***
– Я чувствую себя такой несчастной. Все время. Я больше не могу этого выносить, я схожу с ума. Здесь нет никого, кто мог бы успокоить меня, обнять, когда я плачу. Никого, кто бы дал мне утешение, пусть даже и бессмысленное. Никто даже не прикасается ко мне! Когда они моют меня, это происходит под гендзюцу. Ты хоть представляешь, каково это, когда тебя лишают всякого контакта?! Никто не дотрагивался до меня последние полгода. Ни дружеского прикосновения, ни дружеских слов... Он смотрел на нее, нахмурив брови. На его лице ясно читался дискомфорт. Чувство вины. Стыд. «Зачем ты вообще так со мной поступил, если это заставляет тебя так себя чувствовать? Каким был твой мотив, раз он был таким сильным?» Это снова заставило ее вздрогнуть. Но он был здесь, и он был единственным, на кого она могла хоть как-то повлиять. Единственным, кто сделает то, о чем она его просила. Единственным, кто не боялся ее. Для кого ее благополучие не было пустой тратой времени. – Ты можешь меня обнять? – Ты этого хочешь? Правда? – Она могла бы научиться находить радость в этом растерянном взгляде на его лице. Сакура судорожно сглотнула. – Правда. – Это был своего рода шаг в неизвестность, но, может быть, это поможет. Может быть, так будет легче. Если он прикоснется к ней так, как она хочет и позволит, возможно, эта скованность, которую она всегда чувствовала в его присутствии, рассеется. Им еще предстояли долгие месяцы пути. Мадара протиснулся между ней и стеной и попытался посадить ее к себе на колени. Цепи на ее запястьях натянулись, и ей пришлось опустить плечи, чтобы уменьшить болезненное натяжение. – Не так, так больно. Он подвинулся и раздвинул ноги так, что она все еще сидела на футоне, но уютно устроившись между его бедрами. Она могла теперь прислониться к его груди вместо стены. Мадара обхватил ее руками за талию, намеренно располагая их только на самых приличных местах. – Так нормально? Сакура кивнула. Она не напряглась; слава богам, что ее запястья жестко скрутило – это отвлекло ее внимание в критический момент, и теперь ощущения теплого человеческого тела позади нее было более чем достаточно, чтобы заставить ее растаять. Он начал мягко качать ее. – Не делай этого, или я заплачу. – Тогда плачь. – Нет. Я ужасно испачкаюсь. У меня не будет возможности высморкаться, а потом у меня весь нос заложит, и я не смогу дышать ночью. К тому же, я думаю, у тебя нет с собой платка? – Она пыталась пошутить. – Нет. Но ты всегда можешь высморкаться в мою рубашку. – Нет! Это отвратительно. – Не более отвратительно, чем все остальное. Это ничто по сравнению с тем, что я сделал с тобой. Просто плачь, если хочешь.***
Мадара не проявлял к ней никакого интереса, по крайней мере, сексуального. Если подумать, то он не показывал его даже тогда, когда насиловал ее. Он просто совершал все необходимые действия. Сакура все еще не могла решить, к лучшему это или же нет. Но хуже всего было то, что это еще больше превращало ее в вещь. Даже самый поверхностный признак того, что ты человек, – сексуальная привлекательность – был сведен на нет. Она была всего лишь инструментом. Но с другой стороны, похоже, он и сам относился к себе точно так же. По крайней мере, он не был лицемером. Если он ко всем так относится, то для ребенка это еще более мрачная перспектива, чем она предполагала вначале. Сможет ли она затронуть его сердце? Сакура знала, что для большинства мужчин дети– всего лишь теоретические понятия. Частично это объяснялось самой физиологией, но культура шиноби не поощряла взаимодействие маленьких детей с их отцами, пока они не станут достаточно взрослыми, чтобы тренироваться. Может быть, все отцы считали своих детей инструментами? Она этого не знала, ведь она никогда не знала своего отца. Но Буцума наверняка видел в Хаши и Тоби продолжение себя. Он не давал им никакой свободы воли. Сакура знала, как тяжело это давалось Хашираме. Сакура