Сезон охоты: Шёпот в темноте

      Очнувшись, Сириус никак не мог понять, почему он открыл глаза, а вокруг по-прежнему темно. Окружающий мир накатывал волнами, а потому они никак не мог воспринять картинку целиком, выхватывая закатывающимися глазами лишь отдельные её элементы – полосу лунного света из окна над его головой, отблеск на стоявшей на тумбе чашке, наполненной, судя по запаху, уксусом; лёгкую руку, смочившую лоскут ткани в остро пахнущей жидкости и пристроившую повязку ему на лоб.       – Тш-ш-ш… Тише, мой хороший… – раздался смутно знакомый голос, и тогда он узнал её ломкое запястье, с тыльной стороны исполосованное шрамами, которые складывались в чёткий узор – вернее, надпись, исполненную иероглификой.       – Здравствуй, жрица Сехмет, - прошептал он, щуря глаза, и Арвин тихонько засмеялась:       – Ну, слава Мерлину. Теперь ты точно пришёл в себя.       – Что со мной было? – уточнил он, приподнимаясь на дрожащих руках и радуясь, что в темноте ночного лазарета его позорная слабость не так заметна.       – Порча, - откликнулась она, взмахом палочки зажигая прикроватный светильник. – Слабенькая, но всё же… Пока в крови кипел адреналин, ты, наверное, и не почувствовал ничего, а потом заклятие ударило сильнее. Ничего, скоро пройдёт.       Подтянув колени к груди, Сириус нахмурился, неимоверным усилием восстанавливая в памяти картины прошедшего дня. Всё случившееся казалось теперь странно далёким, будто свершилось целую вечность назад, а потому он не мог с уверенностью сказать, что чувствует, кроме, пожалуй, странного отупения, которое вполне могло быть следствием неправильно наложенного Тоталуса.       – Нэнси умерла, - тихо сказал он, и Арвин кивнула:       – Я знаю. Её родители уже здесь.       При упоминании о мистере и миссис Дезмонд Сириус поёжился. Он не знал, рассказала ли Нэнси родителям о том, что они встречаются, а потому понятия не имел, как себя вести, если вдруг столкнётся со скорбящими в школьном коридоре. Что он им скажет? Да и, Мерлин раздери, стоит ли вообще хоть что-то говорить?..       Он повернулся, взглянув в окно, где из-за туч появилась полная луна, и только теперь вспомнил – Лунатик. Он же остался совсем один…       – Где Джеймс? – спросил он, кляня себя на чём свет стоит.       – Он остался дома, с Авророй, - откликнулась Арвин, вытерев остро пахнущие ладони о передник. – Ей сейчас нужна поддержка.       О малышке Эви он как-то не подумал, и теперь испытал что-то, отдалённо напоминающее угрызения совести.       – Я обещал быть с Римусом. – Он сокрушённо покачал головой, на что она лишь спокойно сообщила:       – С ним Питер, не волнуйся.       Разумеется, из элементарных соображений безопасности в особенности натуры Римуса были посвящены все преподаватели и сотрудники школы, но лишь Арвин знала общую маленькую тайну Мародёров, и на то были сразу две причины. Во-первых, она была медиком и могла здорово помочь в ликвидации последствий чересчур бурного веселья в Визжащей хижине, а во-вторых… Сириус сам себе удивлялся, но, глядя ей в глаза, вынужден был признать – Арвин Грэйволф можно было верить.       – А вот теперь я действительно заволновался, - признал он и поднял голову на звук открывшейся двери. – Привет, профессор.       – Очнулся? – спокойно спросил Грэйволф, подходя к койке и останавливаясь за спиной невестки.       Вопрос был адресован в первую очередь самому Сириусу, но откликнулась на правах специалиста Арвин:       – Очнулся, конечно. Завтра утром отправим нашего пациента восвояси. Вы побудете с Сириусом, профессор? – уточнила она, поднимаясь на ноги. – Хочу проверить, как там Поппи.       