***
Он оказался достаточно сговорчивым. Даже покладистым. Он не будет оказывать никакого сопротивления. Все сопротивление, с которым Сакуре приходилось бороться, было внутри нее. Мысли о нем заставляли ее живот сжиматься. Она старалась не зацикливаться на воспоминаниях об изнасиловании, но все же... она помнила. Она помнила, как он двигался, когда был внутри нее, эти несколько прикосновений, слабый запах. Она хотела, чтобы он уже исчез, но он все еще оставался. И все же ей нужно было продолжать заставлять себя видеть его. Сакура велела ему прийти снова через пару дней. Ну, по крайней мере, ей было о чем подумать. Даже если она предвидела, что это событие будет неприятным, ей было чего ждать. Это была огромная разница.***
– Расскажи мне что-нибудь о внешнем мире. – Сакура была искренна в своем стремлении установить связь между ними. Но выудить из него хоть какую-то информацию не помешает. – Я тут с ума схожу от скуки. Представь себе, каково это - месяцами не иметь никаких раздражителей! – Представляю. Или, может быть, нет. Но я ничего не могу тебе рассказать. – Почему? – Тебя воспринимают как серьезного противника. Больше информации, и охрану только усилят. – Тогда нам не о чем будет говорить, – кисло заключила Сакура. – Ну, ты можешь рассказать мне о себе… – он, должно быть, заметил, как она напряглась, потому что исправился. – Или о том, как у тебя дела... Сакура задумалась. Она должна говорить. Если он был здесь и спрашивал,она должна была говорить. – Ну, «дела» – это совершенно неправильное выражение, если ты понимаешь, о чем я. – Она подняла руки так, чтобы звякнули цепи. – Но с точки зрения здоровья произошли уже довольно большие изменения. В последние недели меня часто тошнило по утрам. – Казалось странным рассказывать такие личные подробности незнакомцу. Ей нужно будет привыкнуть к этому. Или, скорее, признать, что он не был чужаком. – Сейчас все понемногу налаживается, но одно время это было просто ужасно. Им и правда пришлось повозиться со мной.– Она усмехнулась, вспомнив, как ее охранницы меняли простыни дважды в день и по очереди держали для нее ведро. – Я слышал, что когда мать испытывает сильные трудности, это значит, что и ребенок сильный. Он борется за пространство внутри. – В этом есть какой-то смысл... Я слышала, что это часто случается, когда родители происходят из совершенно разных родов. Например, из другого клана... Мы подходим по всем статьям... Мадара внимательно посмотрел на нее, как будто она сказала нечто важное. Сакура не понимала почему, она просто сказала очевидное, они были из разных кланов.***
Сакура все время задавалась вопросом о цели всего мероприятия. Она все еще не могла понять, зачем Учихе нужен этот ребенок. Этот вопрос начал занимать ее мысли. Она никогда не слышала о том, чтобы Учихи охотились на кеккей генкай. Для этого они были слишком гордыми, слишком уверенными в своем превосходстве. Слишком напыщенными. Сенджу были другими. Они усыновляли детей, создавали альянсы. Обманывали своих же союзников, если это было необходимо. Все на благо клана. И Сакура могла себе представить, что однажды знаменитая красота Учих окажет им медвежью услугу, когда дело дойдет до кражи крови. Нельзя просто взять и подослать переодетую куноичи в бордель или в таверну на перекрестке. Любой узнал бы женщину Учиха, даже если бы никогда в жизни ее не видел. Она также задалась вопросом, почему выбрали ее. Они не гнались за медицинским дзюцу. Сакура все еще помнила, как этот молодой капитан, как бы его ни звали, поморщился, когда ему сказали, что она мед-нин. А у Сенджу не было никакого кеккей генкай. Конечно, их уровень чакры и жизненная сила были чем-то невероятным, но даже в этом аспекте клан Узумаки значительно превосходил Сенджу. Если бы им нужна была значительная чакра, они должны были бы пойти за женщиной Узумаки. Сакура все еще помнила тот день, когда она впервые увидела маму Наруто– ее чакра была настолько огненной и мощной, что Сакура почти ждала, что пол начнет дымиться у нее под ногами. Она была счастлива, что чакра Наруто не была такой резкой, поскольку он был наполовину Узумаки из-за своего отца, хотя тот и считался одним из самых одаренных в поколении, происходя от простых рыбаков на территории Узушио. В противном случае Сакура не стала бы жить с Наруто дольше. Кушина-сан, даже если была милой и дружелюбной, немного подавляла.***
– Если ты действительно хочешь, чтобы я рассказал ребенку о тебе, нам нужно поговорить. Ты сознаешь, что в противном случае информация не будет передана. Сакура кивнула. – Да. Но думаю, ты понимаешь, что это трудно. – Она хотела, действительно хотела поговорить с ним. Но каждый раз ей приходилось заставлять себя. Мадара пожал плечами. – Есть идеи, как сделать это проще? – Задавай мне вопросы. Я не могу начать общаться с тобой просто так, но, возможно, я могла бы отвечать. Только... начни с простого. – Что ты подразумеваешь под простым? – Поверхностное. Нравится – не нравится, например. Ничего слишком личного, пожалуйста. – Хорошо. Итак, что ты предпочитаешь: ниндзюцу, гендзюцу или тайдзюцу? Сакура на секунду задумалась над своим ответом. Конечно, ей нравилась замысловатость сложных дзюцу, чудесные эффекты, которые они производили, но ничто не могло сравниться с удовлетворением от того, как она вдавливала противника в землю – Тайдзюцу, – сказала она. Она увидела, как Мадара выгнул бровь, словно это был не тот ответ, которого он ожидал. – Но ты серьезно? Из всех вопросов ты задал первый, что пришел тебе в голову? Боже... просто имей в виду, это должны быть вещи, которые заинтересуют маленького ребенка. Что-нибудь простое. Такое, как цвет, еда… – Тогда, твой любимый цвет? Сакура сдержала вздох. Он послушно подыгрывал, но на самом деле не был на это настроен. Они оба подыгрывали – игра, на которую никто из них по-настоящему не подписывался. – Зеленый, – тем не менее, ответила она. Ей нужно было продолжать свои попытки. – Но я люблю и красный. Но не этот яркий, кроваво-красный, а более глубокий оттенок, больше похожий на цвет… – Внутренних органов?