***
Выглянув в просвет между балконными гардинами, Кира посмотрела с высоты второго этажа вниз и поёжилась. От её прерывистого дыхания окно то и дело запотевало, а потому разглядеть беседовавших в саду мужчин было не так просто, и она протёрла стекло краешком рукава, пытаясь хотя бы так вернуть зрению остроту и немного прийти в себя. У дверей в отведённый ей будуар послышался какой-то шорох, и она вздрогнула, оборачиваясь, но почти тут же выдохнула с видимым облегчением: - Регулус! Мерлина ради, что ты тут делаешь? Она пересекла комнату стремительным шагом и буквально втащила его внутрь, захлопнув дверь. - Я... не мог не поддержать тебя сегодня, - откликнулся он, когда Кира отступила на пару шагов и опустилась в низкое кресло у южной стены. - Ты чудесно выглядишь, Кира. - Спасибо... Смутившись, она заправила нарочно завитую прядку за ухо, но тут же выпустила обратно, вспомнив, что так и было задумано. Скользнув взглядом по её синему платью, нежно облегавшему фигуру и оставлявшему богатейший простор для фантазии, Регулус устыдился и отвёл глаза, но всё же не сдержался и, вновь взглянув на неё, заверил: - У этого Островского нет ни единого шанса противостоять твоему обаянию. Кира в ответ нежно улыбнулась и, привстав, легко мазнула губами по его щеке. - Спасибо тебе, - поблагодарила она. - Не представляю, как тут сохранить самообладание. Кажется, я всё испорчу! - Не говори ерунды. Что может пойти не так? Но она не слушала его заверений, прижав ладони к щекам и напоминая себе, как нужно дышать. Разумеется, её знакомство с потенциальным женихом было всего лишь формальностью, призванной ублажить и успокоить отца, но она всё равно переживала, потому что... Да просто потому, что она была девушкой, и как любой девушке ей хотелось понравиться. До сих пор её контакты с противоположным полом были минимальны, если не сказать - ушли в глубокий минус, поскольку на регулярной основе... Она коротко хмыкнула, подивившись возникшему у неё в голове каламбуру. Регулярно она виделась только с Регулусом, который и теперь был здесь, и лицо его, чем дальше, становилось всё более и более обеспокоенным. - Ты здоров? - спросила она наконец, приглядевшись внимательнее к его насупленным бровям. - Ты какой-то слишком тихий сегодня, Регулус. Сверху вниз смерив её озабоченным взглядом, он долго не отвечал, но в конце концов сумел вытолкнуть из пересохшего горла одну-единственную фразу: - Это... как-то неправильно. - Что же тут неправильного? - вскинулась Кира, сверкнув глазами. - Сегодня я познакомлюсь с господином Островским, потому что мой отец счёл его достойной партией для меня. Если мы понравимся друг другу, то заключим обязательство о помолвке, а потом поженимся. Что тебя не устраивает? Ответив ей пристальным взглядом, он пожал плечами: - Какое мне дело до твоей свадьбы? Это ведь твоя жизнь, и я не имею права решать. Но... - Но? Кира смотрела на него так просто и честно, что он стушевался, почти испугался собственной вспышки, но всё же не отступил и выпалил: - А как же любовь? - А что такое эта любовь? Ответа у него не было, и Регулус отвернулся к окну, делая вид, будто изучает морозные узоры. Задумчиво усмехнувшись, Кира пригладила волосы и вдруг заговорила совершенно о другом: - Знаешь, я упросила отца настроить в моей комнате радиовещание прямиком из Союза. Он не очень ловко управляется с техникой, так что теперь приёмник ловит и магловские, и волшебные каналы... Я песню слышала, - прибавила она, подняв глаза и взглянув в полное недоумения лицо Регулуса. - Она весёлая, тебе бы понравилась, только... Только слова очень грустные. Про то, что, если ты обременён властью, то для любви места уже не остаётся и все от тебя ждут, чтобы ты следовал букве закона и соблюдал бы неписанные правила. Это очень хорошая песня, Регулус, - прибавила она, до боли сжав ему пальцы. - Тебе стоит её послушать. Тебе понравится... Она успела отвернуться прежде, чем блеснули в глазах слёзы, и Регулус, прикусив на мгновение и без того бескровные губы, окликнул: - Кира... Я... хотел