Never trust a Mockingbird

1 января 1926 года, раннее утро

Грим полностью обнаженным сидел на полу у кровати, закинув голову на мягкий матрас, и пускал в потолок мелкие дымные колечки, затягиваясь от сигареты из турецкого табака. Довольно бессмысленное, но успокаивающее занятие, за которым он скоротал вот уже целый час, если не больше. За временем все никак не удавалось проследить из-за рассеянности недосыпающего организма. На надоедливо тикающем будильнике под рукой было уже без пяти пять утра, а он так ни разу за сегодня не прилег. Все ждал, и ждал, и ждал… Черт, какое же все-таки утомительное это действо — просто ждать. Немногословный наемник никогда не жаловался на скуку, но сейчас был готов взвыть от тоски. Держало лишь понимание того, что еще слишком рано и весь Мистхилл видит десятый сон. Наощупь вдавив окурок в переполненную хрустальную пепельницу, Грим провел по лицу ладонью, сильно оттягивая кожу век и скул, на секунду переставая быть похожим на человека. Убрать сонливость это движение, увы, уже не помогало. А жаль. Пару часов назад только оно и спасало мужчину от раннего ухода на боковую. Оно и сладостное предвкушение скорой радости от звука до боли знакомого женского голоса. Слипающиеся льдисто-голубые глаза окинули быстрым взглядом пол. Разложенные пасьянсом карты у ног, пепельница с полупустым стаканом виски неподалеку и стоящий под боком телефон составляли удручающую картину одинокого человека. Еще и этот недвижимый и грозный телефонный аппарат презрительно смотрел в ответ с вызовом и ехидно улыбался изгибом трубки, будто услышав невысказанные вслух мысли. Аристократично длинные пальцы сжали переносицу аккуратного прямого носа. Недостаток сна давал о себе знать, как ты его не усмиряй. Вот уже и мерещится всякий бред. Твою мать, ему же еще сегодня работать… День только начался, а он уже сулит неприятности. Многообещающе. Зато Новый год, на удивление, был встречен в довольно приятной компании. Несмотря на выходку Сороки, о которой быстро позабыли, праздник прошел замечательно, и даже итальянский гость с молодой хозяйкой за вечер ни разу не поцапались. Улыбались, подтрунивали друг над другом как-то совершенно по-домашнему, разок даже посмеялись вместе над удачной шуткой Северянина… Ни холодных взглядов, ни нахмуренных бровей, ни неловкостей, как было совсем недавно в Рождество. Покер и тот прошел в мире и согласии. Не без инцидентов и ругани Виктора на плохие карты, конечно, но лучше, чем предполагалось. Особенным сюрпризом для Грима стала последняя партия, в которой он, несмотря на все шулерские махинации и расставленные капканы, как последний баран проиграл. Да не просто проиграл, а отдал весь свой заработанный честным мухлежом куш младшей сестре Марион, ни с того ни с сего собравшей флеш-роял. Это было настоящее фиаско, провал. Невнимательность с его стороны стоила ему и мистеру Чангретте, с которым он и спорил первоначально, целого банка, и всадили они его ребенку, который не знал даже самых основных правил до начала партии. Валери, раскусившая подчиненного и спасовавшая уже на втором ходу, долго смеялась. Для наемника это тоже была бы максимально комичная ситуация, если бы и мистер Чангретта не собрал флеш, покуда Грим, будучи уверенным, что у итальянца не больше тройки, преспокойно мял в руках жалкий стрит. Получается, он проиграл им обоим. Явно был не в форме. Тот предложенный Северянином виноградный алкоголь и пара стаканов виски сбили весь настрой на игру. Но опыт все же интересный. Слегка обидно, но положение спас тот факт, что играли они не на настоящие деньги. Хотя, если подумать, в таком случае Зои обанкротила бы крупную американскую компанию в пользу «Coffee Age»… Неплохо. Переложив в разложенном пасьянсе одну из карт, мужчина озадаченно хмыкнул. По сути, он сам, бессовестный обманщик и манипулятор, по глупому стечению обстоятельств отдал эти флеши на руки двум чистейшим совестью людям, случайно ошибившись в расчете карт. Буквально подарил победу. А потом, гордый своим гением, потерял бдительность. Пытаясь обмануть других, надурил самого себя. Бывает же такое! Вот так стараешься, строишь схемы, продумываешь стратегии, а тебя ставит на место чертова удача, так внезапно улыбнувшаяся противнику. Правильно говорят: «Ложь — процесс творческий, правда намного примитивнее». Только бы вспомнить еще, кто это говорил… Странные утренние размышления бесцеремонно прервал заведенный ровно на пять будильник: он уже было щелкнул, готовый начать сумасшедший бой маленьким молоточком по металлическим стенкам, чтобы оповести о долгожданном часе, если бы не стремительно среагировавшая обожженная рука, сильно сжавшая заводной механизм и открутившая его на пять часов попозже. Взвесив вновь начавший тикать механизм в руке, Грим убедился в том, что этого времени ему вполне хватит, чтобы выспаться, и отставил будильник на расположившуюся рядом прикроватную тумбу. А