Never trust a Mockingbird

Время близилось к полуночи. Северянин был на пределе своих возможностей, сверялся с часами каждые пару минут и нервно постукивал пальцами по баранке руля. Они выбились из графика так, как еще никогда не выбивались, и это, на удивление, сильно беспокоило. Нет, Виктор был далеко не пунктуальным человеком, часто вообще не обращал внимание на время, но сейчас все в нем просто кричало: «Быстрее. Да где ж их носит?». Санни действительно оказался ценным кладезем информации и полностью окупил те сто фунтов, что русский буквально оторвал от себя. Рассказал столько всего, что мозг просто начинал плавиться от перегрузки. Информации было до неприличия много, хренов кокни собирал ее по кусочкам со всех уголков Бирмингема и, можно сказать, даже продешевил с ценой. В один момент Северянин даже начал сомневаться, что сумеет запомнить все тонкости, а из-за говора вестника его задача усложнялась вдвое. Все-таки Санни следовало поработать над своим странным акцентом и постараться истолковываться словами понятными для того, кто выучил английский относительно недавно. Вик боялся забыть что-то важное, поэтому и нервничал, поэтому мысленно умолял своего горе-напарника не усугубить ситуацию и поторопиться вернуться, чтобы разделить с ним участь вестников. Удивительные ребята, память как железный капкан… Треть часа прошла прежде, чем две знакомые фигуры возникли на той стороне улицы, укрытые широким зонтом. К тому времени, чтобы не запутаться в чертогах своего разума русский начал на старой помятой бумаге с неразборчивым почерком, найденной в глубинах карманов, делать пометки. Как оказалось, помнил он все гораздо лучше, чем думалось. Это понимание помогло чуть остудить пыл и злость, которую он внезапно почувствовал по отношению к этому калеке. — Явление Христа народу! — всплеснув руками, возгласил Северянин, когда двое сели в его машину. Валери, вся при параде и с серьезным лицом, устроилась сзади, кинув рядом с собой белую меховую накидку, клатч, и, сняв туфли, поставила бледные ножки на кожаную обивку кресла. Коэн занял свое законное место спереди. — Какое из слов «никуда», «не» и «уходи» ты не смог расслышать? — Очевидно, первые два, — язвительно ответил рыжий и поставил трость между своих ног, положив череп-набалдашник на широкое плечо. Эффект от выкуренной самокрутки, видно, уже прошел, и характер Сороки вновь начал проявлять себя в обычном виде. Наемник будто был чем-то вздрючен, а оттого нервозен: недовольно морщил нос, сводил брови к переносице, чересчур резко двигался. Ясно. Значит, все-таки развлекалась мисс Марион в баре, а этот ее «застал на горячем» и теперь вел себя как ревнивый муж, которому только что наставили рога. Жалкое зрелище, на самом деле, ибо «женушка» угрызений совести явно не чувствовала. Выжидающе смотрела в зеркало заднего вида в болотного цвета глаза. Те ей шутливо подмигнули. — Испортил он тебе вечер, а? Вот всегда знал: пусти еврея в бар — он всем веселье обломает. — Заткни уже пасть, а? — неожиданно прошипели с соседнего сидения с такой злостью, что Виктор даже засомневался, того ли хромого привела с собой Пересмешник. Подкрашенная бровь в зеркале вздернулась, темно-зеленый взгляд переместился от девушки к мрачному напарнику с легким недоумением. — Ты чего такой нервозный, рыжик? — с улыбкой протянул русский с намерением перевести всю ситуацию в шутку. — Узнал, что бездушных в Рай не пускают? Не переживай, что ты! Мы тебя в угле обваляем, Господь и не прочухает! Вопреки ожиданиям быстрого разряжения обстановки, воздух в салоне автомобиля будто сгустился, мешая вдохнуть в полной мере. Билли был на взводе, хотел поскорее убраться отсюда, чтобы его никто не трогал. Причина была понятна всем здесь находящимся, и он это знал, и это удручало его еще больше. Наверное, в этой ситуации стоило просто промолчать, дать ему остыть, чтобы не вызывать на себя еще больше бед. Но проблема в том, что Виктор так не мог. В силу своей душевной организации он не мог терпеть напряженное молчание, всегда пытался как-то разрулить всю ситуацию, если она вдруг привела в тупик. Тем более, если это касалось друзей и близких. А Коэн по праву считался одним из них, так что проигнорировать его состояние представлялось невозможным. А вот Сорока, по-видимому, мог. Открыв