помнила все случаи, когда ей приходилось латать кости Хаши. Ей было всего шесть лет, и она едва начала практиковаться на дохлой рыбе, когда Тоби впервые притащил его к ней. У него был сломан нос. У Сакуры получилось настолько плохо, что ученица ее матери застукала их на окровавленном кухонном полу после крика Хаши. Шизуне исправила небрежную работу Сакуры и промолчала обо всем случившемся. Сакура все еще помнила снисходительный взгляд Тобирамы, говорящий ей: «урок усвоен: никогда не обращайся к этой девчонке в будущем». Но потом снова был нос, сломанное предплечье, когда он пытался блокировать удар, челюсть и – совсем недавно, три года назад – полное сотрясение мозга. Буцума на тот момент уже давно был слабее Хаши физически, но это не мешало ему навязывать свою волю обычным способом. А Хаширама был слишком хорошим сыном, чтобы сопротивляться. Сакуру всегда поражало, как быстро Хаши исцеляется. Как если бы он был не животным, а растением – вы могли бы отрезать от него части, а он вырастил бы их обратно в другом месте. И то же самое происходило с его характером. Как только он принимал какое-то решение, на него уже нельзя было повлиять. Независимо от того, как часто его избивали за свои идеалы, он все равно придерживался их. Сакура дала себе торжественную клятву, что не позволит избивать своих детей. В тот момент она знала, что может не иметь большого права голоса в выборе мужа. Но будь прокляты все политические союзы, если она когда-нибудь позволит кому-то хоть пальцем прикоснуться к своему ребенку. Интересно, сможет ли она сдержать это обещание по отношению к тому, кто сейчас внутри нее ... но для нее Мадара не производил впечатления человека, способного причинить физический вред более слабому. Он также не казался склонным к гневу... с учетом того, насколько расчетливым и сдержанным он был, он относился скорее к тому типу людей, которые предпочитают холодный психологический террор и манипулирование, вздохнула Сакура. Может быть... так лучше? Она убедит себя, что так лучше. Избиения также наносили моральный ущерб. Психологическое насилие, по крайней мере, оставило бы тело нетронутым.***
У них установился определенный распорядок. Они играют три партии в сеги, так, чтобы был ясен победитель дня, а потом он обнимает ее. Отсутствие какого-либо сексуального подтекста с каждым разом все больше ее расслабляло. – Ты можешь коснуться моего живота?– Ей также было легче озвучивать свои просьбы. – Мне не разрешают, а я хочу погладить малыша. Я всегда представляла себе, что у меня будет это особое понимание развития моего ребенка, что я смогу почувствовать и прощупать чакрой все его развитие, что я действительно увижу, как он растет внутри меня... теперь я не могу… Он положил руку туда, где ее живот уже был круглым, и осторожно погладил его сверху вниз. – Ммм... это так мило... – Сакура закрыла глаза, пока он держал там свою руку. Было тепло и так хорошо. Через некоторое время Сакуре пришла в голову еще более смелая мысль. – А ты можешь дотронуться до живота напрямую? Мадара нерешительно сунул руку ей под платье, стараясь ни в коем случае не задрать его. Он даже смотрел в другую сторону, чтобы не подглядывать. Да, решила Сакура, ставить его в неловкое положение – это определенно весело. Но чувствовать руку на своей коже было еще приятнее. Он поглаживал небольшой участок вокруг центра ее живота. – Ты случайно не сенсор?