Вверх тормашками

      Если я располагала знаниями о деменции, — а я, вроде как, располагала — эта подлая болезнь насчитывала три фазы. Лёгкая степень представляла собой незначительные отклонения интеллектуальной сферы с полным пониманием своего недуга. Умеренная — серьёзные сбои по части здравого рассудка, вплоть до забывания бытовых вещей. И, как нежелательный апогей, тяжёлая фаза, тотальная во всех своих критериях с полным нарушением повседневной деятельности. Вам, наверное, интересно, чего это я вдруг начала свой краткий экскурс по демиелинизирующему синдрому, где моё айкью стремительно приближается к цифре двузначной? Если для кого-то ещё не очевидно, то забыться последствия вчерашних особо бурных посиделок не соизволили. А вот в процессе минувшем, судя по всему, меня это не волновало и, более того, я не думала. Вообще. Из этого вытекал следующий вопрос: какая стадия слабоумия настигла меня?       Началось всё неутешительно отстойно. Сомнения в коэффициенте моего интеллекта застали врасплох опухший после пьянки мозг почти моментально. Схватившись по пробуждению за налившийся ноющей болью висок, я буркнула под нос что-то нечленораздельное и поспешила перевернуться на другой бок. Мягкая постель на том предательски закончилась, отчего мне с характерным звуком посчастливилось напороться на… пошатнувшегося Мэттью. Стоп. Мэттью?       По ушам всё ещё эхом бил удар собственного копчика о негостеприимную древесину скрипящих половиц. Заторможено вскинув брови, я протяжно заскулила настолько позорно, насколько позволяла ситуация. Из глаз брызнули слёзы. Спину прострелило режущее копьё боли. Почему я реву? Господь, где я вообще? Умываясь градом совершенно непрошенных беспричинных слёз, увальнем застыла на месте и пустым взглядом уставилась перед собой.       — Боже, блять, дура, ты ещё и позвоночник сломала?       Надо мной склонился сонный и неописуемо убитый Миллер. Взъерошенные светлые волосы хаотично ниспадали на хмурый лоб, губы с отвращением кривились в попытке не разразиться потоком мата, а под глазами залегли тени. Я как придурок скорчила лицо в ответ и со всхлипом прохныкала:       — У нас что, конкурс, кто дольше посмотрит друг на друга как на говно?       — Мне для этого конкурсы не нужны.       Мэттью гадко заулыбался, по-видимому ожидая, что меня перекорёжит в новом приступе соплей. Совершенно не впечатлившись, я шмыгнула носом и, невозмутимо утерев глаза, предприняла попытку встать. Мир коварно поплыл непривычными для моей гриффиндорской натуры синими красками. Я спешно схватилась за голову, словно от этого обстановка приобрела бы недостающую чёткость. Ожидаемо, этого не произошло.       — Голова моя голова…       Мэттью оглядел меня чересчур скептично и, кажись, даже с некоторым злорадством.       — Ксено, подай водички, пожалуйста, — проговорил он куда-то в сторону, а спустя несколько секунд перед моим носом замаячил стакан с прохладным живительным напитком. Горло, при попытке сглотнуть накопившуюся слюну, прорезало сухостью и я потянулась к Мессии всех алкоголиков с подрагивающими пальцами и самым настоящим ликованием в хрипящей глотке. Хвала в кой-то веке ленивому на издевательства Мэтту, вода благополучно коснулась моих губ. Присосавшись к стакану как в последний раз, при этом издавая звуки среднестатистического заводчанина, хлебающего долгожданный борщ, булькнула в процессе:       — Не рассол, но тоже пойдёт.       — Не выпендривайся, ты бы сейчас и холодного бензина хлебнула.       В голове мелькнула лента рваных воспоминаний о прошедшей ночи. Опустевший стакан вернулся в ладони Миллера. Я стыдливо зарылась пальцами в волосы на затылке.       — А у тебя есть? Плеснёшь?       Искренняя форма надежды в моём голосе Мэттью не тронула.       — Был бы — силой напоил. А теперь объясни мне, дорогая, — голос парня сочился раздражением. — Насколько нужно было нажраться, чтобы в пьяном состоянии умудриться правильно отгадать загадку на входе в гостиную Рейвенкло и проканителиться в гостиную? Тебе крупно повезло, что я ещё не спал и был занят домашним заданием, — заметив мои округлившиеся глаза и перекошенное ужасом лицо, Миллер со вздохом подвёл: — ты сказала, что шла ко мне. И какого-то чёрта называла меня лучшим другом и братом.       С губ сорвался единичный смешок. Я нервно помассировала виски, сконфуженно отводя взгляд от возвышающегося одним сплошным осуждением Мэттью. Это пиздец. Что мне ему говорить, как оправдываться, в каких красках просить прощение? По шкале стыда вся эта ситуация рекордно обгоняла любую другую. Я без конца перебирала спутанные пряди волос, то ли пытаясь их таким образом привести в порядок, то ли просто изображала тем самым бурную деятельность. Слов не хватило бы, при всём моём хвалёном и не успевшем состояться журналистском красноречии, чтобы хотя бы приблизительно выразить всю многогранность удушающей неловкости. Своевременно очнувшийся мозг в спешке накинул остаточные воспоминания: вот, я после весьма однозначного времяпровождения с Сириусом боюсь протрезветь хоть на минуту и нещадно накидываюсь всем, что только попадалось под руку. Умудряясь при этом игнорировать расспросы особо небезразличной к чужим половым актам Селестии — впервые, кстати, с ней поговорила, хотя на одном курсе уже месяц — и чувствуя преисполненные неудовольствия взгляды Марлин. Мне было отвратительно от самой себя. И далеко не от того, что я по пьяни скоротала время и переспала с кем-то. Отношение к сексу у меня было самое приземлённое: если я доверяю человеку, а человек доверяет мне, и мы оба знаем, на что идём, то никаких камней преткновения я не наблюдала. Нет, с таким мировоззрением я не пошла по рукам и мой сексуальный опыт ограничивался двумя людьми. Сириус был вторым. И чёрт бы с ним, с Блэком! Да, неловко, но никто никого не принуждал и ни к чему не обязывал, соответственно, мусолить эту пусть и конфузную, но произошедшую по обоюдному согласию ситуацию явно не было смысла. Но мне было мерзко, что я, зная о чувствах Марлин к Сириусу, позволила себе это. Ощущение не из приятных. С одной стороны, да, они даже не состояли в отношениях. С другой же стороны, я никак не могла избавиться от этого накатывающего омерзения за собственный поступок. Вертись она на хую, моя эмпатия; однако от мысли, какой кошмар пришёлся на самочувствие Маккинон, мне хотелось биться головой о любую попавшуюся поверхность до тех пор, пока не соизволю поумнеть. Я ненавидела, когда по моей вине страдали другие люди. Чувство безграничной ответственности тяготило и превращало меня в размазню, беспокоящуюся о других больше, чем о себе. Не успокаивал даже тот факт, что они не в отношениях, тот факт, что не состояли в них ни разу по словам Алисы и просто изредка проводили время вместе. И извинения мои были бы откровенным насмехательством, будто бы я вся такая довольная произошедшим иду бросать лишнюю щепотку соли для вкуса на чужие вспоротые ранения! Я тихо прокряхтела что-то, издали походящее на попытку прочистить горло. Уши пылали фантомным костром и мне непреодолимо сильно хотелось спрятаться под кровать, у изголовья которой я неловко мялась на полу. Позор. Какой же это позор. Я планировала расслабиться, а не нажраться как последняя малолетка, впервые попробовавшая что-то крепче Блейзера.       — Боюсь представить, что у тебя там в твоей пустой голове сейчас происходит, — вставил между тем замявшийся Миллер. Я соизволила поднять на него взгляд и нервно сглотнула накопившуюся слюну.       — Не увлекайся так, дай в себя прийти, — нараспев протянул знакомый мелодичный голос и я наконец вспомнила о том, что всё это время в комнате был ещё кто-то. — Приветик, Юджин. Думаю, тебе серьёзно пора начать носить свой энергетический камень. Задумайся, сколько бы таких ситуаций ты могла избежать, если бы…       Мэттью утомлённо вздохнул.       — Мы поняли, Ксено, что она варварка без энергетического камня, поняли.       Я уставилась на Ксенофилиуса с циклопической лавиной недалёкого шока, на мгновенье даже позабыв, что он тоже учится на Рейвенкло. Парень широко мне улыбнулся, сидя на стуле около письменного стола и покачивая ногами в ярко-синих вязаных носках. Неловко поздоровавшись в ответ, подогнула под себя колени и исподлобья вскользь оглядела комнату. Спальня Рейвенкло мало чем отличалась от гриффиндорской — в основном, лишь расцветкой. Всё те же четыре кровати с вельветовым синим балдахином полукругом, застеленные шелковыми покрывалами небесно-голубого цвета поверх белоснежных пуховых одеял. Соответствующее количество низеньких письменных столов и прикроватных тумб, шкаф в дальнем углу, а также два запотевших окна с ромбообразными шпросами. У кровати Ксено, казалось, творилась анархия: ворсистый ковёр с вышитым на нём гербом факультета задрался, огромный исцарапанный сундук был настежь распахнут и из него вовсю торчали странной наружности вещи, а каменный подоконник был любовно обставлен разнообразием поблескивающих кристаллов разных форм в умилительных цветочных горшках. С плеч Лавгуда стремительно сполз клетчатый плед. Он, проследив за этим делом, лишь зевнул.       — Я так понимаю, ваша скупая на здравый смысл гриффиндорская братия провела субботу под градусом? — Миллер помассировал переносицу, присаживаясь обратно на кровать. — Умоляю, скажи, что ты не одна единственная нажралась как бывалый папа Карло.       Я неопределённо хмыкнула.       — Будешь моим Буратино? Мэттью, я твой папи.       На лице Мэтта литерально читалось «я тебя ненавижу».       — Мне повторить вопрос?       — Да, мы выпивали. И, кажись, это был последний раз лично для меня.       — Ты устроила настолько незабываемое шоу, что тебя теперь ни под каким предлогом не возьмут на ваши эти… сомнительного рода мероприятия?       — Не душни, — отмахнулась. — Я сама после всего этого не горю желанием пить что-то крепче чая с бергамотом.       — После всего этого — это после чего?       Мы прозаично уставились друг на друга. Где-то на фоне для поддержания художественного произвола взвыл ветер.       — Не ва-а-а-ажно…       — Ладно, — на удивление легко сдался парень. — Тогда скажи: каким образом ты умудрилась проскользнуть не замеченной в нашу башню? Уверяю тебя, о конспирации ты вообще ни разу не переживала, — и, как контрольный в голову: — я тебя раз пять ловил в одной только гостиной, а на лестнице вообще со счёту сбился.       — Да не пом… — запнувшись от стыда на полуслове, буркнула я. — Не помню.       — Удобно, так перед судом и скажешь.       — Перед каким судом? Перед Божьим?       — Как вариант.       Я неопределённо возвела глаза к потолку. То есть, труппа шатающихся и через шаг спотыкающихся студентов действительно не привлекла никакого внимания? Я ведь вряд ли одна единственная в такой пьяной агонии покидала Выручай Комнату. Начинаю сомневаться в хвалёном профессионализме Филча. Или ему кто-то бутыль дал за молчание? Ну, знаете, как стандартному плешивому коменданту. Варианта два: либо таки в Хогвартсе коррупция всё же в ходу, либо же суббота — какой-то особый день, когда над неудачником разом загораются все светила Фортуны.       Потянув себя за край волос и поморщившись, заозиралась в поиске часов.       — Который час?       Мэттью сонно пожал плечами, а Ксено бодро оповестил:       — Одиннадцать тридцать.       — Одиннадцать тридцать, — протрубил возмущённо Миллер. — А я из-за тебя не выспался ни черта, пихала меня всю ночь!       В голосе, что удивительно, не было ни грамма сарказма, лишь наивысшая модель отчаяния.       — Мог меня на полу оставить…       Парень в ответ на это тихо хмыкнул.       — Действительно, чего это коврик Ксено пустует.       Лавгуд между тем восхищенно вмешался:       — Вы так очаровательно переругиваетесь, я словно на представлении Цирка Арканус!       — Это он про Цирк Уродов?.. — вопросила вполголоса. Мы с Мэттом с замешательством переглянулись.       — Про них, походу, — так же вполголоса протянул Миллер.       Ксенофилиус улыбчиво сложил руки на шнурованной белоснежной рубашке, великоватой ему на размер:       — Ох, я никогда не бывал на их представлениях, но отец рассказывал, что Младенец-демон — это что-то! «Самый ужасный урод из когда-либо виденных!»       Мэттью открыл рот. Я измученно проговорила:       — Если ты сейчас выдашь что-то о том, что я бы составила ему значительную конкуренцию, я в тебя плюну.       Пуганый брезгливостью Миллер молниеносно закрыл рот и на том разговор был таков. Мне позволили воспользоваться ванной комнатой, предварительно выдав белую рубашку в голубую полоску и чёрные джинсовые бриджи. Если память меня не обманывала, в данном амплуа Мэттью самозабвенно тяпал грядки на огороде и рубил дрова в общаге. И я могла бы сейчас, конечно, повозмущаться, что мне выдали в пользование какую-то там спецовку, но одежда выглядела более чем прилично, а воротить носом было не в моих моральных принципах. Умывшись и потуже затянув плотный ремень, взяла в ладони расчёску. Отражение в слегка запотевшем настенном зеркале при желании могло совершать целых две функции: пугать новорождённых и претендовать на близкое родство с Укупником. Н-да… и бывают же люди, которые после пьянки не выглядят так, словно их часом ранее пустили на обработку отходов.       В компании с измученным как запряженный вол Миллером и сияющим по дефолту своих энергетических исканий Ксено, я поплелась на поздний завтрак, для простых смертных — обед. Преодолев винтовую лестницу и оказавшись в тёплой гостиной, на меня тут же воззрился незнакомый мне рейвенкловец с копной рыжих кудрявых волос и живым трепетом в круглых глазах карего цвета.       — Наш Мэттью привёл девушку!       — Игнорируй, — безо всякого удивления подобной заинтересованности, буркнул над ухом парень. Я послушно кивнула. Не хотелось портить его репутацию законопослушного пай-мальчика ещё больше. Рыжик между тем пораженно взвыл, разочаровано скрестив руки на джемпере. Стало неловко и я по-дурацки закусила изнутри щеку. Напоследок быстрым взглядом окинула гостиную, прежде чем меня намеренно быстро выпроводили из помещения. Высокий куполообразный потолок синего оттенка был расписан позолоченными созвездиями. Молочные стены с помпезными арочными окнами и ажурной резьбой украшали полупрозрачные занавески небесного цвета. По центру комнаты расположилось разнообразие овальных ковров, серебряная софа и пуфики в цвет, а чуть поодаль — ниша с высокими книжными стеллажами и мраморной статуей Кандиды Рейвенкло. Я задумчиво потупила взгляд. Извиниться, что ли, что мои любезные подельники спёрли её драгоценное достояние? Хотя, ей вроде не в первой…       Лишь когда мы преодолели пару лестничных пролётов и Мэттью спросонья чуть было не соскользнул тощим задом с перил, я тихо встряла:       — Что это за рыжик вообще?       Миллер изможденно зевнул в рукав клетчатой рубашки.       — Сосед с шилом в жопе. Даже из тебя журналист получше будет, чем из него.       Я скептично изогнула бровь, но промолчала. Так-то медиа и коммуникации были моим… очень своеобразным божеством по самым ветхим заветам куратора в колледже и заодно названием кафедры. Но Мэтт, конечно, был ни сном ни духом о роде моей деятельности до попаданчества. Иронично, учитывая, что в его глазах я трижды неотёсанная деревенщина.       