Never trust a Mockingbird

29 декабря 1925, полдень

На нейтральной территории множество заброшенных зданий, которые могли бы идеально подойти для личной встречи без свидетелей. Грязные, разбитые, засранные бездомными обвалины, совершенно непригодные для нахождения в них не знающих бедства аристократок. Поистине пугающее место — Бирмингем. Этот город был рассадником криминала, ужасающей, дымящейся сотнями фабричных труб обителью нищеты и голода. Он был похуже Лондона в этом отношении — там хотя бы водилась местная аристократия, отсюда же все давно сбежали не в силах выносить атмосферу вечной нужды. От многих людей высокого статуса можно было услышать фразу про заразительную бедность, мол, если повестись с каким-нибудь бродягой, то обязательно наткнешься на проблемы, которые в скором времени приведут к банкротству. В эти суеверия Валери никоим образом не верила. Она вообще не воспринимала все подобное, ибо отец учил верить только неопровержимым фактам, но именно эта фраза казалась ей особенно странной. Даже в какой-то мере возмутительной, ведь, если ты, грубо говоря, проебался и потерял все, то это только твоя вина, и перекладывать ответственность на какого-то бедняка, которому и без того приходится не сладко, — сущая глупость. Людям стоило научиться отвечать за себя. Бедность не заразительна, она отвратительна. Вот что действительно стоило признать. «Бедность — это выбор», — как-то раз подумала Пересмешник, приехав в Бирмингем по какому-то безумно важному делу. «Бедность — это выбор, который делают только слабые и смирившиеся. Оттого она и отвратительна, потому что для ее достижения не нужно прилагать усилий. Просто живи. Просто плыви по течению, зачем тебе напрягаться?» — мелькало в светловолосой голове при виде женщин, отсчитывающих центы на хлеб, валяющихся в грязи пьяниц, молодых хулиганов с ножами за пазухой и маленьких оборванцев, бегающих тут и там, просящих пару монет на сладкое. Хотя последних судить пока не стоило, ибо они пожинали плоды слабости своих родителей. Впрочем, вряд ли кто-то из них выбрался бы из грязи, ибо тот, кто выпрашивает пенни, никогда не обгонит того, кто может честно заработать этот пенни. Не особо правильно, скажете Вы, подобным образом рассуждать человеку, который уже родился богатым. И в этом будет правда, Ваша правда. Но вряд ли Валери поверит ей, так как Вы не можете подтвердить ее фактами. Зато в свою правду она верила с охотой, ибо у нее с минуты на минуту должна была состояться встреча с так называемым доказательством. Пять минут до полудня. По мути воды в канале расплывались частые мелкие круги и отражение свинцового дымного неба. Лакированные остроносые туфли бесшумно прошли по неглубоким лужам, зеркалами разлившимся на каменной кладке широкого моста. Мужские по дизайну, они были слишком маленькими для среднестатистического мужчины. Их обладатель с виду больше походил на золотого мальчика-подростка, только окончившего старшую школу. Его несуразная тощая фигура в невероятно дорогом пальто и шляпе, глубоко надвинутой на глаза, выглядела очень занимательно для здешнего населения. Горожане молча провожали тощую фигуру завистливыми взглядами и втихаря оценивали, сколько можно было бы срубить с тех золотых часов, болтающихся на цепочке. Но подходить ближе никто не осмеливался, ибо еще до того, как золотой подросток появился на улице, по всему району разбежался слушок, что в местных переулках рыскает молодой ворон. Один из дворовых мальчишек, пробегая мимо Астер-стрит, видел, как человек в пальто разговаривал с местной ласточкой, черным коренастым Линкольном. Линкольн был очень взволнован, смотря со своего высока на нескладного паренька, что-то объяснял ему, тараторя, как это обычно бывало, когда дилер сильно нервничал. Разговор закончился быстро — ворон развернулся на пятках и зашагал прочь. Видимо, ласточка не предоставил ему нужной информации. Валери ощущала себя будто в кино. Ей нравилось наблюдать, каким образом менялась жизнь обычного люда, стоит только им почуять опасность. Вид того, как покорно ей уступали дорогу и отводили взгляд, приносил небывалое удовольствие. Наверное, ее трое наемников чувствовали нечто похожее, выходя в город, но уже не придавали этому особой значимости. Для нее же подобное отношение было в новинку, и она смаковала каждый шаг, глядя из-под полей шляпы на разворачивающуюся на мосту картину. Удивительно, сколь сильно недооценивали дамы мужскую одежду. Стоит только нацепить на себя пальто да задвинуть федору поглубже на глаза, чтобы внушать страх всем случайным прохожим. Говорить о приставаниях и попытках ограбить не приходилось вовсе, ибо кто мог похвастаться таким безумством, чтобы умышленно привлекать внимание воронов? Мало ли, что могло прятаться под слоем черного сукна. Изначально она не планировала появляться на людях в таком виде, но все изменилось, когда Санни по приказу Грима рано утром ворвался в ее квартиру в Нортфилде и принес целый ворох одежды. В общем счете три полных костюма с галстуками, жилетами, пиджаками и шляпами, идеально подходящими друг к другу: полностью черный, светло-серый в полоску и синий. «Красавчик не имел понятия, что было бы тебе к лицу, так что понахватал всего понемногу», — примерно так англичанин обусловил подобное «многообразие» цветов. Сегодня с утра Валери вдруг поняла, насколько же мужская одежда до невозможности одинаковая. А еще удобная и солидная, в отличие от женских