С запоздалым сожалением Сириус отметил, что МакКиннон не ошиблась – сегодня днём мадам Помфри потеряла мужа. Вспомнив, сколько раз за прошедшие годы он оказывался на попечении этой милейшей женщины, он лишь коротко вздохнул – такого удара она не заслужила.       Арвин быстро вышла, оставив их с профессором вдвоём. Сириус, впрочем, не испытывал по этому поводу никакой неловкости – прямо сейчас он чувствовал, как в нём поднимается странная дрожь, которую он не мог классифицировать ни одним из известных ему слов, а потому ему было откровенно наплевать, есть ли кто-то рядом или нет.       – Ты пойдёшь на похороны?       Поморщившись от прозвучавшего слова, Сириус качнул головой и поднял на Грэйволфа больные воспалённые глаза.       – Не могу.       С пониманием кивнув, профессор сел в изножье койки и стиснул безвольно лежавшую поверх покрывала руку Сириуса так, что у обоих заломило пальцы.       – Не думай, что я не знаю, каково тебе, - произнёс он, стараясь, чтобы тон его не был поучительным, - но ты потом будешь жалеть. Лучше перебороть это сейчас и пойти, чем всю жизнь корить себя. Сириус… Ты слышишь?       Громко, совсем по-мальчишески всхлипнув, он сдавленным шёпотом поделился:       – Она шла за мной. Хотела увидеть, зачем я иду в Хогсмид…       И тогда, закрыв лицо ладонями, он, наконец, разрыдался.       Протянув руку, Грэйволф силой усадил его и прижал к себе, лишь бы не дать зайтись от крика. Если бы мог – на руки бы взял, совсем как тогда, почти семнадцать лет назад, когда носил его, истошно вопящего несмышлёного младенца, по стылой комнате, шёпотом обещая, что мама скоро придёт, словно хотел единой бессонной ночью искупить неоплатный долг за всё, что натворил…       – Тш-ш-ш… Тише, сынок… Всё пройдёт, Сириус, - пообещал он и прерывисто вздохнул. – Когда-нибудь станет легче. Вот увидишь.       Но он не хотел видеть, если бы мог, он бы вырвал себе глаза и сердце, чтобы не видеть, не чувствовать ничего из этого… Но он не мог. Не потому, что был малодушен, а потому что по-детски наивно, но очень сильно любил свою жизнь.       – Ну, вот что, - объявил профессор, - сегодня-завтра даю тебе на то, чтобы привести себя в порядок. Можешь реветь, рыдать, хоть стены клыками грызи – но чтобы на похоронах вёл себя так, как подобает мужчине. Дезмондам и без того несладко, не хватало им ещё твоего рёва.       Быстро, как-то дёргано закивав, Сириус сел ровно, всей ладонью утирая лицо и морщась от въевшегося в ладони тошнотворного запаха уксуса. Взгляд его горящих глаз, скачками перемещаясь по комнате, остановился на сложенных на коленях руках профессора. На левой, возле большого пальца, красовалась свежая рана, больше всего напоминавшая укус. Сириус, которому после каждого полнолуния приходилось залечивать похожие ранки, нахмурился, когда понял, что раствор кровожадных челюстей слишком уж напоминает человеческий.

***

      После бойни, устроенной Пожирателями смерти в Хогсмиде, всё надолго затихло.       Начался новый семестр, и о произошедшей трагедии напоминали лишь руины на месте «Кабаньей головы» да отсутствие на занятиях шестикурсницы с Когтеврана Элизы Помфри – вместе с матерью она пыталась привести в порядок сопряжённые с похоронами дела, по кускам собирая свою новую жизнь из обломков старой.       Место отсутствующей медсестры прочно заняла Арвин, которая, соболезнуя горю старшей коллеги, всё же не могла заглушить всколыхнувшуюся у неё внутри неуместную радость от того, что, наконец, сумела вырваться из клетки. Конечно, она тосковала по оставшемуся на попечении Габриэллы сыну, но никакая тоска не могла унять её теперь, когда она, наконец, занялась любимым делом.       