии это не сработает. Люди здесь чувствительны, им недостаточно поверхностной оценки — они смотрят вглубь. Следствием твоего жестового может стать пробитый выстрелом череп. Помни об этом. — Делимся мудростью? — в вибрирующем голосе проскользнуло презрение. Пятнистый взгляд отяжелел, в зрачках заклубился черный дым. Вот она — та эмоция между раздражением и злостью, которой она так добивалась. Лука приблизил свое лицо к ухмыляющемуся выражению Валери, сжал до ходящих желваков челюсть. — Тогда я тоже дам тебе совет, мисси, если ты не против: поумерь свое раздутое эго. Ты слишком много о себе мнишь. Это начинает мне надоедать. Да и, уверен, не только мне. — Тогда вам придется потерпеть, ибо эго у меня раздуто от рождения. И я лишь оказываю дружескую поддержку, которую ты, видимо, не умеешь ценить. — О, правда? И в чем же, боюсь спросить, заключается эта твоя «дружеская поддержка»? — Я хочу помочь тебе освоиться в этой стране. А то с твоими американско-итальянскими замашками будет очень сложно ужиться с англичанами. — Как благородно с твоей стороны! — Не иронизируй понапрасну, здесь это моя работа. Между прочим я искренне хочу помочь тебе хоть чем-то. Я ясно вижу в какие дебри ты рискуешь зайти, меня это беспокоит. Пускай, ты этого пока и не осознаешь, но моя помощь будет нужна тебе в той же степени, что и всем другим до тебя. Лондон жесток. Бирмингем безжалостен. Они сожрут любого, кто не придется им по душе. А чтобы все-таки этого не произошло, нужно знать основные правила. — Я учту. Запишусь к тебе на прием на следующей неделе и мы обязательно об этом поговорим. А теперь съеби к черту с моего пути, ладно? Подавшись немного вперед, Марион нарушила все допустимые рамки личного пространства, почти касаясь своим телом его. Мужчина не отпрянул — остался на месте, напряженно отслеживая каждое действие собеседницы. Также как и вчера он встал перед ней изваянием, но если в прошлый раз это самое изваяние в легкую поддалось слабой женской руке, то сейчас от него веяло непоколебимостью. Интересно, что будет, если она снова притронется к нему? Явно ничего хорошего, это ясно. Но будет ли что-то плохое? Луке не нравилось ее преимущество в статусе, это было видно с самого начала их взрослого общения. Его напрягала ее власть, напрягало то, как она с этой властью управлялась, напрягали обширные связи по всем городам Британии и ее пределами, сильное влияние на иные криминальные группировки, страх и зависимость со стороны простых людей, огромная паутинная сеть так называемых вестников, охватывающая всю страну, и разбросанные тут и там аванпосты с боевиками и наемниками, готовыми в любой момент схватиться за оружие. «Черная рука» здесь явно была не у дел, связи с Сицилией не работали. Империя Пересмешника представлялась неприступной крепостью, под чьими стенами и воевали все эти винтики одной системы: цыгане, итальянцы, евреи, ирландцы и другие. Несокрушимая монополия, идти против которой — верная смерть. Чангретта не был частью системы, также как и его организация, и его люди. Было ли это преимуществом или недостатком — сомнительный вопрос, ибо семья Шелби, как полноправный винтик, имела большее представление о рамках дозволенности, которые в одно время и сковывали их, и оберегали от последствий опрометчивых поступков. И вот дилемма: либо Лука дружит с Пересмешником, дабы открыть много недоступных цыганам дорог, ведущих прямо к триумфу американцев, и в то же время загоняет себя в этот сложный механизм, выбраться из которого вряд ли получиться, либо продолжает опасную игру без опоры, но и без риска стать потом пожизненным должником. Поистине сложный выбор, который гордый сицилиец уже сделал — Валери четко видела это в пятнистых, искрящихся уверенностью глазах. И