разноцветных тряпок. Она примерила все три варианта, с удовольствием разглядывая себя в зеркало. Синие глаза радовались тому, как хорошо смотрелись жилеты и пиджаки на девичьем бледном теле, как красиво брюки обтягивали тугие бедра. Выбор был невероятно сложный. Еще никогда девушка так долго не стояла над разложенной на кровати одеждой, решая, что же все-таки надеть. Санни не особо помогал — на все вопросы только пожимал плечами, неуверенно потирал шрам да отмахивался, говоря, что совершенно ничего не смыслит в этих мажорских штучках. Это было очевидно. Никто никогда не видел кокни в чем-то кроме рабочих курток на голое тело, так что ожидаемо было услышать от него нечто подобное. После долгих раздумий выбор все же упал на обычный черный. Пальто выбирать не пришлось, ибо оно было только одно, что сильно упрощало задачу. Первый этап подготовки ко встрече был пройден. Второй этап, под броским названием «вооружение», всегда являлся самым неприятным для утонченной аристократки. Нелюбовь к нему зародилась еще с далеких времен при обстоятельствах, которые Валери никак не могла вспомнить, по той простой причине, что начало этих самых времен датировалось ранним детством, которое подчистую стерлось из девичьей памяти. На его месте осталась лишь патологическая боязнь. Нет, не оружия. Девушка до ужаса боялась вида человеческой крови, а этап «вооружение» предполагал возможность ее пролития. Марион вздрогнула, когда Санни вытянул из-за пояса компактный револьвер с тупым носом. Он сделал это намеренно не спеша, зная о неоднозначной реакции, которая могла последовать за его действиями. К счастью, его милый босс сумела сдержать навязчивое желание отнять и в окно выкинуть этот чертов пистолет. Ей удалось удержать лицо, только обреченный выдох выдал ее отношение ко всему происходящему. «Это просто для подстраховки. Хер поймешь, что у этих крыс на уме», — попытался успокоить ее кокни, помогая затянуть портупею. Первое, в отличие от второго, получилось скверно. Физически ощущая небольшой вес револьвера под пиджаком, Пересмешник миновала еще пару улиц, прошла в безлюдный переулок, перелезла через дыру в деревянном заборе, по разу свернула налево и направо и наконец достигла своего пункта назначения. Придирчиво холодному синему взгляду открылся удручающий вид на заброшенное складское помещение. Не то чтобы высокое, не то, чтобы низкое. Никакое. Обычное квадратное здание с мутными зелеными окнами и стенами из красного потрескавшегося кирпича. Оно было выбрано для потенциальной аудиенции еще в начале сотрудничества Пересмешника с семьей Шелби, но возможность использовать его представилась только сейчас. В отличие от всех остальных, «Shelby Company Limited» не были против работать с посредником, а это значило, что до сих пор главы двух компаний не были знакомы лично. Также это значило, что стоило постараться произвести благоприятное первое впечатление. Часы показывали ровно двенадцать. От Северянина часто можно было услышать о невероятной пунктуальности великого и ужасного Томаса Шелби, когда он сам назначает встречу. В ином случае это, к несчастью, не работало. Тонкие пальцы в кожаной перчатке поправили шляпу, натягивая ее на глаза чуть сильнее. Легкие испустили бесшумный выдох. Он был внутри. Каким-то внезапно обострившимся шестым чувством Валери ощутила это сквозь толстые потрескавшиеся стены, и на душе ее вдруг стало парадоксально безразлично. И оттого спокойно. Железная дверь, скрипнув, отворилась в первую минуту первого часа. Пересмешник без страха шагнул внутрь, где царил холодный мрак. В глазах на секунду потемнело от перепада в освещении. Чтобы хотя бы частично восстановить зрение, понадобилось чуть меньше трех секунд. Этого времени для умелого стрелка достаточно, чтобы прицелиться и выпустить пулю. И на долю мгновения в светловолосой голове действительно проскочила мысль о скорой гибели, когда до обострившегося слуха долетело шарканье. Выстрела не последовало. Вместо него по полупустому помещению прокатился тихий треск зажигалки и шипение огня. Серый свет из разбитых окон восточной стороны падал на мужскую фигуру, стоящую посреди заброшенного склада. Все мышцы Марион непроизвольно напряглись под плотным слоем одежды, стоило ей один только раз встретить этот удушающе ледяной взгляд, тяжело ощущающийся даже в потемках. Не от испуга, скорее из-за старой привычки, от которой давно стоило избавиться. Ее тело реагировало подобным образом, чувствуя рядом с собой достойного противника, того, кто мог представлять серьезную опасность для жизнедеятельности организма. Такой себе защитный рефлекс, побуждающий к немедленному действию. Только вот действовать немедленно не было в привычках Валери. Она остановилась у самого входа в тени, там, откуда можно было беспрепятственно наблюдать за всем происходящим, но в то же время не быть подверженной ответному изучению. Не особо удобное место для ведения переговоров, но идеально подходящее для выслушивания предварительных причин аудиенции. В случае чего отсюда можно было быстро покинуть помещение. — Пересмешник, полагаю? — по помещению разлился хрипловатый мужской голос. Наверное, до того, как в легкие Томми Шелби начал поступать табак в огромном количестве, он был приятным. Но сигареты нещадно делали свое дело, убивая голосовые связки. Вот почему Марион терпеть не могла табак. Он многое менял в организме человека, подобно опиуму и коксу, разрушал его, но