Понимая, что жену не удастся так просто заманить в родовое поместье, Аласер ещё больше смирил едва живую гордость и решился на покупку дома в Хогсмиде – небольшого, но добротного, с мансардой и привязанным домовым эльфом, чтобы Арвин могла хотя бы вечерами быть вместе с ним и Генри. О большем она не смела и мечтать.       Разумеется, недели, последовавшие за похоронами Нэнси, не для всех были столь веселы и привольны. Вернувшись в Хогвартс, Аврора ходила бледная, осунувшаяся, то и дело с глазами на мокром месте. Джеймс искренне старался поддержать её, как он только умел, но всё было напрасно – как оказалось, потерю школьной подруги она переживала куда острее, чем Сириус – смерть возлюбленной. Она искренне старалась не винить Блэка в легкомыслии, но, глядя, как он идёт по коридору с гордо вскинутой головой, хоть и без кровинки в лице, чувствовала, как в ней поднимает змеиную голову ничем не замутнённая злоба.       – Всё ведь правильно, - подливала масла в огонь Доркас. – Найдёт себе другую дурочку, место не опустеет.       Фраза была брошена ей в школьном коридоре, куда они с классом вышли после урока заклинаний. Аврора, до этого безуспешно разыскивавшая в собственной сумке ключ от кабинета Септимы – та, чтобы хоть чем-то занять крестницу, просила её поливать цветы, - остановилась как вкопанная, так что шедший позади Роберт едва на неё не налетел.       – Бессовестно так говорить, - заметила она, сверкнув на Доркас глазами. – Если Сириус не бился в истерике на похоронах или сейчас, это не значит, что он не скорбит. Ведь каждый горюет по-своему…       – Ну и ну, - качнула Доркас кудрявой головой. – Никогда бы не подумала, что ты будешь вступаться за Блэка – тем более за старшего!       Аврора в ответ лишь нахмурилась, не понимая, кой чёрт её дёрнул выгораживать Сириуса. Она прекрасно знала, что большинство студентов у них на факультете настроены категорически против её общения с Регулусом Блэком, о котором в последнее время ходили самые разнообразные слухи. А они всего-то состояли в клубе профессора Слизнорта и иногда делали вместе домашнюю работу по трансфигурации и рунам, которые никак не давались Авроре.       До сих пор Доркас ни разу не высказывалась против столь открыто, и лишь теперь Аврора поняла, что всё это время её сдерживало лишь присутствие Нэнси. Нэнси, которая больше никогда не встанет между ними живым щитом…       – Слушай, - отрывисто бросила она, всей ладонью вытирая выступившие слёзы, - то, чем занимаемся мы с Регулусом, никак тебя не касается, Доркас. И Сириуса винить не смей. Ты, конечно, моя подруга, но с обоими Блэками я разберусь сама.       Близко посаженные глаза Доркас полыхнули недобрым огнём.       – Да не его я виню, а Нэнси! – отбрила она, даже не заботясь о том, что к ним уже начали оборачиваться, прислушиваясь к разговору, бывшие в коридоре студенты.       – Кончай, Доркас, - осторожно вмешался Роб, обычно предпочитавший не соваться в девчачьи разборки. – О почивших либо хорошо…       – …либо ничего, кроме правды, Аккерли, - подхватила она со странным мстительным удовольствием. – Нэнси вообще не должно было быть в Хогсмиде, верно? Она сама туда пошла и погибла по собственной глупости!       Аврора дёрнула головой, качнувшись назад, будто Нэнси ударила её по лицу.       – Возьми свои слова обратно, - потребовала она прерывающимся шёпотом. – Немедленно.       – А то что? – вскинулась Доркас. – Что хочу, то и говорю – у нас свободная страна! Просто ты, Аврора, не в силах понять, что Нэнси, хоть и училась на Когтевране, была не больше, чем ведомой, ни на что не способной дурой!..       Она не успела прибавить ни слова, потому что Аврора, отбросив собственную сумку, ринулась на подругу и отвесила ей такую душевную оплеуху, что удивительно, как голова Доркас сумела удержаться на тощей шее.       – Молчи, - приказала Аврора, стискивая зубы.       Она сейчас была до того зла, что утратила контроль над окружающим миром и собственным телом – ровно на секунду, но этого хватило Доркас, чтобы вцепиться ей в волосы.       Аврора рванулась прочь, выставив руки для защиты, но Доркас была хоть и ниже ростом, но сильнее. Попытавшийся было разнять девчонок Роберт получил ощутимый тумак и тут же отстал. В попытке увернуться Аврора яростно пнула Доркас в колено, и девочки с кошачьим шипением полетели на пол. Не ожидавшая падения Медоуз рухнула мешком, но в этот раз Аврора оказалась проворнее и, усевшись сопернице на грудь, прижала её руки к туловищу и за плечи придавила к полу.       – Пусти, тварь! – рявкнула Доркас, отплёвываясь от попавших в рот волос.       – Не смей меня трогать своими грязными лапами… – прохрипела Аврора и тряхнула Доркас так, что та с размаху приложилась затылком об пол. – Поняла?       – Отпусти!       – Поняла, я тебя спрашиваю?!       Чьи-то руки схватили её под мышки и с усилием дёрнули вверх, ставя на ноги. Аврора оглянуться не успела, как оказалась плотно прижатой к стене. Тряхнув головой, она с трудом сфокусировала взгляд и увидела прямо перед собой Римуса Люпина. Мародёры подоспели вовремя.       – Мать моя волшебница, да что здесь происходит? – воскликнул Джеймс, пока Питер помогал Доркас подняться на ноги. – Эви, ты цела?       Она не ответила, ртом хватая воздух так яростно, что дыхание больше походило на конвульсии – даже в прохладе коридора заклинаний Римус чувствовал его жар на щеке и губах. На шее у неё, возле самой ключицы, остались глубокие царапины от ногтей, и теперь струя скопившейся тёмной крови стекала по коже, медленной багровой змеёй ускользая в разорванный ворот блузки.       – Успокоилась? – спросил он и требовательно встряхнул её, пытаясь привести в чувство.       Аврора его не слышала, глядя куда-то вперёд и вверх, сквозь расписной коридорный потолок, и в её глазах застыло выражение ужаса настолько неподдельного, что Римус едва поборол инстинктивное желание оглянуться; вместо этого он сосредоточил всё внимание на мелькавшей между приоткрытых влажных губ жемчужной искорке зубов.       Вывернувшись так, что зажатым в его кулаках остался лишь её форменный жакет, Аврора растолкала толпившихся в коридоре студентов и бросилась прочь. Кажется, её окликнул по имени Джеймс, но она даже не оглянулась.       – Кто первым начал драку? – строго спросил Римус, подходя к Доркас и Роберту. – И советую отвечать честно, пока я не начал злиться.       – Она и начала! – завопила Доркас, но тут же осеклась, прижимая пальцы к разбитым окровавленным губам. – Поди, спроси у этой тихушницы, с чего она на меня набросилась!       – Эв не стала бы лезть в драку без причины! – огрызнулся Джеймс. – Говори сразу, Доркас, – что ты ей сказала?       – Правду я ей сказала, правду! – крикнула она в ответ так, чтобы слышали все, бывшие в коридоре. – Или что, будешь спорить с тем, что это твой приятель виновен в смерти Нэнси так же, как она сама?       На Сириуса в этот момент Римус решил не смотреть, поскольку даже спиной почувствовал, как Бродяга замер, стискивая в кулаке палочку, готовый в любой момент разразиться совершенно не фигуральными проклятиями.       – Минус пятьдесят баллов с Когтеврана, - объявил он, едва сдерживая голос. – И будь благодарна, что не сто. Кроме того, я поговорю с профессором Флитвиком о наказании для тебя, Доркас. Думаю, стоит найти для твоего длинного языка иное применение – чистка котлов, пожалуй, подойдёт.       Услышав столь неприкрытую угрозу, Доркас принялась обиженно стенать:       – А что я? Я-то что? Поди и накажи эту…       Римус, который уже хотел уйти, резко обернулся к ней, так что Доркас не сумела сдержать собственного испуганного спазма и отшатнулась.       – Видишь кровь? Ты у меня за каждую пролитую каплю ответишь! – рявкнул он, швырнув запятнанный жакет ей в лицо.       Крупно вздрогнув, она безутешно разрыдалась, зарывшись лицом во всё ещё тёплую ткань. Коридор медленно пустел – поняв, что продолжения шоу не будет, охочая до хлеба и зрелищ толпа разошлась по кабинетам и гостиным.       Не слишком довольный произведённым эффектом, Римус подошёл к друзьям.       – Нужно найти Аврору, - заметил он, обращаясь преимущественно к Джеймсу. – Есть идеи, куда она могла сбежать?       – На Астрономическую башню, - предположил он, пожав плечами, и взглянул на часы – до начала урока продвинутого зельеварения оставались считанные минуты.       – У меня сейчас история магии, - напомнил Римус и, увидев на лицах друзей непонимание, предложил: – Я найду её, а вы идите на зелья, иначе Слизнорт три шкуры сдерёт.       – Тебе точно не понадобится помощь? – уточнил Питер, хотя весь его вид говорил о том, что он охотнее отправился бы в одиночку и без палочки в Запретный лес, чем успокаивать расстроенную девушку.       Ободряюще кивнув, Римус заверил:       – Всё в порядке, Питер. Идите скорее, а то опоздаете.       Проследив перемещение друзей до поворота коридора, Римус вздохнул и медленно, чеканя шаг, направился к лестнице, ведущей на открытую смотровую площадку Астрономической башни.       Причина, по которой их с друзьями расписание сильно расходилось в плане зельеварения, была до боли проста и всё же заставляла его каждый раз болезненно морщиться: профессор Слизнорт, великий дипломат и король парламентёров, такой учтивый и галантный, не терпел полукровок. Проучившись под его началом пять лет, Римус чётко усвоил, что его неизменно высокие оценки никак не влияют на ту удивительную смесь жалости и брезгливости, которая мелькала во взгляде профессора всякий раз, как им случалось оказаться лицом к лицу. Это было естественно и даже извинительно, но всё же Римус не преминул воспользоваться возможностью и сократить их с профессором встречи до двух в неделю, отказавшись от расширенного курса Ж.А.Б.А. в пользу стандартного. Для общего блага, так сказать.       Едва ступив на продуваемую ледяным зимним ветром смотровую площадку, он заметил в дальнем конце Аврору. Она стояла спиной к дверям и не видела его, продолжая утирать слёзы и что-то беззвучно бормоча – то ли костеря теперь уже точно бывшую подругу, то ли ругая саму себя за слабость и плаксивость. Тихо усмехнувшись, Римус всё-таки остановился на втором варианте. Несмотря на то, что их взаимоотношения едва ли можно было назвать хотя бы приятельскими, они проводили вместе немало времени – исключительно благодаря Джеймсу, а потому ему казалось, что он довольно неплохо знает Аврору. Впрочем, так ему казалось ровно до тех пор, пока она не бросилась на обидчицу с кулаками.       – Аврора, - окликнул он, и она, вздрогнув, обернулась, так что живые, растрёпанные ветром волосы на несколько мгновений заслонили ей лицо.       – Что, пожалеть меня пришёл? – огрызнулась она, отбрасывая назад гладкие пряди, на что он лишь спокойно пожал плечами:       – Нет. Просто здесь довольно прохладно в январе.       Аврора, у которой уже зуб на зуб не попадал от холода и плача, отвернулась, но он, подойдя ближе, накинул собственный пиджак ей на плечи, на мгновение сжав тонкие ледяные руки.       – Спасибо, - откликнулась она, кутаясь в ткань, и вдруг спросила: – Римус, почему ты так добр? Почему ты, Мерлин раздери, так добр ко всем – даже к тем, кто этого не заслуживает?       Он ответил не сразу, с осторожностью подбирая слова, а после, почесав шрам на виске, откликнулся:       – Наверное, это особенность воспитания. Моя мать была истовой католичкой – она учила, что ближнего нужно прощать до семьдесят седьмого раза. Пока что за этот рубеж не перешагнул никто.       Повторив про себя его слова, Аврора нахмурилась.       – Но есть ведь совсем особые проступки, - заметила она, поднимая на него серьёзные глаза. – Как вообще можно оценивать, когда одна обида не эквивалентна другой?       – Ты права, - кивнул он, на мгновение задумавшись, и опёрся о заграждение, глядя вдаль, туда, где кромка Запретного леса сливалась с окрестными горами. – Чёткой градации нет. Поэтому каждому нужно оценивать, исходя лишь из собственных представлений о долге, чести и совести.       Глядя в его исполосованное лицо, Аврора утёрла слёзы и крепко задумалась. Его слова показались ей, в общем-то верными, хотя теория явно требовала доработки.       – Как ты пережил? Всё это… – поразилась она, смотря на него сквозь отчаянно мокрые ресницы, и Римус со вздохом пожал плечами:       – Думаю, честным ответом будет «никак». Есть раны, которые никогда не затягиваются, и шрамы от них остаются с тобой до самого конца. Аврора… Не надо, - коротко попросил он, когда она закусила губы, глотая вновь всколыхнувшиеся слезы.       – Прости, - простонала она, щуря наколотые ветром и солью глаза. – Я просто… Я так по ней скучаю…       Всхлипнув, она хотела было отвернуться, но неожиданно Римус протянул руки и обнял её – немного неуклюже, но на удивление крепко, будто удерживал от падения через хлипкое заграждение. А ведь Септима много раз предупреждала профессора Кёрри, что дело закончится несчастным случаем или, того хуже, самоубийством…       Прерывисто выдохнув, Аврора уткнулась носом Римусу в плечо и зажмурилась, маленькими порциями вдыхая запах, исходивший от его свитера. От него пахло лесом – сосновыми иголками, пробивающимися из земли шляпками грибов и талым снегом. Совсем не так, как от Джеймса или Эдди.       – Идём, - позвал он, когда она перестала вздрагивать от подкатывавших из солёных глубин рыданий. – Я отведу тебя к Арвин.       На то, чтобы преодолеть путь до Больничного крыла, у них ушло в два раза больше времени, чем обычно, но он нарочно не стал торопить Аврору – просто потому, что она слишком откровенно нуждалась в его помощи. Может быть, и не его конкретно, но в ком-то, кто будет чуть более хладнокровным перед лицом горя. А Римус… Такова была его натура. Бродяга часто замечал – то ли в шутку, то ли всерьёз, – что его друг со своими «мохнатыми проблемами» просто помешался на том, как бы искупить собственную оторванность от нормального общества, быть хоть чем-то полезным. С прискорбием, но Римус вынужден был признать, что Блэк прав от первого до последнего слова.       Больше всего на свете он хотел быть нужным.       Передав Аврору, словно раненого птенца, из рук в руки Арвин, он поспешил по лестнице вниз, к кабинету истории магии – каким бы занудой ни был, профессор Биннс вряд ли простил бы опоздание на пол-урока, а потому Римус, перебирая ногами по ступеням, старался на ходу сочинить легенду, которая показалась бы преподавателю убедительной.       Решив, что ограничится оговоркой о том, что его вызывала к себе МакГонагалл, он постучал и открыл дверь.       В классе, когда он вошёл, царил полнейший разброд и шатание. Те немногие шестикурсники Гриффиндора и Пуффендуя, которые всё же выбрали историю магии для изучения на уровне Ж.А.Б.А., вели себя так, словно вместо урока объявили очередной выход в Хогсмид: Фабиан Пруэтт, распахнув окно настежь, пускал на улицу разноцветные самолётики, которые, оказавшись за пределами класса, превращались в крошечных, но вполне огнедышащих дракончиков; его брат-близнец Гидеон в это время был занят тем, что кормил ручного нюхлера Фрисби, который, судя по вздувшемуся животу, то ли наелся до отвала, то ли успел обчистить карманы однокурсников Гидеона. Гэвин МакЛагген и Бенджи Фенвик, сидя прямо на столах, обсуждали тактику слизеринцев в последнем матче прошлого года, а совсем немногочисленные девочки, сгрудившись у первой парты, склонились голова к голове над каким-то журналом типа «Ведьминого досуга» – судя по восторженным возгласам, солист группы «Визардинг Вэнс» опять развёлся.       Единственной, кто не принимал участие в этом мракобесии, была Алиса Голд – сидя за партой, она поставила учебник истории магии стоймя и теперь глазами рассеянно обегала страницы, то и дело запуская руку в пакетик с шоколадными бобами.       – Хочешь? – спросила она, когда Римус сел рядом, и придвинула к нему пакет.       – Спасибо. – Забросив пару бобов в рот, он всё-таки не сдержался и полюбопытствовал: – А где Биннс?       – Понятия не имею, - откликнулась Алиса и почесала шрам у основания шеи, отчего её круглое лицо выразительно скривилось. Во время стычки в Хогсмиде ей сильно досталось, так что из Больничного крыла её выпустили лишь в прошлый понедельник. Бедняга Фрэнк чуть умом не тронулся. – Когда мы пришли, кабинет уже был открыт, а профессора как не бы…       Её прервал истошный визг Эмилии Карнинг. Вскочив на ноги, Римус порывисто обернулся туда, куда указывала вопящая Эмилия, и едва не выронил палочку от испуга.       Что ж… По крайней мере, теперь профессор в классе присутствовал – жемчужно-белый и местами неприлично прозрачный, но всё такой же сморщенный старикашка, как и был до этого.       – Рассаживайтесь по местам, - поторопил он, явно не замечая, что голос его приобрёл несколько потустороннее звучание, и сквозь кафедру подплыл к сидевшему на подоконнике Фабиану. – А о Вашем поведении, Прингстон, я непременно доложу декану МакГонагалл!       Фабиан открыл было рот – не то для того, чтобы завопить, то ли чтобы по привычке исправить профессора, постоянно коверкавшего фамилии студентов, – но так ничего и не сказал. Биннс погрозил ему мерцающим пальцем, и бедняга так отшатнулся, что точно бы вывалился из окна, если бы стоявший рядом Ги не схватил его за полу мантии.       Уже к обеду стало известно, что произошло на самом деле: не далее как вчера вечером профессор Биннс, находившийся уже в преклонных летах (по слухам, он учил самого Дамблдора и уже тогда был столь же зануден, что и теперь), уснул прямо в преподавательской, в любимом кресле перед камином, а утром как ни в чём не бывало отправился на занятия. Холодеющее тело профессора так и осталось в кресле.       Римус, хоть и придерживался того же мнения о преподавательских талантах Биннса, что и большинство студентов, откровенно пожалел почившего профессора, невольно восхитившись его преданностью собственному делу. Ведь это же уму непостижимо – прийти на занятия даже после смерти! Хотя, могло статься так, что профессором двигал вовсе не неукротимый энтузиазм, а та же могучая сила инерции, что и последние семьдесят лет.       Но вот наступил вечер, и думать о профессоре Римусу стало попросту некогда.       После ужина его вызвала к себе МакГонагалл. Случай был не то чтобы небывалый, и всё же Римус внутренне напрягся – происшествий на факультете, за которые он, как староста, нёс бы ответственность, не случалось, да и Мародёры из солидарности с горюющим Сириусом вели себя на редкость примерно. Перебрав в уме все события прошедших недель и убедившись, что упрекнуть их с друзьями не в чем, Римус постучал и по приглашению вошёл в кабинет.       