от созерцания его вдруг стало так тяжело внутри, что насмешливая улыбка на пухлых губах быстро завяла. Светловолосая мокрая голова качнулась в сожалении из стороны в сторону. Брови сложились в невинной манере. — Злишься, — холодно проконстатировала Марион, сжав губы. Она с особой внимательностью попыталась рассмотреть в собеседнике причину его гнева, но пока ничего не смогла заметить. Сапфировые глаза слегка прищурились, скользнув от чернеющих зрачков вниз по выраженным скулам. — Вчера вечером ты был спокоен. Могу я узнать причину, с чего вдруг попала в такую немилость к господину черноруку? — Может, причина в том, что я голоден и у меня похмелье, а ты не даешь мне пройти на завтрак? Не видишь здесь закономерности? — Чангретта все не прекращал язвить, пока ярко-синий цепкий взгляд дотошно осматривали его лицо. Обладательница его, казалось, не заметила шпильки в ее адрес, продолжив изучение, остановилась где-то в районе рта и от нервов будто что-то жующей челюсти. Нахмурилась, снова переходя выше. — Может, — острые плечи подпрыгнули вверх. — А может, потому что все-таки жалеешь о вчерашнем порыве и теперь проклинаешь опрометчивость своего развращенного вином мозга? Слова сродни удару под дых перекрыли дыхательные пути, ошеломили своей внезапностью. Пересмешник, все такая же спокойная, задумчиво глядела на него снизу вверх. Без ехидства, без насмешки, но с обидным безразличием скользила по тонким губам сицилийца взглядом. А потом все произошло так быстро, что мучающаяся от похмелья темноволосая голова просто не успела понять. В один миг Лука почувствовал знакомое прохладное прикосновение к щеке, покуда во второй уже держал в крепко сжатом кулаке тонкое запястье с черной птицей под большим пальцем, трепещущее от страха за свою жизнь. Выражение лица само собой исказилось яростью: все тело подалось вперед, челюсти сжались до ходящих желваков, и без того темные глаза потемнели еще больше — перед ними закачались потревоженные резким порывом черные пряди. Быстрым, отлаженным движением левая рука убрала их со лба назад. Правая до хруста в костях стиснула девичью кисть. Валери зашипела, силясь отстраниться от угрозы, сделала шаг назад, но далеко уйти не удалось. Узкая ладонь сжалась в очень неубедительный кулак, пытаясь протиснуться сквозь сильные пальцы. Всего на секунду лицо преобразилось болью и страхом, после снова став бесстрастным и грозным. Попытки вырваться прекратились также быстро. Два сапфира в упор уставились на в мгновение разъярившегося сицилийца, уголки губ дрогнули в неопределенности. «Он как открытая книга, — промелькнула в женской голове мысль, по стремительности больше похожая на выстрел, по природе — на рефлекс. — Его лицо говорит даже правдивее, чем его слова». — Значит, я права... Жалеешь о нашей маленькой шалости? А мне думалось, тебе нравится... — Лучше блять тебе заткнуться, — американец выплюнул эту фразу, кислотой обжигающей ее нежную кожу на скулах. — Тебе ли не знать, что это выше моих сил, — Валери и бровью не повела, с вызовом взирая на мужчину снизу вверх. Светлые волосы мотнулись в сторону сцепки двух рук. — Тем более, как я могу молчать, когда ты ломаешь мне руку? Смешная надежда на то, что после этих слов хватка на запястье ослабнет, обрушилась с дребезгом битого стекла. Чужие пальцы на черной птице стиснулись с колоссальной силой, от которой у Марион чуть было не вырвался жалобный вскрик. И вырвался бы, если бы Чангретта одним резким движением не дернул хрупкое тело на себя и не навис над собеседницей грозной скалой. Его вторая рука легла на точеное плечо, больно нажала куда-то выше ключицы. Страх пробудился глубоко внутри. Он пока был слишком слабым, чтобы отступать, но слишком ощутимым, чтобы продолжать