На выходных студенты Хогвартса по обыкновению расходились кто куда: кто-то спешно отчаливал в Хогсмид, кто-то зарывался носом в книги библиотеки, а кто-то вовсе предпочитал спать до обеда. Посему приёмы пищи посещали далеко не все, а те кто и посещали, в кой-то веке теряли долю предубеждений — преимущественно о придурковатых гриффиндорцах и озлобленных на весь белый свет слизеринцах — и обедали вместе. Однако даже этот факт не поубавил во мне удивления, когда путь мирной безвольной вагонетки, телепающейся следом за Ксено и Мэттью, остановился напротив слизеринского стола. Я было вопросительно ткнула пальцем в Миллера, дабы уточнить цель визита, как он невозмутимо уселся на скамью и похлопал ладонью рядом с собой. За столом уместились два смутно знакомых лица, а третьей стала постная и лишённая всяких эмоций физиономия Регулуса Блэка. На мгновенье замявшись, всё же последовала примеру рейвенкловцев, не переставая при этом держать спину неестественно ровной. В полупустом Большом зале можно было расслабиться и отдохнуть от коридорного гвалта, но вопреки этому меня сковало цепким когтистым напряжением.       — Приветик! Я Пандора Гринграсс, а тебя как зовут? — звонко представилась девушка напротив, ковыряющая мятное желе ложкой. Длинные светло-русые косы лежали на хрупких узких плечах и я для проформы прикинула: интересно, что весит тяжелее — её волосы или она сама?       — Юджин Джонс, — машинально заправила за ухо мешающуюся прядь. — Приятно познакомиться.       Пандора расплылась в широкой белозубой улыбке и я не смогла не улыбнуться в ответ. На бледных впалых щеках едва виднелась россыпь веснушек, а забавно изогнутые глаза яркого-зелёного оттенка смотрели с заинтересованным прищуром.       — Какой у вас интересный браслет, — раздалось вдруг восхищённое со стороны. Это заговорил третий незнакомый мне парень. Он волнительно зачесал и без того прилизанную тёмную чёлку, с пробирающим предвкушением улыбнулся и заговорил уже на русском: — Я искренне поражён тому, что моей скромной персоне посчастливилось застать.       Я слишком громко для повисшей тишины сглотнула, неосознанно хватаясь за запястье и в ускоренном темпе пытаясь сообразить ответ. Какого чёрта он говорит на русском и почему он заговорил на нём именно, блять, со мной? Словно наслаждаясь тем, что он упоенно нагнетает атмосферу, слизеринец усмехнулся. Кажется, я почувствовала, как оперативно сгорела в агонии зона комфорта. Если он сейчас ещё облизываться начнёт аки пресловутый Орочимару, я окончательно умываю руки и убегаю отсюда в истерике.       — Ох, какой я невежа, — всё так же на русском затянул слизеринец. — Прошу простить мне моё поведение, настолько был поражён увиденным, что забыл представиться. Моё имя Михаил Долохов.       И раболепно протянул мне ладонь. Я было хотела по-варварски проигнорировать жест, как Михаил, ни на миг не изменившись в лице и намерениях, сам вцепился в мою руку мёртвой хваткой, тут же усиленно принявшись её лобзать. От подобного рода аристократичных веяний мне захотелось кричать. На тыльной стороне ладони пламенем горел поцелуй — а это был именно поцелуй, а не простое прикосновение губ — Долохова. Очаровательно. Ко мне пристал чёртов русский волшебник и по совместительству принявший наследие Пожиратель Смерти. Просто восхитительно. Не думала, что Мэттью водит дружбу с подобным контингентом великих умов.       — В чём дело, Михаил? — впервые подал голос Регулус. Он сипло прокашлялся.       — Ни в чём, мой дорогой друг, просто пытаюсь разговорить свою на редкость молчаливую соотечественницу.       — Соотечественницу? — хором повторили Пандора и Блэк. Последний поджал губы и хмуро вперился в меня ледяным взглядом. Пиздец. Просто пиздец.       — Юджиния-Юджиния… — пропел заговорщицки Долохов и я раздражённо вздрогнула. — Смею предположить, ваше настоящее имя — Евгения? Ох, красавица, не делайте такие глаза, вдруг случиться так, что я потеряю голову от любви к вашему взгляду? Впрочем, я угадал, ведь так?       