сказать тебе... - Кирюша, а вот и мы! Михаил Сергеевич ворвался в комнату столь стремительно, что закрывавшие вход гардины взметнулись как от порыва ветра. Увидев посреди комнаты неловко замершего Регулуса, старший Истомин укоризненно нахмурился, но сам юноша этого даже не заметил, вглядываясь в лицо того, кого он привёл с собой. Поднявшись гостю навстречу, Кира слегка присела в ничего не значащем книксене и поприветствовала: - Добрый день. Вы, должно быть, и есть Борис Николаевич. Отец много рассказывал мне о Вас. Разговор пока что шёл по-английски, и Регулус понял, что он здесь явно лишний, но всё же он отчаянно не желал уходить, не хотел оставлять её здесь, с ним... С этим Островским, скалившим зубы в фальшивой насквозь улыбке... Сморгнув и будто лишь сейчас вспомнив, что он тоже здесь, Кира поспешила представить: - Это... Регулус Блэк. Он мой добрый друг. - Наслышан о Вас, мистер Блэк, - кивнул Островский и протянул руку в приветственном жесте, но Регулус предложенную ладонь проигнорировал, лишь слегка склонив голову: - Весьма польщён. Кира, буду ждать тебя в библиотеке, как мы и договаривались. Он ушёл, даже не обернувшись, и Кира против воли ощутила острый укол досады. На Регулуса в последнее время часто накатывала такая вот странная задумчивость, и тогда он становился совершенно несносен. Как с этим бороться, она пока что не знала. Убедившись, что все лишние свидетели устранены и никто не помешает знакомству, Михаил Сергеевич довольно потёр ладони и объявил, переходя на русский: - Ну, недурно бы вам и побеседовать. Вот, Борис Николаевич, наша Кира... - Брось, папа, - оборвала она, не давая тираде взять разгон. - С этим я и сама справлюсь. Будь добр, оставь нас с Борисом Николаевичем ненадолго. Удивлённо приподняв чёрные брови, Островский переглянулся с отцом предполагаемой невесты и поспешил заявить о честности собственных намерений: - Михаил Сергеевич, если только Вы не доверяете... - Ну что Вы, что Вы! - Истомин замахал руками. - Простая девичья блажь, не более. Ладно уж, разговаривайте по душам, а я пока побуду в кабинете. Двигаясь как-то полубоком, почти спиной вперёд, он вышел, а Кира наконец получила возможность присмотреться к визитёру. Вопреки предупреждениям отца Борис Островский оказался весьма симпатичен, темноволос и смугловат, хоть и начисто лишён того мрачноватого обаяния, которое Кира ценила в мужчинах и юношах. Дорого и со вкусом одетый, он всё же производил впечатление этакого простачка, который склонен радоваться совершенным мелочам вроде неожиданного потепления среди зимы или визиту дальних родственников - нежданных, но всё же любимых. Настороженно вглядываясь в его незамысловатое лицо, Кира пришла к выводу, что терпеть его не составит особого труда. Разумеется, для начала следовало обменяться хотя бы парой фраз, но первое впечатление оказалось вполне удовлетворительным. - Присаживайтесь, - указала она на стул у резного столика и хотела уже опуститься на прежнее место, но Островский ринулся вперёд и поспешил протянуть ей руку, помогая устроиться. Равнодушно пожав плечами, она села и, аккуратно сложив ладони на коленях, дежурно поинтересовалась: - Хорошо ли Вы устроились? - Да, вполне, - живо откликнулся он, занимая указанное место. - Я поселился в премилом отеле неподалёку отсюда. Это совсем рядом с маяком, пешком можно дойти - чудное место! Вежливо улыбнувшись в ответ, Кира поинтересовалась: - Любите море? - Да, очень. - Он несколько раз кивнул и поспешил поправить сползшие на кончик носа прямоугольные очки. - Понимаете, я вырос в Астраханской области, а там такой климат и такая природа... Простите, Кира Михайловна, я не с того начал, - спохватился он, и она спокойно возразила: - Ну что Вы. Я ведь сама задала вопрос... Борис Николаевич, я не желаю лукавить и рассчитываю на такую же откровенность с Вашей стороны, так что позвольте сразу говорить честно о том, что волнует меня больше всего, - произнесла она, предпочитая не тратить своё и чужое время попусту. Уже сейчас она чувствовала, как в ней волнами