после потянулся к телефонной трубке. Длинные пальцы почти вслепую набрали знакомый номер. Ставшее уже привычным «Соедините с Нью-Йорком…» легко сорвалось с тонких губ. Долгие несколько секунд ожидания и раздражающих слух гудков, которые резко оборвались щелчком. А после — томная пауза на то, чтобы собраться с мыслями. Грим сглотнул вдруг вставший в горле ком. Боже, как же всегда трудно первым разрушить эту давящую тишину, прерываемую лишь тихим отзвуком ее дыхания. В некой непонятной для себя растерянности почесал золотистую бровь, открыл рот и не произнес ни звука, бегая мечущимся взглядом по комнате. Что ему сказать? Это должно быть что-то романтичное? Или вежливое? Или шутливо нейтральное, дабы поиграться на ее чувствительных нервах? Нет, это слишком жестоко. Такое могло подействовать на непробиваемую Валери, но она точно не стерпит. Но что тогда? Господи, он мялся как глупый мальчишка. Каждый вариант начала разговора казался ему до абсурдности банальным или неприличным. Хотя, казалось бы, с чего это он вдруг задумался о таком понятии как «неприличность». Приличия придумали люди, стиснутые социумом. Им они ни к чему. Столько лет общаться и беспокоиться о каких-то приличиях — вздор, лишняя трата драгоценного времени, которое он не привык терять. Так почему в такие вот моменты начала ему всегда так сложно? — Уже можешь говорить, милый, — проворковал динамик очаровательным голосом, от звука которого голова сразу стала легкой, а по телу пробежался табун мелких мурашек. — Или ты решил поиграть со мной в игру? Скажи мне, я уже проиграла? На том конце провода послышался тихий смех. Текучий и мягкий, льющийся как спокойная река. Против воли немногословный наемник заслушался и прикрыл глаза, воспроизводя в голове четкую до мелких деталей картину: полумрак, просторная комната с завешенными шторами, ненавязчивый запах лаванды и воска, витающий где-то под потолком, красное вино или американский джин, широкая постель и поражающий своей красотой силуэт женского тела, с таким изяществом держащий тонкими пальчиками массивную телефонную трубку. Черные как ночь густые волосы разбросаны по подушке в хаотическом вихре — в них до безумия хотелось вплестись обожженными пальцами, пропустить шелковистые локоны сквозь них. Зеленые глаза отливали чернотой в темноте, но от этого не теряли своего колдовского шарма, не переставали завлекать в умело расставленные ведьминские силки. Под тонкой черной простыней — очертания обнаженного утонченного тела: длинных ног, округлых бедер, тонкой талии и пышной груди, что так умело переключала на себя все мужское внимание. «Красиво». Единственное слово, пришедшее на ум неумелому по части чувств и сантиментов наемнику. «Красиво и до ужаса сексуально». Льдистый взгляд против воли скользнул вниз, но тут же вернулся к созерцанию потолка, неприятно смущенный увиденным. Рука в стыдливом и немного уставшем жесте прикрыла голубые глаза, растерла вмиг нахмурившиеся брови, проскользила вверх по лбу, разглаживая вновь появившиеся морщины, медленно переходя к вискам. Все эти действия должны были привести к усмирению естественных рефлексов организма, но, к сожалению, ничего не вышло. В живот все также упиралась пульсирующая жаром напряженная плоть, от выходок которой хотелось провалиться сквозь землю. Иногда Грим по-настоящему жалел, что он — всего лишь человек, не способный пересилить свои физиологические потребности и просто понаблюдать за женской красотой без тех последствий, что так присущи мужчинам. Просто смотреть за ее грациозными изгибами на кровати, движением алых губ, растягивающихся в умопомрачительной улыбке, прослеживать каждое самое мелкое колебание ресниц, как она утопает в собственных локонах и наматывает на свои аристократично тонкие пальцы… Но природу не пересилить, не подчинить. А потому каждое неаккуратное движение заставляло хотеть ее еще больше, пока извращенное сознание только подкидывало в это безудержное кострище все больше дров, разжигая пламя, способное спалить их обоих дотла. С трудом сглотнув вязкую слюну, Грим облизал пересохшие губы. Сжимающийся внизу живота узел мешал мыслить здраво, шепча на ухо совершенно непотребные варианты, которые сразу же отметались. Начинать с этого не стоило, это неприемлемо. Хотя они уже и были знакомы достаточно давно и имели отношения более близкие, чем дружеские, вот так сразу бросаться с места в карьер ему не хотелось никогда. Действовать наобум — не его профиль, это профиль Северянина. Его работа — тщательно подготавливать почву. — Нет, — это настолько простое на первый взгляд слово далось немногословному наемнику с большим трудом. Какого черта он так мнется? Что с ним сегодня? Неужели проигрыш в покер так сильно ударил по самооценке? Если так, то это стоило прервать прямо сейчас. Так дальше продолжаться однозначно не могло. Помотав головой из стороны в сторону, мужчина собрался с мыслями. Сгорбился, сев