окно до самого конца, он полностью отвернулся и закурил, выдыхая строго в направлении улицы. И хотя раньше Джеймс не был против курения в машине, за год службы у нынешнего Пересмешника Уиллу удалось достигнуть большого мастерства в этом деле. Сзади послышалось тихое ерзанье. Валери передвинулась на сиденье за водителем, а после легко постучала в спинку кресла перед собой. — Поехали. Зарычал мотор, и бентли двинулась по черной от сажи дороге. Выхлопную трубу Флойд так и не починил из-за отсутствия каких-то важных деталей для ремонта, так что машина время от времени негромко чихала выхлопными газами. Как автолюбителю Северянину было крайне сложно слушать страдания его «детки», так что время от времени с водительского доносился тихий нежный шепот, как бы успокаивающий ребенка, и звуки трения кожи о руль. Удивительное все же изобретение. Бездушное, но при этом послушное человеческой воле, а силы и выносливости в нем больше, чем в любой лошади. Все же гений этот Уолтер Бентли, как ни крути. На Грин-стрит машину чуток попустило, и она замолкла, будто убаюканная ласковым нашептыванием. Тогда, в напряженной тишине, Северянин вдруг вспомнил о своей сотне фунтов. Это позволило ему зацепиться за спасительную соломинку. — Лер, — болотные глаза метнулись к зеркалу, но, не найдя в нем ничего, тут же вернулись обратно к дороге. Она в любом случае слышит, зачем ему зрительный контакт? — Я говорил с Санни. Он нагородил столько всего, что я даже не знаю, с чего бы мне начать. Валери, до этого бездумно смотрящая в окно на грязные улицы города, заметно оживилась. Вестей от Санни давненько не поступало. Двадцать шестого декабря он лично встретил Луку Чангретту в вестибюле и, по его словам, оказал на него неизгладимое впечатление. Наверняка странно было видеть, как неотесанный кокни, одетый в старую рабочую куртку на голое тело, невыносимо пахнущий землей и дешевым табаком, широко расставив ноги, восседает в холле невероятно дорогого отеля высшего класса, и никто не смеет ему сказать и слово против. Как сказал сам вестник: «Я подумал, что у сраного макаронника сейчас зенки на лоб вылезут, когда показал птичку». К счастью, вслух он ничего такого не сказал. Первое время было немного тревожно отправлять Санни с его дурными манерами и неспособностью держать себя в руках на задания, касающиеся важных персон. Но, на удивление, постоянно нахальный не лезущий в карман за словом кокни справлялся очень хорошо. Ходил по грани дозволенного, но извиняться за него не приходилось ни разу. Даже наоборот — пару раз бывало и такое, что люди высоких чинов сами просили прощения за излишнюю предвзятость и резкость по отношению к нему. С последней задачей вестник справился также легко, как и со всеми прежними. Особой сложности, конечно, она не представляла, но то, что Санни даже голоса ни разу не повысил, было действительно сильно с его стороны. Хотя он и чувствовал себя будто на лезвии бритвы, в любой момент был готов схватиться за нож. И, признаться честно, Валери ожидала от него такой реакции, ибо всем было известно, как сильно этот кокни не переносил итальянцев. Еще при отце ему приходилось вести разговор с Дарби Сабини, передать ему какие-то сведения, обещанные за помощь в распространении «Coffee Age» на Апеннинском полуострове. Эта встреча чуть было не вылилась в поножовщину между вестником и главным советником Сабини из-за того, что второй назвал первого «английской свиньей». Сабини тогда извинился перед Джеймсом за своего советника, но тот сказал, что просить прощения стоит не у него. В ответ послышались отговорки, а чуть позже дошло до оскорблений. После этого Пересмешник с итальянцем из Лондона больше не работал, а за макаронниками в узких кругах закрепилось прозвище «истеричные сучки». Поэтому, когда Санни доложил, что еще бы чуть-чуть и оружейный склад пришлось бы отмывать от горячей сицилийской крови, мисс Марион не удивилась и даже была готова выслушать гневную тираду на тему того, какой же Чангретта невыносимо раздражающий истерик и как сильно хочется всадить пулю в его широкий лоб. Но кокни вдруг заговорил совсем не о Луке. «Этот коротконогий головастик чуть до нервного тика меня не довел, — причитал англичанин, сидя напротив нее за круглым чайным столом в одном из ее бирмингемских кафе. Выглядел он