Never trust a Mockingbird

25 декабря 1925, день

Уильям проснулся где-то между Бирмингемом и Оксфордом. Он просто открыл глаза, уставившись в мелькающие за окном пейзажи, даже положения не сменил: одна нога лежала на другой, в скрещенных на груди руках стояла трость, чья рукоять покоилась на широком плече, большую часть лица прикрывала шляпа, что мешала смотреть в оба глаза. В машине царила идеальная тишина, нарушаемая лишь шумом двигателя и бряцанием подвески. Коэн даже на секунду подумал, что ни он один проспал всю поездку, но его сомнения развеял хруст свежей газеты с заднего сиденья. Хвоста за ними уже не было. Грима слышно не было, что не показалось чем-то из ряда вон выходящим. За рулем он всегда молчал и, в целом, не очень-то любил праздные беседы о погоде и прочей чепухе. Так что напарник из него был лучше, чем из Северянина с его идиотскими шутками и бессмысленными разговорами. Вскоре автомобиль свернул в сторону Оксфорда, а значит до Мистхилла оставалось около четверти часа езды. Тогда Коэн и решил «проснуться». Он глубоко вдохнул, расцепляя онемевшие без движения ноги, стянул федору с лица и кинул ее на панель у руля, за что получил неодобрительный взгляд напарника. Огрубевшая рука пригладила растрепавшиеся рыжеватые волосы, а после принялась разминать больную ногу. — Десять минут, — неожиданно подал голос Грим. Сороке потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что обращается он скорее не к нему. Судя по звуку, газету сзади сложили вдвое и убрали. Вскоре после этого послышался гудящий шепот итальянца, произносящего что-то на чужом языке. Уилл так и не смог понять, что говорил Чангретта, да и желания узнать как-то не возникло. Он говорил с матерью, больше-то его кудахтанье никто из здесь присутствующих не поймет, а если бы хотел, чтоб поняли, говорил бы по-английски. Коэн взглянул на часы. Многовато времени они потратили на не столь требовательную работу. Хотя на чаепитие они успеют, что не могло не порадовать. Мадам Джози сегодня утром готовила мяту со смородиной для заварки. Ровно через десять минут, как и обещал Грим, автомобиль въехал на личную территорию семьи Марион, Мистхилл. Двухэтажный особняк из белого кирпича вырос среди высоких кленов и тополей, почти неожиданно. Его фасад еще не успел устареть или облупиться и выглядел невероятно красиво в свете весеннего солнца. К сожалению, сегодня было довольно облачно. Машина проехала через арку, опутанную живой растительностью, описала дугу вокруг птичьего фонтана и остановилась у входа в дом, у лестницы которого уже стоял молодой парень, Флойд, готовый отогнать автомобиль. Он шустро подскочил к транспорту и открыл заднюю дверь, подавая руку миссис Чангретта. Ее сын вышел следом, отряхнул пиджак от невидимой пыли и подошел к матери, осматривая особняк. Та не сдержанно улыбалась. — Здесь ничего не изменилось с тех времен, — восторгалась она, взглянув на подошедшего мужчину. Он дернул уголками губ в улыбке. — Боже, мне будто снова двадцать. — Мистер Марион ждет Вас в гостиной, — чопорно сообщил Флойд, принимая у Грима машину. Коэн вышел из нее последний. Забрав шляпу и трость, он осторожно похромал к дверям, за которыми уже скрылись мистер и миссис Чангретта, но не сумел дойти. Путь перегородило широкое плечо напарника. Нахмурившись, Уилл посмотрел в холодные глаза Грима. — В чем дело? — Дело, очевидно, в тебе, Билл, — блеснула в руке зажигалка. Наемник сунул в рот белую сигарету с фильтром и подкурился, выпуская дым в сторону. — Ты в Ливерпуле будто злейшего врага повстречал. Мне казалось, что ты вот-вот схватишься за пистолет. Устало прикрыв лицо рукой, Уильям покачал головой из стороны в сторону и усмехнулся. Да, он действительно