детские провокации, а потому девушка даже не смела улыбнуться. Как выяснилось, музыкальные руки сицилийца обладали также и недюжей силой, чьи возможности испытывать совершенно не хотелось. Пересмешник не знала, как ее «старый друг» относился к насилию над женщинами, а потому не на шутку обеспокоилась своей безопасностью, украдкой поглядывая то на метку «Черной руки», то в ставшие совсем темными глаза. Наверное, об этом стоило подумать раньше. — Чтоб ты знал, мне пиздецки больно. — А мне пиздецки насрать, мисси, а знаешь почему? — вибрирующий баритон с явно выраженным американским акцентом понизил свою громкость до угрожающего шепота, дрожащего от злости. Сицилиец был готов шипеть змеей, выплевывая оскорбления прямо в бесстрастное женское лицо. — Потому что ты лживая, высокомерная, себялюбивая, стервозная сучка, не умеющая ни справедливо оценивать риски, ни слушать даже в полуха. Я сказал тебе вчера, что не собираюсь потакать тебе в твоих детских желаниях поиграться и от своих слов отступать не намерен. Раз ты этого не понимаешь, пожинай плоды. Будто в подтверждение своих слов, Лука накрыл горячей ладонью изящную шею Валери, обжигая ее. Он не прикладывал должных усилий, чтобы хоть как-то навредить собеседнице, лишь пугал. И хотя ни один мускул на очаровательно красивом личике Марион не дернулся, ее определенно разъедал страх. Через тонкую, немного влажную кожу хорошо прощупывался учащенный пульс. Ее сердце вопило от ужаса, било тревогу о переплетение ребер и пускало по венам и артериям мелкие волны адреналина. Мужчина ощущал все это физически, и было бы ложью скажи он, что эти ощущения не приносили ему удовольствия. И все-таки удивительно, как безумный Пересмешник Джеймс Марион сумел до такого идеала вышколить свою дорогую преемницу. Видимо, он в действительности пользовался огромным авторитетом у старшей дочери, раз она с такой детальностью усвоила все его уроки. Ничто в ее виде даже намека не давало на истинные чувства, а противоречие смеющегося выражения с дышащими холодом синими глазами вызывали некий дискомфорт. Во всем этом не было и грамма истинных эмоций: все они застыли внутри коркой льда и пробивались наружу только через одного предателя — кровь. Сколько самообладанию не учи, пульс можно унять лишь одним способом, а он, как правило, применим не ко всем ситуациям. К этой — не применим. Если бы не кровь, умение семьи Марион контролировать себя можно было без зазрения совести назвать искусством… — Я пожну плоды, Лука, не сомневайся, — потемневшие сапфиры-глаза прищурились, устремив нечитаемый взгляд куда-то поверх мужского плеча, но через секунду вернув его обратно к собеседнику. По пухлым розовым губам пробежала хорошо знакомая тень насмешки, из-за которой мужчине стало резко не по себе. — Но только тогда, когда ты узнаешь, во что мы играем. До тех пор ты не имеешь права отказаться… — Cazzo di vipera. «Она не сопротивляется, — проскочила до глупости очевидная мысль. — Совсем безучастна. Почему?». Желая убедиться в правильности своего суждения, Лука несильно сжал пальцы на девичьем горле. Словесный понос сразу прекратился. Мелодичный голосок Валери, сочащийся желчью, сорвался на ноту выше и затих, превратившись в хрип. Хватка тут же ослабла. Зарвавшийся наглый воробей, не имеющий инстинкта самосохранения и лезущий на тех, кто явно больше него вызывал чувство умиления помешанного с раздражением. Говорила много, очень много, а действий никаких не предприняла даже под угрозой смерти. Она могла поцарапать его, как сделала это в гараже, но все продолжала бездействовать, трепеща в его руках как осиновый лист и фальшиво смеясь сквозь боль. — А у тебя довольно сильные руки, — сказала она, рвано выдыхая сквозь зубы. — Люблю это в мужчинах. — Я