Never trust a Mockingbird

Грим никогда не нервничал, даже если был веский на то повод. Всю свою недолгую жизнь он прожил в полном спокойствии и смирении, считая тревогу пустой эмоцией, никоим образом не помогающей справиться с проблемой. Более того, она делала только хуже: путала мысли, мешала рациональному мышлению, била по психике так, как не могло бить ни одно из чувств. Как и гнев, тревога была болезнью, способной затянуть в болото и, впоследствии, убить своего носителя. Только с гневом совладать было проще. Русая голова Грима оставалась холодной в самые патовые моменты. В уличных войнах, побегах от полиции, покушениях на его скромную персону, с тяжелым ранением он не позволял себе терять контроль и всегда сотню раз думал, прежде чем предпринимать что-то, научился просчитывать все риски за несколько неровных секунд. Это умение очень помогало в работе, пускай и настолько уж патовых ситуаций не происходило уже достаточно давно. Все-таки просчитывать риски на биржах лучше быстро, иначе лишишься круглой суммы. Несколько раз он спасал компанию от разорения, чем завоевывал больше уважения всей семьи Марион и своих импульсивных коллег. «Не зря тебя Предвестником кличут, — говорил Северянин, толкая напарника в плечо по-дружески. — Все видишь, собака, ничто тебя не удивляет». Грим не был согласен с этими словами, но возражать не стал, ибо была в них и своя правда. Когда вчера вечером в его номер позвонили и попросили забрать Валери со встречи в половине первого, наемник не удивился. Встреча с взбудораженным Санни в холле отеля в час ночи, спешащего доложить ему о назначенной аудиенции Пересмешника с чертовым Томми Шелби, тоже не произвела особого впечатления, потому что мужчина знал о давнишнем интересе цыган к загадочному наркобарону. Нужно ли говорить о том, что и опоздание Валери его ничуть не задело. Грим удивится, только если эта нерасторопная особа когда-нибудь придет вовремя. Точность — вежливость королей. Пересмешник это знала и потому всегда приходила вовремя на деловые встречи. Что же касается всего остального, то оно могло и подождать при необходимости. Впрочем, сейчас не об этом. В океане эмоциональности, нервозности и волнения немногословный наемник мог считаться тем самым островком спокойствия и уравновешенности, которого так часто не хватало. Он служил противовесом, спасительным кругом. Человек, чей взор никогда не затуманивался лишними эмоциями, зачастую глупыми в своей бессмысленности, всегда умел найти выход из комнаты, состоящей из четырех голых стен, умерить пыл напарников или привнести спокойствие в самое сложное время. По крайней мере, так было семь лет назад. Потеряв надежду вместе с чувствами на войне, Грим не ждал их возвращения. Более того, уповал на то, что никогда больше не встретится с этими зверями — мысли и без них со съеданием его изнутри справлялись на ура. Но его надеждам не было суждено осуществиться. Первым пришел голод. «Голод» не в привычном смысле этого слова, совсем нет, хотя и обычную пустоту в животе мужчина выучился игнорировать. Совсем недавно в русую голову пришло осознание, что ей ужасно не хватает чтения. Раньше он много читал, но война и последующее становление наемником, новые обязанности, работа не позволяли проводить время за когда-то любимым занятием. Сейчас времени было достаточно, и совершенно случайно Грим забрел в библиотеку в западном крыле Мистхилла. Обомлел, вдыхая запах древесины и чернил, и больше не вышел в тот день в гостиную. Вслед за книжным голодом вернулась романтичность мысли. Та черта, которую меньше всего можно было ожидать с его-то работой. В какой-то момент Грим просто вдруг заметил, что стал больше размышлять о вещах более приземленных. Работа больше не мешала думать о будущем, а потому наемник неожиданно для себя задался тем вопросом, которым задается большинство людей его возраста: «Что же ожидает там, в будущем?» Не сказать, что вышло у него что-то действительно годное, но сам факт существования подобного в его сознании казался абсурдным. Также как и казалось абсурдным наслаждение от сменяющихся размытых картинок Нью-Йорка, красивой женщины с темными как ночь волосами и белого платья на ней. Возвращение всего этого представлялось чем-то очень странным, похожим на Господне благословение. Сравнение, на взгляд мужчины, пошлое, ибо в Бога Грим никогда не верил, но по-другому все же сказать не мог. Чувства, которые он испытывал, нравились ему столько же сколько и напрягали. Наемник списывал изменения на возраст, но это не слишком успокаивало. Тридцать семь — не так много в отношении человека, но целая вечность в отношении воронов. Старые наемники — плохие наемники. Вследствие всех этих размышлений вернулось и самое нежеланное липкое чувство волнения. Волнение — не тревога, оно не толкало на безрассудства, не мешало думать, но вызывало сильный дискомфорт: давление на грудь и пробегающий по телу холодок. Наемник часто замечал за собой это в последние месяцы, но явственнее всего оно ощущалось в отношении Валери, когда она шла на риски ради процветания дела. Ответственность перед Джеймсом за сохранность его дочери лежала на широких плечах. Отношение к этой девочке уже давно перешло на уровень выше, чем просто «босс и подчиненный». Теперь он был вправе называть ее другом. Проще и сложнее одновременно. Общаться с ней, несомненно, стало легче, что в разы упрощало работу и давало возможность оспорить то или иное решение. Но вот мороки с безопасностью прибавилось, что удручало. За друга все же беспокоишься больше, чем за начальника. Волноваться за нее давно уже стало чем-то обыденным, так как сама она не особо беспокоилась за свою жизнь. На самом деле, этим страдали все его коллеги-вороны и добрая часть ласточек, способных держать в руках оружие. Кто-то в открытую, кто-то втихую, но все так или иначе переживали, потому что никто не хотел вернуться во времена прошлого Пересмешника. Как бы сильно его не боготворили, какой бы большой вклад он не внес в развитие компании, Джеймса Мариона никто бы не назвал хорошим