не смог удержать себя в руках из-за недосыпа и сильно корил себя за это. Но сейчас он выспался и, вроде как, чувствовал себя чуть лучше. Но все же то раздражение при виде Чангретты его не покинуло до сих пор. — Я просто не выспался, не бери в голову, — обыденным тоном сообщил Сорока, медленно поднимаясь вверх по ступеням и обходя Грима. Тот не шелохнулся, дал пройти, почти не препятствуя перемещениям, а когда напарник достиг порога, сказал: — Плохая отговорка для профессионала. Дубовая дверь открылась, и Коэн вошел в освещенную прихожую, в которой время от времени, суетясь, пробегала прислуга. Он стянул с себя пальто, повесил его на крючок и вдруг подумал, что в Мистхилле еще никогда не было такого переполоха. Тем более ради итальянцев непонятного толка. Сняв шляпу, Уилл, недолго думая направился в сторону столовой, из которой доносился приятный голос и тихий звон посуды. Там две миленьких служанки накрывали на стол под чутким руководством мадам Джози, строгой на вид низенькой женщины лет пятидесяти, которая, впрочем, была крайне добродушной и резвой дамой. Ее круглое лицо с большими щеками и таким же круглым носом не выглядело как лицо сварливой старухи, даже несмотря на непростую работу, а маленькие глазки янтарного цвета часто глядели на наемника матерински. Наверное, поэтому Уилл, возвращаясь, всегда первым делом шел к ней. Мадам Джози, заметив Уилла далеко не сразу, всплеснула руками и улыбнулась. Тот растянул губы в ответ. — Что, голодный? — первым же делом спросила она. — Сейчас накроем на стол и в пять часов сядем пить чай с мятой. Я приготовила для вас печенье. — Я не голоден, спасибо, — мужчина оперся на стену, наблюдая за тем, как Джози мечется из стороны в сторону, поправляя вилки и тарелки. — Не голоден он, как же. Подорвались ни свет ни заря, даже не поели, — сетовала старушка и поменяла вилку с ложкой местами. — Кэтрин, следи за расположением! И все ради чего? Ради чего, я спрашиваю? Чтобы встретить Чангретту? Будто Одри могла забыть, где стоит наш родной Мистхилл… — Они были здесь раньше? — наемник постарался придать своему тону гримовской незаинтересованности, но получилось как-то слишком нарочито. Благо, в этой комнате сейчас не было Северянина, который не упустил бы шанса подшутить. В гостиной, которая находилась напротив столовой, послышался восторженный возглас мистера Мариона. Его громкое «хо-хо-хо» звучало непривычно радостно и живо. Старик, на памяти Сороки, впервые за долгие месяцы проводил свое время так открыто, не запершись в своей норе и не гуляя в одиночестве по лесу, подбирая всякую дрянь и рыбача. И это, вроде как, было к лучшему, если бы не тот факт, что делал он это ради каких-то макаронников. Джози как-то чересчур пристально посмотрела на Коэна и охнула, приложив пухлую руку ко лбу. — Совсем уже старуха память потеряла, — воскликнула она, привлекая к себе внимание мужчины. — Хозяйка-то просила передать, чтоб ты сразу шел к ней, когда вернешься. Мол, очень важное дело у нее к тебе есть. — Что, прямо так и сказала? — удивился Коэн, сверившись с часами. Трость в его правой руке чуть дрогнула. — Да-а, — протянула старушка и легонько подтолкнула его к двери. — Так что поспешил бы ты, Билли, а то она три шкуры с меня снимет, что не передала. Характер-то у нее отцовский, скверный. Иди-иди. И Уилл пошел так быстро, как ему позволяла старая рана. Проковылял по ступенькам вверх, на второй этаж, и направился прямо по коридору, к кабинету знаменитого Пересмешника. И чем ближе подбирался к двери, тем явственнее чувствовал на себе взгляд двух любопытных глаз. У самого входа он остановился и, прежде чем войти, обернулся через плечо, высматривая шпиона. Но никого не было видно. Лишь