Never trust a Mockingbird

— И, о чем же Вы хотели поговорить? Он прервал молчание, длившееся уже как минимум пять минут. За это время Марк не произнес ни слова, только наблюдал за шатающимися из-за слабого ветра верхушками леса и курил свой отвратительно горький табак. Дым от него был настолько едким и въедающимся в кожу, что, казалось, будто внутри у старика уже давно разложились легкие. Итальянец отсчитывал секунды и дышал через раз, ожидая, когда же о нем наконец вспомнят. Но через какое-то время в его голову пришло, что, в силу своего немаленького возраста, старик Марион мог просто забыть о его присутствии, а потому невзначай решил напомнить о себе. Ему довольно быстро надоело разглядывать однотипный пейзаж и следить за летающими над деревьями скворцами, вслушиваться в собачий лай на заднем дворе и звуки мучающейся под чьими-то руками скрипки в гостиной. Но старому Пересмешнику, судя по всему, нравилось просто сидеть и курить, бесцельно смотря перед собой. Помнится, и раньше, почти тридцать лет назад, он находил в этом особое наслаждение. Мог сидеть по часу в этом плетеном кресле и разглядывать просторы своих обширных владений. Маленький, на тот момент, Лука, пробегая мимо террасы, не понимал, почему старик каждый день так упорно возвращался сюда и наблюдал за всем, что происходило на переднем дворе. Почему предпочитал быть здесь, пока еще молодые отец с матерью и Джеймс беседовали и смеялись или занимались куда более стоящими делами. Он мог бы с легкостью присоединиться к ним и провести время с пользой и удовольствием. Это было невероятной тайной, загадкой, будоражащей детское воображение. Может быть, он, словно лев-вожак, следит за тем, чтобы ни одна гиена не проникла на территорию стаи и не напала на ничего не подозревающий молодняк? Может, он пытается высмотреть в лесу грифа огромных размеров, о котором когда-то сам и рассказывал захватывающие дух старые легенды? А может, видит то, чего не видит никто? Призраков? Может, саму Смерть? В Нью-Йорке после гибели отца и Анджело мать подолгу сидела на скамейке в парке около квартиры сына. Она проводила там часы, пока Лука занимался бизнесом, просто провожала взглядом случайных прохожих и кормила голубей, разбрасывая хлеб у самых ног. Как только часы били четыре, женщина как по команде поднималась и не спеша шла домой, чтобы приготовить единственному сыну вкусный ужин. Только вот она не знала, что сын заканчивал всегда на полчаса раньше. Выпустив носом два столбика сизого дыма, старик чмокнул губами и отложил трубку на стол. Он не кинул даже короткого взгляда на своего невольного собеседника, только смотрел на залитый ярким солнечным светом газон, чья зелень выцвела из-за холодов. — Сегодня, на удивление, прекрасная погода, не находишь? — в голосе Марка слышалась старческая хрипотца и усталость, скрываемая улыбкой. Формальный вопрос в ответе не нуждался. Пожилой мужчина быстро покачал головой, будто сам подтверждая свои слова, и только тогда скосил глаза на мужчину. — Да, действительно прекрасная. Прямо-таки замечательная мог бы сказать я, но знаю, что тебя никогда не увлекали старческие беседы. А еще я знаю, что сейчас ты думаешь лишь о том, какой же глупой ошибкой было приезжать в этот дом душевнобольных и, если скажешь, что это не так, то потеряешь мое уважение. — Мои мысли не так радикальны, как Вы думаете, — выдохнул Чангретта. В ответ ему тихо рассмеялись. — Насколько я помню, твои мысли всегда были достаточно радикальны, — Лука не нашел, что ответить, поэтому лишь хмыкнул и покрутил пальцами спичку во рту, ожидая, куда же приведет этот страннейший разговор. Марион положил правую руку на стол и сел боком, чтобы ничего не мешало поддерживать зрительный контакт. Прищурив глаза, выставил белый палец вперед, указывая с шутливым порицанием. — Ты всегда рубишь с плеча, не раздумываешь над словами и смотришь слишком далеко в будущее. Ты следуешь желаниям, эмоциям. Поэтому вы с Валери и не любите друг друга: пока она смотрит