человеком. Подонком — да, Великим Пересмешником — несомненно, но никак иначе. Столько крови было пролито за то время, столько патронов истрачено, столько невинных душ погублено… Когда ирландская пуля достигла черноволосого виска многие проронили слезу, выдохнув с облегчением. В тот день был убит сам Дьявол. Смотря в прошлое на всю пролитую им кровь и гильзы под ногами, на корчащихся в агонии юных «солдат» и гражданских, случайно попавших под пулю, Грим не ощущал ничего, кроме злости на самого себя за столь наплевательское отношение ко всему происходящему. Жестокая резня за Ирландию все еще стояла перед глазами багровыми видениями. Он мог помешать, но не стал. Более того, сам взялся за оружие, идя в бой во славу Пересмешника и империи, что строилась на костях. На его руках застывшая коричневой коркой кровь, отодрать которую он физически не мог, сколь долго бы не держал ладони под ледяным потоком воды. В этом он чувствовал единение с Джеймсом. И не сказать, что был в восторге от этого. Дотлевшая сигарета рыжей искрой с щелчком полетела через окно на черный от грязи тротуар и погасла, попав в лужу. Испещренная круглыми ожогами рука опустилась около открытого окна. Грим втянул в легкие наполненный табачным дымом и озоном воздух, прикрыл глаза в наслаждении. Если она не появится в течение десяти минут, нужно будет послать ласточек на разведку. Вряд ли Томми Шелби рискнет ворошить этот улей, но перед Сорокой нужно было отчитаться. Не стоило лишний раз теребить его тонкую душевную организацию. Выслушав вчера по телефону его долгую тираду, лишенную рационального мышления, и просьбу прикрыть «чересчур самоуверенную» женщину, немногословный наемник только хмыкнул. Пустое. Ничем неоправданная тревога, ведь опасности никакой. В любом случае, эту девочку ничто не могло переубедить, если идея плотно засела в ее светловолосой голове. Более того, все попытки уговоров сразу восприняли бы как нападение, и мысль только глубже пустила свои корни в черепной коробке. Этим она пошла в своего деда. Уиллу не стоило ничего говорить ей — сберег бы шкуру и не попался под горячую руку. Но он не мог промолчать. По понятным всем причинам Коэн пытался оградить девушку от опасности, а она, все по тем же причинам, отвергала его заботу. Самая настоящая петля из нерешительности и маниакального желания помочь. Грим в каком-то смысле понимал напарника, но эта его вечная беготня, тоска по звездам и импульсивность часто отвлекали от дела, что совершенно мужчине не нравилось. Что случилось бы в Ливерпуле, дай Сорока волю своему гневу? Полный провал. Может, это были бы последние минуты его жизни… Гнев — яд, который в большей степени вредит именно сосуду. Дверь слева от водителя открылась совершенно неожиданно, заставив наемника мелко вздрогнуть, открыв глаза. Он не заметил, как она подошла к машине. Видимо, вынырнула из какого-нибудь переулка за автомобилем. Впрочем, какая разница? Льдисто голубые глаза без выраженного интереса пробежались по развалившейся на пассажирском фигуре. В салоне раздалось удовлетворенное «хм». — Тебе идет, — продекламировал немногословный наемник, разглядывая девушку в столь непривычном для нее образе. Образе мужчины. — Рад, что тебе все по размеру. Долго в нем сомневался. — Запомни, будешь теперь ездить в ателье, заказывать для меня одежду, — Валери улыбнулась и игриво подмигнула, что свидетельствовало о хорошем расположении ее духа. Съехав в кресле, она уперлась коленями в бардачок и, сняв шляпу, кинула ее назад. Северянин обычно не допускал подобное поведение в своей «детке», но здесь было можно. Грим не был автолюбителем, относился к своему бентли равнодушно, можно сказать, пренебрежительно. Испытывать к бездушной машине какие-то теплые чувства казалось для него дикостью. — Только со шляпой прогадал. Она мне велика, съезжает. — Виктору будет в самый раз. — Так у тебя был расчет в первую очередь на него? — Тебе она ни к чему, а ему пригодится. Так что я счел, что так будет экономнее, — пожав плечами, ответил мужчина и слабо усмехнулся своей находчивости. Вставив ключ в замок зажигания, он завел мотор. Бентли зарычал, сотрясаясь всей тяжестью своего железного тела, и плавно двинулся с места, выехав на дорогу. Беспристрастный взгляд метнулся к единственному пассажиру, который, выкинув пиджак и пальто назад, пытался стянуть с себя портупею. Не добившись в этом успехов, Валери просто вытащила пистолет и не особо аккуратно положила его на сидение рядом с собой. Тот подпрыгнул и скатился к бедру наемника, упершись в него дулом и рукоятью. Обожженная рука поспешно сунула его за пояс. — Он не понадобился? — Была б я тогда такой веселой? — резонно заметила девушка и по своему обыкновению сняла обувь. — Как мы и предполагали, Томми Шелби — не дурак, знает на чьей стороне сила. Хотя я бы предпочла с ним лично более не пересекаться. Россказни оказались правдивы — он тот еще мудак. В ответ прозвучало понимающее мычание. Грим не был знаком с главой «Острых козырьков» лично и, если честно, благодарил за это судьбу. Ему никогда не был нужен зрительный контакт и прямая беседа, чтобы получить информацию о личности. За Томаса Шелби отлично говорили, можно сказать, кричали его поступки. Не те публичные выступления, светские рауты и благотворительные вечера, которыми он занимался вплотную после смерти жены, но те стратегические махинации, что проводились в тени показушного благодушия. И махинации эти часто сопровождались пальбой и запахом гари. Томми Шелби упорно строил из себя святого, открывая приюты для детишек и помогая бедным, но его истинная сущность душегуба никуда не исчезла. Он просто выпускал ее реже. Сколь долго не прячь за спиной окровавленные руки, капать с них не перестанет. Когда машина выехала на оживленную Стрэтфорд-роуд, Марион выпрямилась на своем месте и поджала под себя бледные ноги. Всегда забавно было наблюдать за ее несвойственными для деловой леди замашками. То ноги на сидение сложит, то задремлет на задних, то за шляпу дернет, то рожу скорчит сродни маленькой сестре или уколет как-то уж