тогда не как обычно, просто потому что был чистым и за несколько часов до встречи воздержался от ползания по тоннелям. Когда Валери, отхлебывая из исписанной узорами чашки чай, спросила, кого кокни имеет в виду, тот выпучил глаза и смотрел на нее около пяти секунд, как делал это обычно, подбирая слова. Потом пояснил, поставив локти на колени и склонившись над столом: — У Чангретты есть что-то типа правой руки. Уж не вдавался сильно, но очень на то похоже. Низкий такой, усатый, смуглявый макаронник. Вроде с виду неприглядный, даже серьезный дядька, а душа заячья. Пока кольты смотрели, он раз двести спросил ‘рабочие ли они’, что-то с главным шептался на своем петушином. Тот все отмахивается, а этот городит и городит, мол, подстава. Я уж думал, что сам счас на нем рабочесть проверю. Сдержался уж. В пол шмальнул». Марион в ответ только удовлетворенно хмыкнула. — Так много новостей? — нагнувшись вперед так, чтобы можно было увидеть коротко стриженную макушку Северянина, спросила Валери и смахнула с сукна пальто на плече еле заметные капельки дождя. Так некстати вспомнился недавний танец и точно такое же легкое движение руки над серой тканью пиджака. Черт, все-таки неплохо танцует. Правда, что слишком уж наглый в плане касаний. — А хорошие есть? Сейчас бы не помешало. — Ну, как тебе сказать… — Виктор помялся в раздумьях, поджимая губы и бегая глазами по виду за лобовым стеклом. — Есть одна плохая и три хрен-поймешь-какие. Вроде как нейтральные, но при этой отдают не особо приятным душком. С какой начать? Пересмешник недолго помолчала, провожая взглядом яркие пятна фонарей, исчезающие где-то позади машины. Дождь снаружи начал спадать на нет, превращаясь из ливня в мелкое накрапывание. Под фонарями изредка мелькали людские силуэты, иногда проезжали мимо автомобили, но в целом было пусто. Будто бы Бирмингем засыпал на ночь. Или просто люди боялись выходить в часы, когда работают печально известные «Острые козырьки». — Если хороших новостей нет, рассказывай по своему усмотрению, — девушка положила подбородок на спинку сидения, не в силах больше удерживать голову на весу. Северянин, время от времени посматривающий на нее в зеркало, покивал головой и прокашлялся. Заметить, как сильно девчонка Марион замоталась за время отсутствия, было нетрудно. Даже Коэн, кто всеми силами пытался мимикрировать под кожаный салон бентли, наверняка уже отметил для себя ее усталый вид и теперь бесился еще больше, ведь недовольной она отнюдь не выглядела. Совсем даже наоборот. Казалось, будто на этих пухлых красных от помады губах вот-вот растянется блаженная улыбка. Видать, прилетел все же павлин. Если б еще сорока вечер не сорвала, глядишь, и дня этак на три босса было бы не узнать. Вот что недотрах с людьми-то делает… — Так, в общем, — Вик снова прокашлялся, выводя автомобиль направо. В зеркало заднего вида на него без явного интереса глядели два темных зрачка в обрамлении сапфировой радужки, в которых часто мелькали желтые огоньки пролетающих мимо фонарных столбов. «Маяк сигналит», — подумал мужчина с легким сердцем. Он быстро собрался с мыслями. — Во-первых, сегодня днем было совершено покушение на Артура Шелби. Я вижу вопрос в твоих прекрасных очах, ответ на который у меня, несомненно, имеется. Нет, к несчастью, этот псих все еще жив, чего не скажешь о макаронниках, что осмелились нанести ему визит. Те уже развеяны прахом по всему городу… — Сколько их? — поинтересовалась Марион, прикрыв веки. Она физически ощущала, как ее обессиленное тело засасывало в мир Морфея. Только бы быстрее добраться до Мистхилла, смыть все с лица и нырнуть голышом под прохладное одеяло. Весь особняк, скорее всего, уже спит, а они все никак не могут вернуться с работы. — Осталось тринадцать из пятнадцати, — будто почувствовав, что его собеседница теряет связь с этим миром, русский начал говорить немного громче и тверже, тем самым пытаясь вернуть девушку в чувство. Удалось это только наполовину: Валери приоткрыла один глаз и вздернула подкрашенные брови. Зато с соседнего сидения донесся шорох, означающий, что Билли все же не абстрагировался от всего происходящего до конца, строя из себя обиженного мальчонку. Даже метнул быстрый взгляд в сторону водителя. — Я понимаю, что тебе, мягко говоря, насрать, но ты б сосредоточилась. Там