– спросила Сакура. – Разве что очень посредственный. – Ты можешь прощупывать с помощью чакры? – Нет. Но если бы ты сказала мне, как... я считаюсь быстро обучаемым, даже среди Учих. – Направь чакру из своей ладони и убедись, что она равномерно распределена по всему пространству, на которое ты ее проецируешь. Затем положи руку обратно на меня, и, как бы мне это описать? Ты увидишь, где что-то изменилось, и в твоей голове должен сформироваться определенный мысленный образ формы... по крайней мере, так это работает для меня. Просто попробуй, – подбодрила его Сакура, видя его нерешительность. – Я не знаю. Моя чакра… Она довольно агрессивна, по крайней мере, так говорят люди. Я бы не хотел сделать что-то не так. – Если ты контролируешь то количество, которое направляешь, ничего плохого не произойдет. Немного чакры еще ни разу никому не повредило. – Я думаю, ты меня переоцениваешь. Я не хочу практиковать новое дзюцу на моем собственном нерожденном ребенке. Сакура опечалилась. Но он, вероятно, был прав. – Но я могу сделать кое-что другое. – Мадара активировал свой шаринган. – Я вижу каналы чакры в этом направлении. – А что ты видишь?– Сакура заерзала от волнения. – Похоже на крошечного человека. Вспышка очень яркая. Но голова… Это нормально, что она такая большая? Сакура засмеялась. – Да, это нормально. Ты никогда не видел новорожденных? У них действительно большие головы. А до рождения пропорции еще более искажены. – Значит, ты думаешь, что он здоров и с ним все хорошо? – Конечно. – Так странно видеть его уже сейчас. Еще до того, как он родится. Это заставляет осознать, что мы уже родители... я не думаю, что очень хорош в этом. – Но у тебя получится. Никто сразу не знает, как и что делать. Ты прекрасно справишься. И если это заставит тебя чувствовать себя лучше – у меня тоже были моменты слабости. – У тебя?– засмеялся Мадара, как будто она пошутила.– Что за моменты? – В самом начале ... мне ... однажды пришла в голову мысль шантажировать охранников, чтобы они позволили мне встать. Я пригрозила им, что убью ребенка... я не хотела этого делать, но потом этот охранник начал издеваться надо мной, и так как моя чакра уже была сконцентрирована и просто бурлила... я потеряла контроль... я почти убила его... С тех пор это преследует меня.– Сакура фыркнула. – Наверное, я просто хотела кому-нибудь это рассказать. Видишь, я сама ужасная мать. Но я буду продолжать стараться. Мадара ничего не сказал, только сжал ее крепче в своих объятиях. – Ты замечательная мать, насколько я могу судить, – заверил он и похлопал ее по руке. – А что это был за охранник?– спросил он через некоторое время не слишком интересующимся тоном, который на тот момент сумел полностью обмануть ее. – Тот со шрамом. А тебе зачем? – Просто любопытно. Это была серьезная недооценка ситуации с его стороны, я бы не хотел, чтобы подобное происходило на поле битвы, – пожал плечами Мадара. Она почти забыла об этой части разговора, пока несколько дней спустя не поняла, что охранник со шрамом пропустил свой обычный рабочий день и больше не появлялся. Остальные тюремщики, напротив, начали бросать на нее неприятные, но испуганные взгляды, когда думали, что она ничего не видит. Кровь Сакуры впервые застыла в ее жилах, когда она поняла. А затем ускорилась от прилива вновь обретенного осознания силы.***
– Почему ты плачешь? – У меня есть тысяча причин плакать.– Он был настолько глубоко сосредоточен на ее переживаниях, что Сакура перестала заботиться о его комфорте. Даже если он не был склонен улучшать условия ее плена, то, по крайней мере,сгодился для того, чтобы обеспечить выход эмоций. А в последнее время Сакура просто пользовалась этим. – Но сейчас я думала о своей семье. Обычно я стараюсь этого не делать, но сегодня мне не удалось отогнать эти мысли... они, должно быть, ищут меня, они должны сойти с ума от беспокойства. Мой брат, он из тех людей, которые никогда не сдадутся. Боюсь, что мое исчезновение изменило его жизнь. Что он проведет ее в погоне за моей тенью. – Я не знал, что у тебя есть брат. – Приемный брат. Но это неважно. Мы бы прыгнули в огонь друг за друга. А ты знаешь, каково это?! У тебя есть братья или сестры? – Да. – Тогда как бы ты себя чувствовал, если бы разрушил их будущее?! На всю оставшуюся жизнь оставил лишь память о себе? Мадара поджал губы. – Если это какое-то утешение – они не ищут тебя. Сакура во все глаза уставилась на него. – Откуда ты знаешь? – Знаю. – Откуда? Мадара опустил взгляд вниз и долгое время не поднимал глаз. – После того, как мы схватили тебя, на поле битвы был подброшен обгоревший труп молодой девушки. Одетой в твою одежду, – произнес он самым бесстрастным тоном, но Сакура все равно содрогнулась от ужаса.***