в непривычную для себя позу, чтобы не видеть ничего ниже собственного пояса, и упер локти в колени, укладывая подбородок на раскрытую ладонь. Пальцы с немного почерневшими у основания ногтями поскребли со вчерашнего утра небритую щеку. Уголки тонких губ дернулись в разные стороны. — Скорее, это я проиграл. Долго собирался с силами, чтобы сказать тебе хоть что-нибудь. — Так ли я страшна в общении, что даже ты, невоспитанная ледышка, боишься заговорить со мной первым? — в ее голосе слышалась озорная улыбка, от которой на душе сразу стало теплее. — Отнюдь, моя дорогая Иви, — протянул мужчина слегка сонно, склоняясь ближе к лежащим у ног картам. — Просто как и в нашу первую встречу, до сих пор не могу поверить, что я, невоспитанная ледышка, все еще интересен тебе. В первую очередь как мужчина. — До сих пор не можешь поверить? Странно… Мне казалось, что таким красивым мужчинам как ты присуща некая излишняя самоуверенность. Облюбованные вниманием женщин, они зачастую становятся самовлюбленными дурачками… — Грим отчетливо представил, как прямо сейчас его возлюбленная подносит к пухлым губам указательный палец и наигранно задумчиво теребит нижнюю губу, возведя глаза к потолку. Она так делала, даже когда он ее не видел. Постоянно играла роль, казалось, не понимая, что все вокруг — отнюдь не декорации. Артистизм струился в ней безудержным потоком. Покуда ее стройное гибкое тело находилось на кухне ее просторной квартиры в Нью-Йорке, разум утопал в свете софитов, представляя себя на огромной сцене какого-нибудь Бродвейского театра. И это завораживало и смущало одновременно. Иви жила по принципу «Весь мир — театр, а люди в нем актеры», по принципу, который совершенно не подходил Гриму. Его безэмоциональное острое лицо не было способно на яркое выражение эмоций, а мировоззрение не позволяло так легкомысленно относиться к жизни. И несмотря на все заверения в том, что в каждом человеке таится та доля театральщины, заложенной в них природой, немногословный наемник только пожимал в ответ плечами, с меланхоличным спокойствием повторяя одну и ту же фразу: «Видимо, на мне она хорошенько отдохнула». Девушка на это презрительно фыркала и обвиняла в узколобости. Очень уж она эмоционально подверженная. Обожженные пальцы аккуратно переложили пиковую шестерку вниз одной из четырех черно-красных колонок. Пасьянс собран, игра закончена. Желая отпраздновать эту маленькую победу, Грим закурил очередную сигарету и пустил в воздух крупное слегка неровное кольцо. — Я уже сотни раз говорил, что меня не интересуют женщины, — потряхивая папиросой во рту, мрачно уведомил мужчина. Закинув одну из рук на кровать, он выпрямился, плотнее прижимая к уху телефонную трубку. Напряжение внизу не пропало, но уже перестало ощущаться как нечто неправильное. Склонив голову на бок, наемник прошептал на грани слышимости: — Разве что только одна конкретная американка, мучающая меня каждую ночь своим до безобразия бархатистым голосом. Там, за океаном, заливисто рассмеялись. По тонким мужским губам пробежала тень удовлетворенной улыбки. Перед голубыми глазами снова появилось изображение: зеленоглазая чертовка пропускала сквозь пальцы шелковистые черные волосы, каскадом струящиеся по точеным плечам. Они наверняка пахнут лавандой. «Запах Прованса», как называла его девушка. И хотя от упоминания Франции у Грима всегда сводило скулы, из ее уст это слово звучало также, как из уст христианина звучит «Райский сад». — Ты бессовестный наглец, Гримми! — воскликнула Иви в трубку, наверняка взмахивая руками. — Как ты смеешь говорить такое? И чем же это я тебя мучаю? — Тем, что так мало присутствуешь в моей жизни, — растирая бровь, по-простому ответил наемник. Динамик ответил ему возмущенным вздохом. — И кто же в этом виноват, прости? — в излишне серьезном тоне Уокер начала проскальзывать предательская улыбка, которая портила все впечатление от недо-ссоры. Наемник предпочел оставить сей факт без внимания, чтобы не портить столь искусную актерскую игру. Опустив насмешливый взгляд в пол, молча слушал ее голос, пытаясь впечатать в память каждое произнесенное слово. — Правильно ли я понимаю, что ты только что обвинил меня в том, что в данный момент мы находимся на разных континентах и не можем как нормальная пара, например, прогуляться по парку за ручку, сходить в ресторан или поцеловаться под кроной плакучего дерева где-нибудь у романтичного английского прудика, чтобы в последствии запереться в номере дорогущего отеля и провести страстную ночь в объятиях друг друга? В этом ты меня обвиняешь? — Да, — это слово Грим громко выдохнул из легких вместе с турецким дымом. Опомнившись, понизил голос: — Именно в этом и ни словом меньше. — Какие же все-таки мужики козлы, — это колкое умозаключение, прозвучавшее после небольшой паузы, заставило мужчину поперхнуться дымом. Фыркнув в беззвучном смехе, он дрогнул всем своим поджарым телом