под ноги, ты глядишь только вперед. От возмущения тонкое лицо итальянца перекосило. В относительную тишину ворвался хруст дерева, приглушенный барьером зубов и губ, а после послышалось тихое фырканье, которое только больше развеселило старика. Темные брови сдвинулись, а вибрирующий голос стал серьезнее и мрачнее. — Это говорит кровь, — отмахнулся Чангретта. — Родственные связи вынуждают Вас возвышать ее. — Можешь спросить у своей матери — она того же мнения, — пролепетал старик и вытряхнул в пепельницу дотлевшее содержание трубки. — И твоя реакция говорит лишь о том, что мы с ней правы, ведь я не имел ввиду ничего плохого. Также как ты не можешь видеть того, что ждет под ногами, моя милая Валери не всегда замечает в какую сторону она идет. Только в отличие от нее у тебя нет ни одного последователя, которому можно было бы довериться целиком и полностью. У тебя нет навигаторов, которые могли бы помочь в ориентировании. И это, мой мальчик, есть доказательство того, что твой приезд в Мистхилл не был ошибкой. Марк замолчал на секунду без всякой причины. Этот старый интриган всегда умел донести даже самую бредовую мысль до умов детей в такой красиво упакованной коробочке, что никто никогда не догадался бы о ее бредовости. Он много раз дарил такие подарки сыновьям Винсенте, рассказывал разные истории, которые начали казаться сомнительными только с прошествием какого-то времени. Но теперь они… он уже не ребенок, и понимание того, что старик пытался рассказать очередную сказочку, успело крепко обосноваться в голове. Так что в ответ на мелькающую в темных старческих глазах самоуверенность Лука только в неверии усмехнулся краешком тонких губ. Заметив это, Марион застыл сродни той статуе, что недавно покинула их общество, а после убрал со своего морщинистого лица дружелюбную улыбку, вмиг посерьезнев. — Считаешь, что брежу? — возмутился он и услышал в ответ выдох, скрывающий смешок. — Он еще и смеется, нет, ну вы только посмотрите! Смеется над стариком и не стыдно же! — При всем уважении, Марк, — привычное имя сорвалось с губ быстрее, чем итальянец успел подумать. Только на миг проскочило сомнение, что это не лучшее обращение в данной ситуации, но, так как сказанного не воротишь, а старик, казалось, не возражал, мужчина решил не зацикливаться на этом. — У меня есть доверенные люди, которые, по моему личному наблюдению, намного профессиональнее, чем те три недоразумения, которых я уже имел неудовольствие повстречать. — А я-то уж понадеялся, что ты не так наивен, чтобы доверять людям, которые работают на тебя только из-за денег. Фраза, сказанная спокойным и разочарованным тоном, внезапно сильно задела за живое. Черные брови сдвинулись над переносицей, образуя складку. Дерево во рту разломилось на две части и раскрошилось мелкими щепками, отплеваться от которых не было возможности. Почти на автомате итальянец вынул крупные части спички и бросил их в пепельницу, после вернув внимание к беседе. Мужчина, поставив руку на подлокотник, уперся пальцами в висок и сменил раздраженное выражение лица на псевдо-заинтересованность, дернул бровями вверх. — Хотите сказать, что Ваши люди здесь на чистом энтузиазме и интересе? — прозвучало из его уст насмешливо. Мистер Марион театрально фыркнул и постучал ладонью по стеклянной поверхности стола. — Как я и сказал — рубишь с плеча, даже не думаешь углубиться в вопрос, а кидаешься словами. И после они говорят, что люди меняются! — старик взмахнул руками и стукнул себя по коленям, будто бы показывая досаду. — Я лишь говорю, что вижу. И считаю, что лучше держать профессионалов за деньги, чем мошенников и… coglione за «так». Появилось ощущение, словно Лука невольно стал свидетелем какого-то непонятного представления, с которого хотелось поскорее сбежать. На сцене находился лишь один актер необъятной харизмы и убедительности, а в зале — один зритель, чьи манеры не позволяли ему уйти и прервать эту неловкость. Но вот Марк выпрямился и посмотрел на своего собеседника