– Расскажи мне что-нибудь. Расскажи мне что-нибудь о внешнем мире. Пожалуйста? – С каждой неделей становилось все труднее. И даже если бы она знала, что мольбы ни к чему ее не приведут, иногда она просто не могла себя контролировать. – Я не могу. – Какое сейчас время года? Лето? Думаю, это должно быть лето… Какая погода…? Мадара покачал головой. – В прошлом году была такая ужасная засуха… – закончила Сакура едва слышным голосом. Она сейчас заплачет. – Пожалуйста, скажи мне что-нибудь, ну хоть что-нибудь ... Я схожу с ума здесь ... Почему ты не можешь ничего рассказать? – Потому что я воспринимаю тебя всерьез. Ты– противник, с которым нужно считаться. Я ценю твои способности и твой интеллект, и я не дам тебе никаких инструментов. Сакура низко опустила голову. – Не мог бы ты принести мне книгу...? Свиток для чтения? – Я не могу принести тебе ничего. По тем же причинам. – Я не переживу это. Я не могу. Я сойду с ума. – Она боролась со своими цепями, даже если это была абсолютно пустая трата сил. Мадара склонился над ней и посмотрел ей в глаза. Сакура зажмурилась. – Нет! Только не еще одно гендзюцу! Я не хочу! – Почему? Таким способом ты сможешь что-нибудь увидеть. Что-то испытать. – То, что ты насильно вложишь мне в голову?! Неужели ты думаешь, что я захочу этого? Последний раз всего было так много, слишком много!– До сих пор они никогда не касались этой темы. Это был единственный раз, когда Сакуре показалось, что она уловила некоторые его эмоции, и это заставило ее почувствовать себя неуютно – в остальном он был так спокоен и сосредоточен на своей цели. И это ее вполне устраивало. Было бы легче иметь с ним дело, если бы она действовала, исходя из предположения, что она всего лишь инструмент для него. Ценный, важный, может быть, капризный и сложный в обращении, но инструмент. Знание того, что эта ситуация может оказать эмоциональное влияние и на него тоже, было не тем, что она принимала во внимание. – Извини. Я… я сделаю иллюзию лучше на этот раз. Дай шанс. Это прозвучало как мольба, и глаза Сакуры удивленно распахнулись. Вращающийся шаринган втянул ее в себя прежде, чем она успела снова закрыть глаза. Она была маленькой девочкой, лет семи или около того. В своем родительском доме, в мирной деревне, она проводила время, играя на улице. У соседского мальчика были колючие черные волосы, такие же черные, как и его глаза, и слишком много идей на свою голову. Вместе они исследовали луга, лазали по деревьям, ловили рыбу в реке. Они росли вместе, месяц за месяцем, год за годом. Каждый день, всеми фибрами своей души, она любила его, своего спутника с тех пор, как себя помнила. Когда она очнулась после гендзюцу, ее глаза были мокрыми, а сердце трепетало от неизвестных эмоций. Следующие четыре дня она прокручивала в голове эту историю, лелея в памяти все подробности– запах цветущего сада весенним вечером, ощущение поцарапанного колена, его голос, зовущий ее через окно ее спальни, когда он приходил за ней. Воспоминание о любви пульсировало в ее мозгу, даже если это была не та любовь, которую она, Сакура, когда-либо испытывала. – Это тоже было слишком?– первое, что спросил Мадара, когда пришел через пару дней. – Я сделал гендзюцу не таким глубоким – так как я уже знал твою систему, я смог дозировать его лучше. Я старался не слишком напрягать тебя. – Продолжал он говорить на эту тему. Дело было не в интенсивности гендзюцу, которая была предметом спора. Но, очевидно, ему не хватало смелости затронуть настоящую проблему. – Я заметила, что после этого у меня не болела голова.– Так и у Сакуры не нашлось этой смелости. – Все было просто замечательно.