реальная заварушка произошла. Вольного запрягли тела сжигать. — Он стрелял? — Нет, но… — Тогда без разницы, — меланхолично подвела черту Пересмешник и снова будто впала в сон. — Давай дальше. Я слушаю. Северянин коротко посмотрел на своего босса через плечо, раздумывая, сможет ли хорошая качка растормошить ее. Он знал пару дорог в Бирмингеме, которые могли бы хорошенько растрясти даже самую заядлую соню. И ехать далеко не надо — буквально за углом. Смерть итальянцев мало трогала всех сидящих в этой машине, но можно было хотя бы попытаться состроить скорбные рожи. Ради приличия. Чангретта все же не чужой для семьи человек. Хотя не факт еще, что сам Лука переживал по этому поводу, ведь в большинстве случаев для персон таких высот люди являлись расходным материалом. Просто солдатики без собственной жизни, готовые за зеленые купюры взяться за оружие и идти палить во все стороны от имени своего хозяина. Когда-то Виктор Дзержинский и сам по неволе стал таким солдатиком. Сначала в Российской Империи, потом во Франции, а после в Ирландии, Дублине. Да уж… С того времени, как место Джеймса Мариона заняла его дочь, отличавшаяся крайней аккуратностью и дипломатичностью действий, жить стало немного спокойнее. Конечно, пистолет все еще был заткнут в портупею под пиджаком, но доставался уже намного реже, чем раньше. Но заинтересованности зато было больше. — Во-вторых, — обреченно выдохнув, продолжил русский, — ты зря, Лер, ругалась на меня за ту медсестричку, ибо помогла она нам знатно. Сегодня состоялся семейный совет Шелби в Центральной Бирмингемской больнице, там же, где лежит мальчонка Грей. Собрались неполным табором: Томми Шелби, Полли Грей, ее подстреленный сынок, Эйда Торн и Лиззи Старк… — Лиззи Старк? — подали голос слева от водителя. Вик быстро глянул в ту сторону. Сорока, держа дотлевающий окурок вне салона, смотрел на напарника как на умалишенного, будто ожидая от него исправления очевидной ошибки. А, не дождавшись реакции, задал наводящий вопрос: — Шлюха Лиззи Старк? — Она с незапамятных времен у них секретарем работает, — гаркающий смех спереди вывел Валери из дремотного состояния. Она открыла глаза и неохотно перевела их на Коэна, уложив голову на спинку сидения перед собой боком. Так было удобнее смотреть, как он тянет свою невероятно широкую акулью улыбку. — Да хули смеешься-то? Ну, повысили девочку. Тебе жалко? — Да нет. Просто нахожу забавным то, как в «Shelby Company Limited» набирают кадры, — на секунду успокоившись, хромой прыснул снова. — Нет, это ж надо! Шлюху в секретари… — Ты мне больше нравился, когда молчал в тряпочку. В зеркале можно было увидеть, как русский сосредоточенно хмурился, старательно пытаясь вспомнить, на чем он остановился. Марион этого не видела, наблюдала за тем, как ее подчиненной от смеха заливался краской на переднем сидении. Очень красивое зрелище — когда человек выплескивает давно скопившиеся в нем эмоции. С Коэном это случалось постоянно. После травы он изливал все, что так долго хранилось внутри. Смеялся, злился, иногда даже плакал и разговаривал о чем-то несвязном, бредил. Многим казалось его состояние пугающим, ненормальным, но Пересмешнику нравилось видеть в этой бездушной машине человека со своей собственной трагедией в душе. Иногда она даже жалела, что на наркоте сидел лишь один из троицы. — Короче, — продолжил Северянин, найдя потерявшуюся в голове мысль. — На семейном совете подняли вопрос, касающийся непосредственно Артура Шелби, который в это время был занят сжиганием макаронников, как вы поняли. Суть вопроса состояла в том, чтобы лишить старшего братца Томми права выпустить подписанную именем Луки Чангретты пулю в его итальянское рыло… — Сицилийское, — раздался в салоне негромкий сонный женский голос. Покосившись на его источник, русский недоуменно искривил брови. Голос невозмутимо повторил: — Сицилийское рыло, но ты продолжай. Виктор озадаченно побегал болотными глазами по светлой макушке в отражении, не понимая, собственно, в чем разница. Сицилия ведь все еще часть Италии… Или нет? — Только с мысли сбиваете, работу усложняете, черт бы вас… — пробурчал он тихо, решив не зацикливаться. — Проголосовали они, в общем, за это решение единогласно «за», и право пули передали Абераме Голду. Да, я знаю, что он ошивается здесь с