делал это более ласково. Наркотики действовали честно и открыто, не пряча ужасающие последствия и симптомы их употребления. Вкалывая себе в вену героин, ты точно знаешь, на что подписываешься, сознательно ставишь точку. Табак же забирал голоса незаметно, занимался бесчеловечным воровством и притом не приносил никакого удовольствия взамен. Пустая трата ресурсов и здоровья почему-то все еще привлекала много внимания и без конца обогащала тех, кто находился по другую сторону от всего этого. Дедушка когда-то давно рассказывал ей, что в начале своей карьеры всерьез раздумывал над тем, чтобы заняться изготовлением и продажей табачных изделий. Даже начал подыскивать подходящую землю на территории Бразилии. Довольно быстро он, впрочем, понял, что одно из самых прибыльных производств являлось также и самым конкурентным, а потому пробиться на рынок было практически невозможно. Тогда пришлось рассматривать иные варианты, одним из которых и был кофейный бизнес. В то время небольшая конкуренция, немалый спрос и дешевые и богатые земли Колумбии, Гватемалы и Гондураса, которые, впоследствии, также оказались благоприятными для выращивания там кустов коки, прельщали больше какого-то там табака. Решив поиграть роль неприступного ворона чуть подольше, девушка плавным движением вытащила руку из кармана и легонько тронула поля шляпы в знак приветствия. Ответа на ее жест не последовало. Только пухлые губы с зажатой в них папиросой немного приоткрылись. Ее собеседник растерялся. Этого не было заметно по его застывшему маской лицу — чувствовалось на подсознательном уровне. Она застала его врасплох своим внешним видом. Конечно же, он ждал статного широкоплечего бизнесмена с огромной наркотической империей на плечах, а получил тщедушного простачка. Какая жалость… — Я пришел один, — обведя взглядом помещение, уточнил Козырек в надежде, что это поможет вытащить барона на свет. Но темный силуэт не изменил своего положения, только немного склонил голову на бок. Шелби покачал головой. — Хочу сказать, что для меня честь наконец с Вами встретиться. Подбородок Пересмешника чуть приподнялся, показывая предельную внимательность, губы растянулись в издевательской усмешке. Томми не мог разглядеть ничего дальше остроносых лакированных туфель странного собеседника, поэтому не мог увидеть триумфа на девичьем лице. Он прокручивал в голове все продуманные до этого фразы. Ни одна из них больше не казалась ему подходящей. Он многого ожидал от этой встречи, но никак не думал, что прославленный английский наркобарон окажется таким несуразно тощим. Не мог поверить, что вот это подмяло под себя большую часть Великобритании. Как бы смешно это ни звучало, только этот факт почему-то сумел сбить с мысли главу семейства Шелби. В остальном же птичка вела себя вполне ожидаемо, даже неинтересно. Что ж, как бы там ни было, вопросы сами себя решить не смогут. И на данный момент главным приоритетом для цыгана оставалось вытащить собеседника из тени, заинтересовав его. За разговор во время военного положения приходилось платить. И платить в полной мере, иначе он грозит не состояться. Когда-то он говорил, что все люди шлюхи. Конкретно эта шлюха была непосильно дорогой. Выпустив из легких горьковатый сигаретный дым, Том прокашлялся, порылся в глубоких карманах пиджака, вытаскивая на свет уже заученную на зубок карту Бирмингема, и осторожно разложил ее на столе, стоящем посередине большого склада вместе с двумя не особо устойчивыми стульями. Это, к слову, единственное, что находилось в этом здании помимо пустых ящиков вдоль стен. Небрежным движением мозолистые руки обвели раскинувшийся под ними город. — Вам принадлежит все, что южнее Эдгбастона, нам — все, что севернее Смолл-Хит, — без прелюдий сразу перешел к делу Козырек, заставив девушку еле слышно фыркнуть. Северянин предупреждал ее и об этом. Томми Шелби не разменивался на лишние слова без необходимости, а сейчас этого и не требовалось. Сейчас он просто хотел поскорее перейти от формальностей к сути. Коротко затянувшись, цыган указал сигаретой на карту. — Мы готовы уступить северную часть Чад-Валли в пользу Ваших территорий. Там находится два отеля семьи Сворт и три бара «Гамельтон», Ваши рэкетиры смогут занять их за ту же цену, что и наши — пять фунтов в день. Такой расклад Вас устроит? Не устроит. Такой расклад мало кого мог устроить. Клочок земли под названием Чад-Валли не нес никакой весомой ценности, кроме как факта расширения и пары-тройки не особо выгодных точек для рэкета. Двадцать пять фунтов в неделю — смех, плевок под ноги, который мало что изменит. И оба на складе знали это. Валери не двинулась с места, несмотря на дикое желание сейчас же развернуться и уйти. Она не до конца понимала, на что надеется этот зарвавшийся цыган, предлагая ей такую смехотворную плату. Он же наверняка догадался, что ей нужно, но почему-то упрямо делал вид, что не имеет понятия. Наивно надеялся, что Пересмешник согласится на меньшее? Забавно. Как бы сильно сейчас не поднялась семья Шелби, они все еще оставались сошками. Уже не такими мелкими, как самопровозглашенные букмекеры с конторой где-то в подвале дома, но не так далеко от них. До Альфи Соломонса с истеричкой Дарби Сабини они рукой пока не дотягивались, несмотря на все свои связи с Черчиллем и несмываемой репутацией. Что уж говорить об английском наркобароне со связями по всему миру. Поверить невозможно, как высоко цыгане задрали носы, что