поднимается дрожь, и не могла с уверенностью сказать, на сколько ещё её хватит. Помолчав, она всё же собралась с духом и продолжила: - Отец сказал, что говорил с Вами о моих... особенностях, и Вас подобное положение дел устроило. Это действительно так? Кивнув, Островский вновь поправил очки и заверил: - Да, так и есть. Мы с Михаилом Сергеевичем долго и обстоятельно разговаривали, и не единожды, и в конце концов решили, что можем заключить этот брак к обоюдному удовольствию сторон. Осталось лишь заручиться Вашим согласием, - прибавил он и внезапно кашлянул в подставленную ладонь, пытаясь таким образом спрятать смех. Приподняв брови, Кира обернулась к нему, но в её взгляде пока что не было укора, и Островский поспешил объясниться: - Я вот говорю Вам это всё, а сам думаю - со стороны звучит так, будто я жениться собрался не на Вас, а на Вашем батюшке. Ну что ж такое... Деликатно хихикнув, Кира покачала головой и вынуждена была признать: - Вы очень милы... Позвольте Вашу руку. Так мне будет спокойнее. Расценив её жест как проявление зарождающейся привязанности, он покорно протянул ладонь, и Кира тут же сжала ему пальцы, вглядываясь в удивлённое лицо. - Не переживайте так, - упросил он, и она кивнула, не прерывая напряжённого досмотра. Прошла ещё пара минут, и с коротким вздохом она отпустила руку Островского. Перспектива вдовства не пугала её, разве что остался очень нехороший осадок от того, что всё должно случиться вот так скоро, а уж со сроками она, даже если не видела подробностей произошедшего, не ошибалась ни разу до сего дня. - Буду счастлива в будущем назвать себя Вашей невестой, Борис Николаевич, - прощебетала она и послушно сложила губы в улыбку. - Просто Борис, - разрешил он и тут же склонился к её руке.***
Отряхнув озябшие ладони, Римус смахнул свежий снег со скамейки и пошёл вниз по пригорку, не оборачиваясь. Снегопад не прекращался с самого утра, но до обещанного синоптиками снежного бурана было ещё далеко - воздух застыл серым маревом, и мелкие снежинки приятно кололи лицо, бодря, но не жаля холодом. Подгоняемый всё усиливающимся снегопадом, Римус переделал всё, что запланировал, и теперь покидал кладбище с лёгким сердцем. Пусть он не мог поделиться с родителями горестями и радостями и всё, что ему оставалось - это прибирать могилы, вырывая сорняки и подравнивая дорожки, осознание того, что он может сделать для них хоть что-то, приносило ему горькое удовлетворение. С кладбищенского холма Грейт-Хэнглтон был похож на расписную рождественскую открытку: от городской площади лучиками разбегались улицы, по которым спешили довольные жизнью горожане, нагруженные подарками и яркими праздничными пакетами. В воздухе пахло хвоей, тёплой сдобой и каким-то пряностями - наверное, из паба, где хозяин на протяжении всего адвента щедрой рукой разливал глинтвейн. Там, внизу, кипела жизнь, но на высоте было гораздо тише, и в холодном воздухе лишь растекалось пение, доносившееся из церкви. Постояв у самой калитки, Римус всё же вошёл на подворье и, оскальзываясь, подошёл к самому крыльцу и прислушался. Внутри репетировал церковный хор, состоявший преимущественно из учеников воскресной школы; отец Льюис, поглощённый собственными обязанностями дирижёра, бодро размахивал пухлыми руками, что ненамного отличалось от его обычных проповедей, разве что теперь он стоял к пастве спиной. В церкви собралось уже довольно слушателей, и Римус, поколебавшись, решил присоединиться и, пройдя по проходу, занял место в середине левого сектора. Мальчики-хористы между тем дружно распевали "Приди, Эммануил" (1), нарочно вытягивая дрожащие ноты. За пианино в углу сидела сестра Агата, так что приходилось соблюдать приличия, но мальчишки всё равно украдкой щипали и пихали друг друга, а один, круглыми очками неуловимо напоминавший Джеймса в детстве, приставил соседу "рожки", но при этом ни на такт не сбился. Усмехнувшись, Римус упёрся сложенными руками в спинку стоявшей впереди скамьи и опустил подбородок на собственные ладони, наслаждаясь теплом и маслянистым запахом