во внезапном приступе веселости и закатил глаза, долго затягиваясь сигаретой. От ее едкого вкуса и крепости табака перед глазами начали расплываться разноцветные круги, присутствие которых было также привычно, как и витающий повсюду кислород, а потому попросту не замечалось. Ох, эта ее резкость суждения… Одна из его любимейших черт в ней. Беспечное прямодушие и искренность, которых в его жизни всегда было так мало, что в какой-то момент немногословный наемник даже забыл о существовании людей, обладающих столь редкими качествами. Сейчас в его жизни присутствовало как минимум два таких человека. Один из них — ребенок, пока не до конца разобравшийся в концепции лжи, но, благодаря сестре, уже находящийся на пути к усвоению азов. И она. Иви Уокер. Строптивая американка, искусно использующая свой язык и обаяние, чтобы крутить вокруг пальцев крупнейших шишек со всего света, но никогда не применяющая этого умения против него, ее единственного любимого мужчины. Господи, как тщеславно и лестно это прозвучало… А еще до ужаса неправдоподобно в контексте бизнеса, в котором они оба варились. Сорока часто говорил ему об этом. «Эта женщина — игрок, — так он выражался, выплевывая последнее слово, как выплевывают яд змеи. — Ты правда думаешь, что ты у нее такой один-единственный? Она не способна любить, Грим, опомнись. Она играет в любовь, чтобы за счет тебя тешить свое самолюбие. Ты — всего лишь очередной болванчик, скрашивающий ее вечера приятной беседой по телефону и воспевающий ее красоту. И пока ты маешься здесь, в Англии, восхваляя ее про себя, она каждый день меняет ебырей». Грим всегда выслушивал гневные, зачастую пьяные тирады напарника, с пристальным вниманием разглядывая его вздувшуюся на лбу вену. Уильям всегда так сильно раздражался, когда разговор заходил об Иви. У них еще во время ее визита в Мистхилл сложились крайне неприязненные отношения, в ходе которых эти двое возненавидели друг друга как заклятые враги. Причина была в явном несоответствии взглядов и мировоззрения, а также в маниакальном желании Коэна докопаться до пустяков. Ни единого дня не проходило без ссор и конфликтов, что, порой, приходилось упразднять самому Джеймсу. После отъезда Иви ситуация не сильно изменилась: теперь эти двое ругались через посредников. Больше всех негатива, само собой, получали Валери с Гримом, потому что именно они поддерживали с американкой наиболее близкие контакты. Но доставалось все равно всем. Даже Северянин, отличающийся удивительной неконфликтностью для русского, получил свою дозу ругани, когда позвонил в Штаты просто чтобы узнать как там вообще дела. Со временем весь этот цирк улегся. Иви перестала беспокоиться о том, что там говорил о ней этот «еврейский мальчик», ибо появились дела намного важнее. А вот Коэн до сих пор не мог забыть обиды и каждый раз при упоминании Уокер ругался матом и поносил американку, на чем свет стоит. Когда дело доходило до последнего, у Грима сдавали нервы и он, чтобы не распалять друга еще больше и самому в порыве не совершать опрометчивых поступков, просто разворачивался и уходил. Возможно, именно его бездействие привело к тому, что хромой стал чаще выплескивать накопившиеся эмоции именно в их сторону. «Эта женщина — игрок». Даже забавно, насколько эта презрительно брошенная фраза подходила к другой довольно привлекательной особе, овладевшей сердцем рыжего калеки. Дотянувшись до стакана с виски, Грим многозначительно хмыкнул, осознавая всю иронию. И после этого Билл назовет его наивным… — Чего же ты хмыкаешь, милый? Соглашаешься со мной? — прозвучал из трубки излишне оживленный вопрос. Отпив янтарной жидкости, Грим перехватил поудобнее выскальзывающую из руки трубку. — Нет, — ответил он слабым из-за воздействия алкоголя голосом. Сдержанно прокашлялся, вновь вставляя в зубы сигарету. — Просто вдруг вспомнил, что позвонил, чтобы поздравить тебя с праздником. Протяжное мычание с другого континента, а после — знакомое бульканье красного вина, наливаемого из бутылки в стакан, минутная тишина и тихое чмоканье полных губ. — Лучшим поздравлением для меня может стать только твое внезапное появление на пороге моей квартиры, — выждав паузу, по-простому заключила американка. — Другого я не приму, так что даже не пытайся. — Ты же знаешь, что я не могу сейчас сорваться к тебе. У меня дела с французами, Валери нужна моя помощь, — мужчина провел обожженной пятерней по темно-русым волосам. Иви разочарованно вздохнула. — Ну что ты? — Думаю, если бы ты хорошо попросил, Валери дала бы тебе отпуск на пару-тройку недель. В крайнем случаем, я бы помогла ее умаслить. — Прошу, давай не будем об этом. — Но почему, Грим? — мольба не была услышана, и приятный бархатистый голос, до этого ласкающий слух своей размеренностью, вмиг стал спешить, тараторя почти неразборчиво. С каждым новым словом девушки тонкие мужские губы все сильнее сжимались в тонкую полосочку. — Это