начали претендовать на Лондон и все прилегающее к нему. Но все же был в них потенциал, амбиции, так уважаемые всеми поколениями в семействе Марион. Выбравшись из подвалов, заплеванных баров и засранных контор, убив чертового Билли Кимбера, который вызывал жжение во всех, кто удостаивался чести с ним повстречаться, Шелби доказали право на место под солнцем. Джеймс Марион очень любил наблюдать за перипетиями их судьбы, не вмешиваясь в дела Бирмингемской шайки. Для него это было своего рода развлечением — наблюдать, как цыгане бодаются чуть ли не с самим дьяволом и неизменно выходят победителями во всем, будто кто-то из них был женат на красавице Фортуне. Было довольно занимательно следить за разворачивающимися действиями двадцать первого года, когда развязалась так называемая война за Лондон. Итальянцы и евреи делили территорию, пока Пересмешник вплотную занимался расширением торговли на востоке. К букмекерству он не имел никакого отношения, поэтому не рвался принимать участие в бессмысленном для него кровопролитии, даже несмотря на то, что лидер одной из сторон приходился отцу хорошим другом. Это никак его не касалось, не вредило бизнесу и тратить ресурсы, которые можно было пустить на экспансию, значило бы просто выкинуть их на ветер. Поэтому долгое время Джеймс игнорировал лондонские распри. Покуда во все это не ввязались цыгане. И вот тогда стало действительно забавно. В тот год Шелби задрали нос очень высоко. Сначала они прижали Дарби Сабини, разгромив его клуб и выставив его тем самым на посмешище, после обыграли Соломонса, оставив его с носом, а потом добрались и до Пересмешника, подрывая его авторитет и нагло отбирая территорию. И если евреи с итальянцами действительно были раздосадованы итогами, то Джеймс Марион только заинтересованно наблюдал, как идет трещинами одна из стен его долгостроя. Самая бесполезная и малоприбыльная стена. «У них есть будущее», — задумчиво заключил он, отдавая в цыганские руки юг Бирмингема, где жили в основном только средне рабочие да нищие. Откуда ж ему было знать, что через три года, во время войны с Ирландией, «Острые козырьки» оборзеют настолько, что подомнут под себя и центр города, выгнав оттуда дилеров и воронов. Цена этой аудиенции — нейтральный центр. Но никак не меньше. Тишина начинала сгущаться, противным звоном отдавая в ушах. Неподготовленным умам трудно выносить ее долго, но за полтора года «правления» Валери уже ощущала себя в ней комфортнее, чем в обычной обстановке. Да… В звенящей тиши, тусклом свете и под пристальным взглядом двух ледяных глаз под козырьком было спокойнее, потому что переживать приходилось только за себя. А за себя девушка уже давно перестала переживать. Томми Шелби также никуда не торопился. Сродни удаву он смотрел на темный силуэт перед собой и пытался понять, кто именно пришел на встречу. Еще ребенком он часто слышал фразу, путешествующую по всему городу. Она произносилась исключительно шепотом и исключительно один на один. «Никогда не доверяй Пересмешнику». Он не доверял. Все происходящее было похоже на плохую затянувшуюся шутку, зашедшую слишком далеко. Что-то подсказывало Козырьку, что перед ним далеко не потомок того внушающего опаску величественного мужчины, мастера своего дела, чье фото ему принесли пару дней назад. Томми сомневался, не подсунули ли ему очередную утку. Крайне плохую, к слову, ибо он ни в жизнь бы не поверил, что перед ним стоит Тот Самый. Слишком непохож, хотя и ведет себя подобающе. Козырек не знал наверняка, а рисковать, выпрашивая доказательства, он не мог. Право аудиенции было одноразовым, и он проиграет эту вендетту со стопроцентной вероятностью, если промахнется. Сняв с себя кепку, Шелби положил ее где-то в районе Стечфорда и вновь склонился над картой, предварительно поправив черную челку. Заинтересованный взгляд синих глаз проскользил по его крепкой фигуре почти что с восхищением. Хорошо сложенные мужчины — это всегда восторг. Хотя ростом природа его явно обделила… — Что ж, — мужчина снова затянулся сигаретой и прокашлялся, водя пальцем по карте. — Мы сможем сдвинуть нейтралитет со Спаркбрука до Астона и с Ладивуда до Хокли. Центр будет открыт, и Ваши люди, мистер Марион… — Со Спаркбрука до Берчфилда. — Простите? Цыган осекся, поднял льдисто голубые глаза, внимательно всматриваясь в наконец подавшую признаки жизни тень. Ослышался? Нет, не мог… Такое не может просто послышаться, уж точно не так отчетливо. Он вгляделся в темный силуэт у северного выхода, бросил все силы на напряженную концентрацию в тщетных попытках разглядеть что-нибудь дальше чертовых туфель. Но это больше не имело смысла. Пересмешник, достав руки из карманов, осторожно стянул с пальцев кожаные перчатки и, сунув их в карманы пальто, обнажил аристократически узкие ладони, блестящие серебром часов. Негромко застучали об пол каблуки мужской обуви, и, когда свет упал на лицо барона, Томми непроизвольно выпрямился. Из-под глубоко надвинутых полей шляпы на него смотрели два игриво сияющих сапфира. Губы сами собой чуть разомкнулись в удивлении. Валери усмехнулась, нарочито грациозно вышагивая по пыльному бетону как по подиуму. Показуха, от которой невозможно вот так просто отказаться, ведь привлекать внимание, быть в его центре — высшее удовольствие. Она только что одержала личную победу над блядским Томасом Шелби. Да, это ничего, по сути, не меняло… но какое же наслаждение созерцать изумление на лице