так пронзительно, что к неловкости и раздражению прибавилась вина. — Ты не знаешь, что ты видишь. Препираешься — только чтобы препираться, потому что уперся. Твой отец тоже был таким, а ты взял с него пример. Я не вправе судить тебя, но позволь объяснить, в чем именно ты не прав, — на секунду повисло молчание. Марион стянул с головы кепку, отряхнул ее несколько небрежными движениями и аккуратно положил на колени. С заднего двора донесся громкий вой пса. Бледные пальцы погладили седые усы и, отодвинувшись от лица, растопырились так, будто держат широкий фужер. — Вот скажи мне, как ты определил для себя Грима? Хотя нет, не говори, я сам. Ты определил его затворником и изгоем, что совершенно не умеет общаться с людьми, из-за чего у него полностью атрофировались мускулы лица. Заметил, что не смотрит в глаза, значит — боится, значит — ненадежный, а, следовательно, грош цена такому работнику. Также ты мог подумать, что ему есть, что скрывать, ведь он никогда не называет себя по имени, мог подумать, что он лжец, притом очень плохой. А, ну и, конечно же, девственник без семьи и дома. Не так ли? — на риторический вопрос ответа не последовало. Глубоко вдохнув, Марион продолжил: — Сорока. Бездушный калека, обиженный на весь мир и потому не способный держать свои нервы под строгим контролем. Бессовестный подхалим, который делает все, чтобы подлизаться к Валери. Наглый и дерзкий, слишком самоуверенный, чтобы здраво оценивать ситуацию, так ты подумал о нем. Ну и, конечно, Северянин… Тут и думать долго не надо! Русский слабоумный алкоголик, возможно, коммунист и радикал. Не приносит ничего кроме проблем и затрат, а потому бесполезен. Не думает ни о чем кроме собственного удовольствия. Это ведь пришло тебе в голову? Относишься к ним, как к животным на ярмарке. А сможешь подтвердить все вышесказанное? Закончив свою речь, Марк подпер голову кулаком и уставился на мужчину напротив него выжидающе вопросительно. Усмешка с вытянутого лица Чангретты слезла еще в ее начале. Он внимательно слушал тираду и ставил для себя воображаемые галочки. Старик попал во все кроме одного. — Я не считаю Грима трусом, — безэмоционально сообщил он, разглядывая узор под стеклом стола и поздно понял, что оправдывается. Прямо как в детстве. До уха долетело задумчивое «хм». — Понимаю, к чему Вы клоните, но не думаю, что это хоть как-то поменяет мое отношение. — Ты давно не мальчишка, Лука, так что должен понимать, что многое скрывается за безучастностью, нервозностью и излишней жизнерадостностью, — Марк отвел взгляд к окну, откуда донеслось восторженное детское восклицание и беспорядочное перебирание струн скрипки, и резко вернул его обратно. Усы чуть дернулись вверх и вниз. — Давай вернемся к тому, о чем я говорил ранее. Просто представь себе, — я знаю, что для тебя это не проблема, — картинку: девочка бежит со всех ног по извилистой дороге. Она не видит, куда бежит, не знает зачем, она просто знает, что ей нужно бежать вперед и смотреть под ноги, чтобы, не дай Боже, не сорваться, ведь путь ее опасен: на дорожке встречаются то ямы глубокие, то скалы скользкие, то обрывы крутые. И люди там бывают, и много их, как чертей в аду. Одни советы дельные дают да уходят восвояси, другие бегут рядом, пока не помрут, а третьи все стремятся вытолкнуть девочку с пути. Если так рассудить, то давно бы им это удалось, если бы не ее помощники верные, что следуют по пятам за ней: птица, волк и ветер. Птица, из тех, кто видит далеко, все смотрит на линию горизонта и пытается разглядеть там цель. Только вот сверху все сливается воедино, тем более, когда зрение позволяет видеть только черное и белое. Поэтому птица стала смотреть вниз с особой целью: она ищет разные блестящие вещицы, которые могли бы пригодиться в будущем. Волк, из тех, кто привык быть один. Все убегает вперед и воет на луну, возвещая о темноте. Он опасается людей, не доверяет ни одному, кроме девочки. Волк знает, что у людей отродясь ничего, кроме собственной выгоды, на