свечей. В голове было блаженно пусто, и он тихо радовался тому, что можно просто посидеть вот так, никого не тревожа и не будучи вынужденным вступать в диалог. Через проход от него устроилась пожилая супружеская пара, ему незнакомая, и теперь женщина украдкой вытирала глаза крохотным платком, очевидно, растрогавшись от чудного пения мальчиков. Мужчина слегка склонился к ней, утешая с мягкой улыбкой, и Римус, глядя на его седые виски и пепельно-серые густые усы, попытался представить, как бы выглядели его родители, если бы дожили до таких лет - кажется, около семидесяти, плюс-минус пяток лет. Мысль плыла, двоилась и никак не складывалась в единый образ, и он, отчаявшись побороть собственное сознание, подумал о том, каким стал бы он сам, если бы ему суждено было дожить до глубокой старости. Покачав головой над собственной глупостью, он откинулся на спинку скамьи и усмехнулся. Что толку пытаться дотянуться до будущего, сокрытого плотной завесой, если совершенно не понятно, как жить сейчас. Пока что всё, что ему оставалось - это проживать день за днём, понемногу делая собственное существование хотя бы номинально приемлемым, чтобы не оскотиниться, не опуститься окончательно. Хотя бы потому, что родители этого не хотели. Уж они-то всегда надеялись, что с их мальчиком всё будет в порядке. И, даст Бог, так и будет. Пока он предавался размышлениям, в ряду хористов возникла сутолока: один из мальчишек во втором ряду до того сильно раскачался на хлипкой скамейке, что соскользнул вперёд, умудрившись столкнуть нескольких своих приятелей, которые, обряженные в кипенно-белые хитоны, повалились на пол как белоснежные костяшки домино, цепляя один другого. Не сдержавшись, Римус прыснул в подставленный кулак, но его смех потонул в возмущённом клёкоте сестры Агаты, которая была ярой противницей всяческих шалостей, и сердобольном оханье преподобного. Дожидаться раздачи воспитательных тумаков Римус не стал и, поднявшись, запахнул пальто и пошёл к выходу, чувствуя себя странно отдохнувшим. Меряя шагами заснеженную улицу и стараясь не поскользнуться на наледи, он думал о том, как там парни, которые планировали остаться на праздники в Хогвартсе, аргументируя тем, что это Рождество для них - последнее в школе. Последнее... Детство неумолимо заканчивалось, утекало как вода сквозь пальцы, а это означало, что нужно было как-то выстраивать собственную жизнь, ориентируясь на время после школы. Для Римуса это загадочное "после" было пока что максимально не оформлено. Он точно знал лишь одно - в начале февраля ему нужно было явиться в Академию на собеседование, а дальше... Дальше посмотрим. Он не жалел, что уехал, но всё же мысль о том, что придётся возвращаться в пустой дом, где его совершенно никто не ждёт, отдавала горечью на языке. Быть может, стоило дать ещё круг по крайним улицам, дойти до реки, но снегопад прекратился и мороз значительно усилился. Потуже обмотав вокруг шеи шарф, Римус всё же зашагал прекрасно знакомой дорогой, тем более что ноги почти донесли его домой - осталось всего-то свернуть за угол и пройти пару кварталов. Войдя в калитку и по привычке обтрусив ботинки о крайний столбик низкого забора, он быстрым шагом подошёл, почти подбежал к крыльцу и испуганно замер. Дверь была закрыта, но не заперта, а сквозь стеклянную вставку в самом центре было видно, что в прихожей горит свет - свет, который он точно гасил перед уходом. Потянув из кармана палочку, Римус толкнул дверь свободной рукой и вошёл, готовый в случае чего обороняться до последнего вздоха. Внутри было тихо, но он не спешил с выводами, продолжая приставным шагом продвигаться вперёд, вглубь прихожей, стараясь держаться поближе к стене. Почти напротив него стояло высокое зеркало - узкое, но зато почти до пола - и в нём отражался уголок гостиной. Сделав ещё один скользящий шаг вперёд, он вытянул шею, приглядываясь к отражению, но в конце концов беззвучно ахнул и опустил палочку. Несколько секунд он продолжал стоять неподвижно, с гулко колотящимся сердцем, а после распустил душившую