Рождества, но сейчас все действительно серьезно. Петушок-цыган с его лютой шайкой теперича официально на жаловании у Козырьков и это может неплохо так усложнить нам задачу по защите макаронников на нейтралке, потому что под «лютые» я подразумеваю прямой смысл этого слова. Крайне неприятные парни. Они не уважают установленных границ, не догадываются о существовании морали, их много и, самое главное, они не работают не с цыганами, то есть купить их не получится, — цокнув языком, мужчина заключил: — Или, проще говоря, доходчиво разъяснить все им сможет только хорошая очередь из Томпсона. Сзади озадаченно хмыкнули. Нет, стрелять по цыганам на улицах — не очень хорошая идея, как ни крути. Такое могло бы сработать непосредственно на территории Пересмешника, на юге Бирмингема, но Голд и близко не подойдет к границам. Слишком много ее ребят бродили по Нортфилду, Вудок-Хилл и Стирчли, такой ход принесет только больше бед, а им этого не нужно. Вылавливать итальянцев в нейтральном районе было проще. Там никто цыган тронуть не мог, как и цыгане не могли причинить вред кому-то из наемников, дилеров или вестников. Иначе началась бы война. Но итальянцы не были частью широкой системы. Они выбивались из нее, не принадлежали ни к одной из сторон, пускай даже и пользовались симпатией с юга. В отличие от Голда, они не обладали неприкосновенностью на нейтралке, а значит подвергались опасности. При всем желании Валери не могла вступиться за Чангретту и его людей, обеспечив им безопасный выход в центр города, потому что это значило бы, что она также невольно станет частью вендетты. Это принесет неудобства, помешает разработке французского филиала «Coffee Age» и развитию американского. Нет, воевать с цыганами она не собиралась. Уж точно не ради какого-то индюка в безумно дорогом костюме. — Нет, стрелять в них — лишняя трата патронов, — скучающе проговорила девушка, шумно вобрав в легкие воздух. Ее прохладные руки, пытаясь себя занять, бессмысленно водили по пальто русского, иногда задевая разгоряченную кожу шеи, отчего ее хозяин немного поеживался. — Мы обеспечим макаронникам безопасность в нашем районе. Остальное пусть расхлебывают без нашей помощи. Тем более, что Голд вряд ли осмелится напасть на нейтралке. Там слишком неблагоприятные условия. Тонкие пальцы невесомо прошлись по короткостриженой макушке, собирая с нее блестящие водяные бусинки. Почему-то только сейчас Марион заметила, что волосы Северянина имели довольно светлый оттенок и в теплых лучах фонарей казались золотыми. Надо же, а издалека и не скажешь, что он блондин. Даже не помыслишь об этом — слишком уж темные корни. — Да ты хорош меня лапать! Я тебе не котенок, — круглая голова ускользнула из-под почти ласковых касаний, и бледные руки исчезли за спинкой водительского. — Иди вон, рыжего трогай. Ему только в радость. Серые глаза посмотрели на наемника с праведным гневом, но после оценивающего взгляда Пересмешника быстро переместили свое внимание в окно. Марион вздохнула. Если с Виктором она могла вести себя вполне свободно, расценивая его как очень хорошего друга и даже, возможно, старшего брата, которого она никогда не хотела, то ее отношения с Уильямом все еще были крайне натянуты. Да, они хорошо друг к другу относились, помогали, уважали, ценили и все прочее. Но из-за недвусмысленных чувств, питаемых к ней Сорокой, все их общение сводилось исключительно к работе. По ее инициативе в большей степени. Молодая хозяйка Мистхилла просто не хотела обнадеживать этого славного мальчика, не знающего, чего он желает. — Итак, третье, — видно, даже не заметив недоброго взгляда, предназначенного ему, задорно объявил Северянин. Бентли въехала в еще более засранный пригород, из-за чего у Валери вдруг резко отпало желание глядеть по сторонам, и она снова прикрыла веки, вслушиваясь в хрипловатый мужской баритон. — По твоему поручению наш милейшей души общий знакомый кокни буквально по сусекам наскреб информацию о чертовом конфликте цыган с макаронниками. И вот здесь я попрошу меня не перебивать, потому что рассказывать не ебаться как много, господа. Пожалейте мои нервы и свое время, ладно? — мужчина выдержал недолгую паузу, чтобы, предположительно, услышать ответ на свой вопрос. Но отвечать никто не собирался, а потому, сочтя молчание за согласие, Вик