На лице не дрогнул ни один мускул. Я елейно улыбнулась, очаровательно хлопая ресницами с видом, словно всё, сказанное им ранее, удачно пролетело мимо моих ушей.       — Откуда такая заинтересованность во мне? — вторила ему на русском я, не переставая при этом тянуть приторную недалёкую улыбку. Лицо парня чувственно просветлело, а щёки налились румянцем. Никогда бы не подумала, что моя лживая услужливость приведёт кого-то в столь яркий восторг.       — Так вы всё-таки понимаете меня! Просто прекрасно, дорогая моя! — Михаил с нездоровым блеском в шафрановых глазах обернулся к однокурсникам и уже на английском затянул: — вы, пожалуй, и представить не сможете, какая это честь для меня — разговаривать с представительницей великого рода мастеров артефакторики.       — Тебе следует объяснить нам всё внятно, Михаил, — по-птичьи склонила голову к плечу Пандора.       — Конечно-конечно! — спохватился Долохов, возвращаясь к созерцанию моего многострадального запястья. — «Или не твори тайны, или сотворив ти сам веси точию», — зачитал он едва виднеющуюся на браслете гравировку. — Старославянский язык. Фраза, что я зачитал — девиз дома чистокровных русских волшебников Ивановых. Или не делай тайны, или сотворив тайну, знай её только один — их принцип, по которому они создавали величайшие артефакты, наделённые немыслимой силой. Ранее, у них был свой собственный магазин и, более того, они прославились своим мастерством и за пределами родины.       Регулус мрачно вопросил:       — Это ведь они сотворили нефритовый перстень, который Грин-де-Вальд украл у Грегоровича вместе с Бузинной палочкой?       — Да! — взбудоражено закивал Михаил, пока я втихую впитывала массивы шокирующей информации, между тем старясь не ляпнуть ничего лишнего. — Но о них уже более двенадцати лет ничего не было слышно. Фамильное имение опустело, все существующие представители рода исчезли, а магазин оказался заброшен. И что в этом самое волнительное, — слизеринец уставился ровно на меня потрясенным взглядом исподлобья. — Так это то, что их самый именитый артефакт, о котором ведомо лишь людям, встречавших Ивановых лично — браслет с символом рода — сейчас перед вашими глазами, друзья.       Не изменившись в лице, лишь продолжила смотреть ровно на перекошенное эмоциями лицо Долохова. Фуфел конкретный.       — Это не может быть подделка? — усомнился Блэк.       — Такая искусная работа не может быть подделкой! — в ответ оскорбился Михаил с интонацией самой что только есть сахарной ностальгии. — Да, Ивановы очень гордились своими работами и наследственной бижутерией в первую очередь, но это не то, что можно воссоздать. К тому же, как я уже сказал, этот браслет можно было увидеть лишь воочию, ни в одном документе вы не найдёте информации о нём. Мне… впредь доводилось видеть это украшение на Ивановой Софии Борисовне. Роскошная талантливая женщина. Я детально запомнил это украшение и ни с чем не спутаю! Что же вы скажете на это, Женя?       Просто блеск. Следующим вопросом на секторе аристократия и их выходные забавы будет какое пришествие Иисуса понравилось мне больше? Несите валокордин. В горле пересохло, в голове мерзкой паникой проносились визжащие мысли, а ещё при мне каким-то удивительным образом оказался браслет и по совместительству фамильный артефакт больно именитого рода волшебников. И, как вишенка на торте, у меня с ними не просто одна фамилия, но и ещё присутствует трижды тёзка в семейном реестре. Иванова София Борисовна — моя неравнодушная до дисциплины и фанатеющая по аристократии бабка, каникулы у которой ежегодно превращались в сущий кошмар с набором бесконечных вилок-ложек-ножей, приправленные между тем мучениями в виде каличных занятий балетом. Как мне реагировать? Что я должна говорить? Я ни черта не понимаю, что происходит, и почему вдруг я ко всему этому оказалась причастна!       