непоколебимого и ужасного предводителя "Острых Козырьков". — Мистер Шелби, давайте не будем задерживать друг друга, — достигнув стола, девушка мило вздернула подкрашенные брови, глядя на мужчину с замаскированным под снисходительность превосходством, а после опустила взгляд на поверхность стола. Чуть пожелтевший из-за курения палец все еще закрывал вычерченное на карте слово «Астон». Марион разочарованно, но бесшумно чмокнула губами и, взявшись за мужскую кисть, аккуратно сдвинула ее чуть севернее. — Вы сместите границу к Берчфилду, и мы наконец начнем разговор. Если нет — скажите сейчас. Каждая минута моего нахождения в этом смрадном месте ухудшает мое расположение духа, что явно не придется Вам на руку. И, кстати, объекты рэкета в Чад-Валли можете оставить себе. Не имею привычки побираться на помойках. Пропустив оскорбление мимо ушей, Томми сжал губы и докурил дотлевающую сигарету, после вдавив ее в пол ботинком. Ухоженные пальчики до сих пор удерживали его руку в районе Берчфилда, настойчиво отвлекая его от изучения новых границ. Со стороны его озабоченность можно было трактовать по-разному. К примеру, предположить, что от соприкосновения с мягкой девичьей кожей цыган, как всегда, ненадолго позабыл о деле, продумывая менее затратный план по достижению своих целей, или же наоборот, что мужчина пребывал в неком замешательстве, смешанном с отвращением. И тот и другой вариант устраивал девушку, но были далеко не истиной, ибо мужское внимание было приковано не к прикосновению как таковому. Черная птица на бледном запястье интересовала его куда больше. Все же не утка… Темноволосая голова слабо качнулась. Новый нейтралитет был утвержден. Удовлетворенно хмыкнув, Валери разжала пальцы и не спеша стянула с уставших плеч до невозможности тяжелое пальто, повесила его на спинку стула, а после, выдохнув, сняла федору. Светлые волосы привычно заструились по плечам, и девушка одним движением поправила их, убрав надоедливую челку за ухо. Ворон бесследно исчез, оставив после себя только мужскую одежду. — И еще, мистер Шелби, — красивые пухлые губы чуть приоткрылись в фальшивой улыбке, в которую невозможно было не поверить. Игривый блеск в сапфировых глазах погас: его заменили холод и сосредоточенность. — Мое имя Валери Марион. И вряд ли Вы будете в восторге от этого знакомства. — Я в этом не сомневаюсь, мисс Марион. Когда они сели за стол, часы показывали уже десять минут часа. Это удручало, ведь Валери планировала вернуться в Мистхилл к ужину, а переговоры пока даже не начались. Цыган, по непонятным на то причинам, медлил, да еще и спектакль отнял очень много времени, о чем уже сотню раз можно было бы пожалеть, но никто не заикался об этом даже мысленно. Пересмешники не из тех, кто жалеют о содеянном. И девушка тоже была не из таких. Она сидела перед ним полубоком, закинув ногу на ногу. Пиджак был расстегнут, револьвер под ним болтался уже свободнее и не залезал под ребра металлическими углами, что позволяло дышать намного легче. Хотя на пыльном давно заброшенном людьми складе предпочтительнее было бы вообще не дышать. Как она могла выбрать столь отвратное место для встречи? Ведь наверняка были варианты и получше, просто вчера из-за переизбытка эмоций и сонливости думать было трудно, и девушка выбрала первое безлюдное здание, которое сумела поймать в хаотично мечущихся мыслях. Черт, а ведь можно было просто снять номер в отеле или закрыть один из баров, чтобы не пылить одежду в развалинах… Никогда больше она не будет принимать решения сонной. Или после танцев. В особенности после танцев с не знающими меру сицилийцами. — Я Вас слушаю, — скучающе протянула Марион, откинувшись на спинку стула и сложив руки под грудью. Не принятая в кругах леди поза, обычно воспринимаемая мужчинами как знак излишней самоуверенности, не оказала должного эффекта или его очень тщательно скрывали. Ни то ни другое не отрицалось, ибо среднего — а теперь уже младшего, — брата Шелби понять крайне сложно. Восхитительно интересная все же персона. Жаль только не в ее вкусе. Томми, решив принять правила игры, тоже устроился поудобней, расставив ноги шире. Его терпения хватало на многое, но даже он не мог находиться в напряжении так долго. Он мог немного расслабиться, тем более что вряд ли эта девочка представляла для него хоть какую-то весомую опасность, несмотря на наличие пистолета за пазухой. Ее шавки, которые наверняка дежурили где-то неподалеку — да, она — маловероятно. — Вчера, как Вы, конечно, уже знаете, на моего брата было совершено нападение, — выдержав небольшую паузу, начал Козырек, нащупывая в пальто железный портсигар. Нашелся он в нагрудном кармане и тут же появился на свет вместе с потемневшей от времени зажигалкой. Вставив в зубы сигарету, цыган случайно заметил, как хмурятся подкрашенные брови. Спрашивать разрешения он не стал. — Двое убиты. Их тела развеяны пеплом по улицам. — Вы очень много курите, — укоризненно произнесла Пересмешник, будто не услышав слов мужчины. Тот только щелкнул зажигалкой и прикурился, проигнорировав уже ее слова. Впрочем, их обоих не смутило подобное пренебрежение к себе, и девушка спросила, как ни в чем не бывало: — Читали Фрейда? Знаете, он как-то раз выдвинул предположение, что человек курит, чтобы компенсировать свое желание, грубо говоря, сосать член, — она сгладила свое издевательское замечание самой невинной улыбкой и спустя секунду добавила: — Впрочем, иногда сигара — это