продолжил, прокашлявшись: — Началось все с того, что Анджело Чангретта, братец также нашего общего знакомого макаронника, начал ухлестывать за твоей, Билли, знакомой, Лиззи Старк. Уж подробностей не знаю, но, говорят, что было у них все хорошо. Он ее на свиданки водил, подарки дарил, внимание уделял, пока она ему исправно давала свою женскую любовь, если вы понимаете, о чем я. Такая своеобразная идиллия продлилась не особо долго и вскоре на эту разноцветную парочку обратили внимание Шелби с их маниакальным желанием контролировать каждую ячейку из большой неблагополучной цыганской семьи. Мужик Лиззи подвергся жестоким гонениям со стороны Козырьков. Все по стандарту: недвусмысленные предупреждения, угрозы, притеснение семьи Чангретта, которая, к слову, исправно выплачивала цыганам все «налоги», и поджег одного из баров Анджело, как итог. В большей степени ядом плевался младший братец, ныне покойный Джонни, который, видимо, сильно разобиделся на шлюшку Старк за то, что она шлюшка. Он, вроде как, когда-то давно жениться на ней хотел, но у них ничего не вышло как раз таки из-за натуры Лиззи, которая постоянно побуждала ее раздвигать ноги перед каждым встречным. Томми выдал за брата сестру Вольного, уж как звать не упомню, но суть в том, что, судя по всему, у младшенького к его прежней любви остались чувства, которые сподвигли его на переговорах с Винсенте Чангреттой сказать, мол: «Твой сыночка ходить не сможет, если еще раз попадется на глаза». Старик, конечно, вспылил, наобещал Шелби всего самого страшного, стульев там поломал, чуть до рукоприкладства не дошло, но, вроде как, ушли все целые. На следующий день Джон выловил Анджело Чангретту в одном из бирмингемских ателье и лишил его зрения. Еще через пару дней на благотворительном вечере была убита жена Томаса Шелби. Итальянец промахнулся, пуля предназначалась ее мужу. Дальше все произошло быстро: сначала в больнице прирезали Анджело, а после в Ливерпуле задержали Винсенте с женой, которые собирались садиться на корабль до Нью-Йорка. Женщину отпустили, хотя и не должны были, а ее мужа увезли в поместье Шелби, откуда он уже не вышел. Бедный старик, кормит червей где-нибудь в глуши без креста над собой… В салоне воцарилась тишина, прерываемая только тихим стуком подвески и заливистым ревом мотора. Валери бегала беспорядочным взором по коже кресел, обдумывая все сказанное не в силах поверить во всю эту чепуху. Не думала она, что все настолько глупо. Предполагала, но надеялась, что ошибается. Вот почему она терпеть не могла самоуверенных мужчин. Они невыносимы, ставят свои интересы превыше интересов дела. Война — пустая трата ресурсов, а Джон Шелби, страшно эгоцентричный мальчик, развязал ее из-за совершенно идиотских причин. Из-за Лиззи Старк, которая, по сути, даже не являлась частью его ебнутой семейки. Только чтобы самоутвердиться, он совершил необдуманный поступок, за что сейчас расплачивались его родные. За что поплатился и сам Джон в первую очередь. Зря Лука начал с него. На его месте, она бы оставила мальчика со средним братом напоследок, чтобы они поглядели на дела рук своих, успели испытать то, что пришлось пережить ей. Валери не стала бы предлагать Томми Шелби честную игру, как сделал это Чангретта, ибо знала, что цыган не способен играть по чести. Да и зачем давать шанс, обременять себя какими-то там законами морали? Зачем все настолько усложнять? Сицилийцу следовало действовать без огласки, чтобы ненароком не навлечь на себя беду. Но сделанного уже не воротишь, так что пусть поступает, как знает. — Не в их это стиле, — мрачно констатировал Сорока. Веснушчатая рука с татуировкой птицы на кисти стянула с рыжей головы шляпу и положила на колени. Его густые небрежно зачесанные назад волосы растрепались, кончики немного блестели из-за попавшей на них воды. Мужчина, обернувшись назад, невесело поглядел на вдруг выпрямившуюся Марион. — Да нет, вообще-то, — возразил Северянин. — У них постоянно все беды из-за баб, если так посудить. Шелби, очевидно, не умеют выбирать себе пассий. — Вольному не понравились бы твои слова, — по салону разлился хриплый смешок. — Если ты не знал, сестра Питти та еще истеричка, и ее брат этого никогда не отрицал. Даже иногда добавлял от себя такое, что про родных говорить грешно… — Господа, мы сейчас обсуждаем не сестру Вольного и даже не женщин четы Шелби, — прервала наемников единственная в машине девушка, порядком устав от бессмысленной болтовни на отвлеченные темы, из-за которой главная мысль терялась. За долгое время жизни в семье, весомую часть которой составляли мужчины, Валери наслушалась столько разговоров, историй и споров, которые неизменно затрагивали женский пол в разных отношениях и ситуациях, что теперь ее попросту тошнило от всего этого галдежа. Бестолковые разглагольствования, пошлятина, зачастую ругань и порицания — все это давно надоело, потому что не несло никакой умственной нагрузки. Но «джентльмены» все продолжали вести беседы, обсуждая кто истеричка, пилящая мужа, кто шлюха, раздвигающая ноги перед всеми подряд, а кто ханжа, не способная влиться в компанию. А самое обидное, что этим страдала не только мужская часть населения планеты. У нынешних леди разговоры были и похуже, и постыднее. —Ты, вроде как, говорил о четырех новостях, Вик, — подогнув под себя ногу, Пересмешник откинулась на спинку своего кресла. У нее буквально слипались глаза, отчего чувство приятной усталости переходило в дискомфортную изнуренность. Чем быстрее она получит отчет, тем скорее ее наконец оставят в покое. Тем более, что из-за своего несобранного состояния, с каждой минутой внимательно слушать было все труднее и труднее. Но, к счастью, слушать хрипловатый баритон русского с его странным акцентом больше не пришлось. После недолгого ползанья по карманам пальто и тихих ругательств себе под нос, назад молча протянули вдвое сложенный помятый листок с черной надписью на нем. Взяв двумя пальцами, Марион поднесла его ближе к лицу, силясь разглядеть в темноте хоть слово. — Санни принесли из Смолл-Хита, — почти безэмоционально объяснил Виктор. В его голосе прослеживалась тревога. — Тамошний мальчуган сказал, что Томми Шелби сам передал ему записку и велел доставить как можно скорее. — Останови машину. Заскрипели тормоза, удерживая на месте большой вес черного бентли. От трения о каменную кладку дороги шины неприятно и продолжительно взвизгнули. Не успел автомобиль, встряхнув всех в нем сидящих, остановиться на безлюдном мосту где-то на отшибе города, освещенном высоким уличным фонарем, как Валери мигом выпрыгнула из него. Босые ступни громко прошлепали по холодным лужам и остановились, только когда сравнялись с фонарным столбом. Дождь уже прекратился, а потому тонкие пальчики без страха развернули плотную бумагу со знакомой фамилией на ней. — Я не пущу тебя в мою машину с грязными ногами, Пташка! Так и знай! — будто издалека донесся до слуха знакомый голос. Вслед за ним послышался повторный хлопок дверцы машины. — Ты-то блять куда намылился, хахаль? Раздраженная из-за неспособности сконцентрироваться на тексте в таком шуме девушка предупреждающе махнула в сторону транспорта рукой и громко шикнула. Почти тут же все смолкло, будто на миг замерло, давая возможность спокойно прочитать немного корявые буквы. Черными чернилами на слегка пожелтевшем листе была выведена короткая надпись. Такая смешная из-за своей неуместности фраза, заставляющая победно усмехнуться. В послании было написано: «Требую аудиенции у Пересмешника». И больше ничего. Значит, получил все же весточку. Признаться, она не думала, что все произойдет настолько быстро — рассчитывала на то, что цыгане успеют потерять немного больше жизненной энергии. Санни должен был выдать только один меченый пистолет, так что шанс того, что все сложится именно так был крайне мал. Но, если подумать, так было намного лучше. — Что это? — на острые плечи опустилась тяжесть мужского пальто, от которого вдруг стало гораздо теплее. Из-за небольшого триумфа как-то совершенно вылетело из головы, что на улице декабрь. Коэн, встав сзади высокой скалой и частично загородив свет, чуть склонился и пробежался внимательным взором по написанному, а после нахмурился. — Ты же не собираешься встретиться с этим отбросом наедине? — Дай ручку, — перед носом замаячила узкая ладошка, из-за чего мужчине пришлось немного увеличить расстояние между ними. Вытаскивать пишущую принадлежность из кармана он не спешил. Послышалось недовольное цоканье. — Уилл, дай мне ручку. — Оставаться наедине с Томми Шелби рискованно, Валери. Тебе не стоит… — Я что, спрашивала у тебя совета? — Сороку окатило пробирающим до костей холодом, и он отступил еще на шаг назад, разочарованно выдохнул. Она никогда не слушала его, когда дело касалось ее безопасности. Могла выслушать Грима или Северянина, но проблема в том, что они никогда особо не выказывали опасений. Возможно, оттого, что поняли, что это дохлый номер, а, возможно, им было просто наплевать. Веснушчатые руки на ощупь нашли в нагрудном кармане железную ручку и положил ее в раскрытую ладонь. Пересмешник подошла к каменному парапету моста и облокотилась о него, чтобы указать место встречи. Его пальто было слишком длинным для нее и выглядело скорее, как плащ, но все также шло ей будто бы самое красивое платье самого прославленного модельера. Коэн больше не мог злиться за пренебрежение к нему, ибо грешно злиться на такую красоту. Наверное, это какой-то дар — во всем выглядеть роскошно. Или он просто до безумия влюблен… — Вы там буквы вспоминаете? У меня сейчас весь бензин выгорит! — разрезал тишину выкрик на грубом английском. Северянин говорил, четко проговаривая все буквы. Так он делал, чтобы показать свое явное неудовольствие и озабоченность. Раздражающий русский акцент заставлял чутких на слух британцев действовать быстрее. — Где Грим? — громко спросила девушка, не оборачиваясь. И хотя вопрос был явно адресован не ему, хромой ответил таким же тоном: — Он сегодня ночует в нашем отеле в Харборне. В Мистхилл ехать отказался, видно, боится хвостов. Отозвать его? — Нет, пусть остается там, — тонкая фигура выпрямилась, шаркнула ногтями по сгибу плотной бумаги и обернулась. Обойдя вставшего у столба Сороку, Валери подошла к Виктору. Он, открыв дверь, сидел в машине боком, выставив свои мускулистые ноги на улицу. Тощие руки протянули ему послание. — Отдашь, скажешь, чтобы донесли в Смолл-Хит и передали прямо в руки, ясно? — Ясно, — просто ответил мужчина. Его пальцы уже хотели сомкнуться на бумаге, но схватили только воздух. — Никому больше, — предостерегающе произнесла девушка, чуть наклонившись вперед. Болотные глаза сверкнули возмущением. — За кого ты меня принимаешь? Я тебе что, мальчишка сопливый, чтобы чужие письма читать? Когда послание скрылось во внутреннем кармане мужского пиджака, почему-то вдруг стало легче. Она написала адрес и время, ничего больше. Этой информации вполне достаточно для адресата и адресанта для встречи. Этой же информации хватит для недоброжелателей или, наоборот, слишком доброжелателей, чтобы сорвать всю встречу к чертям собачьим. А, как минимум, один здесь точно присутствовал. — Подкиньте меня до квартиры, а сами езжайте домой, — прежде чем Уильям успел выразить в понятной форме свой протест, дверь автомобиля снова хлопнула, скрывая за собой женскую фигуру. Северянин что-то глухо пробурчал себе под нос про чистоту в салоне, но в итоге и сам уселся за руль как подобает, кивнув напарнику на пассажирское, перед тем как закрыться. Обратно, до бирмингемской квартиры Марион, они ехали около получаса. Валери все-таки сидя задремала на заднем сидении, плотно укрывшись сорокиным пальто. Большую часть пути мужчины молчали, будто бы тоже засыпая на ходу. Северянин — от монотонности и однообразия пейзажей в лобовом, Коэн — от множества мыслей, роящихся в голове. — Она танцевала с макаронником… — сонно пробормотал последний, не отдавая себе отчет, что говорит вслух. Русский, зацепившись за знакомый голос, вопросительно промычал, не особо интересуясь. Недолго раздумывая, Уильям повторил: — Она танцевала с Чангреттой в том баре… когда я зашел за ней. Ему ничего не ответили. Только, казалось бы, сочувственно покивали головой. Виктор попросту не знал, как реагировать на такое откровение. В первую очередь потому, что не знал почему это было сказано. Если Билли просто констатировал факт, то ответа кроме «ясно-понятно» в короткостриженой голове не возникало; если же напарник делился с ним личной трагедией, то кроме пресловутого «да уж» или «сожалею, братик» ничего на ум не приходило. В подобном состоянии он ни за что бы не пришел к единственно правильному варианту. В этой ситуации помогла бы какая-нибудь шутка, да и ее в закромах уставшего мозга никак не отыскать. Сонливость не придавала ему уверенности ни в чем. Одно только ясно как день: это было что-то посерьезнее простого павлина.