Отливающие бронзой глаза помешанного Долохова по-прежнему были прикованы ко мне. С лихорадочным блеском в озадаченном взгляде он куда больше походил на бывалого любителя Альфа-ПВП, вознамерившегося отобрать мою цацку, нежели на почитаемого чистокровного мага.       Вся ситуация плясала где-то на грани между абсурдом и анекдотом. Хорошо, допустим, в реалиях этой Вселенной некие Ивановы потерпели крах Империи. И я каким-то случайным образом оказалась причастна не только к их фамилии, но ещё и к бижутерии — весьма посредственной, учитывая символ. Волк, серьёзно? Ауф, мать вашу. Косплеили Старков до того, как это стало мейнстримом. Ещё и вымерли почти так же не прикольно. Надеюсь, девиз у них не про зиму и её приближение, иначе это уже прямо-таки какое-то издевательство будет… или карма, кто знает. Суть кошмара крылась в другом: я понятия не имела, что мне делать. Не смогу же я зайтись потоком сусальной лжи о том, что я действительно вся такая из себя особенная наследница рода! Нет, это слишком опрометчиво. Мне ничего доподлинно неизвестно. Нужно выдерживать нейтралитет. Не отрицать, но и не подтверждать, чтобы в случае чего выйти из воды с сухой задницей и не битой мордой.       — Предпочитаю избегать подобных разговоров, — как можно более ровно проговорила я, переключая своё внимание на еду. Перчёное жаркое в тарелке перед носом совершенно точно закончилось бы несварением. При таком раскладе кусок в горло не лез.       — Михаил, ты смущаешь даму своими расспросами, — неожиданно вмешался Регулус, сканирующий меня предельно внимательным и хорошо знакомым взглядом серых глаз. — Позволь ей насладиться обедом.       Долохов сконфуженно поморщился, пребывая в явном недовольстве от моего ответа, но не продолжая свою фанатичную шарманку из уважения к Блэку.       — Прошу меня простить, я был слишком настойчив.       Я отвесила тяжёлый кивок, ковыряясь в тарелке. На фоне Ксено затянул беседу на отвлечённые темы с Пандорой. Я и подумать не могла, что её девичья фамилия — Гринграсс, но в общей телеге новостей это впечатляло меньше всего. Девушка с бесконечной теплотой в круглых глазах смотрела на разговорившегося парня, посмеиваясь между строк. Мэттью молчал и это как никогда напрягало. Не устроит же он мне разбор полётов?       Суммарно за весь обед я запихнула в себя четыре крохотных кусочка мяса и как следствие наслаждалась тошнотворной тяжестью в животе, при этом мысленно не прекращая костерить Долохова. Залпом осушив кубок с водой, я искоса взглянула на закончившего с едой Миллера. Он, всё-таки, был занят обедом, а не разговорами о моей нежданной причастности к местным светилам артефакторики. Мы одновременно встали с насиженных мест и я спешно кивнула.       — Спасибо за компанию и хорошего дня.       — До встречи, Юджин, — улыбнулась Гринграсс. — Свидимся ещё.       Лавгуд миролюбиво помахал худой ладонью.       — Пока-пока-а.       Регулус оторвался от прочтения какой-то книги, удостоив меня только лишь кивком. Зато Михаил хотел было вскочить следом за нами, просияв всем видом по новой, но был жестоко остановлен просекшим его намерения Мэттью. Парень шустро подхватил меня под предплечье и в таком же ускоренном темпе повёл на выход из Большого зала, при этом прошипев на ухо подобно озлобленной кобре:       — Какого чёрта происходит, Юджин?       Я раздражённо повела плечом.       — Хотела бы я знать, — шикнула в тон рейвенкловцу, оглядываясь при этом на немногочисленных студентов.       