просто сигара. Выражение на цыганском лице не изменилось, только узловатые пальцы задумчиво постучали по поверхности стола. Она прощупывала его, искала границу дозволенного, как трехлетний ребенок, но при этом знала, что за это ей ничего не будет. Развлекалась. Ее забавляло то, что он сидел перед ней, по сути, готовый отдать все что угодно, только бы Великий Пересмешник не вступал в конфликт. Потому что тогда цыгане точно захлебнутся в крови. В войне страшен тот враг, у которого нет чести. У Пересмешника нет чести и никогда не было. Зато у нее есть власть и ресурсы, а еще собственная империя и бессмертие имени, чего еще не было ни у одного врага Шелби до этого. Сруби голову и на ее месте тут же появится другая, сруби и ее — третья и так далее. Можно убить Валери Марион, но Пересмешника убить не получится. Если с одними итальянцами у них еще были шансы, то, если гордой птице вдруг стукнет в голову вмешаться, здесь они проиграют. Потому что, в отличие от Чангретты, Марион начнет с Томаса, чтобы обезглавить змея. А следом в утиль пойдут Артур, Полли, Майкл… Чарли. Потому что никто не сможет заменить главу «Острых козырьков». В этом даже Черчилль, увы, не поможет. Томми не боялся. Просто он не мог так рисковать. — Не обижайтесь, Томми, — девушка чуть поерзала на стуле, садясь выше. В ее глазах — безразличие к ситуации. Она уже получила свое, а значит ее нахождение здесь — чистая формальность. Когда клиент заплатил, пути назад уже нет. — Я просто не люблю курящих и делаю все возможное, чтобы их стало меньше. — Предпочитаете морфинистов? — поинтересовался цыган без интереса. Валери фыркнула. — Морфий — очень обманчивый препарат. Ты думаешь, что это лекарство и что всего на один раз, а он пробирается под кожу и убивает тебя втихую. Героин в этом отношении честнее: он не кричит о своей пользе. Я уважаю осознанность поступков, а не наивную надежду. — По-вашему, дети, плотно сидящие на героине, осознают, что делают? — По-моему, у правильно воспитанных детей обычно не возникает желания вколоть себе в вену то, что в конце концов их убьет, — сапфировые глаза блеснули презрительным холодом, в приятном голосе зазвенел металл раздражения. Всегда один и тот же вопрос, всегда один и тот же ответ. Казалось бы, стоило уже привыкнуть к подобного рода упрекам, но почему-то не получалось. Неизменно задевая за живое, они проходили какой-то невероятно длинный путь до головного мозга через нервы, оставляя в них мерзкую вязкую слизь сродни той, что выделяют улитки. Тошнотворное сравнение, но по-другому сказать просто никак. Всю жизнь Валери отрицала наличие у себя совести, надеясь на то, что в конце концов она пропадет без следа, прекратит крысой грызть внутри черепной коробки при виде притонов, опиумных курилен и их осунувшихся завсегдатаев… детей-героинщиков, у которых могло быть будущее. Жалкое зрелище, пробуждающее в груди мерзостную тяжесть неоправданной ответственности. Почему неоправданной? Потому что никто никогда не скажет, что в этом случае в своем пороке виноват сам человек. Это людям несвойственно, ибо, если ты признаешь свою вину, тебе придется самому расхлебывать то, что заварил, а это бывает очень уж непросто. А кто любит сложности, так ведь? Нет, никто. Совсем другое дело, если находится козел отпущения, которого можно винить во всех своих грехах. Пересмешник — этот козел отпущения. Когда в переулке с пеной у рта бьется в конвульсиях молодой паренек, никто не винит этого паренька. Когда в притонах родственники находят уже остывшее тело своего драгоценного чада со множественными синяками на сгибах локтей, никто не задумывается, почему ребенок проводил время в столь злачных местах. Когда наркоман прыгает с утеса, затягивает веревку у себя на шее, приставляет дуло к виску, его жалеют. Потому что все они — жертвы, а Пересмешник — палач. Только виноват ли палач в деяниях, за которые жертва попала на плаху? — Ваш брат, — уже без былого удовольствия напомнила Валери, не отрывая взгляда от голубых глаз напротив. Так некстати вспомнился вчерашний доклад Северянина о конфликте. «Если бы не было Шелби, Винсенте и Анджело были бы живы», — подумалось с некой злостью. Как же противно ей было находиться в одной комнате с одним из этих уродов. Сизое облачко дыма поднялось над головой. Узловатые пальцы согнутой в локте руки покрутили зажатую в них сигарету. Вновь скучающе посмотрев на свои ногти, Валери вдруг подумала, что лучше бы сейчас было сидеть напротив кого-нибудь не столь дурно пахнущего и не такого до ужаса неприятного. О Томми Шелби ходило много слухов среди женщин, и он правда был по-своему красив. Ярко выраженные скулы, красивая линия челюсти, спортивная фигура, глаза цвета неба — все при нем, чтобы сводить дам с ума. Но его сучий характер, о котором уже успели сложить легенду, и чересчур завышенная самооценка обесценивали все его внешние достоинства. Синдром Бога его портил. Хотя кого он не портил, если уж говорить прямо… — В тот день, — донеслось с той стороны стола хрипло, — на фабрику пробрались коммунисты. Они пытались устроить поджог в мастерских. Мой брат разогнал их, но тут же был застигнут врасплох американцами. — Вам стоит лучше следить за безопасностью, — вздернув бровь, произнесла Валери. Она уже понимала, к чему клонился разговор, но не спешила поддерживать тему. Строила из себя дурочку, но уже давно догадалась, чего именно он добивался. Томми видел, как бледные пальцы в