его петлю шарфа и наконец сделал несколько шагов вперёд, вновь замерев на пороге гостиной. - Что ж ты за человек, Римус Люпин, если у тебя даже ёлки нет? - попеняла Аврора, оборачиваясь к нему поверх плеча. Стоя на табурете, она развешивала шары на разлапистой ёлке, которой совершенно точно не было в доме, когда он уходил утром. Но теперь она настолько привычно смотрелась в уголке гостиной, будто была здесь всегда - и Римус не мог бы с уверенностью сказать, имеет он в виду дерево или саму Аврору. Не смея поддаться очарованию момента, в отчаянной попытке поддержать связь с ускользающей реальностью он беспомощно окликнул: - Что ты здесь делаешь?.. Пожав плечами, она не ответила, а только продолжала смотреть на него с такой нежностью, что он, не понимая, что творит, приблизился к ней и, обхватив руками, сдёрнул с табурета, прижал к груди как самое дорогое сокровище, не в силах даже опустить на пол. Весь месяц до этого прошёл для него как в тумане, но теперь окружающая действительность обрела такую ужасающую ясность, что он зажмурился, пока она покрывала его лицо жалящими поцелуями, горячо шепча: - Милый мой... Хороший... Я так люблю тебя, если бы ты только знал... Я тебя больше никогда-никогда не оставлю, мы справимся со всем! У нас всё будет хорошо... Оборвав её чарующий лепет, он впился ей в губы, но тут у него за спиной раздался хрустальный звон, и Римус порывисто обернулся, вновь выхватывая палочку. - Бродяга, ну мать твою госпожу Вальбургу! - раздался из кухни прекрасно узнаваемый голос Джеймса. - Я тебе сказал достать бокалы, а не перебить их ко всем чертям! Коротко хихикнув, Аврора украдкой боднула лбом его шею и шепнула: - Ты же не думал, что меня отпустят справлять Рождество в одиночку?.. Ребята! - позвала она, едва сдерживая рвущийся из груди смех. - Идите сюда! Вслед за раскрывшим своё присутствие Джеймсом в гостиную вошли не только Питер и Сириус, но и Марлин, которая, окинув умилённым взглядом застывших влюблённых, улыбнулась и подытожила: - Поскольку ёлка ещё не наряжена, у нас есть время сходить в город за бокалами, потому что мой любимый умудрился грохнуть весь сервиз! - Как вы тут оказались? - спросил Римус, и Джеймс пожал плечами, запросто подытожив: - Трансгрессировали!.. Хвоста опять вывернуло, - сообщил он, кивнув в сторону побуревшего от смущения Питера, а после прибавил совершенно иным, куда более серьёзным тоном: - Рождество ведь семейный праздник, ну чего ты. Ничего не понимая, Римус переводил взгляд с одного друга на другого, пока наконец не остановился на Сириусе, стоявшем теперь совсем близко, буквально на расстоянии вытянутой руки. Они договорились не воевать в открытую, но всё же до примирения было ещё далеко. Так ли далеко? Теперь, глядя на виновато опущенные ресницы друга, Римус в этом сомневался, но как вернуть всё на круги своя, он пока что не знал. Пауза затягивалась, но положение спасла Аврора, которая, прижавшись к нему, исподволь наблюдала, казалось, за всеми и сразу. - Это была идея Сириуса, - шепнула она, подёргав Римуса за рукав, и он, медленно кивнув, сделал шаг вперёд и по-братски обнял Блэка свободной рукой. Ответив на объятия, он отстранился и с виноватой заминкой уточнил: - Всё-таки мир? Обежав глазами столпившихся полукругом друзей и наконец опустив взгляд на приникшую к нему Аврору, Римус не смог ответить и просто кивнул. Они не могли разойтись до самой ночи, обмениваясь сплетнями, вспоминая истории из детства и запивая сладости сливочным пивом - и это была та самая атмосфера сугубо молодёжного праздника, который кажется нескончаемым. Но в конце концов Питер уснул прямо в кресле, пролив выпивку на ковёр, и Марлин погнала всех спать, предварительно заставив Джеймса выпить обязательную порцию обезболивающего зелья, поскольку с наступлением темноты шрамы на ногах начинали самым омерзительным образом саднить. Впрочем, профессор Грэйволф обещал, что это со временем пройдёт. Не посмев покуситься на опустевшую хозяйскую спальню, Мародёры устроились в гостиной, в порыве рыцарственности уступив