клянусь, еще одно слово и я сломаю тебе шею, мисси. — Так ломай, пока есть шанс, — светлые волосы мотнулись из стороны в сторону, пухлые губы сжались. Валери снова глянула куда-то вглубь коридора, изогнула аккуратные брови. — Посмотрим, что из этого выйдет. — Валери? Громом среди ясного неба зазвучал за спиной этот звенящий льдом голос, поражающий своим извечным спокойствием. Пронзительный взгляд Валери устремился в глубины двух темных зрачков, пылающих пламенем несостоявшегося гнева. Мужчину пробила дрожь нехорошего предчувствия. В висках загудело еще сильнее прежнего. Чангретта прикрыл веки, собираясь с мыслями, выпрямился, поводя широкими плечами. Иллюзорное чувство контроля над ситуацией обвалилось вместе с желанием скрутить девчонке шею. Место последнего заняла настоящая потребность в сиюминутном кровопролитии, подавить которую мог только очень хороший бурбон. Пальцы с шеи и кисти Валери исчезли также резко как и появились. Девушка сию же секунду отступила на шаг назад, потирая занемевшее запястье и с неподдельной насмешкой рассматривая помрачневшего «друга». Его ладони пропали в глубоких карманах брюк, подбородок слегка вздернулся. На лице осело выражение граничащее с порицанием, и только в пятнистых глазах бесновались с голоду черти, лишившиеся своей долгожданной трапезы. Пересмешник заинтересованно хмыкнула, вглядываясь в них с особым пристрастием. Он действительно надеялся на ее капитуляцию, надеялся, что она поднимет руки в примиряющем жесте и скажет «Хорошо» его просьбам уйти с пути. Забавно. Наверное, именно так она и сделала бы, если бы не вышедший из своей комнаты позднее обычного Грим, с поразительной точностью предвещающий моменты, в которые ему стоит появиться. — Все в порядке? — лишенным окраски голосом осведомился немногословный наемник, легкой походкой почти подплыв к двум стоящим посреди коридора фигурам. Весь его вид говорил о спокойствии, покуда руки неестественным образом сложились за спиной в замок, там, где обычно был воткнут за пояс небольшой револьвер. Заметив это, девушка напряглась, перестала привлекать ненужное внимание к разнывшейся кисти и неопределенно махнула в сторону подчиненного. — Все просто замечательно, — твердо заявила она, подняв руку. Подчиненный тут же остановился, безразлично прошелся по рядом стоящему мужчине и, откинув полы черного пиджака, поправил скрутившийся сзади ремень. Не увидев блеска оружия, Марион удовлетворенно вздохнула. — Ты прервал нам все веселье, Грим. — «Веселье», — тихо повторил Грим, обратив все свое внимание к сицилийцу. Спустя непродолжительное время Лука ответил ему тем же, приветственно кивнул. Льдисто-голубые глаза еле заметно прищурились будто в недоверии. — «Весельем» ты зовешь покушение на жизнь? — Именно так, — по-простому отозвалась Марион. — Хотя здесь скорее будет уместно слово «конфликт». — Очень нерационально начинать утро с конфликта. После него весь день может пойти не по плану, что в нашем деле недопустимо. Американец нервно дернул уголками губ, изображая подобие усмешки, что получилась слишком натянутой. Покачав головой, мужчина по-итальянски описал в воздухе узкий полукруг и сказал, стараясь придать голосу большей беззаботности: — Уверяю, что не я здесь инициатор. — Вынуждена согласиться с моим хорошим другом, — неожиданно произнесла Валери не без легкой тени издевки. — Боюсь, что я подловила его в не лучший момент. Это моя вина, признаю. Но я посчитала важным разъяснить некоторые английские правила, ибо знаний о них Лука, увы, почти лишен, а другого момента могло и не представиться. Плюс, я не смогла отказать себе в удовольствии испытать его терпение. Ну, ты меня знаешь, Гримми… Сицилиец сместил на девушку изумленный взгляд, пропустив мимо ушей почти