нетерпении сжимали ткань пиджака на предплечьях, видел ее скрытую за безразличностью нервозность и раздраженность, и созерцание всего этого забавляло его. Когда он дыхнул в ее сторону табачным дымом, она не шелохнулась. Даже сумела удержать беспристрастное лицо, что, впрочем, было неудивительно. Но когда он склонился чуть ближе, поставив локти на стол, ее светловолосая голова качнулась вбок, будто пытаясь уйти от надоедливо жужжащего под ухом комара. Сжались и быстро разжались челюсти, нахмурились коричневые брови, немного сузились глаза. Ей было неприятно его присутствие, и причин этому можно было найти огромное множество. Жаль, что ему было плевать. — Мисс Марион, нам известно о Вашей связи с семьей Чангретта, — заговорщицки понизив голос, сказал цыган. Его тон, будто бы угрожающий, заставил еле заметно недобро усмехнуться. Полноценной угрозой пока не назвать, но, если она вдруг станет таковой, то переговоры можно будет считать завершенными. — Мы забрали у убитых американцев их оружие. Два кольта. На рукояти одного из них была вырезана та же птица, что и у Вас на запястье. Пересмешник хмыкнула, запустив руку в волосы, пропустила их между пальцев и снова сложила на груди. Насмешливый сапфировый взгляд прошелся по красивому цыганскому лицу. — И вы, само собой, подумали, что это нападение — моих рук дело, — подчеркивая абсурдность ситуации, произнесла девушка. Выдержав недолгую паузу, спросила: — Из-за кольта или из-за того, что один из моих наемников — русский? Выражение на лице Шелби не изменилось. Он молча затянулся. Значит, попала в точку. Не сдержавшись, Валери фыркнула от смеха и возмущения. Насколько же старомоден этот еще совсем, казалось бы, молодой человек. — Вы когда в последний раз коней крали, Томас? А по руке гадали? — прозвучало издевательски, но было как-то все равно. Многое уже было сказано, так что беспокоиться бессмысленно. Неопределенно взмахнула тонкая рука. — Не знаю, чем там еще цыгане обычно занимаются? Ночуют в стогах? — Мисс Марион… — Не все русские — коммунисты, мистер Шелби, не стоит мыслить такими стандартами. Алкоголики — еще куда ни шло, но красные — точно не все. Многие из них вообще далеки от политики. — А что насчет кольтов? — Да, оружие действительно наше, но я не знала, на что оно пойдет, — пожав плечами, невинно солгала девушка. — Мой друг Лука сказал, что они с ребятами идут охотиться на диких свиней. Правда, охотничьего оружия у меня отродясь не водилось, поэтому пришлось отдать то, что есть. Друзьям ведь не откажешь, правда? На словах «мой друг Лука» у Валери свело скулы. Как же убого и неправильно это звучало из ее уст. Сначала кричит макароннику о том, что никуда он ей не впился, и что помогает она лишь из уважения к его почившим родственникам, а после заявляет такое проклятому цыгану. Высшая степень лицемерия, хотя и ради дела. Не то чтобы это ее как-то смущало, даже, наоборот, эта разновидность лжи была вполне привычна при общении с партнерами. Просто употребление слов «друг» и «Лука» в одном предложении на слух воспринималось как нечто инородное. Лука — не друг. И никогда не станет ей другом. Потому что раздражающий, напыщенный, считающий себя пупом Земли, но на самом деле не имеющий никакого влияния в ее стране. Он чужой, а чужим в Англии никто не рад, ибо конкуренция и без них слишком жесткая. — Понимаю, к чему Вы ведете, мистер Шелби, и вынуждена Вам отказать, — Марион выпрямилась на своем месте и положила одну из рук на стол, где все еще лежала изрядно помятая карта. Бледная ладонь накрыла собой Смолл-Хит, постучала по нему пальцами. Бесполезная территория с точки зрения бизнеса, но для укрепления авторитета — лакомый кусочек. Отобрать его — и весь город будет под ногтем. Сапфировые глаза чуть сузились, смотря на собеседника с долей скепсиса и иронии. Будто бы разочарованно цокнул язык. — Видите ли, мою семью и семью Чангретта объединяет очень крепкая дружба, нерушимый конструкт, который был установлен задолго до Вашего и моего появления. Пренебречь им значило бы проявить неуважение к нашим с Лукой почившим родственникам. К слову, большая часть из них почившие по Вашей вине. Стряхнув пепел с дотлевающей сигареты, Козырек прошелся оценивающим взглядом по миловидному личику. — Можно узнать, отчего именно Вы отказываетесь? — также сощурившись, поинтересовался мужчина и, в последний раз впустив в легкие дым, выбросил окурок в сторону. — Само собой, — поджались девичьи губы. — Я отказываюсь от помощи и пособничества Вам, мистер Шелби. Не могу пойти против семьи. Шелби понимающе покачал головой в знак согласия. — Семья — святое, — просто заключил он и откинулся на спинку стула. — Только вот, как мне кажется, в этом случае бизнес стоит отделить от семьи. — Что Вы имеете ввиду? — Я имею ввиду, мисс Марион, что Вы неглупая девушка и должны понимать, что из себя представляют американцы, — цыган сказал это со столь очевидной манерой речи, что внезапно захотелось глупо фыркнуть от смеха, но выражение на девичьем лице все же осталось отрешенным. Томми продолжал, глядя на собеседницу с подчеркнутым безразличием. — Вы наверняка знаете, что сейчас происходит в Штатах. Имеете понятие о Сухом законе и том, как сильно он душит бутлегеров. В Англии нет никаких ограничений, и это пьянит их. Они останутся здесь, если выиграют вендетту. Более того, им будет мало просто остаться. И поэтому они заберут все: наши бары, винокурни Соломонса, клубы