ведь так просто — подойти и спросить. Валери ведь не Джеймс, она бы поняла тебя и пошла на встречу. — Вот именно, что Валери — не Джеймс. Она не так опытна и все еще нуждается в поддержке. И, не хочу показаться эгоцентричным, но кроме меня здесь некому ей все объяснить. Тем более я дал слово приглядеть за ней, так что не имею права вот так просто взять и исчезнуть на три недели. — Ты не исчезнешь. Ты просто уедешь в Нью-Йорк, это не так уж и критично. Если что — можешь проконсультировать ее по телефону. Хотя я уверена, что это не понадобится. Валери уже довольно большая девочка и в состоянии справиться со всем самостоятельно. Все же в ней кровь ее отца — она не даст ей заплутать… — Нет, любимая. Прости, я не могу, — хрипловатый голос, полный неподдельного сожаления, прервал нескончаемый поток слов, пропитанный надеждой и предвкушением. И то, и другое разбилось о непробиваемую стену здравого смысла. — У нас сейчас много дел с французами. Плюс цыгане снова ввязались в войну с итальянцами, что теперь претендуют на место под солнцем. Валери нервничает, ты сама должна была это заметить. Я не могу бросить ее в такое время. Без опоры. На том конце воцарилась идеальная тишина, даже сквозь тысячи километров звенящая обидой. Не на него — он здесь был не при чем. На столь пагубно сложившуюся ситуацию. «Взять и уехать». Насколько же инфантильна эта мысль. Грим с Иви знали это в равной мере, но если первый понимал это с самого начала, то вторая только сейчас сняла с себя розовые очки детской наивности. «Я попрошу — и он приедет». Вздор. Он не мог вот так просто уехать в Штаты, когда на Родине назревал крупный конфликт, он не покинет корабль во время шторма. Это правильно. Уокер понимала, но никак не могла принять. Чертовы обстоятельства. Не устрой цыгане очередное кровопролитие, не ломайся хренов импотент Лессар, не беси Чангретта ее своенравную подругу, Грим еще две недели назад сел бы на корабль до Нью-Йорка, и сегодняшнюю ночь они провели бы вместе, в ее квартире на Манхэттене. Идеальная фантазия. Жаль только фантазия. Она так долго не видела его. Так сильно соскучилась по его вечно до умиления меланхолическому выражению, в одну секунду меняющемуся от ее взгляда на скрытое смущение. По его небесного цвета глазам, в противовес лицу искрящимся самыми разными эмоциями. По мягким волосам, что так приятно расчесывать пальцами, когда его голова удобно устроилась на ее коленях. И израненным рукам, что с особой нежностью и трепетом касались сначала тонких страниц книг, а потом ее кожи. Она до безумия соскучилась. Сошла с ума от вечного ожидания, что он вдруг ни с того ни с сего объявится на ее пороге как по взмаху волшебной палочки. Она бы обняла его до хруста в костях и никогда-никогда бы больше не отпустила в эту клятую Англию. — Ты обижена на меня? — почти неслышно спросила трубка родным охрипшим от бессонной ночи голосом. Обожженные пальцы бессмысленно крутили фильтр погасшей сигареты, рассыпая по полу остатки табака и пепла. Грим не обратил на это внимания. Золотистые брови невольно вздернулись в невинной манере тревожного ожидания. Ответа на его вопрос не последовало. — Только не молчи. — Ты меня не обидел, Гримми, — слабо отозвались с того конца. Рваный выдох сорвался с пухлых женских губ. Бархатистый голос вновь зазвенел улыбкой. — Просто я расстроена, что в ближайшее время мне никак не удастся отведать твой вкуснейших крамбл. Матерь Божья, насколько же он, черт возьми, великолепен! Клянусь, я ничего лучше еще не ела! Мужчина тихо фыркнул, прикрывая глаза. Насколько же искусно она умела выходить из ситуации, грозящей обернуться катастрофой. Восхитительное умение, которое Грим вот уже почти три года пытался перенять. По словам Уокер получалось у него неплохо. По словам остальных выходило крайне раздражающе. Скорее всего причина была в том, что в обаянии он значительно уступал обворожительной американке, а переплюнуть ее даже не пытался в силу того, что считал это попросту невозможным. — Тогда в квартире было нечего есть, и я встал за плиту в качестве исключения, — двумя пальцами Грим поскреб скулу. Все-таки как же быстро росла у него щетина. Хорошо, что Иви, в отличие от Валери, не было дела до того, сколько у ее мужчины на лице растительности, иначе бы пришлось бриться каждое утро. Бросив раскуроченный окурок в пепельницу, наемник вновь откинул голову на кровать, вперившись блуждающим взглядом в рельефный потолок. Протяжно промычал в трубку, изображая задумчивость. — Хотя, наверное, я мог бы повторить сей опыт только для тебя, но мне нужно будет много овсяных хлопьев и яблок… — Хочешь знать, что на мне надето? — Что? Тихий шелест простыней и одеял в динамике говорил о том, что изящное тело американки сменило позу. И мужчина мог поставить все свои деньги на то, что теперь Иви лежала на животе, открывая мягкому, пробивающемуся сквозь преграду штор свету луны плавные изгибы