каждое ее слово. На секунду он подумал, что ослышался. Насколько же инородно и неправильно из ее уст звучало это приторное «с моим хорошим другом». Абсолютно отвратительно, будто она никогда не должна была произносить вслух нечто подобное. «Хороший друг». Такой мерзкий осадок оставили эти обыденные слова. Даже мысли с подобным содержимым в отношении этой гадюки вызывали ощутимый дискомфорт. И Марион почувствовала то же самое, произнося их, Лука уверился в этом, когда поймал на себе ее беглый растерянный взгляд. Она будто сама испугалась сказанного. Грим также заметил продолжавшееся всего пару мгновений напряжение, но списал его на недавний инцидент, который имел счастье лицезреть. Не сказать, что он был в восторге от созерцания разгневанного Чангретты, остервенело хватающего за руку и шею его как ни в чем не бывало скалящуюся в улыбке начальницу, но и явной неприязни не испытал. Хотя должен был, ведь безопасность Валери один из главных приоритетов его профессии. Просто почему-то наемник не ощутил обычно витающей в воздухе аки дым опасности, приказывающей вмешаться в происходящее. От американца не исходило явной угрозы, будто бы он всерьез не пытался убить иногда действительно до мурашек раздражающую птицу. Так, просто пугал, пытаясь отогнать от себя подальше и обезопасить свой покой и нервы. Можно ли винить его в несдержанности? Черт его знает. Грим, по крайней мере, точно не винил, прекрасно понимая, что новый обитатель поместья явно за словом в карман не лез. Эта его особенность, по иронии судьбы, сближала его с Валери, которая хоть и не обладала развитой физической силой, также не слишком долго задумывалась над тем, что же ответить обидчику (да порой и не обидчику). Северянин бы сказал сейчас, что эти двое «два сапога пара» и был бы в какой-то мере даже прав, ибо общего у этих двоих было примерно столько же сколько и различий. Очень спорная ситуация. Немногословный наемник с Валери, возможно, затеяли очень опасную игру. А возможно, это будет их самая удачная партия. В любом случае, риск проиграть велик и все зависит только от мастерства Пересмешника, в котором пока сомневаться не приходилось. — С какого правила вы начали? — без особого интереса уточнил Грим скорее ради приличия. Девушка отвлеклась от Чангретты, красноречиво посмотрела на подчиненного и запустила левую руку в карман халата. Наемник вздернул золотистые брови, заведомо предугадывая реакцию сицилийца. Ничего радужного перед льдистыми глазами не предстало. — С твоего любимого, само собой, — тонкие пальцы вынырнули из глубин с завидной плавностью, увлекая за собой пару шелестящих зеленых купюр и поднимая их на уровень глаз. Удивленное лицо сицилийца, неосознанно проверяющего свой уже пустой карман, вызвало бурю положительных эмоций у Марион, которые она предпочла незамедлительно скрыть. Так и напрашивающаяся победная улыбка не появилась на миловидном лице. Доллары зашуршали в тонких пальцах, привлекая к себе еще больше внимания. — У тебя с ним явные проблемы, Лука. У большинства людей, видишь ли, есть как минимум одна рука, за которой следует ревностно следить, иначе рискуешь остаться без гроша. Или без яиц. Смотря, что у хозяина этой руки на уме. — Бизнесвумен, наркобарон, самый влиятельный человек в Англии лазает по карманам гостей своего дома. Да… Признаться, я был о тебе лучшего мнения, — Лука покачнулся на пятках, запуская длиннопалые ладони в пустые карманы. Он делал вид, будто выходка Пересмешника не оказала на него ни малейшего эффекта: смотрел свысока, даже издевательски улыбался, подняв брови, но в действиях этих не было и грамма истины. Очень плохой театр одного актера, зрителей только двое: первый вежливо делает вид, что верит, вторая умиляется со всего этого