Сабини, кофейни Пересмешника — все, до чего доберутся их поганые руки. И Вы правда думаете, что какие-то «семейные узы» смогут остановить их? — Вы забываете о корнях. Сицилиец никогда не пренебрежет семьей. — Американской нации не существует, существует американская идеология. Необязательно родиться в Штатах, чтобы быть американцем. Чангретта прожил в Нью-Йорке двадцать лет. Думаете, этого недостаточно, чтобы сменить мировоззрение? Не сдержавшись, Валери усмехнулась. Забавно слышать рассуждения о существовании нации от потомка цыган. Когда твои предки кочевали по всему свету, оставляя наследие в каждой точке мира, волей-неволей задумываешься о своем происхождении. Сколь многообразна, интересно, кровь в этом слишком белокожем для цыгана теле. Можно поспорить, англичанин он только внешне. В его слова о Луке поверить было сложно, ибо эти догадки об идеологии сицилийца ничем не были подкреплены. Более того, они имели серьезный противовес в виде опыта. Как бы сильно не бесился Чангретта, как бы не раздражался от ее присутствия рядом, он не посмел бы пойти против семьи близкого друга своего отца. Слишком он боготворил родителя, слишком любил и любит до сих пор. Проявить неуважение по отношению к Винсенте — выше его сил. Зато вот в то, что, свершив свою вендетту, американцы не уедут, верилось охотнее. Лондон и Англия в целом могли принести так много благ «друзьям с запада», что отказаться от идеи прибрать все к своим загребущим рукам они не могли. И они обязательно сделают это, если кто-то им не помешает, само собой. И этот кто-то — сто процентов не Пересмешник. Ей чересчур плевать на всех рэкетиров, бутлегеров, букмекеров и прочих, кто совершенно никак не относился к ее персоне. Наркоторговля — устойчивое и автономное дело, которому совершенно плевать на все остальные разновидности «грязного» бизнеса. Интерес к порошкам и траве не зависел от того, кто выиграл на скачках или вытрясли ли у старика-лавочника пару фунтов, так что беспокоиться об американцах Марион не было смысла. Пускай себе берут, что хотят, лишь бы не лезли, куда не следует. От исчезновения имен Шелби и Сабини девушка не сильно расстроится. Хотя за Соломонса все же следовало бы замолвить словцо, старый друг отца все-таки. — Мисс Марион, мы не просим Вас идти на открытую конфронтацию, — помотав головой, вновь подал голос Шелби. — Нам лишь нужно то, чего у Вас в избытке — информация. Взамен на сведения, «Острые козырьки» впустят Ваших людей на север и не станут мешать их работе. — А Вы щедры… — Это справедливая цена за Ваши «уши», — мужчина подался ближе, выпрямился и слегка растянул губы в подобии улыбки. Получилось крайне неубедительно. — Я всегда Вами восхищался, тому, какую великую империю Пересмешники сумели построить своими силами. Для меня будет честью начать работать с Вами. Саркастичная усмешка все не исчезала с девичьего лица. Все-таки какие же лживые твари эти цыгане. Поют соловьем, заливают все вокруг своей до крайности сладкой лестью и умело пожинают плоды своих слов. Прямо как она. Вот только лжет она, конечно, немного лучше. Узкая ладонь переместилась со Смолл-Хита на центр с тихим шелестом бумаги. Действительно выгодное предложение. В северо-западной части Бирмингема жило множество аристократов и политиков, развратных до мозга и костей, а потому являющихся потенциальными клиентами. Из-за границ ласточкам ход туда был закрыт, не говоря уже о воронах с их вооруженностью и вечной враждебностью к Козырькам. Северо-запад мог бы принести «Coffee Age» неплохую прибыль, но вместо этого простаивал весь свой потенциал без дела, но зато под влиянием «Острых козырьков»… хотя вряд ли это можно было назвать достоинством. Соблазн согласиться был велик. Когда еще выпадет возможность договориться об избавлении от границ? Возможно, и никогда. Своенравные цыгане шанс облагоразумиться давали очень редко, практически никогда. Подумать в этом случае можно лишь один раз, причем очень тщательно подумать, перебирая все «за» и «против». К счастью, на это обдумывание у Валери было достаточно времени. — Ваше предложение очень заманчиво, — женский голос спокойным течением разливался по полупустому помещению склада и скрывался за разбитыми окнами. Она говорила медленно, специально растягивая гласные, чтобы продлить своеобразную интригу, остановилась перед вынесением приговора. Синие глаза беспорядочно пробежались по северу Бирмингема на карте будто бы даже с сожалением. — Мой ответ все тот же. Я не пойду против Чангретты. Это противоречит моим принципам, а я не привыкла пренебрегать ими. В ответ — ничего, кроме неприятно звенящей тишины. Томми Шелби был разочарован. От этой встречи он многого не ожидал, но надеялся уйти хотя бы не с пустыми руками. А в итоге, можно сказать, остался без штанов, да еще и с плохими новостями в придачу. Теперь цыган знал наверняка, что семью Чангретта и Марион связывают узы много крепче обычной дружбы. И это знание только отягощало его положение, ибо сомнений в том, что Пересмешник вступит в войну, если вдруг итальянцам понадобиться поддержка, больше не было. Им придется биться против целой империи в одиночку. Стоит ли говорить, что шансы на победу стремительно приближались к нулю… — Но, — неожиданно раздалось с той стороны стола. Козырек нехотя перевел взгляд на будто повеселевшую собеседницу. Та, гордо выпрямившись, вздернула брови и произнесла: — У меня есть к Вам встречное предложение, мистер Шелби…