Марлин место на диване, куда под утро перебрался и Сириус. Той ночью Римус впервые за долгое время спал как убитый. Быть может, виной всему было выпитое накануне, а может быть - тот факт, что рядом с ним, отвоевав большую часть подушки, мирно посапывала Аврора. И в этом не было пошлости или даже зачатков страсти, потому что она просто была рядом. Просто прижималась к нему как к самому дорогому, что было в её жизни. Просто дышала с ним одним воздухом. Заворочавшись сквозь дрёму, он прижал её крепче, опасаясь разбудить, но не в силах отпустить. - Спи, милый, - шепнула она голосом, в котором не было и следа сонливости. – Ещё рано. Она поёрзала, теснее прижимаясь к нему, спиной к груди, и вновь затихла, согревшись в тепле одеяла и его рук. И Римус, бережно обхватив её за талию, скользнув ладонью по огненному даже сквозь одежду животу, вдруг понял, что, несмотря на всё случившееся за последние месяцы, он счастлив. Просто счастлив так, как может быть благополучен и спокоен смертный человек, жизнь которого полна тягот и невзгод, но всё равно прекрасна. Нет, он не выздоровел за одну ночь как по волшебству, и уже предчувствовал, что их дружба с Мародёрами никогда уже не будет прежней, наполненной какой-то детской, мальчишеской бравадой с показным братанием. Но впервые за всю жизнь ему наконец стало спокойно, и причиной тому была она. Зарывшись лицом в рассыпавшуюся по подушке душистую копну, он ужалил нежным поцелуем золотящуюся на свету макушку Авроры, и она с тихим вздохом перевернулась на спину, сонно глядя на него из-под ресниц. - С Рождеством, - улыбнулась она и, окинув его пристальным взглядом, окликнула: - Как ты? Прислушавшись к себе, он пожал плечами, и тогда она перебралась с подушки к нему на грудь, крепко обнимая. - Знаешь, - шепнула она какое-то время спустя, - я так испугалась, когда Джимми сказал, что ты уехал... Боялась, что ты снова захочешь... Почему ты не попрощался? - Боялся остаться, - признался он замирающим шёпотом, глядя в сумрачно сереющий потолок. - Если бы увидел тебя, я бы уже не смог уехать. Взмахнув ресницами так, что он ощутил лёгкую щекотку на коже даже сквозь футболку, она перекатилась на живот, сложив руки под подбородком, и долго смотрела на него, будто пытаясь без помощи легилименции определить, о чём он думает. - Ты хочешь, чтобы я осталась сейчас? - спросила она наконец, обмирая изнутри. Вместо ответа он долго смотрел на неё, пытаясь запомнить каждую чёрточку, а после мягко перекатился на другой край кровати, опрокидывая Аврору на спину. Упираясь на локоть, он осторожно навис над ней, боясь придавить собственной неуклюжей тяжестью, и всмотрелся в её спокойное, будто подсвеченное изнутри лицо. У неё на подбородке, возле самой нижней губы, белела молочная полоса, какие бывают только у маленьких детей, и Римус не сумел подавить тяжкий вздох. Ведь совсем ребёнок… Не девочка даже – девчёныш. Хрупкие косточки, мягкая кожа, завитки волос, не тронутых сединой и невзгодами. Куда я лезу, животное… Он осторожно провёл кончиком пальца по этой капризной чёрточке, и Аврора тут же нежно прижалась губами к его ладони, целуя пальцы. - Теперь бояться нечего. Всё будет хорошо, - пообещала она нежным шёпотом. – Я теперь с тобой, ты же знаешь. Медленно кивнув, он вдруг наклонил голову, тщетно пытаясь скрыть рвущийся с губ тихий смех, и Аврора улыбнулась в ответ: - Почему ты смеёшься? - Я идиот, - признал он, не сводя глаз с её губ. – Но кто же знал, что я смогу так сильно полюбить… Взмахнув ресницами, она замерла в его руках, но раньше, чем Римус успел забеспокоиться, она улыбнулась и тихо попросила: - Можешь повторить? Пожалуйста. Болезненно усмехнувшись и признавая всю неправильность и глубину собственных чувств, он провёл тыльной стороной ладони по её щеке, с наслаждением ощущая её кожу на своей и не понимая, как облечь в словесную форму все чувства, разрывавшие ему сердце. Он хотел бы прямо сейчас сказать ей, что отныне и навсегда она стала смыслом его жизни, его светом, всем, ради чего он продолжал жить несмотря ни