спины и ягодиц, обтянутых гладкой бледной кожей. Сколь эстетична сея картина в сознании, столь она и возбуждающа наяву. — Я спросила, Гримми, — томно протянул бархатистый голос, чья интонация резко изменилась с детской беззаботности на соблазнительную дикость. — Хочешь знать, что на мне надето? Или тебе больше интересно наличие в моем холодильнике хлопьев и яблок? От этого манящего голоса, что приглушенными отзвуками, казалось, прокатился по всей комнате, в голове вдруг стало неестественно легко. Будто вся кровь от мозга отлила, бурным потоком направляясь в пах. Становящаяся все навязчивей пульсация частыми волнами разливалась по телу от низа живота. С каждой секундой становилось все сложнее контролировать желание прикоснуться… К себе или к этим соблазнительным женственным изгибам на другом конце океана — уже не столь важно (хотя второй вариант, конечно, был предпочтительнее). Человеческая природа брала свое, и организм требовал удовлетворить проснувшееся желание еще пару минут назад, но от такой провокации оно стало неудержимым. — Почему же? — рука машинально дернулась в известном направлении, но, будто опомнившись, остановилась на полпути. «Дамы вперед». Известное правило, которым придерживаются английские джентльмены. Облизав пересохшие губы, наемник сильнее сжал в руках телефонную трубку. — Я с удовольствием послушаю тебя. Хотя, признаться честно, считал, что я не единственный из нас двоих нахожусь в исподнем. Динамик тихо засмеялся. Иви игриво прикусила нижнюю губу, наверняка сейчас заливаясь краской. Грим отчетливо представил, как загорелись розовым белые щеки. Удивительная особенность организма, умиляющая мужчину также, как и порой детская игривость его возлюбленной. В сочетании с похотью в зеленых глазах она образовывала неповторимое сочетание, побуждающее к недвусмысленному действию. — Очень интересные подробности, Гримми, — произнесла Уокер, снова шурша постельным. — И как ты себя сейчас чувствуешь? — Немного раздраженно, потому что ты соскакиваешь с темы, но… — несмело голубой взгляд опустился вниз, без проблем находя источник всех неприличных мыслей, роящихся в темно-русой голове, — но, осмелюсь сказать, что я в предвкушении. Будто подтверждая данные слова, напряженная плоть слегка дернулась, высказывая свое явное нетерпение. Немногословный наемник сжал челюсти, прислушиваясь к каждому звуку в динамике и стараясь пока не допускать в свое сознание еще больше похабных фантазий. В паху тем не менее все также неприятно тянуло. — М-м-м, наш святоша Грим, оказывается, такой порочный. — Не порочнее тебя, дорогая. — Я бы поспорила, милый. Помнишь как грубо ты нагнул меня на кухне Мистхилла? Кто угодно мог просто зайти и застукать нас, но тебя это не остановило. Даже наоборот. Мне показалось, что ты наслаждался, — насмешка в голосе Иви мешалась с извращенным наслаждением, от которого по коже пробежали мурашки. — Это было всего раз. — Очень-очень-очень жаль… Это был лучший секс в моей жизни. Грим помнил то раннее утро даже слишком хорошо. Да и такое вряд ли забудешь. Почти три года назад они вместе проснулись в одной постели где-то часов в шесть утра и спустились вниз, чтобы наполнить урчащие животы. Еды на кухне они не нашли, но раз спустились, то не зря. Немногословный наемник не привык потакать своим мгновенным желаниям, но тогда сопротивляться даже не пытался: то красивое кружевное белье черного цвета настолько хорошо сидело на молодом теле, что его поскорее захотелось снять. Упершись обнаженной грудью в разделочный стол, Иви выглядела до умопомрачения вульгарно, что только подстегнуло мужчину на безумный поступок, который он даже спустя время вспоминал с неким отдаленным чувством стыда. Хотя те приглушенные ладонью женские стоны быстро заталкивали это чувство куда-то далеко на задворки… — И все-таки, что на тебе надето? — чувствуя, как подходит к грани своей возможности, уточнил мужчина. Желая принять более удобное положение, он расставил ноги и слегка съехал на месте. — Попробуешь угадать? — Я понятия не имею. — Имеешь! — воскликнула Уокер так резко, что на секунду оглушила наемника на левое ухо. Опомнившись, девушка снизила громкость. — Имеешь. Ты видел это. Сказал, цитирую: «Это лучшая часть твоего гардероба, лучше только видеть тебя совсем без одежды». — Хм… Убей, не могу вспомнить. Намекни. — Ох, Боже. Говорила мне мама, что у мужиков память хуже, чем у рыб, — театральное разочарование, приправленное вздохами и воображаемым и закатыванием глаз, развеселило Грима. Он бесшумно фыркнул, растягивая губы в подобии улыбки. Выдержав паузу, Иви с озорно протянула: — Это нечто… очень красивое. И дорогое. Очень дикое и «очень сексуальное», что тоже цитата твоих слов. Темно-русая голова качнулась из стороны в сторону. — Пока у меня один вариант: это ты, — с явной растерянностью в голосе предположил мужчина. В ответ ему прилетело глухое рычание, красноречивее слов