совершенно по-детски, много чего. В такие моменты в ней хорошо проглядывался буйный ребенок. Джеймс, сколько бы не старался, не смог вытравить его из светловолосой головки, только загнал глубже, давая ему шанс время от времени выглядывать наружу. Одним только глазком и только тогда, когда этого никто не осудит. Грим не осуждал. Мог укоризненно цокнуть или покачать головой, но только в шутку, чтобы раззадорить шкодливого ребенка. — Расскажи, как все прошло, — проведя рукой по волосам, попросил тихо мужчина, будто боясь показаться слишком шумным. Обычно такие их поездки сопровождались уютной тишиной, но в этот раз придется повременить. Врожденное любопытство брало верх над обоюдным желанием провести время в комфортной для обоих обстановке безмолвия. Валери вздохнула. Ее голосовые связки не выделялись выносливостью и сейчас требовали заслуженного отдыха после не самой простой работы. Склонить цыгана к желаемой цене за «помощь» оказалось не так сложно, как представлялось изначально. Всем своим естеством цыган желал между ними мира, хотя и с виду был похож на унылую рыбу-каплю. Наверное, он пытался изобразить отрешенность, но получалось у него это слишком смешно и неубедительно. Особенно с его лицом. Опершись спиной на дверь и усевшись полубоком так, чтобы беспрепятственно устанавливать контакт с водителем в случае надобности, Марион сдула со лба прядь и сложила руки под грудью. Рассказ намечался долгий, так что следовало найти позу поудобнее. — Ну, — возведя глаза к небу, протянула девушка. Из-за своего хорошего настроения, которое не могли испортить даже уставшие голосовые связки, она попросту не могла удержаться от язвительных комментариев в сторону своего делового партнера, что накопились у нее за время переговоров. Придав голосу излишней пренебрежительности, она начала: — Томас довольно красив и хорошо сложен. Почти галантен, почти вежлив, сдержан, но очень уж высокого о себе мнения и чересчур самоуверен. Мне не нравится, как он мыслит, его мировоззрение меня не прельщает, но он имеет на него право, так что пускай… Ну, и еще он предлагал потрахаться, что не сильно меня удивило. — Ты согласилась? — вздернул бровями Грим, прибавляя скорость. По его мимике можно было сказать, что вопрошал он это в шутку. — А я похожа на оттраханную? — фыркнула девушка и поджала пухлые губы. Ее слова прозвучали до смешного по-простому. — Я сказала, что не сплю с карликами и пепельницами. А он и то, и другое в одном лице и с приправой в виде мудатского характера, так что не судьба. Грим хмыкнул, заставив свою спутницу растянуть губы в довольной улыбке. Его «хм» можно было расценивать по-разному, но в этот раз это сто процентов был смешок. Валери часто ловила себя на мысли, что у немногословного наемника, должно быть, чудесный смех, который он по какой-то причине очень тщательно прятал под безэмоциональностью и отрешенностью. Из этой мраморной статуи вообще всегда было сложно вытянуть хоть что-то похожее на человеческую эмоцию, но иногда это удавалось. Не у нее в большей степени. У Северянина с его искрометными шутками и тонкими замечаниями по теме и без это получалось намного лучше. Все-таки Вик был профессионалом по части дурачества и с каждым днем только укреплял свой статус. В машине было не жарко. Обнаженные ноги быстро замерзли из-за открытого до предела окна со стороны водителя, а потому Вал вытянула их, упираясь ступнями в теплое бедро мужчины с целью согреться. Тот никак не отреагировал на прикосновение, уже привыкнув к подобным маневрам с ее стороны. Обожженная рука вслепую нащупала стеклоподъемник и закрыла окно. — А теперь давай серьезно, — рука вернулась на баранку руля, несильно сжалась на кожаной оплетке. Скучающий мужской баритон разлился по салону. Очень приятный для слуха и, можно сказать, успокаивающий своей безграничной мягкостью манеры. — Не пойми меня неправильно, но мне бы хотелось знать, как прошли переговоры, а не как Томми Шелби чуть не затащил тебя в постель… — «Как чуть не затащил…» — слишком громко звучит, — озорно сверкнули сапфировые глаза. — Скорее уж: «Как феерично ты послала этого наглеца обратно в свой табор, Валери! Так его!» Вот это уже лучше и правдивее, согласись? — Ты слишком хороша во лжи, чтобы с тобой соглашаться. На это замечание ответа, даже родного для обоих хмыканья, не последовало. Вместо этого Валери поерзала на месте, забиваясь еще дальше в угол — хотя и дальше было уже попросту некуда, — и сильнее надавливая пальцами ног на твердое бедро. Не то чтобы это как-то помогало не замерзнуть, просто девушке всегда нравилось физически ощущать присутствие рядом человека, который импонировал ей, пускай даже и в чисто платоническом плане. Странная привычка, проявляющая себя довольно часто, если было настроение. В хорошем расположении духа руки сами зачем-то тянулись к плечам собеседника, руке или голове. Само собой, только если на то было дозволение. Например, как с Северянином, который, хоть и ворчал, явного неудовольствия не изъявлял и даже сам частенько норовил по-дружески хлопнуть по спине, причем делал это с такой силой, что весь воздух из легких разом пропадал. Глубоко вдохнув и выдохнув, Марион зарылась пальцами в светлые волосы, будто пытаясь вспомнить что-то. У нее абсолютно не было желания пересказывать все, что происходило на том злосчастном складе, потому что очень уж все уныло и просто настолько, что Грим уже наверняка состроил для себя всю картину ничуть не хуже, чем было на самом деле. Хоть на первый взгляд так было сказать нельзя, воображением природа этого немногословного не обделила, и из-за этого какой-либо смысл повествовать терялся чуть ли не окончательно. Она рассказала ему все. Не в красках, конечно, ибо тогда этот пустой монолог затянулся бы очень надолго, но достаточно подробно, чтобы понять всю суть. Из-за отсутствия заинтересованности в голосе у рассказчицы получился, грубо говоря, доклад, а не простое повествование вполне обыденных событий. Сухо и по существу. Именно такой подход к делу Грим и приветствовал. Когда Валери замолкла, они