Деканесса сидела за столом, при свете канделябра занося заметки в толстенный гроссбух в кожаном переплёте.       – Профессор МакГонагалл, - кивнул Римус, остановившись на пороге, - Вы хотели меня видеть?       Она смерила его взглядом поверх очков и кивнула, откладывая перо.       – Да-да… Присаживайтесь, мистер Люпин.       Опустившись в кресло, Римус терпеливо дожидался начала разговора, однако МакГонагалл не спешила с объяснениями. Приведя в порядок бумаги на рабочем столе с той же неспешной размеренностью, с какой завершает свои земные дела смертельно больной человек, она села в кресле удивительно ровно и, изредка пожёвывая и без того тонкие губы, смерила студента долгим взглядом.       Он уже собирался дерзнуть и уточнить, в чём, собственно, дело, но тут МакГонагалл, наконец, собралась с духом и произнесла:       – Я вынуждена просить Вас об услуге, мистер Люпин.       Подавив волну первоначального удивления, Римус сцепил руки на коленях и, прикинув возможные варианты, как он мог бы быть полезен МакГонагалл, решил сначала уточнить:       – О какой именно, профессор?       Вновь прикусив губы, МакГонагалл поправила очки на костистой переносице и с коротким вздохом признала:       – Вы, наверное, сами прекрасно понимаете, что найти замену профессору Биннсу в середине года будет крайне сложно. Всё-таки специалисты его уровня редки…       Римусу показалось, что он уловил в её тоне едкую иронию, но он никак не отреагировал. У него только что зародилось подозрение о причинах, по которым МакГонагалл могла его вызвать, и, если только он был прав, это не предвещало ничего хорошего.       – Поэтому профессор Дамблдор решил, что отчаянные времена требуют отчаянных мер, - продолжала она. – Среди прочего это предполагает, что занятия по истории магии у младших курсов временно будет проводить какой-нибудь старшекурсник…       Итак, он оказался прав. Неимоверным усилием воли вернув вздёрнувшиеся брови в изначальное положение, Римус ничего не ответил и терпеливо ждал, предоставляя деканессе право закончить.       – Мера, разумеется, экстренная и кратковременная, - поспешила заверить она, говоря это больше для себя, чем для Римуса.       – И Вы с этой мерой не согласны, - догадался он и не смог сдержать улыбку.       МакГонагалл лишь вздохнула – в который раз за вечер.       – Мистер Люпин, - начала она, - если Вы отказываетесь…       – О нет, профессор, - горячо перебил он, но тут же взял себя в руки и уточнил: – Мне просто хотелось бы понять, что именно от меня требуется.       Окинув его удивлённым взглядом, МакГонагалл будто приободрилась и, вернув себе всегдашний деловой тон, принялась рассказывать:       – В Вашем ведении окажутся курсы с первого по четвёртый, все факультеты. Занятия проводятся дважды в неделю у каждого класса согласно учебному расписанию – я уже внесла коррективы, поставив сдвоенные уроки, где это только было возможно. Воображаю, как это отразится на успеваемости… Это чудовищная авантюра, и я прекрасно пойму, если Вы откажетесь. Но спешу заметить, что другой кандидатуры у нас просто нет – из всех шестикурсников лишь Вы, мистер Люпин, обладаете достаточно высокими баллами, чтобы справиться с поставленной задачей.       – А что насчёт седьмого курса? – поинтересовался он, но не успел договорить, как понял, что ему заранее известен ответ – Лили рассказывала, что никто из семикурсников не выбрал историю для углублённого изучения. Надо думать, для Биннса такое пренебрежение стало немалым ударом.       – Я понял, профессор, - кивнул он, выдавив ещё одну улыбку. – Можете на меня рассчитывать.