дверь хлопнула в другом конце коридора. Он вошел без стука, плотно закрыв за собой дверь, и сразу вперился в излюбленные прошлым хозяином книжные полки. Они стояли прямо перед входом, углом протянувшись по двум стенам, и книг на них было столько, что впору было бы заставить и третью. Между ними втиснулся кожаный диван темного цвета, над которым повесили мрачную картину с изображением океана. Напротив полок у высокого окна в пол на небольшом возвышении расположился массивный стол из темного дерева с гранитной поверхностью. Там же стояли три кресла с широкими подлокотниками: одно — за столом, два других — с другой стороны. В воздухе почему-то витал запах валерьяны. Окно — единственное, что источало свет, и темный женский силуэт, стоящий у него, выглядел крайне эффектно. Уильям замер у платформы, слепо ощупывая птичий череп. Он смотрел на девушку у окна со смешанными чувствами и, казалось, даже задержал дыхание. Ее стройная фигура приковывала взгляд наемника, словно серебряная побрякушка сороку. Только эта самая «побрякушка» была недоступна для одноногой птицы. — Вы опоздали, — мелодично прощебетала Валери, немного повернув голову. Светлые прямые волосы шелохнулись движением ее прелестной головы. Он помнил ее глаза синим океаном, спокойным на вид, безмятежным, но скрывающим под своими водами огромное количество тайн и трупов. Сейчас ему показалось, что вода в нем покрылась коркой льда. — Я ожидала вас к двум, а сейчас уже половина четвертого. — Таможенники в Ливерпульских доках совершенно не знают цену времени, — не сразу промолвил Коэн, покрутив в руках трость, а после добавил как можно увереннее: — В этом нет нашей вины. Послышался шумный вдох. Девушка повернулась лицом к наемнику и поставила на стол стакан, наполненный водой. После она поправила рукава своей белой рубашки, похлопала себя по карманам узких брюк и сдержанно улыбнулась. Взгляд так и не потеплел. — Что ж, ладно, — Валери обошла стол, оперлась поясницей о его край, сцепив руки в замок на животе, и оценивающе посмотрела на мужчину. Как всегда опрятен и строг, правда, волосы слегка растрепались, но это поправимо. — Сядь, Уилл. Уильям кивнул и уже хотел взойти на низкую платформу, чтобы сесть в кресло, но был остановлен ленивым жестом. Тогда он обернулся к дивану и опустился на него, сев в самый угол и направив сложенные друг на друга ноги в сторону двери. Трость встала на пол у подлокотника. Он уже догадался, что будет происходить в этой комнате, и это абсолютно ему не нравилось. Заключение сделки — дело, которое нуждается в свидетелях, иначе она не будет считаться действительной. Но сделка с итальянцами, кто обычно не отличался ни честью, ни достоинством, была чистейшего рода безумием. Хотелось верить, что Валери знала, что делала, но сомнения крепко засели в голове Сороки. В любом случае, он выступит свидетелем, потому что когда-то давно клялся ее отцу, что хоть в Ад спустится, если он того потребует. — Если хочешь что-то сказать, то скажи сейчас. Скоро дедушка приведет их, — безучастно и как-то чересчур отстраненно проговорила девушка, рассматривая свои аристократично тонкие руки. Неосознанно мужчина попытался представить их мягкость, но быстро спохватился, хмыкнув. Это, видимо, интерпретировали по-своему. — Грим может выступить свидетелем вместо тебя, если что-то не устраивает. — В этом нет необходимости, — возразил Уильям, прокручивая в ладони птичью черепушку. — Тем более, что времени ему уже вряд ли хватит. В коридоре послышались неторопливые шаги и громкие голоса женщины и мужчины, что-то оживленно обсуждающих между собой. Старика Мариона Коэн определил, не задумываясь. Его бас с примесью хрипотцы плотно засел в памяти из-за некоторых