уже выехали за пределы города. Перед ними разлеглись почти не тронутые прогрессом места. Автомобиль, шурша колесами, ехал по немного рыхлому грунту. Дорога сначала шла слегка на возвышении, а потом устремилась вниз, ровняясь с землей. По обеим сторонам от нее разлеглись широкие и тусклые из-за заморозков зеленые поля. Они, пустые и полумертвые, навевали тоску своим унылейшим видом. На обочинах иногда проскакивали черные стволы голых деревьев. Вся зелень спряталась в хвойных рощах где-то вдали. Небо все еще темнело свинцом, но дождь пока не возобновлялся, несмотря на явное желание природы. — Повтори-ка, — будто бы не заинтересованно попросил наемник, подперев русую голову кулаком. Его все еще донимала короткая прядь, свисающая на лоб и щекочущая тонкую кожу, но мужчина стоически терпел неудобство. Ради эффекта пафоса, видимо. — Что мы имеем? Блаженно улыбнувшись уголками губ, девушка покачала головой. Он хотел насладиться этим вновь. — Повторяю, — высоко задрав подбородок, торжественно объявила она. — Мы имеем чертов центр и чертов северо-запад, Грим. Можешь ликовать, потому что я уже устала. Довольное «хм» разнеслось по салону и исчезло где-то позади, и было это наравне с громким викторовским «Ура!» Ее голосовые связки сильно истощились в ходе этого продолжительного повествования, но его реакция того стоила. Обрадовать такого зануду можно было только двумя вещами: неожиданным подарком в виде билета до Нью-Йорка и расширением зон влияния. К сожалению, пока он был нужен в Лондоне. — Условия очень неплохи, — продолжила девушка уже более сдержанно. — Вся аристократия расположена в тех местах, так что, если вдруг итальянцы позорно продуют цыганам, мы ничего особо не потеряем. Прибыль увеличится в любом случае в одной прогрессии, клиентура пополнится, кофейни не будут подвергаться набегам. Власти, правда, меньше, наемникам на запад все еще хода нет, но зато дилеры теперь вольны гулять, где хотят. Несущественная проблема, как по мне. — И все это задаром… — задумчиво протянули со стороны водителя без энтузиазма. Подкрашенные брови чуть свелись к переносице. — Не задаром, мой друг, а за бездействие. В наши дни оно очень дорого стоит. Мне платят — я не вмешиваюсь. — Собираешься прекратить спонсирование американцев? — Чангретта получил все, что ему нужно: оружие, транспорт, жилье. Вряд ли он попросит что-то еще, так что пусть дальше действует, как знает. Пересмешник в этой войне принимает нейтральную сторону. — Это благоразумно, — Грим ненадолго затих, плотно сжав губы в тонкую полоску. Что-то тщательно обдумывая, он стучал пальцами левой руки по баранке и кулаком правой растирал висок. Все его лицо вмиг окаменело. Воздух в салоне чуть сгустился. — Не надо было глумиться над ним… Когда холодные ступни с острыми пятками перестали давить на его бедро столь же резко, как и уперлись в него, наемник кинул короткий взгляд в сторону попутчицы. Ее изящные ноги, обтянутые грубой тканью мужских брюк, перешитых под женское тело, подогнулись и прижались к девичьей груди — их обняли тонкие руки, закрытые белыми рукавами рубашки. На миловидном лице отразилась эмоция недоумения, смешанная с оскорбленностью. — В смысле? — голос дрогнул от усталости и недоверия. Мужчина обреченно вздохнул. — Я имею ввиду, что цыгане — обидчивый народ, Валери, — начал объяснять он спокойно, попутно сдержанно взмахивая правой рукой. На собеседницу он не смотрел, ибо знал и без этого, что лицо ее отражает крайнюю степень возмущения. — Ни в коем случае не хочу задеть тебя, но лучше было в этот раз воздержаться. — Что, думаешь, проклянут? — глухой смешок прокатился по автомобилю, заставив тонкие губы растянуться в усмешке. Они оба не были суеверными. Оба не верили ни в Бога, ни в старые легенды, ни в приметы, о которых беспокоилась большая часть населения Англии. Как людям дела, им было просто непозволительно доверять чему-либо, не имеющему доказательств. Северянин с Сорокой еще могли носить крестик или посещать синагогу, потому что служили в большей степени держателями порядка, кураторами, а не посредниками. Валери с Гримом работали в другом направлении и не могли полагаться на волю Бога. В бизнесе важна точность суждения, конкретно поставленная цель и факты. Без всего этого вряд ли получится выстроить империю. Решив не отвечать на шутливый вопрос, мужчина вновь отбил ритм по коже оплетки. Она и без него понимала риск, поэтому и огрызалась. Томми Шелби — крайне посредственный деловой партнер, честью не отличающийся. Зато отличающийся сообразительностью, несмотря на сомнительное происхождение. Вероятность того, что он кинет Пересмешника, как только закончится война, крайне мала. В этом случае начнется война кровопролитнее всякой там вендетты, в которой Шелби должны будут сражаться в одиночку, ибо подмоги в виде еврейской мафии в таком случае не последует. Альфи Соломонс выступит на стороне дочери своего старого друга… В нынешнем положении Томаса рыпаться ему противопоказано в принципе. Его бирмингемская зона влияния в подметки не годилась Пересмешнику, чья рука охватывала всю Британию, без труда дотрагивалась до многих европейских стран и сейчас целенаправленно тянулась к США. Да, о его дружбе с Черчиллем слагали легенды, но вряд ли этот странный Санта-Клаус со своеобразными подарками сможет уберечь Козырька от подписанной пули. И все-таки змеиная гибкость этого цыгана вызывала беспокойство. До всей этой беготни с итальянцами Шелби успешно выкарабкивался из самых сложных ситуаций, выходя победителем всюду. По чистой случайности ли, с помощью кого-то сверху или своими силами выгрызал себе дорогу через тернии. Любимец Фортуны, по-настоящему сильный человек. Не факт, что в этот раз он уступит каким-то там итальянцам. Более того, не факт, что они невольно не помогут цыганам подняться еще на ступеньку выше по иерархической лестнице и случайно не откроют им путь в Штаты. Это сулит проблемы, а проблем сейчас, когда американский филиал «Coffee Age» еще не до конца укрепился, стоило избегать. — Как вчера прошло? С французами имею