до абсурда смешного представления. Бездарно, но потенциал есть. — Ну справедливости ради, не один ты сейчас разочарован, — светловолосая голова наклонилась чуть вбок, синий взгляд пробежался вверх-вниз по иностранным деньгам. Валери придирчиво скривилась, вновь обращая все внимание американцу. — Я вот думала, что успешные мафиозо носят в кармане много больше двадцатки. А ты как-то совершенно не соответствуешь статусу. — Я расплачиваюсь чеками, мисси. Но наличные никогда никому не мешали. — Тогда тебе лучше обменять доллары на фунты. Эту зелень даже в Лондоне не везде примут, что уж говорить о Бирмингеме. Опять же, советую тебе по-дружески. Чангретта ничего не ответил, только быстро и натянуто улыбнулся, выставив вперед руку, безмолвно требуя свое назад. Валери не стала вступать в очередную полемику и опустила деньги в пышущую почти нездоровым жаром раскрытую ладонь. Спустя пару секунд зеленые купюры скрылись в кармане мужских брюк. Марион с интересом проследила каждое движение Чангретты, после обратив все свое внимание на стоящего рядом Грима. — Ты готов, — констатировала девушка с явной задумчивостью. В ответ ей скупо склонили голову. — Я спущусь через полчаса. Позавтракай и выдвигаемся. — Как угодно, — безропотно согласился наемник. Валери одобрительно кивнула, повернувшись к своему «старому другу». — Хорошего тебе дня, Лука, — и хотя прозвучало очень искренне, мужчина против воли недоверчиво прищурился, переворачивая смысл слов. — Взаимно. Напоследок растянув губы в вежливой улыбке, Пересмешник поправила висящее на плече полотенце и направилась дальше по коридору. Только когда ее миниатюрный силуэт скрылся за поворотом, Чангретта позволил себе растереть виски. Голова не унималась ни на секунду и с каждым прошедшим мгновением будто набиралась ярости. Легкий массаж не смог сильно облегчить ситуацию, а потому мужчина против воли тихо зарычал, резким движением отбрасывая с лица мешающие волосы. — После завтрака должно отпустить, — послышался неподалеку приятный размеренный голос Грима, успокаивающий своей уверенностью. Сицилиец окинул его раздраженным взглядом. В ответ ему только медленно моргнули льдисто-голубые глаза. — Lo spero davvero. Немногословный наемник неопределенно хмыкнул. Не дожидаясь американца, он плавно развернулся и неторопливой походкой направился в сторону лестницы. Лука остался на месте, застигнутый врасплох внезапным чувством неудовлетворенности. Что-то смущало его с недавнего времени, но что именно понять он был не в силах. Довольно раздражающее ощущение неполноценности в симбиозе со зверствующей головной болью приносило жуткий дискомфорт. После пары тщетных попыток выявить проблему в окружении и себе самом, мужчина в случайном порыве накрыл ладонью карман брюк и осторожно ощупал сквозь грубую ткань сложенную в плотный конверт двадцатку. В пальцах застыло нечто неестественно твердое и продолговатое. Не долго думая, Лука вытащил конверт и изъял из него посторонний предмет, который каким-то чудом не заметил при передаче. На широкой изрисованной линиями ладони перекатывалась пуля. Та самая пуля — Чангретта узнал ее сразу, как только увидел до ужаса красивое имя, криво выведенное на металлическом боку его рукой. Но отнюдь не собственная работа на сей раз привлекла его внимание. Покрутив патрон в пальцах сицилиец обнаружил нечто интереснее своего почерка и в желании детальнее разглядеть находку подошел ближе к окну и подставил раскрытую ладонь под свет. Косые лучи зимнего солнца робко выхватили из утренней полутьмы вырезанные на металле очевидно женской рукой слова. Усмешка сама собой напросилась на южно-европейское лицо. «From Valerie with love» — гласила пуля, с некой угрозой отражая падающий на нее серый свет Англии.