инцидентов, о которых мужчина предпочел бы смолчать. Догадаться, кто был вторым участником беседы, представилось несложным. Через несколько секунд дверь открылась и в кабинет вошли трое: женщина, ее сын, а затем и дедушка Марк, чье лицо быстро сменилось с беззаботно радостного на мрачное и неопределенное. Миссис Чангретта замерла в непонимании почти сразу, уставившись на не шелохнувшуюся с места мисс Марион. На секунду она перевела недоуменный взгляд на старика, но после снова вернулась к Валери. Напряжение повисло в помещении мертвым грузом, и лишь итальянец, пожевывающий очередную спичку, выглядел более-менее спокойно, с интересом разглядывая стоявшую перед ними девушку. Сорока впервые за сегодня почувствовал упирающийся ему в ребра металлический бок пистолета. Глаза, в которых плескался океан, без эмоций рассматривали единственного оставшегося мужчину в семье Чангретта. Он сильно изменился, если судить по фотографии, что не удивительно, ведь прошло больше двадцати лет. Тощий мальчик из дедушкиного альбома повзрослел, вытянулся и приобрел силу, о которой в детстве мог только мечтать. Но все же нечто осталось прежним. К примеру, его нос был все таким же, разве что теперь он не забавлял и даже шел ему, придавая внешности особого шарма, а взгляд, хоть и казался самоуверенным, сквозил печалью. — Марк, в чем дело? — вопрос миссис Чангретты прозвучал растерянно и как-то раздражающе истерично. Глаза Валери перебежали к ней. С этой женщиной все было не так интересно, как с ее сыном. Она осталась все такой же, даже одежда с тошнотворно великим количеством меха осталась на ней, будто сошла с фотографии. Может быть, только слегка постарела. — Одри, — дедушка прокашлялся, собираясь с мыслями и подбирая слова так, чтобы не рубить с плеча. Девушка слишком хорошо знала этот его блуждающий взгляд. — Надеюсь, ты помнишь мою старшую внучку Валери. Мисс Марион не улыбнулась, ибо знала, что последует за этим знакомством-прелюдией. Женщина, видно, тоже начала догадываться, судя по застывшей в ее глазах влаге. — И где же в таком случае Джеймс? — голос ее подрагивал, вопрос был явно лишним. Пришло время брать ситуацию в свои руки. — Миссис Чангретта, — начала девушка на удивление спокойно, — дело в том, что мой отец погиб год назад в перестрелке. Сожалею, что вы узнали об этом так поздно… На последнем ее слове ноги женщины начали слабеть и подгибаться, будто сделанные из ваты. К счастью, итальянец подоспел вовремя и помог ей сесть в кресло, прижимая к себе и нашептывая что-то на незнакомом языке. Валери подвинула к краю стакан с водой, который быстро опустошили. Уилл в очередной раз прокрутил трость, подумав, что не просто так он, войдя, почувствовал запах успокоительного. И все же Марион знала, что делает. Хоть и не было никакой истерики и рыданий, что значительно возвысило ее в глазах девушки, миссис Чангретта выглядела пугающе болезненно. Она побледнела, стала сродни чистому полотну, по щекам стекала соленая влага, а руки тряслись, будто у припадочного. Валери понимала ее, но не смогла выдавить из себя ничего больше примитивного «мне жаль», хотя, казалось бы, что именно она должна быть сейчас на ее месте. Прошло несколько минут, прежде чем женщина полностью успокоилась. Только когда мистер Чангретта выпрямился и встал позади кресла матери, они смогли продолжить разговор. — Как это произошло? — дрожащим голосом спросила Одри, поставив опустевший стакан на стол. Старик Марион, кто устроился в соседнем кресле, порывался начать свой рассказ, но был остановлен все тем же жестом. Девушка не могла не заметить и на его щеках застывшие блестящие дорожки слез. Надо же, а они ведь только начали. — Началось все с того, — Валери подошла