ввиду. Я так полагаю, что увижу наконец Париж на наших картах… — сказанное чуть было не проскочило мимо ушей наемника из-за усердного обдумывания всей сложившейся ситуации, а, когда дошло до стадии осознания, заставило страдальчески скривиться, отвернувшись к окну. Грим надеялся, что она не спросит его об этом до того, как белый бентли въедет на территорию Мистхилла, но его ожидания, к несчастью, не оправдались. Ах, как жаль, что ему некому было молиться. — Могло быть хуже, — в его безэмоциональности слышались еле уловимые отголоски фальши, которые мужчина, как бы не старался, скрыть до конца не мог. Сапфировые глаза недоверчиво сузились. — И что это должно значить? — вся оставшаяся на девичьем лице веселость постепенно сползала все больше с каждой прошедшей секундой молчания, пока не исчезла вовсе. На ее место пришло понимание, а за ним — негодование. — Ты ведь заключил сделку с ебучим лягушатником? Скажи, что заключил, Грим! Но Грим лишь покачал головой, поджав губы. Догадываясь, что значит это его выражение, Марион обреченно простонала, вплетая пальцы в светлые волосы. Коричневые брови недовольно изогнулись. Невооруженным глазом можно было увидеть, как преобразилась красивая линия челюсти из-за напряжения и злости, как наполнился гневом до краев синий взгляд. Подобное изменение сподвигло наемника сбавить скорость. — Какого хрена? — вопросила девушка таким стальным голосом, что, казалось, стекла задрожали. Мужчина, не отрывая руки от баранки, поднял вверх ладонь в примирительном жесте. — Лессар предложил слишком неблагоприятные условия… — начал он, но тут же был прерван. — Ох, правда? — сарказма в ее голосе было хоть отбавляй. — Какая жалость! Вот так незадача, скажи? Мы ведь не обсуждали этот вариант перед тем, как отправиться на переговоры! Даже не вспомнили о нем, вот это да! — Валери… — Какого хрена, Грим? Мы же все, черт тебя дери, проговорили! Обозначили все входы и выходы! Францию невозможно было упустить! — Валери, минуту… — Я, сука, вчера в таком хорошем расположении духа была из-за твоего клятого спектакля! Думала повысить тебе жалованье! А ты вот сейчас говоришь, что проебал все! Просто скажи мне: какого хрена? — Я бы сказал, если бы ты дала мне это сделать. Глядя в будто вставшие арктическим льдом голубые глаза, с абсолютным отсутствием эмоций смотрящие в ее собственные, Валери скривилась в досаде. Одеревеневшие от усилий пальцы усердно растирали пульсирующие виски. Ей так сейчас хотелось ударить эту невозмутимую статую по красивому лицу, так хотелось выкинуть ее из машины на полном ходу, чтобы та разлетелась на мелкие куски. Удерживать себя в руках стоило титанических усилий. Этому способствовали привязанность с трепещущейся где-то в недрах надеждой. А еще физическая слабость, которая не позволила бы вытолкнуть рослого мужчину на дорогу в любом случае. Силы хватало только на словесные нападки и злость. Во Францию было вбухано так много времени и средств, что потерять ее вот так тупо было непростительно. Большие надежды были возложены на лессарову территорию, ее нынешнее послевоенное положение раздробленности позволило бы почти беспрепятственно развивать бизнес. В большей степени нелегальный, ибо в хаосе проще всего заниматься тем, что порицалось и наказывалось законом. В этом лягушатнике в легкую бы прижился ее скромный отравленный цветок. Лоб уперся в ладони стоящих на коленях рук, прикрылись в усталости веки. Валери будто сквозь вату услышала, как скрипнула дверца бентли, впуская в салон свежий полевой воздух. Надо же, а она даже не заметила, как они остановились. Буквально краем глаза девушка увидела, как Грим, вставив в зубы сигарету, опустил до конца стекло своей двери, а после с хлопком закрыл ее. Из-за его немалого роста нельзя было увидеть русую голову — только покатые плечи, обтянутые темно-серой тканью пиджака. — Ты так пытаешься уйти от разговора? — вроде бы шутливо, но при этом все еще немного рассерженно осведомилась Марион, убирая руки от лица. Вопрос был глупым хотя бы потому, что было понятно, что именно для разговора и было открыто окно. — Жду, пока ты успокоишься, — глухо осведомили ее снаружи. До рецепторов в носу дотянулся слабый запах табака, а на фоне пожухлой травы полей вдруг появился густой дымный столб. Миловидное личико сморщилось то ли от неприятных ощущений, то ли от слов. — Говоришь как отец. — У меня работа такая. Так ты готова меня выслушать? — в проеме мелькнула обожженная рука с зажатой в ней сигаретой и быстро скрылась где-то наверху. — В любом случае, у нас полно времени, так что можешь еще позлиться. Но, уверяю тебя, что это пустая трата времени, потому что злость твоя ничем, увы, не оправдана. Опершись спиной о бок машины, Грим блаженно потягивал горчащий на языке дым и бесцельно наблюдал за стаей черных ворон, летящих на фоне тяжелого неба. Стоял приятный штиль, какой обычно бывает перед грозой. Правда, кроме этого, грозой и не пахло. Скорее всего, через пару часов на Туманный Альбион вновь выльется дождь, если не целый ливень. Хотелось бы вернуться до того, как это произойдет. К счастью, Валери не заставила себя долго ждать, и всем телом Грим вдруг почувствовал, как слегка накренился и тут же вернулся в исходное положение его бентли. Девушка переползла ближе к окну и ткнула ему в поясницу наманикюренным пальцем, из-за чего мужчина сразу отошел на середину дороги. Место здесь было нелюдное, так что страха быть сбитым у него не возникло. Тем более, что открытые, идущие ровно поля позволяли увидеть приближающуюся машину задолго до того, как она будет представлять хоть какую-то опасность. — Я спокойна и готова выслушать твои оправдания, — бледные руки сложились на двери, на них упал и точеный подбородок. — Но учти, если они покажутся мне неубедительными, до дома ты пойдешь пешком. Оставив сигарету в уголке рта, наемник выдохнул через нос и пронзительно посмотрел в глаза своего босса. Несмотря на всю несерьезность позы, выражение на ее лице застыло ледяной маской, а голос, хоть и не выражал открытой враждебности, звучал как минимум угрожающе. В этот момент в русой голове не возникло и доли сомнений, что Марион исполнит свое обещание. То, сможет ли прославленный Пересмешник управиться с автомобилем, было вопросом вторичным. Она сможет управиться даже с дирижаблем, если появится в этом острая необходимость. Сейчас они находились где-то недалеко от Стратфорда на Эйвоне, а значит до Мистхилла около восьмидесяти километров. Не хотелось бы преодолевать такой путь на своих ногах. Грим засунул длиннопалые руки в глубокие карманы брюк, перед этим небрежно поправив пиджак, пошатнулся из стороны в сторону и покачал, будто играясь, папиросой во рту. Он уже точно знал, что сказать, так что не особо беспокоился о сохранности своей обуви, потому что был уверен в том, что дорогие лакированные туфли точно останутся в целости и сохранности. — Как мы и предполагали, запросы Лессара оказались для нас невыгодными, — подкрашенная бровь издевательски вздернулась, будто спрашивая излюбленное уже: «Неужели?». Вслух, на удивление, никто ничего не сказал, а это значило, что мужчина мог продолжать. — Он показал мне готовые бумаги на передачу земли в наши руки. Все было в полном порядке, кроме условий. Там было сказано, что девяносто процентов всей прибыли компании «Coffee Age» будут отходить «Lessard Corporation». И не только с французского филиала. — Я уже поняла, что хренов лягушатник в край оборзел, — тонкие пальцы нетерпеливо постучали по грубой ткани рубашки на предплечье. — Меня больше интересует то, какого хрена ты не дал мне исполнить мою часть плана. — Потому что проникать в его номер уже не было смысла. — Почему ты так решил? — Потому что он разговорился, — баритон, несмотря на раздражающие уже вопросы, лился все так же мягко и спокойно. Его способность держать себя в руках поражала воображение и урезонивала Валери каждый раз, когда она была на грани срыва. Эта непоколебимая уверенность, казалось, передавалась по воздуху и обычно заставляла ощущать стыд за несдержанность. Поэтому с Гримом было так приятно работать — он не давал слетать с катушек. — Я подвел его к теме алкоголя, и его язык развязался, — короткий затяг и длинный выдох через неплотно сжатые губы. — Его покрывают. Кто-то из нью-йоркской мафии, не иначе. Попав к нему в номер, ты бы не нашла там ничего о сбыте. В его официальном пользовании в США находятся только легальные точки продажи его сыров, магазины, отели с его именем, но про нечто иное — ничего. Ни складов, ни загородных домиков, ни собственных доков в портах, кроме тех, что стоят на учете, но ты и сама знаешь, что, кроме сыра, там ничего не курсирует… А все потому, что пункты выгрузки вина не оформлены на него. — Ты уверен в этом? — бесцветно осведомилась девушка, смотря на своего ворона снизу вверх с предельной серьезностью и ожиданием. Тот выкинул в сторону недокуренную сигарету и, уперев руки в колени, поравнялся с лицом собеседницы. От него неприятно пахнуло табаком. — Сама подумай, Валери. Для него это беспроигрышный вариант. Сапфировые глаза напротив недоверчиво прищурились, а после вдруг опустели, будто смотря куда-то сквозь стоящего перед ними мужчину. В светловолосой голове сложилась целая картинка, удручающая своей обидной простотой. Захотелось ударить себя по лбу. Рене Лессар был известен всему чертовому миру как один из лучших сыро- и виноделов Франции. Весь свой бизнес он построил в основном на этих двух неотделимых друг от друга вещах. Разгромленная Франция пока не могла выступать постоянным источником дохода из-за роста банкротства, и только Америка с ее зажиточными аристократами могла принести прибыль в немыслимых размерах, а потому представляла интерес. Но, — вот незадача! — Сухой закон обрубил все легальные пути к обогащению, и теперь бедному Рене, не желающему лишиться своей драгоценной лицензии на торговлю в США, приходилось довольствоваться только половиной из того, что он мог бы заработать. Вино и сыр — взаимодополняющие друг друга вещи, торговать которыми по-отдельности попросту грешно, невыгодно, но при этом и законы нарушать было нежелательно. Наказание за бутлегерство разрушило бы идеальную репутацию и дало бы основание для лишения «Lessard Corporation» права на сбыт. По сути, лишила бы всего. Как быть в такой ситуации? Отличающийся алчностью души Лессар просто не мог смириться со своим положением. Ему нужно было найти способ переплавлять свое вино за океан, но при этом не нести за это никакой ответственности. И, судя по всему, этот скользкий червяк нашел такой способ. — Ты знаешь кто? — льдистый взгляд недобро сверкнул в сером свете Англии. Он знал. Более того, знала и она. Помотав головой, Валери будто бы обреченно хмыкнула в смехе. — Вот это, блять, повезло… Чангретта? — Больше некому, — проконстатировали с долей сожаления. Грим выпрямился и провел рукой по волосам, приглаживая надоедливую прядь. Та, в свою очередь, слишком короткая, чтобы надолго задержаться в прическе, вновь опустилась на лоб. — Вчера я навел справки. В Нью-Йорке всего три достаточно крупные группировки, занимающиеся бутлегерством. Все итальянские. Но только одна из них настолько беспринципная, чтобы покрывать иностранцев. Остальные подобный вид деятельности презирают в силу традиций. «Черная рука» помогает Лессару удерживаться на плаву, а он, в свою очередь, обеспечивает им переправу товара за океан. Задумчиво теребя нижнюю губу, Валери лихорадочно соображала. «…Рене Лессар не лучший вариант для тебя». Почему она не придала значения этим чертовым словам в тот вечер? Этот напыщенный индюк ведь прямо в лоб ей сказал, что знаком с лягушатником, так какого хрена она так глупо просчиталась? Неутешительный ответ пришел почти сразу, вызвав желание провалиться сквозь землю. Она не придала значения его словам, потому что была слишком озабочена своими эмоциями. В тот вечер она забылась, сняла личину Пересмешника, из-за чего и потерпела позорное поражение. Макаронник застал врасплох ее своим приглашением на танец, а она, дура, еще и согласилась. И все покатилось в тартарары. — Что ты предлагаешь? — мрачность ее голоса была непередаваема. Мужчина бесшумно выдохнул, догадываясь, из-за чего произошла перемена, и благоразумно помалкивал. Он не был специалистом в вопросах, касающихся внутреннего мира, хотя и был очень чуток в этом плане: мог с точностью предсказать как преобразится человек в следующую секунду или насколько остра будет его реакция на тот или иной раздражитель. Мог понять, но не найти слова. — У меня два варианта, — развел руками Грим. — Первый — Лука Чангретта. Покачалась в отрицании светлая голова, цокнул с сожалением язык. — Он нам не поможет. Не откажется от французского пайка в угоду нашей «невероятно крепкой дружбы». — Бесплатно никто помогать не станет. — Да, поэтому за такую немаленькую услугу я, вполне вероятно, останусь у него в долгу. А так как мой дорогой друг сейчас ведет войну с хреновыми цыганами, которая, вполне вероятно, закончится для него провалом из-за отсутствия у Томми Шелби хоть какого-то кодекса чести, он придет ко мне, когда запахнет керосином, и вынудит вступить в хренову вендетту. Это понесет убытки, возможно, очень большие. Еще и откинет нас назад в установлении деловых отношений с Пятью семействами в Нью-Йорке, потому что, как я поняла, «Черную руку» они не очень жалуют, так ведь? — Так. — Ну вот. Знаешь, я не хочу потерять США из-за Франции. Но Францию упускать тоже не хочу. Людям там сейчас нужно успокоение, мы готовы им его предоставить. Наемник понимающе кивнул. Он как никто другой знал, сколько сил и времени у Пересмешника занимало обхаживать Пять семейств Нью-Йорка и Лессара одновременно. Тяжелый труд находить компромиссы и пытаться вписаться в систему, в которой уже все давным-давно налажено. Италоамериканцы очень неохотно шли на переговоры с англичанами из-за все тех же традиций и предрассудков, а работать с ними считали чем-то из ряда вон выходящим. Но контакт все же был налажен. В большей степени заслугами одной черноволосой прекрасной леди из-за океана. Обожженные руки несколько раз прокрутили в руке массивную зажигалку, щелкнули крышкой и запихнули ее обратно в карман. Табачный дым помогал освежить мысли, но в данный момент казался совершенно неуместным. Нет, вторую он курить не будет. Дождется приезда в Мистхилл, а уж там устроится на террасе под навесом и засмолит себе легкие до того состояния, когда они покажутся ненужными. Свежесть мышления сейчас ему была ни к чему. Сейчас он нуждался в тактичности, которая как раз-таки обычно и обострялась в желании закурить. — Валери, — кожей головы, мужчина почувствовал мокрый холод, который почти сразу же пропал, как только шершавая ладонь дотронулась до макушки. С неба все-таки сорвалось несколько крупных капель. Грим попытался придать своему тону естественного равнодушия, даже обратил незаинтересованный взор куда-то вдаль, но фальшь все-таки пробилась. — Деньги и ресурсы — не единственные способы расплатиться за услугу. Сказал и замер, затаив дыхание, будто испугавшись, но просто ждал реакции. Та последовала с небольшой задержкой на осознание: подкрашенные брови устремились вверх, розовые губы приоткрылись, показывая ряд белоснежных зубов, а глаза распахнулись в удивлении. Их синева сгустилась, налилась темной матовой гуашью, становясь выразительнее и страшнее. Уставясь на мужчину перед собой с откровенным возмущением, Валери не могла поверить, что он говорит ей об этом. Пускай не прямым текстом, пускай отводя глаза в своей любимой манере отрешенности, пытаясь сделать вид, что он это так, между прочим, но, черт возьми! Ее самый доверенный человек сказал ей, что она должна… — Хера с два, — тихий итог сопроводило очередное покачивание машины. Валери переползла на свое место и принялась надевать туфли. Когда дело было сделано, и девушка почувствовала облегчение из-за явного перепада температуры, она сказала уже громче: — Ты слышишь меня, Гримми? Хера с два! Грим устало выдохнул и подошел к машине. Оперся локтями на открытое окно, заглянул в салон, где его босс уже натягивала на себя пиджак. — Это беспроигрышный вариант, — проконстатировал он и почти сразу наткнулся на гневный взгляд. — Ты не понял или оглох? Так читай по губам, — подавшись к нему корпусом, она проговорила по слогам, выразительно открывая рот: — Я не стану спать с ебаным мудаком Чангреттой! В ответ на это последовал до трясучки простой вопрос: — Почему? — «Почему?» Ты серьезно спрашиваешь меня об этом? — Ты была готова переспать с Лессаром со всеми его очевидными недостатками, но говоришь «нет» Чангретте, который еще даже ничего дурного по отношению к нам сделать не успел. И вот я спрашиваю тебя: по какой причине? — По причине того, что я никогда не била Лессара по лбу игрушечной лопаткой, никогда не жаловалась на него отцу, а он, в свою очередь, никогда не ломал мои песочные замки и не скидывал меня с деревьев! — Лука скинул тебя с дерева? — Да! Пальцы нервно перебирали светлые волосы, пытаясь правильно их уложить. Сейчас все в ее собственном виде Марион казалось неправильным, будто бы инородным. Нога неумолимо дергалась из-за стресса, сотрясая всю машину. Почему она так ярко на это реагирует? Это ведь всего лишь разговор… на мерзостную тему. Но даже мысль о подобном исходе событий выводила из себя, заставляла дергаться, как в припадке. Да, она помнила свое неоднозначное поведение вчера, помнила каждое слово и каждое прикосновение его рук к своей талии, спине. Ей было приятно, но не из-за них самих, а из-за того, какой смысл несли они в себе. Тем вечером Валери начала свою любимую игру, в которой просто не могла проиграть. Игру под названием «Соблазни и забудь». Старо как мир, но зато как увлекательно. Девушка всегда любила развлекаться подобным образом. Купаться во внимании мужчин было довольно приятно, разбивать их наивные надежды — еще приятнее. Это тешило естественное самолюбие, которое у Марион, возможно, выросло чуть больше положенного. Располагать к себе, пробуждать интерес, заставлять бегать за собой даже самых высокопоставленных мужчин, а потом отказывать, спуская их с небес на землю — в этом было какое-то особое наслаждение, удовольствие, в котором невозможно было себе отказать. В такие моменты Валери чувствовала у себя в руках ту власть, которая была дана ей от природы. Очень жестокую, но невероятно привлекательную. Проверка устойчивости перед этой невероятной силой представляла неподдельный интерес. Именно им была движима девушка в баре, когда принимала приглашение на танец. Тогда у нее не возникло и тени сомнений в том, что это будет как минимум увлекательно, а, может быть, даже и приятно, если Лука Чангретта все же не обладает иммунитетом к женским чарам. В ее планах не было начинать с ним игру в «Догонялки», только лишь прощупать, ничего больше. Она ни на что ему не намекала, не давала беспочвенных надежд на продолжение вечера, только строила невинные глазки и обворожительно улыбалась. И этого было достаточно, чтобы узреть озорной огонек в его пятнистых глазах, говорящий о многом. На этом Марион хотела закончить все провокации со своей стороны, планировала отпустить сицилийца в свободное плаванье и больше никогда не возвращаться к своим странным исследованиям. Но, видимо, эти планы не были согласованы с чертовой судьбой. — Давай в машину, — раздраженно потирая виски, девушка прикрыла глаза, вслушиваясь в усиливающуюся барабанную дробь, отбиваемую дождем по крыше. — Весь мокрый уже. Мне бы не хотелось оплачивать тебе больничный. Переминувшись с ноги на ногу, наемник постучал пальцами по металлу своего бентли. Дождь начинал потихоньку набирать силу, мочить пиджак на спине, но скрываться от него пока не было никакого желания. С ним приходило умиротворение. Гриму всегда было приятно ощущать на себе холодные прикосновения природы, несущие жизнь. Тому, кто видел так много крови, кто работает об руку с самой госпожой Смертью, иногда это нужно — чувствовать, что в мире есть что-то кроме бесконечного стремления к концу. Снова сев на водительское, наемник бесшумно отряхнул от капель пиджак и голову, проводя по ним ладонью. Надоедливая прядь наконец успокоилась и слилась со всеми остальными волосами, прилипнув к ним. Заводить автомобиль пока не спешили. В салоне стояла идеальная тишина, прерываемая только шумом дождя. Комфортной она отнюдь не была, так что, повернув голову к попутчице, Грим задал неудобный вопрос самым своим миролюбивым тоном: — Ты в обиде на него за это? По салону разнесся усталый выдох. Сапфировые глаза блеснули досадой, глядя на мужчину. Покачалась светловолосая голова. — Я не то имела ввиду, — подбирая слова, Валери поджала губы и выставила вверх раскрытую ладонь, будто готовясь поймать мысль за длинный хвост. — Я к тому, что меня с Лукой связывают намного более крепкие отношения, чем с Лессаром. С Лессаром меня вообще ничего не связывает, если уж на то пошло, а с этим индюком мне еще, возможно, лично работать придется, если он разобьет цыган. Я и так воспринимаю его как «того придурка», а так он еще станет «тем придурком, который меня трахнул». Кстати, то, что он придурок, также играет весомую роль. Раздражающий, наглый, противный... Черт, да я иной раз поговорить с ним нормально не могу, не пытаясь задеть его за живое, что уж тут говорить о сексе! — Но ведь в последний раз вы виделись двадцать лет назад, а это большой срок. Ты не думаешь, что за это время он изменился? Тем более, ты говорила, что вы заключили договор. — Этот договор не имеет силы, это во-первых, — сказала она, запахивая на себе пиджак поплотнее. Обожженные руки снова потянулись закрыть окно. — А, во-вторых, Грим, он не изменился. Люди вообще не меняются. — В этом ты неправа, уж прости. Время меняет человека сродни скульптору, обтесывающему свое творение. Это неизбежно. — Его это, видимо, не затронуло. — Всех это затрагивает. И его тоже. Валери смолчала, понимая, что спорить на эту тему с этим человеком у нее нет желания. В большей степени из-за понимания, что он прав. Не в абсолюте, но доля истины в его словах была. Все же именно время приложило руку к этому прекрасному изваянию, сидящему рядом. Шрамы, ожоги, даже его новое имя — деяния той силы, ход которой не может пошатнуть ни один человек. Молчание затянулось. Наверное, мужчина ждал язвительного ответа или очередной шпильки, но ничего из этого не последовало. Тогда он закинул руку на спинку кресла и склонился ближе к девушке, поравнявшись с ней. Как и всегда, он не смотрел в глаза, косился куда-то ближе к носу и губам, не желая потеряться в словах. Прямой зрительный контакт отвлекал его. — Это отличный шанс, Валери, — доверительно понизив громкость голоса, проговорил немногословный наемник. — Стопроцентный вариант, лучше не придумаешь. Ты сама всегда ищешь возможность получить желаемое и ничего при этом не потерять. Это она. Если ты откажешься, мы можем потерять Францию. А если согласишься, можем получить поддержку из США. Просто подумай об этом. К тому же, тебя никто не заставляет с ним спать. Просто установи хорошие дружеские отношения. Лука Чангретта может оказаться не таким плохим, каким кажется на первый взгляд. Он сицилиец, так что, возможно, сам захочет помочь старым друзьям семейства. Синие глаза кинули на мужчину не свойственно затравленный им взгляд, но тут же, будто осознав промашку, обледенели. Марион небрежно убрала светлую челку за ухо и мелко закивала, прикусив губу. Отвратительная идея. Вспоминать о ней ей больше пока не хотелось. Она обязательно обдумает все сказанное, но позже, когда эмоции схлынут, и голова очистится от всего барахла. Все-таки план не был лишен смысла, а значит имел право на рассмотрение. — А второй вариант? Грим сел прямо на своем месте и повернул ключ, заводя транспорт. Машина под аккомпанемент ливня, бьющего по стеклу, издала продолжительный рык и не спеша зашуршала по дороге. Немного помедлив, немногословный наемник чмокнул губами и произнес то, от чего у Валери в груди раздался глухой, слышный только ей треск разбившихся надежд на лучший исход. — Вторым вариантом является Альфред Соломонс. Зарывшись обеими руками в волосы и закрыв ладонями глаза, девушка выдохнула обреченное: «Да ты издеваешься…»