– И это было прекрасно– знать, что, в конце концов, он хотел от нее чего-то другого. И хотя Сакура и впрямь удивлялась, было также приятно узнать, что, возможно, она была для него не только инструментом. – А тебе ... понравилось? Сакура удачно сдержала хихиканье – так он решился, в конце концов. – Да. Да, понравилось, – призналась она, отводя глаза в сторону. В последующие недели она проживала бесчисленное количество жизней. Когда она пересекала мост, она поскользнулась, и он спрыгнул в реку, чтобы помочь ей, и понес ее в деревню на своей спине. Он был одним из двух парней, борющихся за ее внимание, и он пойдет на все, чтобы привлечь ее внимание победить своего соперника. Поздно ночью на нее напали несколько головорезов, и он защищал ее. Он путешествовал, а она его ждала. В длинных письмах из каждого города, который он посещал, он продолжал уверять ее в своих чувствах к ней. На ее день рождения он появился с коробкой, полной тех милых безделушек для волос, на которые у нее никогда не было денег, но которые она всегда тайно желала. В середине зимы он держал ее ладони между своих, чтобы согреть их.***
А потом он ушел. Через неделю Сакура заметила, что его отсутствие было дольше обычного. После двух она начала беспокоиться. После трех она была в панике. В голове прокручивались худшие сценарии. Он мертв, ранен, захвачен в плен. Или, что хуже всего, отвернулся от нее.Рациональная часть ее сознания говорила ей, что наверняка его отсутствие имеет внешние причины, и если она и должна беспокоиться, то только о его благополучии.Постепенно побеждал самый безумный вариант – она сделала что-то не так, и он не хотел видеть ее снова. Итак, когда после месяца отсутствия он, наконец, стоял в дверях камеры, Сакура взорвалась. – Где ты был?! Где ты был все это время?– В суматохе она не смогла по-настоящему взглянуть на него. Только когда он прошел половину комнаты, она заметила, что в его движениях что-то не так. Мадара подошел и сел на свое обычное место. Даже на расстоянии Сакура чувствовала, как от него разит. Она сглотнула. – Где ты был?– спросила она с большей сдержанностью. Он был явно измотан, возможно, истощен чакрой, если не ранен. – В походе. – Так долго? – Это был длинный поход. Сакура кивнула. Почему она отреагировала так гневно? Как будто она чувствовала, что имеет на это право. Как и на его присутствие. Это было просто смешно. Сакура покачала головой, развеивая негативные мысли. Он вернулся, и только это имело значение. Мадара ничего ей не сказал, поэтому в дальнейших вопросах не было смысла. – Обними меня, – сказала она вместо этого. – Пожалуйста, обними меня. В его объятиях она больше не могла сдерживать слезы. – Я думала, ты никогда не вернешься. Я предполагала самое худшее. И когда я попросила охранников позвать тебя, они сказали, что это бесполезно. Я боялась. Я так боялась. Он ничего не сказал, только крепче обнял. Его рука была на ее животе, и он гладил его. – Он вырос, пока я отсутствовал, – заявил он. – Как ты себя чувствуешь? – Я... я не знаю. Я была так сосредоточена на своих переживаниях. Но сейчас я чувствую, как он движется. Положи свою руку, и, может быть, ты тоже почувствуешь. Это происходит нечасто, но если ты наберешься терпения и прислушаешься… – Может быть позже? Завтра? Мне нужно идти. – Уже?– Сакура не могла сдержать разочарование в голосе. – Но ты только что пришел. – Мне правда надо что-нибудь съесть и хоть немного поспать. – В такой час?– Насколько Сакура знала, это был даже не полдень – ей еще не дали обед. – Мне все равно, какой сейчас час. Мадара встал, и теперь она могла ясно увидеть, что он не держался на ногах. Когда он ушел, она услышала обрывки возмущенного шепота своих охранниц. – Я думала, их ждали только через три дня? – Он пришел раньше остальных хозяев. Неудивительно, что он выглядит так, будто в любой момент может свалиться.