уме нет, что возьмутся они за оружие при любом удобном случае. Поэтому следит он за ними, чтобы предупреждать об опасности. Ветер, из тех, кто в силу своей непостоянности не замечает проблем, находится везде и всюду. Он нашел свое пристанище рядом с девочкой: то заводит с ней беседу, то понимающе молчит, то щекочет и дурачится, будто маленький ребенок, то вдруг мрачнеет и становится похож на ворчливого старика, то стихает, то дует и свистит с такой силой, что все пугаются. Поэтому иногда ветер даже не замечает, как подхватывает девочку своим порывом и переносит через очередную яму… Марк замолк. На террасе повисла тишина. Где-то в лесу заговорила кукушка, и итальянец поднял глаза, чтобы найти ее, но, ожидаемо, не смог. Пытаясь отвлечься, Лука затаил дыхание и вслушался. Прежде, чем птица замолкла, он успел досчитать до десяти, потом — до четырех, и крылатая начала новый отсчет. Он не до конца понимал, что именно делал и зачем, но лучше уж это, чем чувство неоправданной вины, начавшей терзать грудь. В голову не лезло ничего кроме образов, которые никак не хотели подстраиваться под старые шаблоны и нагоняли только больше смущения и недоумения. Этот хитрый старикашка снова сумел сломать то, что устоялось. Чангретта решил перенести свое внимание на кого-то более конкретного и понятного, когда убрал все размышления об этом в дальний ящик. Молодая хозяйка Марион казалась лучшим для этого вариантом. Ее образ все также оставался непоколебимым, сколько бы слов на ее оправдание не тратил старик. Мужчина знал ее достаточно близко, чтобы держаться своего мнения под названием «Мисси, маленькая стерва». «Девочка» не поднимала голову лишь только из-за своих гордости, упрямства и глупости. Изменения с возрастом ее не затронули, а неприязнь, затаенная еще в детстве, никуда не делась. Как бы усердно они оба не пытались сдерживать ее, а бесполезные ссоры выходили наружу на уровне подсознания. И именно из-за их бесполезности они как раз и раздражали в первую очередь. И Лука был уверен, что не его одного. Из окна гостиной вновь донесся детский крик, а потом и торопливые шаги, быстро переходящие в топот. Мужчины отвлеклись от своей немой беседы и устремили ленивые взоры на открывшуюся дверь и выскочившее из-за нее нечто. С опозданием до Чангретты дошло, что перед ними стоял младший член семьи Марион в пышном персиковом платье, широкой шляпе и перчатках ему под цвет, а также круглых темных очках от солнца на носу. При свете дня ее кожа казалась еще белее и будто бы блестела. Итальянец заметил, что во всем этом ребенок был похож на какого-то диковинного жука-переростка, и подобное сравнение заставило его чуть улыбнуться. И, так как, видно, этот жест воспринялся как нечто дружелюбное, ему улыбнулись в ответ. — Здравствуй, милая, — прохрипел сзади старик с такой нежностью, что к горлу подкатил ком тошноты. — Закончила занятия? — Мы сделали перерыв на обед, — пропищала в ответ Зои и, поправив загнувшийся низ платья, спросила: — Виктор уже вывел собак? Но ответа не понадобилось. Вновь раздался громкий собачий лай за домом, из-за которого девочка чуть вздрогнула. Не прошло и полсекунды, как ребенка будто ветром унесло. Уже в пустоту Марк крикнул: — Будь аккуратнее! — из-за угла до террасы долетело тихое «конечно-конечно». Старик усмехнулся. — Вот же несносное дитя. Копия сестры. — Я бы так не сказал. У Валери одно угрюмое лицо на всю жизнь — на нее не так приятно смотреть, — заметил без интереса Лука и еле заметно вздрогнул, заслышав со спины знакомый женский голос. Хоть он и ждал ее, но совершенно не ожидал, что она появится именно в этот момент. — Доброго утра, джентльмены. Пересмешник, одетая в тугие брюки и небесного цвета рубашку, легкой походкой вошла на террасу, бросив оледеневший взгляд вперемешку с фальшивой улыбкой на Луку, и остановилась около перил на том месте, где некоторое время назад стоял немногословный наемник. Она сделала вид, что не услышала его последних слов, но это была очередная ложь. Эта девочка, если речь идет о ней или чем-то касающемся ее, не упустит ни одного слова, чтобы обратить все это против говорящего. Будь они сейчас наедине, все бы высказала, а, может быть, даже и добавила что-нибудь приправленное сильным выражением. Не такая уж идеальная и непоколебимая. Скучающе осмотрев свои владения, девушка, опершись о перила, обернулась лицом к сидящим напротив мужчинам. Для приличия им следовало встать в присутствии дамы, но, как повелось, в этом доме этикетом пренебрегали, когда речь шла о так называемых «своих». Пронзительно-синие глаза прищурились, проходясь вверх-вниз по образу итальянского мафиози и будто оценивая его очередной темно-синий костюм с красным галстуком. Интересно, сколько он их притащил в своем бездонном чемодане. — Ты до сих пор не уехал, — констатировала Марион, складывая руки под грудью в излюбленном жесте. — Ты не обновила списки, — вместо Чангретты ответил Марк. Его пальцы с белыми костяшками подхватили со стола забытую кепку и нацепили на блестящую проплешину. — Часовые не пропустят его без твоего разрешения, о котором ты, видно, подзабыла. — А, то есть для него это стало проблемой? — американец усмехнулся предсказуемости молодой хозяйки. Он знал, что она скажет что-то подобное. Для нее швыряться насмешками намного проще, чем признать свой собственный промах. И в каком-то смысле ее можно было понять. Никто не любил проигрывать, Лука в том числе. — Нет, — поднявшись с кресла, мужчина поправил костюм и с игривым прищуром посмотрел на девушку. — Я просто не хотел устраивать бессмысленное кровопролитие, которое, кроме как больших потерь пуль, ничего бы не принесло. К тому же, это твои люди, а у нас, вроде как, дружба… — Между нашими отцами была дружба, а у нас — деловые отношения, — перебили итальянца. — И, если кровь бы и пролилась, то только твоя. На террасе вновь встала неуютная тишина. Немой зрительный поединок был каким-то странно привычным занятием. Лука с Валери сцепились в нем, казалось, даже не моргая, будто играли в старые-добрые гляделки. Только в более ожесточенную их версию. Кто первый моргнет — проиграл не только игру, но и бой в кровавой войне идеологий. Несмотря на не уступающие позиции с обеих сторон, этот бой пришлось признать ничьей. Старик Марион, которому явно не пришелся по вкусу весь этот детский сад, решил его прервать самым варварским способом. У стола раздался оглушительный звон разбивающегося хрусталя, который привлек внимание обоих «солдат». Разбилась пепельница. Дедушка Марк сидел все на том же месте с таким невинным выражением лица, что Зои бы позавидовала. По изогнувшимся усам можно было понять лишь одно слово, которое, впрочем, не было произнесено вслух: «Упс». — Что ж это делается-то? Что ж делается? — будто на зов прибежала мадам Джози, размахивая кухонным полотенцем в руках. Старый инстинкт, укрепившийся еще в детстве и говоривший скорее бежать оттуда, взыграл в обоих, но возраст все же пересилил порыв. Домработница всплеснула руками, продолжая сетовать: — Хозяйская же пепельница! Дорогущая! А вы так небрежно! Как же так можно? — Валери, — перекрикивая брань старушки, позвал старший Марион. Девушка чуть наклонилась, выглядывая из-за широкой спины итальянца, чтобы лучше видеть родственника. — Покажи Луке гараж, пусть выберет себе автомобиль. Негоже его более задерживать. — А Флойд нам на что? — молодая хозяйка вздернула подкрашенную бровь в недоумении и развела руками. — Где он, кстати? Не видела его сегодня. — Сегодня суббота, милая. Суббота, конечно же. Из головы почему-то напрочь вылетел сегодняшний день недели. Каждую субботу Флойд уезжал в город, чтобы навестить мать и семью в целом. Вряд ли он вернется раньше вечера, так что гараж сегодня находился на самообслуживании. Мисс Марион ничего не оставалось, кроме как устало вздохнуть и спуститься с террасы на каменную дорожку, позвав за собой крайне раздражающий элемент. Тот, чуть погодя, все же пошел следом, снедаемый странного рода сомнениями.