– услужливо подсказал Мадара. Сакура вздрогнула. – Да. На самом деле, именно этот цвет.– Она не могла не думать, что он, вероятно, привык видеть внутренние органы в совершенно ином контексте, чем она. Когда она больше ничего не сказала, Мадара снова подтолкнул ее. – Любимая еда? – Что-нибудь сладкое.– Слегка снисходительная гримаса на лице Мадары заставила ее смутиться. – Я знаю, что это неполезно и по-детски, но все же ... – Сакура остановилась, вспоминая вкус дайфуку, которые обожала в детстве. Она даже тайком выносила из кладовки приготовленную начинку из анко. Во время каждого праздника она была готова орать до хрипоты, чтобы получить двойную порцию, и она помнила, что ее мать иногда уступала, особенно когда выматывалась после целого дня в доме целителей. Это заставило ее остановиться. Сакура задумчиво прикусила губу. – Если окажется, что наш ребенок слишком любит сладости... просто убедись, что он не ест их слишком часто... Мадара дернул головой, словно она сказала что-то шокирующее. – Особенно перед сном. Дети тогда плохо засыпают, – закончила она, пытаясь говорить профессионально и побороть эмоции, которые проскальзывали в ее голосе. – А ты... ты даже будешь заботиться о нем, когда он будет маленьким? – Я пока не знаю. Но, вероятно, нет. Сакура почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Зачем она вообще это делает? Затем она мысленно обругала себя. Вот именно поэтому. Чтобы заставить его установить связь с этим ребенком, прежде чем его отдадут и она потеряет всякое влияние на его жизнь. Вот как она может заботиться о нем, даже сейчас, даже в ее нынешнем положении. И в любом случае это был лишь запасной план, напомнила Сакура. План А– сбежать. Она найдет выход. Вновь обретя решимость, она посмотрела Мадаре прямо в глаза, давая понять, что ждет еще одного наводящего вопроса. Казалось, он думал, что спрашивать дальше, поскольку у него закончились предлагаемые ей варианты. Он выглядел совершенно несчастным; было ясно, что он старается, но чувствует себя совершенно не в своей тарелке. Сакуре пришло в голову, что она, возможно, должна выиграть для него немного времени. Он не должен впадать в уныние или расстраиваться, иначе он перестанет сотрудничать. – Как ты собираешься запомнить все, что я скажу?– спросила она. – Ты это запишешь? – Мне не нужно запоминать. Шаринган записывает все, что вижу. Забыть невозможно. – О,– сказала Сакура. Она не знала, что глаза Учих могут такое. – Ох. В таком случае, если они записываются… Есть ли способ получить доступ к этим воспоминаниям другим людям? – Пока нет, – медленно произнес он, прищурившись. – Ты думала о том, чтобы позволить нашему ребенку увидеть тебя? Сакура кивнула со всей энергичностью, на какую была способна. Еще пару секунд назад она никогда не думала, что такое возможно, но теперь... в мире не было ничего, чего бы она хотела больше. – Может быть… может быть, найдется способ, – задумчиво сказал он, и его взгляд расфокусировался, как будто мужчина смотрел на что-то вдалеке. – Потребуется совершенно новое дзюцу, но… никогда не говори никогда. Сакура облизнула губы. – Просто… Если тебе это когда-нибудь удастся, не позволяй ребенку увидеть меня такой – в тюремной камере, прикованной к полу. Не позволяй ему видеть меня жертвой. Покажи только мое лицо… Он кивнул, и Сакура начала бояться, что последующее молчание было ему так же неудобно, как и ей. Но она, должно быть, ошиблась, поскольку причина паузы стала очевидной, когда он задал ей вопрос: – Любимое время года? Сакура тихо рассмеялась. Его облегчение от того, что он что-то придумал, было слишком очевидным. – Весна, – ответила она с некоторой серьезностью. – Почему? Сакура дернула головой на первую же его дерзость, но все равно дала ответ. – Из-за моего дня рождения. И из-за цветов... – Она помолчала, но заставила себя сказать что-то еще. В конце концов, это была ее инициатива, так что она должна была радоваться, что он серьезно к ней отнесся. – Я люблю цветы, особенно когда они всходят и растут, – добавила она, – и ты видишь, как они тянутся к свету... у них так много надежды. Весна – это надежда, жизнь, побеждающая смерть, понимаешь? Вот почему мне она нравится. Мадара покачал головой. – Удивительно, какой похожий… – Похожий что? – Твой ответ на тот, который я бы дал на этот вопрос. – Тебе тоже больше всего нравится весна? – Нет. Мне нравится зима. Самая глубокая ее часть. – Тогда как это похоже? – В день солнцестояния, когда дни перестают становиться короче – именно тогда свет разбивает тьму. Поворотный момент. Это тоже про надежду.– Он замолчал, и у Сакуры создалось впечатление, что он хочет что-то добавить. Но он так ничего и не сказал.