к бару, достала из него пару стаканов и бутылку дорогого отцовского виски и вернулась к столу, — что отец пытался наладить экспорт в Ирландию. Народ там оказался своенравный и твердолобый. Местные банды не горели желанием пускать на свою землю англичанина, а отец, как вы можете знать, всегда был крайне упрям, — хлопнула пробка и янтарная жидкость разлилась по граненым стаканам. Один из них забрал дедушка, выпив залпом сразу половину и горько сморщившись. Другой девушка протянула мистеру Чангретте. Он, поколебавшись пару секунд, забрал виски из ее пальцев, случайно коснувшись холодной кожи. Валери продолжила: — Не добившись ничего дипломатией, он объявил ирландцам войну и уехал с твердым намерением забрать себе Дублин. Дублин мы забрали… Только уже без него. — Почему нам не сообщили? — не унималась старушка. — Вы могли отправить письмо. — Вы не оставили обратного адреса, а в отцовской записной не было ни одного Чангретты в Америке, — пожала плечами девушка, приняв свое прежнее положение у стола. Миссис Чангретта потупила взгляд в пол. Видимо, она только сейчас вспомнила о том, что писала в послании. Чуть поразмыслив, она подняла глаза и задала вопрос, который задавали многие и до нее: — Тогда зачем ваши люди солгали мне? Мужчина, который встречал нас, сказал, что Джеймс ждет нас в Мистхилле… Со стороны дивана послышался глухой стук. Металлический наконечник трости ударился об пол три раза и замер вместе с рукой. Уильям не смотрел на собравшихся рядом с его боссом стариков и раздражающих элементов, разглядывал пустое место на стене над баром. Что-то изменилось здесь и уже достаточно давно, но заметил он только сейчас. И почему-то это занимало его намного больше, чем развернувшееся в кабинете действо. — Отнюдь, мадам, — голос, наполненный ленцой и безучастностью всегда давался ему нелегко, поэтому чаще он играл роль заинтересованного гласа рассудка, покуда Гриму больше подходила жестокая хладнокровность, а Северянин довольствовался своим громким безумием. Но сейчас Коэн вдруг почувствовал, что ему действительно все равно. И все же там висела картина… — Вы спросили меня, почему Пересмешник не приехал встретить Вас лично. Я ответил, что Пересмешник сейчас очень занят, и не соврал, ведь он действительно разбирался с неотложными делами. А точнее она. Сорока перевел глаза на девушку, которая неубедительно и очень слабо улыбнулась, посмотрев на него в ответ. Она устала от этого разговора, это видно. Одни сантименты, ни слова о деле, ради которого они здесь и собрались. То же самое можно было сказать и о полуитальянце, который интересовался абсолютно всем в комнате кроме пустых разговоров. Коэн подумал, что именно поэтому Пересмешник не выбрал Грима своим свидетелем. Наемник бы повесился от такого количества слов и минимума информации, которую они несут. Джеймс Марион умер. Достаточно давно, чтобы сейчас носить траур. Тем более этой миссис Чангретте, которая, по сути, никем ему не приходилась. Если старика, потерявшего так рано единственного любимого сына, еще можно было понять, то ее горе не поддавалось никакому логическому объяснению. — В любом случае, мой отец вряд ли бы одобрил подобные разговоры в своем кабинете, — развела руками Валери, решив уже уйти от сантиментов и поскорее перейти к делу. Старики могли отдыхать и пить виски, половину которого уже вылил себе дедушка Марк, стараясь тем самым позорно не разрыдаться при дамах. Девушка посмотрела на итальянца, который был уже во все внимание. Она улыбнулась. — Не находите, мистер Чангретта? — Лука, — его голос, чуть искаженный из-за зажатой во рту спички, вибрацией отразился от стен. Он также фальшиво растянул губы в ответ. — Но я думаю, что ты права, мисси.