говорящее, какой же он все-таки тормоз. Но справедливости ради можно сказать, что все вышеперечисленное относилось к любой вещи из гардероба Уокер. — Ладно, давай по-другому, — сжалилась над его плохой памятью девушка, поняв, что ничего путного таким образом от него не добьется. — Мы купили это на Манхэттене год назад. Вместе ходили и выбирали для меня новое белье. — Иви… — голубые глаза прикрылись от грусти и восхищения, как только их обладатель понял, о чем говорила американка. Черт, как же все просто. То красное, полупрозрачное с витиеватыми кружевами и милыми пуговками. Тугая обтягивающая стройное тело с пышной грудью сорочка смотрелось на Иви так превосходно, что при одном только взгляде на нее перехватывало дыхание и в брюках кончалось место. Особенно, когда пухлые губы горели алым, а длинные ноги не были стянуты чулками. Завораживающее зрелище даже в фантазиях. — И после этого ты говоришь, что не мучаешь меня… — Почему же сразу мучаю? — притворно возмутилась Уокер, не сумев скрыть усмешки. — Просто даю тебе еще один повод поскорее вырваться из лап рутины и приехать в Нью-Йорк. Знаешь, чем сейчас занимаются мои руки? — Господи… Хотел бы я знать, — на выдохе произнес мужчина, поглаживая пальцами теплую пластмассу телефонной трубки. Его голос окончательно охрип от возбуждения и теперь звучал чуть тише обычного. — Они занимаются тем же, чем обычно занимались твои, — ее голос тоже претерпел изменения — стал выше и будто бы задушеннее. Вслушиваясь в каждое слово, Грим уже не пытался противостоять тому, что разгоралось в животе, но отдался этому ощущению без остатка, представляя в голове самые разные картины. Пошлые картины, которых обычно не допускал ни один здравомыслящий человек. «…чем обычно занимались твои». Да, она точно помнила каждое его движение, которые успела выучить за то недолгое время, что они провели вместе. Любое его касание закладывалось в черноволосой головке так глубоко, что вытравить его оттуда было нереально. Волосы. Он так любил гладить ее шелковистые волосы. Наматывать их на пальцы, проводить по всей длине прядей цвета вороньего крыла, легонько дергать их, будто подтрунивая, во время поцелуев, счета которым не мог дать ни один дипломированный математик. Ее волосы смотрелись в его обожженных руках так правильно и эстетично, что выпускать их не хотелось до самого конца. Губы. Проводить по ее покусанным в кровь губам, оттягивая нижнюю, обнажая ряд белоснежных зубов. А потом зализывать маленькие ранки, возвращая им жизнь. Шея. Проводить по ней ладонью, чувствуя кожей рельеф и жар, сжимать до хриплого дыхания и тут же отпускать, боясь сделать больно. Кусать эту шею было одно удовольствие. Оставлять так идущие ей лиловые засосы, полностью отделаться от которых можно было только через неделю, а то и через полторы. Они портили в Иви деловую даму, но это того стоило. Собственник где-то глубоко внутри Грима не мог нарадоваться меткам, буквально кричащим одну-единственную фразу: «Она принадлежит мне». Грудь. Ох, эта грудь… Высокая и упругая, с темными горошинами сосков. Проводить по ним еле ощутимо, чтобы потом заключить в тиски пальцев и слушать проносящийся глухой стон в его губы. Подтянутый живот с милым овальным пупком, накрывать который обеими ладонями, чувствуя, как все в нем сжимается от нетерпения… — Каждый раз представляю тебя, когда трогаю себя. Даже когда не так, как сейчас. Это так великолепно и так тоскливо одновременно, — ее дыханье тяжелело с каждой секундой. Это значило, что она уже успела зайти дальше живота, переместив все внимание на гладкий лобок, продолжающийся очаровательными изгибами между бедер. Она медлила, как медлил всегда он, перед тем, как приступить к главному. Их общая игра, правила которой нарушать не смел никто. Сглотнув вставшую в горле комом слюну, Иви спросила так по-детски наивно, что даже ему захотелось улыбнуться. — А как насчет тебя? — Всегда, — выдохнул мужчина, непроизвольно начав делать то же самое, что и девушка на другом конце океана. Удивительно, что, несмотря на колоссальное расстояние между ними, он мог предугадать любое ее движение и почувствовать тепло ее руки вместо своей. Он провел пальцами по своей груди, специально легко царапая остриженными ногтями кожу в месте, где сходятся ребра, опускаясь все ниже по корпусу, рисуя витиеватые узоры, смысл которых не знал сам, но наверняка знала она. Колдовская связь двух тел, поистине магическая. Только в нее неверующий наемник мог с радостью уверовать. Ладонь замерла, достигнув жестких волосков внизу живота. Темно-русая голова игриво склонилась на бок. Льдисто-голубые глаза закрылись, не желая пускать в сознание разочаровывающую реальность. Смотреть — значит потерять ее образ над собой, для такого он еще не готов. Зажмурившись до боли в веках, Грим прохрипел чуть ли не на грани слышимости: — Вчера ты коснулась моего бедра на новогоднем банкете. Будто закинула на меня ногу, как ты любишь делать. Я ни на секунду не опускал взгляд, чтобы не потерять этого ощущения. — Это мило… Обычно ты не любишь, когда я так делаю. — Я бы отдал все, чтобы ты действительно была рядом в тот момент… — Я всегда рядом. Также как и ты, — она прошептала это ему на ухо, и он правда почувствовал жар ее рваного дыхания. Только не открывать глаза, только не открывать глаза… — Разрешишь? Иви находилась над ним — он ощущал вес ее тела. Ее округлые бедра по обеим сторонам от его торса. Бледные руки на его паху ненавязчиво растирали ставшую такой чувствительной кожу. Шея прямо перед лицом — подайся чуть вперед и уткнешься носом в истерично бьющуюся жилку, пахнущую лавандой. Она здесь. Прямо перед ним. Нельзя ни дотронуться, ни приласкать, но она здесь. Любимая всем сердцем. Ответом на вопрос стала такая несвойственная наемникам и солдатам жалобная мольба. То ли о пощаде, то ли о смерти… — Пожалуйста… Смешок над ухом. Иви опустилась вниз со всей присущей ей мягкостью и тут же издала протяжный стон. Стало вмиг жарко и тут же бросило в холод из-за дуновения северного ветра, прорвавшегося через открытое окно. Грим сжал челюсти, из-за чего на его лице заходили желваки. — Черт… Плавные движения вверх-вниз, учащенное дыхание. Его, ее, их обоих вместе. Пульсация, волнами разносящая по телу тепло и напряжение. Наемник мысленно сжимал возлюбленную в крепких объятьях, представляя вместо своей руки, скользящей по налившемуся кровью члену, ее. Он не хотел знать, что сейчас Иви нет рядом, отбросил это понимание куда-то далеко. Это все неправда. Черноволосая колдунья, так искусно оплетшая его мысли и сердце, действительно сейчас была над ним, а он — в ней так глубоко, что разделить их считалось бы чем-то совершенно неприемлемым. Сладкие стоны были для него лучше любой сонаты Бетховена, которого он так любил в прошлой жизни. Слушать их, получая высшее удовольствие из всех доступных человеку — смысл жизни. Нет, слишком пошло. Смысл жизни — чувствовать ее всем своим существом в любом виде, хоть за тысячи километров, ощущать ее нежные касания на своей груди, доставлять ей наслаждение. Все, что угодно, рядом с ней. Лишь бы она была счастлива. Уокер шептала в трубку нечто прекрасное и ласковое про них, про любовь, про многое. Слова не пробивались в мозг — туда проникал лишь бархатистый голос, надломленный из-за буквально распирающих изнутри чувств. Определенно лучше Бетховена. Бетховен никогда бы не смог передать своей музыкой то, что она передавала ему через океан. Движения ускорились. Слова стали совсем неразборчивым лепетом и все чаще прерывались на стоны и тяжелое дыхание. Льдисто-голубые глаза под плотными шторами век закатились. Тонкие мужские губы приоткрылись, выпуская в свет хриплый полувздох-полустон. Узел в животе затянулся так крепко, что, казалось, вот-вот порвется, но все не мог на это решиться, держась из последних сил. Она должна быть первой. Она всегда сдавалась раньше него. Такова ее особенность. В сравнении с ним Иви была хрупким хрусталем, разбить который не составляло большого труда. А раз он все-таки находился рядом, то и сейчас это не претерпит изменений. Вскоре это произошло. С истомной дрожью девушка замерла над ним, упершись в широкие плечи, разрывая утреннюю тишину конечным продолжительным стоном, сорвавшим все тормоза. Парой грубых толчков Грим довел себя до пика. Сжавшись всем телом, он с рыком кончил и прильнул к фантомному образу возлюбленной, лишь отдаленно чувствуя липкий жар в ладони. Все обман. В его ладони лишь женская маленькая рука, вспотевшая от напряжения и дрожащая от оргазма. Ложь. Везде одна ложь. Прошло еще десяток долгих минут, пока оба успокоили сердцебиение и дыхание. Все это время они провели в полной тишине, хватаясь, как за соломинку, за каждую секунду проведенную вместе. Сладкое наваждение рассеялось не сразу — оно мягко покидало голову, оставляя вместо себя лишь разочаровывающую действительность. Только когда оно исчезло совсем, наемник распахнул глаза. Пробежался ими по пустой комнате в глупой надежде найти в ней знакомый силуэт. Попытка тщетна. На месте Иви оказалась лишь запачканная семенем уродливая обожженная рука. — Ты обязан приплыть в Нью-Йорк при первой же возможности, — донеслось из телефонной трубки, которую мужчина уже успел проклясть. — Обязан, — ответил Грим, устало откинувшись на кровать. — Завтра же подойду к Валери и подниму этот вопрос. Уокер тихо рассмеялась. Тонкие пальцы ее щелкнули металлической крышкой зажигалки. Не долго думая, наемник последовал ее примеру. Табачный дым разлился в легких топленым молоком, успокаивая нервы. Затуманенная память вдруг напомнила о первоначальной цели сего звонка. Изменившимся из-за постороннего предмета во рту голосом, Грим изрек с тенью улыбки: — С Новым годом тебя, дорогая. В ответ ему не прилетело ни весточки. Только тихий смешок снова потревожил утреннее молчание.