на что, но в результате всё, что он сумел выдавить из пересохшего горла, был чуть слышный вздох: - Аврора… Любовь моя… Издав какой-то тихий пищащий звук, выражавший все эмоции от умиления до тихого восторга, она вновь потянулась к нему и поцеловала. И наконец этот поцелуй был не украдкой сорванный где-то в полумраке коридора, не призванный выместить гнев или ревность, но полноправный, наполненный любовью и такой неизбывной нежностью, что само время испуганно замерло, опасаясь помешать двум влюблённым наслаждаться друг другом и теплом рождественского утра, когда сбываются все мечты. Откуда-то снизу раздался хлопок закрывшейся двери и следом - звук падения какого-то тяжёлого предмета и звон. С коротким вздохом отстранившись, Аврора полушёпотом обронила: - Если это снова Сириус, я его прибью. - Боюсь, Марлин расстроится, - шепнул он в ответ и, коротко поцеловав её напоследок, с сожалением признал: - Пора подниматься. Однако на первом этаже их ждал вовсе не очередной погром, устроенный Мародёрами, а гости, которых Римус никак не ожидал. - Миссис Поттер!.. - успел он беспомощно воскликнуть, прежде чем Дорея заключила его в объятия и расцеловала в обе щеки, обдав ароматом крепкого морозца. Отстранившись, она критически осмотрела Римуса и наконец подытожила: - Ты похудел, дорогой. Тебе нужно лучше питаться... Карлус, неси эти пакеты в кухню, - указала она мужу и свободной рукой приобняла наклонившегося Сириуса. - Ну что, вы здесь не сильно безобразничали, ребята? - В пределах уголовного кодекса, - откликнулся он, уступая дорогу всклокоченному спросонья Джеймсу. Расцеловав сына и хотя бы визуально удостоверившись, что с любимым чадом всё в порядке, миссис Поттер обернулась к Марлин и внезапно просияла. - Та-а-ак... А это и есть та самая Марлин, про которую мне прожужжали все уши? - догадалась она, перебросив Сириусу хулиганскую улыбку, и он с ухмылкой пожал плечами, но всё же подтвердил: - Та самая. Густо покраснев, Марлин всё же покорно позволила себя обнять, но не сдержалась и воскликнула: - Страшно подумать, что ты мог обо мне рассказать! - Только правду, маленькая, - заверил он, после чего ненавязчиво забрал её у Дореи и прижал к груди. Как и следовало ожидать, с приездом взрослых все друзья почувствовали себя детьми, тем более что присутствие Дореи Поттер придавало любому празднику особый задор - таково было очередное счастливое свойство её натуры. Но больше других веселилась, конечно же, Аврора. Казалось, что сегодня ей не было равных в украшении ёлки, которую всё-таки донарядили совместными усилиями и под бдительным руководством Карлуса, и в выпечке имбирного печенья, а особенно в лепке снеговика и снежном бое, который разразился после вечернего чая. - Я тебя сейчас в этом сугробе закопаю, Сириус Блэк! - воскликнула она и, испустив победоносный вопль, снова бросилась в атаку. Распахнув правую створку кухонного окна, Римус окликнул: - Бродяга, осторожнее там! Не порань её. Вскинув в воздух руку с отставленным большим пальцем, Сириус дал понять, что всё под контролем, и тут же запустил снежком в Питера, который, не ожидав удара прямо в лицо, рухнул как подкошенный, взметнув в воздух снежный фонтан. Удовлетворённо кивнув, Римус вновь закрыл окно, задвинул шпингалет и, обернувшись, понял, что всё это время Джеймс наблюдал за ним от дверей с доброй полуулыбкой без следа порицания. - Хоть убей – я всё равно люблю её, - признал он и выглядел при этом таким беспомощным, что у Джеймса сердце сжалось. - Я знаю, - кивнул он, подойдя ближе и сдавив другу плечо. – И она тебя тоже. Если я только хорошо знаю Эв, то она втрескалась в тебя по уши и ничего ты с этим не поделаешь. Покаянно кивнув, Римус всё же не сдержался и с совершенно обезоруживающей улыбкой уточнил: - А если я не хочу ничего делать? - Ну, тогда берегись, - напутствовал Джеймс, отрывисто хохотнув, и Римус подумал, что это очень правильный совет в данной ситуации. И ещё он подумал о том, что теперь смотреть в подступающее со всех сторон будущее уже не страшно. Больше не страшно.