Мама, я что, попала во второсортный корейский исекай про девятнадцатый век и дворцовые интриги? Мне предстоит за ночь познать логос, этос и пафос? Придумать тысячу и одну стратегию о том как выжить и стать писей-королевой, при этом в процессе умудрившись кого-то заарканить? А в свободное от захвата мира время я буду культурно проверять чай на наличие яда и так же чинно его попивать в лакшери беседке?       Я нервно хихикала себе под нос. Миллер между тем шустро притащил меня в хорошо знакомые хоромы Плаксы Миртл, утягивая за собой тяжёлые входные двери. Взгляд Мэттью явно дал понять: он подрубил режим садистической машины.       — Ты похож на Гуапо.       — Гуапо?       — Испанского крокодила с золотым зубом из шестого Фаркрая, который всех перегрызает за секунду.       Нечитаемое мрачное выражение лица Миллера перекосило ещё больше.       — Не пытайся съезжать с темы.       — Было бы с чего съезжать.       — О чём говорил этот Михаил?       Я опёрлась бедром о слегка влажный край раковины, разводя руками в стороны.       — Мне по чём знать, о чём он говорил? Разве я была похожа на человека, понимающего, о чём идёт речь?       — Не особо, — с сомнением кивнул парень. — Что за браслет?       — Отец подарил.       — Твоё настоящее имя?       — Евгения Иванова, — и со вздохом фыркнула: — я на допросе, а? Почему разговариваешь со мной как с затаившимся злом?       — Просто пытаюсь разобраться в ситуации.       Я взбешённо возвела глаза к потолку, прислушиваясь к шуму воды, тонкими струями наполняющей раковины.       — А меня просветишь, как разберёшься? А то я тоже не выкупаю. Всё, что я могу тебе сказать — это то, что моя фамилия Иванова и что мою бабку зовут Иванова София Борисовна. Так же, как и женщину, о которой говорил Долохов. И этот браслет, — я демонстративно выставила руку вперёд, — который мне ещё давно подогнал батя и который удивительным образом оказался фамильным наследием.       Мэттью помассировал переносицу.       — В какую же задницу мы опять встряли по твоей вине…       — По моей вине? — отозвалась я, раздражённо сдувая со лба прядь волос. — Минуточку, а кто меня привёл трапезничать со слизеринцами, а? По чьей инициативе Михаил узнал о моём существовании?!       Мэттью с несколько секунд смотрел на меня вымученно-безапелляционно, прежде чем процедить:       — Ксено встречается с Пандорой, а она с детства дружит с Регулусом Блэком, вот мы и обедаем иногда вместе. С этим Долоховым я сам лично пересёкся впервые, до этого видел лишь издалека да на сдвоенных занятиях.       Я молчаливо качнула головой.       — Нужно срочно отправить письмо в общагу. Мне попросить сову у Ксено? — Миллер вдумчиво уставился куда-то сквозь меня.       — Не стоит, попрошу у Джеймса.       — Поттера? — парень вдруг иронично сощурился. — Ты стала так близка с Мародёрами.       — Да как-то само вышло, — я повела плечом, съёжившись под цепким взглядом Малфоя-с-алиэкспресса. — И, кстати, раз уж мы об этом заговорили… мы с ними ищем крестражи. Я им рассказала.       Сперва Мэттью выжидающе нахмурил брови, ожидая от меня продолжения речи, но почти сразу спохватился и лязгнул грубой интонацией:       — Ты сделала что? Ты рассказала им о том, что ты дебильная попаданка?       — Не включай Камиллу, прошу, — я фыркнула с опостылевшей усталостью, вызванной осуждением от каждого небезразличного обывателя этого мира. — Они не в курсе того, что я попаданка.       — И в курсе того, что дебильная?       — Ты же и сам понимаешь, что рано или поздно это бы коснулось и нас!..       — И ты решила ускорить процесс?       — Я стараюсь предпринять что-то, чтобы не запускать его вообще! — я покачнулась на месте, левой ладонью взлохматив хвост и нервно продолжая: — я не могу смотреть на людей и делать вид, что всё в порядке, когда я знаю, что с ними произойдёт и могу на это повлиять.       — Каким образом повлиять, Юджин? — с бессильным раздражением вопросил Мэттью, вновь скрестив руки на груди. — Составить компанию на том свете? