Never trust a Mockingbird

31 декабря 1925 года, поздний вечер

За что Валери не любила свою работу, так за постоянную неотложность вещей. Сколько бы проблем не появлялось, они все требовали немедленного решения, что часто выматывало настолько, что хотелось просто лечь на пол и прикрыть глаза, ограждая мозг от огромного потока информации и переживаний за дело всей жизни. Но позволить себе такую слабость Пересмешник попросту не мог. Это как эффект домино. Упусти одно — за ним сразу пойдет другое, третье, десятое, а в итоге — полный крах империи и позор для семьи, от которого не отмыться. Ставки слишком высоки, чтобы позволять себе отдыхать. Но так хотелось, черт возьми, так хотелось… Марион не знала, сколько времени прошло с того момента, как она села за работу, но точно много, ибо за окном уже стемнело. Пришлось включить лампу, чей теплый свет неприятно резанул по мутному зрению. Похоже, она просидела за чертовым столом весь день, вместо того, чтобы готовиться в кругу семьи и друзей к празднованию Нового года. Это удручало. Снизу, из игорной, через открытые окна доносились голоса и звонкий смех сестры, кто, похоже, хорошо проводил время в компании Северянина. Тот то и дело извергался внезапным как гром хохотом и иностранными ругательствами, без которых не обходился и на пару часов. Интересно, чем они были заняты? Наверное, играли в карты. В какого-нибудь русского «Дурака» или «Криббедж», что так не любил Грим. Она бы выиграла их обоих, если бы было время. Но времени, как назло, не было. Отпив из пузатого бокала рубиновой немного сладковатой жидкости, Валери поморщилась. Слишком много алкоголя для вина. Впрочем, через пару часов разница вряд ли будет чувствоваться. Хоть бы прожить эти пару часов, было бы замечательно. Если управиться до полуночи — замечательнее вдвойне. Не хотелось бы встречать Новый год в компании бумажек и документов, которые не отличались разговорчивостью. Короткий взгляд на часы в дальнем углу комнаты сопроводился неприятным звоном телефона. Последнее дело на сегодня, и она свободна. «Наконец-то», — пронеслось в отяжелевшей голове против воли. Сделав еще один глоток, девушка подняла трубку и откинулась на кресле. Соединение происходило менее пяти секунд, ей они показались непростительно долгими. Наконец динамик глухо щелкнул и с того конца раздался низкий голос, поражающий своей звучностью: — С праздником тебя, Валери. — И тебя с праздником, Джек, — улыбнулась в трубку Валери, разглядывая свои ноги. Они, обтянутые грубой белой тканью брюк, по обыкновению, были сложены одна на другую. — Хотя, наверное, рановато еще. — Да, еще долго. — Уже успел уколоться или ждешь новый год? — Как же я могу не успеть? — всерьез спросил звучный бас. — Терпение ведь ни к черту, ты сама знаешь. — Ну что ты за человек… — шутливо-укоряюще протянула Марион, покачивая стопой из стороны в сторону. — Мог бы подождать… сколько вам там еще? На том конце хрипло рассмеялись. Динамик треснул так, будто трубку переложили от одного уха к другому. Еще один взгляд на циферблат часов и недолгое размышление. Если в Лондоне сейчас девять то в Нью-Йорке… всего четыре. Да, до двадцать шестого им еще часов семь, а он уже под кайфом. Впрочем, чего можно еще ожидать от морфиниста? Джек Блейк был одним из лучших людей Пересмешника на территории США в течение очень долгого времени. Он был одним из близких друзей Джеймса, тем, с кем прошлый Пересмешник вступил в это нелегкое дело. Хотя и не без пары очевидных минусов своей многогранной личности, он был одним из тех людей, в досье которых черным по белому выведено слово «НЕЗАМЕНИМЫЙ». Гордое звание для столь скромного и далеко неидеального члена большой семьи Марион. Джек был боевиком. Лучшим в своем деле, оспаривать это не было никакого смысла. Несмотря на свое происхождение, Черный не мог допустить ни одного просчета в своей давно отлаженной военной системе. Никто так не вел бои, как он. Никто так не продумывал стратегические и рискованные, в большей мере, шаги, как он. Никто не убивал так эстетично и чисто, как он, оставаясь при этом психически уравновешенным, рассудительным человеком. Насколько, конечно, можно было считать, ведь наркозависимость вряд ли была показателем внутреннего здоровья. Валери сказала Томми Шелби, что не уважает морфий, и это была одна из немногих истин, которые она в тот день поведала наглому цыгану. Морфий действительно не прельщал Пересмешника ни как удовольствие, ни как медицинский препарат, способный унять любую боль. Один укол — и ты на привязи. Причем не важно, кто сделал этот укол, отдуваться за него в любом случае тебе. Поистине коварное вещество, не имеющее чести. «Зачастую мы презираем людей с теми же недостатками, что и у нас». Что ж, это утверждение касалось не только людей. Блейк во время Великой войны стал одной из жертв хитрой инъекции и не слезал с нее по сей день. И его нельзя было за это винить, ведь на смерть идти намного легче, когда по венам течет сладкий, избавляющий от страданий мед. Сорока бы сейчас согласился, но, то ли к счастью, то ли к сожалению, в кабинете его не наблюдалось. Снизу снова раздалось громогласное хохотание, заставившее слабо вздрогнуть, тревожа скрипучее кресло. С улицы донеслось отдаленное рычание и шорох, внимания на которые никто не обратил. Так некстати подумалось, что она задержится еще на пару часов, если выяснится, что у Черного какие-то проблемы. Марион заранее недовольно сморщилась и, подперев висок кулаком, буквально проныла в трубку: — Черный, прошу, скажи, что у тебя хорошие новости. Меня совершенно не прельщает перспектива просидеть здесь всю ночь. Снова тихий смешок и снова ерзанье, абсолютно непонятное для слуха. Боевик обычно звонил в Мистхилл из телефонных будок, что сильно сказывалось на качестве звука, но сейчас он явно находился где-то в помещении. Зная его, можно было бы предположить, что помещение это было притоном или захудалым борделем, куда мужчина не преминул заскакивать раз в неделю, чтобы «сбросить напряжение». Будто морфия ему для этого недостаточно… — Смотря что считать хорошими новостями, — послышалось из трубки вполголоса. — Если ты о встрече с Капоне, вынужден тебя огорчить. — Он отказал? — Не то чтобы. Скорее, как всегда, завуалированным языком сказал: «Я подумаю». Итальяшка не имеет понятия, как от нас отделаться. Он не привык решать дела без оружия, вот и не знает, куда себя деть. — Надеюсь, у вас с ним переговоры ведутся мирно? — Да, более-менее. Пару раз пытался меня спровоцировать, но многого не добился и отступил, — Черный ненадолго замолк, видимо, оглядываясь по сторонам, но довольно быстро вернулся к разговору. — Не город, а помойка. Никогда не видел такого изобилия мерзости в одной точке. Зачем он тебе? — Чикаго — рассадник пороков, как ты верно подметил. Наши услуги примут радушно. Тем более, если есть возможность, то почему бы и нет… Так ведь отец всегда говорил? — Да, — его задушенное согласие прозвучало обреченно, отчего Марион вдруг ощутила неоправданное чувство вины. — Торчать мне здесь вечность… Чикаго казался нью-йоркскому морфинисту чем-то вроде тюрьмы, хотя по своей сути город у озера Мичиган был раем для таких как он. Такой разгул для преступности вряд ли можно было сыскать в любом другом городе США. Казино, распутные девицы, наркотики (что не всегда отличались качеством, к слову) — все, что пожелает пропащая душа. Одно только «но»: не полюбишься хозяину этой земли — в лучшем случае, вылетишь к чертовой матери. И, на самом деле, это единственное «но» имело очень большой вес, и, как можно было догадаться, именно оно в большей мере повлияло на желание Черного поскорее уехать оттуда. Капоне был не лучшим человеком для партнерства. Этот пошлый душегуб едва ли согласится работать с кем-то, подминать под себя бесхребетных предпринимателей для него привычнее. Но попытать удачу все же стоило. Внизу что-то с силой хлопнуло о стену, и разговоры вдруг стали громче и ближе. Валери раздраженно нахмурила брови, в очередной раз приложилась к пузатому бокалу и, к своему неудовольствию, вдруг заметила, что пьянеет. Хорошо, что это последний звонок на сегодня, иначе бы она посчитала себя алкоголиком. Все-таки пить в одиночестве — удовольствие специфическое. — Джек, слушай, — к горлу подкатила горечь от спиртного, и Вал негромко закашлялась. — Я не могу повлиять на решения этого кретина. Зато я могу с уверенностью сказать, что, вне зависимости от них, ты в скором времени вернешься домой. Только продолжай делать то, что я говорю, ладно? И не раскисай. На той стороне ненадолго воцарилось молчание, но после, вздохнув, мужчина ответил: — Ладно, — еще одна пауза и шуршание. — Прости, я в порядке. Просто невероятно скучаю по мальчикам. — Я понимаю. Уверена, они по тебе тоже очень скучают, — тонкие пальцы вплелись в светлые волосы, убирая с лица мешающую челку. Чмокнув губами, девушка проговорила намеренно спокойно, не спеша: — Я не требую от тебя результатов, я требую попытки. Если Капоне откажется — хорошо, если согласится — замечательно. В любом случае после его ответа ты незамедлительно отправишься в Нью-Йорк, к сыновьям, я не вправе тебя задерживать. Эта свинья все равно не удержится на плаву хотя бы десять лет, слишком уж он дерзкий. Такие долго не живут. А мы очень терпеливы. — Ты знаешь, что я сделаю все, что в моих силах. Валери довольно и почти с нежностью дернула уголками губ. Под кайфом Джек становился до безумия чувствительным, что в симбиозе с его природной ранимостью образовывало шквал не сдерживаемых эмоций и переживаний. Особенно, когда дело касалось его семьи. Бывшая жена Блейка, очень приличная, но истеричная женщина, сейчас одна в Нью-Йорке смотрела за тремя сыновьями, которые, в угоду юности и врожденной невменяемости, доставшейся в наследство от криминального образа жизни отца, отличались выдающимся талантом находить приключения, зачастую не несущие за собой ничего хорошего. В отсутствие отца за ними наблюдали и ласточки, что, впрочем, не всегда помогало предотвратить замысел молодых умов, ибо зоны влияния в Нью-Йорке у Пересмешника были не такими большими, как хотелось бы. Но это пока. — Кстати говоря, Валери… В этот момент что-то в коридоре звонко разбилось, и дверь с характерным хлопком ударилась о стену. Марион мелко вздрогнула, чуть не уронив на себя бокал с вином от неожиданности. Очень жаль было бы любимую рубашку. Быстро отставив от себя алкоголь, девушка выпрямилась в кресле. Сапфировые глаза сверкнули крайней степенью возмущения и почти со злостью уставились на двоих, появившихся в комнате мужчин. Одного из них Валери всем сердцем надеялась не увидеть. — Черный, подожди немного, скоро вернусь, — чересчур умиротворенно проговорила она в трубку и повесила ее на бок аппарата. Как только тонкие пальчики перестали ощущать прохладный пластик, напускного спокойствия и след простыл. В кабинете словно похолодало. Склонившись немного вперед над столом и сложив бледные руки замком у губ, девушка выжидающе посмотрела на одного из мужчин, сощурившись, но тут же перевела свое внимание на второго, задержавшись на нем чуть дольше. Тот, сильно сжав череп своей ненаглядной трости, в бессилии открыл и закрыл рот. Так и не дождавшись ответа, Марион вздохнула и допила свое вино. — Я вообще-то работаю. Что-то срочное? — Мисс Марион, простите, я пытался объяснить Вашему другу, что Вы занята, но… — начал Сорока преувеличенно чопорно и манерно, отчего у молодой хозяйки только больше свело скулы в напряжении. Было видно как наемник изо всех сил пытался сдержать волну гнева, приближение которой четко прослеживалось на его привлекательном лице в виде вздувшейся на виске вены. То ли к счастью, то ли к сожалению договорить ему не дали, перебив на середине предложения. — Нам нужно поговорить, мисси. Синий взгляд на секунду скакнул к говорящему, но почти сразу же упал на пол под стол. А он все такой же с иголочки одетый и при параде. Даже тошно смотреть на этого идеального. Навевает неприятные воспоминания. Хотя справедливо будет отметить, что неприятными они стали с недавнего времени. Хреновы контексты. Понадобилось около пяти секунд, чтобы привести мысли в порядок и наконец посмотреть в его лицо. Само собой, с присущим холодом и равнодушием, ведь этот индюк пока не заслужил ничего больше. Впрочем, ответ был соответствующим, разве что, в отличие от нее, он сумел натянуть на свою морду усмешку, сквозящую таким количеством фальши, что в нее впору было бы нырять. Статный и до ужаса высокомерный, Лука Чангретта стоял посередине комнаты с гордо вздернутым подбородком и разгрызал зубочистку, иногда показывая ряд белых зубов. Его глаза, вопреки обыкновению, скрывала тень от черной шляпы. Видимо, ему никто не объяснил, что в Англии принято снимать головной убор в помещении. В остальном же сицилиец выглядел, как и всегда, великолепно: черный костюм-тройка по фигуре с белой рубашкой и темным галстуком, до блеска начищенные дорогие туфли, золотые часы на левой руке и наверняка идеально уложенные волосы под федорой, что набивала оскомину. Унизанная кольцами рука придерживала линию борта пиджака, время от времени пальцы прокручивали пуговицы. Он нервничал? Или так упорно хотел скрыть свои истинные эмоции? Марион пока могла только догадываться, потому что по нижней части лица мало что можно было понять. Зато настроение Сороки угадывалось очень хорошо. Он точно нервничал и наверняка был зол. Наглость Чангретты возмутила его до глубины души, Валери поняла это по его мимике. Уже только быстрые и пронизывающие взгляды на не обращающего на это никакого внимания американца говорили о многом. Сведенные над переносицей коричневые брови, напряженная линия челюсти и угрожающий блеск в серых глазах, который иногда пугал даже самого Пересмешника. В отличие от Луки Уильям был одет менее пафосно, более по-домашнему, хотя и не без официоза. Бордовый пиджак с черной рубашкой, расстегнутой на две пуговицы, из-за которых его волосы, специально искусно-небрежно раскиданные по голове, приобретали еще более рыжеватый оттенок. На шее отливала серебром цепь с небольшой звездой Давида, унизанной мелкими прозрачными камнями. Черные брюки с такими же лакированными туфлями и свеже-отполированная трость в мозолистых руках, чьи пальцы также были украшены широкими кольцами, намного скромнее, чем перстни сицилийца. — Это не может подождать до завтра? — безразлично поинтересовалась Валери, с чуть вздернутыми бровями глядя на подчиненного. Наемник красноречиво смотрел в ответ, готовый выпроводить незваного гостя в любой момент. Тонкие пальцы небрежно почесали висок, а после зарылись в светлые пряди, расчесывая их. Глаза цвета океана перешли к «старому другу». — Я очень устала за сегодня и хотела бы наконец спуститься к семье. Лука беззвучно хмыкнул, перекатывая зубочистку из одной стороны рта в другую. Его свободная рука плавно поднялась на уровень пояса и потрясла золотыми перстнями раскрытой ладони. — Это не займет много времени, — вибрация его низкого баритона, казалось, потревожила стены особняка, настолько он был пронзительным. Молодая хозяйка почти физически ощутила мелкую дрожь под ногами, передающуюся ее телу. Странное чувство. Наверное, из-за вина. Задумчиво и почти раздосадованно, Валери посмотрела на дно пузатого бокала и прокатила рубиновую горошину вина по его выпуклым стенкам. На прозрачном стекле остался еле заметный розовый след, который, впрочем, быстро исчез. По помещению разнесся усталый вздох. — Ладно, — девушка почесала бровь средним пальцем. — Но меня человек на проводе ждет. Я договорю, ты не против? Буквально пару минут, не больше. — Ради Бога, — великодушно согласился Лука, покачав головой. — Мисс Марион, разрешите вклиниться… — Сорока выступил чуть вперед, с таким возмущением сверкая глазами, что Марион недовольно нахмурилась, выставив бледную ладонь в недвусмысленном жесте. Наемник остановился. — Уилл, — молодая хозяйка слегка нагнулась над столом, тем самым сокращая расстояние между ними. Ее голос звучал спокойно, но твердо. — Сейчас ты пойдешь вниз и нальешь себе своего любимого виски со льдом. Побеседуешь с дедушкой, сыграешь с Северянином, скажешь моей сестре, чтобы она вела себя сдержаннее, потому что ее смех слышит вся округа. А еще скажешь, что я спущусь через… даже не знаю… полчасика. Может, чуть больше. Договорились? Сначала он хотел возразить, это было видно по тому, как скривилось его лицо. Но увидев, как растянулись в успокаивающей усмешке пухлые губы, мужчина передумал протестовать. Коэн понимающе покивал, тяжело вздохнул, облизав нижнюю губу, и с особой ненавистью посмотрел на сицилийца через плечо. Тот ни капли не смутился, только в невинной манере вздернул брови, будто с жалостью смотря в след развернувшемуся к выходу наемнику. На самом пороге Уильям остановился и несильно похлопал себя по ребрам с левой стороны. Сапфировые глаза сверкнули в полутьме. — Твои люди совершенно не умеют держать себя в руках, — заключил Чангретта, когда хромой скрылся за дверью. На его комментарий никто должного внимания не обратил. Телефонная трубка вновь оказалась у уха. Синий взгляд метнулся к единственному мужчине в комнате, без слов прося не произносить ни звука. Его истолковали правильно, а потому в кабинете воцарилось молчание, прерываемое только легким отзвуком шагов и голосами с нижнего этажа, которые тоже стали тише. — Черный? — У тебя гости? — Что-то типа того. — Тогда мне, наверное, лучше не отвлекать тебя от них. Не пристало радушной хозяйке болтать с каким-то стариком на другом конце океана, когда у нее полный дом гостей. Валери усмехнулась. Словосочетание «какой-то старик» слишком самокритично по отношению к старому другу. Тем более, когда этот старый друг так много делает для бизнеса. — Не полный, вообще-то. Так, немного больше народу, чем обычно, — кинув насмешливый взгляд на сицилийца, девушка озорно прищурилась. К сожалению, этого никто не увидел, ибо Лука в этот момент стоял к столу полубоком, разглядывая статуэтки на одной из полок. Человеческий череп из глины явно интересовал его больше пустого трепа. — Что ты там говорил? Протяжное задумчивое мычание. Можно было дать все сто процентов, что было оно наигранным. Слегка потянув время, Блейк цокнул языком, будто вспомнив то, что хотел сказать. В его басовитом голосе с явно выраженным американским акцентом сквозила улыбка. — Я хотел предупредить, что Иви позвонит тебе сегодня перед праздником, — шуршание и металлический скрежет резануло слух, но вскоре все вновь стало тихо. — Она вчера выехала из Чикаго в Нью-Йорк. Уже, скорее всего, сидит дома и пьет вино. Как и ты, впрочем. — С чего ты это взял? — подкрашенные брови шутливо нахмурились непонятно зачем, ведь адресат этого странного жеста все равно не увидит. — У тебя все в голосе, — на этих словах Джек наверняка пожал плечами в своем излюбленном жесте. — Я уже давно с тобой общаюсь. И общался с твоим отцом. Когда он пил, в его голосе тоже чувствовалась… дрожь. Сосредоточенность, с которой Марион обдумывала сказанное можно было бы запечатлеть на картине под громким названием «Дума». Девушка усердно пыталась понять или хотя бы вспомнить, как именно звучал отец после пары стаканов виски. Но его голос, властный и твердый, всегда казался ей одинаковым при любой ситуации. Он не зависел ни от настроения, ни от содержания алкоголя в крови. Всегда оставался непоколебимым и, можно сказать, пугающим. Свою речь анализировать она не взялась, потому что знала, что вряд ли это приведет к чему-то путному, а потому просто решила, что Черный опять напридумывал себе того, чего нет. Отличать его выдумки от истины порой бывало сложно. — Иви, говоришь? — перевела молодая хозяйка тему, ибо было ясно, что этот разговор о ее речи никуда не вел. Без особой цели тонкие пальчики зашелестели бумагой в исписанном ежедневнике. Пухлые губы невольно сжались. — Она давненько не давала о себе знать. — Разве? — искренне удивились на том конце провода. — Мне казалось, что она часто звонит в Мистхилл. Здесь-то она от телефона почти не отрывалась, а в Нью-Йорке, небось, совсем трубку не кладет. — Скорее всего. Нет, звонков от Иви Валери не получала уже неделю. Они созванивались в прошлый вторник, провели почти час за пустым трепом, буквально десять минут отвели на дело. Американка очень любила поболтать, а англичанке очень нравилось слушать ее болтовню, не несущую почти никакой нагрузки. Наверное, это обычно и называли женской дружбой: сплетни, обсуждение последнего веяния моды, жалобы на постоянное внимание никчемных мужланов и на то, что в США, оказывается, так мало джентльменов в наши дни, не то что в Англии. В Англии также было мало джентльменов, в привычном понимании слова, но спорить с Иви на эту тему было бесполезно, потому что своего английского джентльмена она уже нашла. У Грима в комнате стоял телефон, хотя звонил он кому-то сам крайне редко, а те звонки, что поступали к нему, вероятно, были произведены с одного и того же адреса. А если и не адреса, то звонящий точно был один и тот же. Боже, страшно подумать, насколько фунтов этот немногословный уже наговорил. — Ладно, Джек, — вздохнув от досады, Валери выпрямилась, опираясь на гладкую поверхность стола локтями. — Мне пора. — Да, само собой, — Блейк хмыкнул. — Развлекать гостей некому, а я тебя отвлекаю. — Брось, мне только в радость, — сдержанно улыбнувшись, заверила его молодая хозяйка. — Позвони сейчас Иви. Если она уже дома, пусть наберет мне через минут десять… а лучше пятнадцать. — Без проблем. До скорого. Еще раз: с праздником. — Да, тебя тоже. Звякнула трубка и в кабинете снова воцарилась блаженная тишина. Откинувшись на спинку кресла, Валери выдохнула и на секунду прикрыла глаза. Все, этот индюк станет ее последним делом на сегодня, на что-то кроме него у нее просто не хватит сил. Да и сомнительно, что Лука не выжмет ее досуха своими очередными предложениями, или что он там еще хочет? Выглядел он недобро. Поставив острый локоть на деревянный подлокотник отцовского кресла и выслушав почти неслышный, но протяжный скрип, девушка подперла подбородок большим пальцем и посмотрела в сторону полок. Там, покрытый разряженной тенью, все еще стоял Чангретта и с интересом рассматривал приглянувшийся ему череп. Из-за съехавшей на бок шляпы его глаз не было видно, а потому Марион ничего не мешало додумать его по-детски восхищенный и до ужаса любопытный взгляд, которым он проходился по гладкой статуэтке. Довольно забавно представлять взрослого солидного мужчину в подобном амплуа маленького мальчишки. Особенно забавно было представлять этого мужчину. Его аристократически тонкие пальцы мягко скользили по глиняной поверхности с такой нежностью, что непроизвольно задашься вопросом, также ласково ли они обходятся с женщиной. Молодая хозяйка пока не думала о том, хотела ли знать ответ. Просто вдруг пришло в голову, что для гангстера у Луки Чангретты слишком изящные руки. Пускай татуированные, пускай с редкими рваными линиями шрамов, но все же очень красивые для того, кто косит людей пачками. Грех такие руки пачкать в крови, они должны играть на фортепиано, держать кисть, трепать по голове детей и трогать женские тела с таким трепетом и любовью, который бывает только в сентиментальных старых историях. Но вместо этого они с силой сжимали оружие в зверином желании убивать. — «О, Йорик! Бедный Йорик! Я знал его, Горацио. Это был человек бесконечного остроумия, неистощимый на выдумки. Он тысячу раз таскал меня на спине. А теперь это само отвращение и тошнотой подступает к горлу...» — монолог из прославленной шекспировской пьесы затих под вниманием двух невидимых из-за мрака пятнистых глаз. Пухлые розоватые губы сжались, изображая мыслительный процесс, нижние веки чуть приподнялись. — Не помню как там дальше. Досадно. — «Здесь должны были двигаться губы, которые я целовал не знаю сколько раз. Где теперь твои каламбуры, твои смешные выходки, твои куплеты?» — спустя недолгое молчание продолжили за Валери. Девушка усмехнулась, все еще с прищуром разглядывая незваного гостя. — Гамлета нам читал наш учитель в девяносто восьмом. Тебя мучали этим монологом очень долго. Странно, что ты не помнишь. — Правда? Наверное, забыла. Такое, знаешь ли, бывает, когда воспоминания не слишком приятные, — вздернув плечами, Пересмешник добавила: — Скорее всего, именно поэтому я и не помню весь девяносто восьмой год. Выпьешь? Насмешливое фырканье и тихий стук глины о деревянную поверхность стали однозначным ответом на заданный вопрос. Молодая хозяйка не спеша поднялась со своего места, захватив с собой пустой бокал. Внезапно в голове помутнилось, тело несильно мотнуло в сторону, заставив ухватиться за острые края стола. Коричневые брови сошлись над переносицей. Через секунду все улеглось. Алкоголь или усталость? Скорее, и то, и другое. Снова заскрипело старое кресло, намного громче и тяжелее, ругаясь на резкую перемену в давлении. Стоило выкинуть его к чертовой матери. Оно стоит на этом самом месте, наверное, со времен прошлых владельцев. И если раньше выглядело впечатляюще и было невероятно удобным, то сейчас каждое упоминание об этом старье раздражало. А оно, как назло, еще и завывало от каждого неаккуратного движения. С достаточно громким шарканьем раздвинулись стеклянные дверцы бара, и на свет появилась початая бутылка из зеленого стекла. Внутри нее плескалась кроваво-красная жидкость с ярко выраженным вкусом ежевики, вишни и шоколада. Настоящее сокровище в отцовских залежах, состоящих исключительно из крепкого алкоголя: виски, коньяка, бренди, скотча, джина и другого разного добра, убивающего печень наповал. Плеснув себе в бокал вина, Валери поставила его наверх деревянной коробки со спиртным внутри и вгляделась в этикетки других разноцветных бутылок, выискивая что-нибудь американское. Не нашла. Может, потому что не особо разбиралась в алкоголе (уж тем более в мужском), а может, потому что действительно с пометкой «USA» здесь ничего не водилось. Единственно-разумным выходом из ситуации был очевидный вопрос: — Есть предпочтения? Сразу говорю, что бурбона у меня нет, так что назови что-нибудь европейское. А лучше местное, потому что его здесь больше всего, — сложив одну из рук под грудью и поставив на нее локоть второй, Пересмешник отпила из своего бокала и еще раз внимательно осмотрела содержимое ящичка. Да, алкоголя английского производства действительно было больше всего. Хоть в чем-то Джеймс был патриотом. За спиной послышался размеренный и легкий звук шагов, который, впрочем, замолк у стола. Пятнистый взгляд беспорядочно пробежался по записям и бумагам, на нем лежащим, читая узкий и мелкий, но достаточно аккуратный женский почерк. Марион могла физически ощутить, как его объекты внимания лениво сменяли друг друга, потому что ничего интересного для себя в них он найти не мог. По этой же причине она и не стала оборачиваться к наглому нарушителю ее личного права на конфиденциальность. Пусть смотрит, заполнит свои чертоги хоть чем-то, ей информации не жалко. — Что насчет итальянского? Чтобы понять, что вибрация в его голосе сказывалась не столько на окружении, сколько на ней самой, Валери понадобилось несколько недолгих секунд. В светловолосую голову вдруг просто пришло осознание того, что дом не может дрожать из-за не особо громкой речи кого угодно, так что внимание резко переключилось на ноги. Миловидное лицо омрачилось при виде того, как правую берет робкая дрожь. После переноса веса стало ясно, что и левая находилась в том же состоянии неясной панической атаки. Встав так, чтобы напряжение распределялось на обе конечности в одинаковой мере, девушка опасливо выставила вперед ладонь. На удивление, с руками все было спокойно. — Из итальянского у меня только вино, — полуобернулась молодая хозяйка, чтобы окинуть быстрым взглядом открытое окно. Из-за градуса в крови холода она не чувствовала, но это отнюдь не значило, что ей не было холодно. Эта простая мысль заметно успокоила. Состроив равнодушное выражение, Пересмешник переключила внимание на мужчину. Тот, засунув руки в карманы брюк и перекатывая во рту поломанную уже зубочистку, со скучающим видом разглядывал фотографию Зои на столе. Его глаз все также не было видно. Следующие слова прозвучали как упрек: — Знаешь, не имею понятия, как там в США, но в Англии мужчинам положено снимать шляпу при входе в помещение. Из-под полей шляпы посмотрели, насмешливо блеснув зрачками. Лука наверняка хотел что-то возразить, ответить в той же пренебрежительной манере, но почему-то не стал, вместо этого потянувшись закольцованной золотом рукой к голове и стянув с нее федору. Теплый свет упал на привычно прилизанные волосы, от вида которых у Валери вдруг зачесались руки. В затуманенном спиртным мозгу вдруг появилось навязчивое желание растрепать. Оно, впрочем, быстро исчезло. Взгляд, которым одарил ее Чангретта, пустил по спине неприятный холодок. Насмешливый и с виду доброжелательный, от него за версту веяло опасностью и предупреждением. Первобытный инстинкт внутри девушки закричал с удвоенной силой, ноги вновь пробила дрожь, крупнее и гуще предыдущей. Сапфировые глаза на миг метнулись к ребрам мужчины, но тут же вернулись обратно с такой же непоколебимой уверенностью, что и ранее. Не зря Сорока привязался к нему, наверняка почувствовал что-то неладное. — Что за вино? — дернув уголками губ, невинно поинтересовался сицилиец, положив шляпу на одно из кресел напротив рабочего места. Часто поморгав, Марион сложила руки под грудью. Держать лицо становилось труднее. Не стоило пить столько. — Брунелло… — девушка запнулась. Прикрыв веки, со вздохом проговорила чуть ли не по слогам. — Брунелло ди Монтальчино. Мужчина усмехнулся, прищурившись. — Brunello di Montalcino, — повторил он с ярко выраженным итальянским акцентом и, опустив голову, одобрительно покивал. — У тебя хороший вкус. Замечательное вино. — Знаю, — Валери достала из бара еще один винный бокал и плеснула в него алкоголя, чье название все еще представляло трудность для произношения. После, забрав оба фужера, она протянула один сицилийцу. Вытащив погрызенную деревяшку изо рта, Лука сделал небольшой глоток и в преувеличенном наслаждении причмокнул губами. В приятном женском голосе зазвенел металлом скепсис и некая совсем уж неубедительная издевка: — Не думала, что когда-нибудь встречу мужчину, пьющего вино. Вблизи его глаза казались еще более пугающими. Смотрящие сверху вниз с таким явно выраженным снисхождением и скрытым негодованием, они словно бы светились как у кошки от всех тех скрытых в них эмоций. Молодая хозяйка действительно чувствовала себя в высшей степени неуютно под их пронизывающим взглядом. В большей мере из-за того, что даже не догадывалась в этот момент, что именно скрывалось в пятнистых темных омутах и какую опасность это «что-то» могло представлять. — Обычно я пью крепкий алкоголь, если тебе интересно, — окольцованные руки подняли емкость с вином к лампе. Чангретта, прикрыв один глаз, посмотрел на ярко-алое пятно света, загоревшееся в ней, и что-то скучающе подметил для себя. Что — понятно не до конца, ведь вслух он ничего не сказал. После этого странного жеста сицилиец озорно взглянул на девушку перед собой, вздернув черными бровями в насмешке. — Я, кстати, тоже не думал, что когда-нибудь встречу женщину, так бесстыдно разгуливающую в узких брюках. Уж, тем более, в Англии. Думал, вы здесь отличаетесь приличием. — По мне так приличия это скучно. — Приличия красят людей, тебе так не кажется? Они нацелены на то, чтобы все чувствовали себя комфортно… — Ты чувствуешь дискомфорт из-за того, что я в брюках? — оборвали американца на полуслове. Проглотив слова, которые хотел сказать до этого, Лука нахмурился в недоумении и, в какой-то степени, растерянности, завис на недолгое мгновение, а потом, усмехнувшись, хмыкнул. Это было недвусмысленным ответом, от которого у Марион непроизвольно закатились глаза. Все ему комфортно, даже слишком. — Ладно, давай, не будем на этом зацикливаться. Скажи уже просто, чего хотел, и разойдемся с миром. — Боюсь, в этот раз миром вряд ли получится, — почти раздосадованный взгляд пятнистых глаз на вино быстро сменился суровостью вытянутого лица. В открытое окно дунул северный ветер. Валери вздрогнула, обеспокоенно глянув в ту сторону. Лука выпрямился, встал в полный рост, нависая над девушкой почти на целую голову, поднес бокал к губам, задумчиво посмотрев еще раз на фотографию на столе. Тонкие губы дрогнули в недоброй улыбке. Прежде чем сделать глоток, мужчина бросил совершенно обыденным тоном: — И как тебе Томми Шелби?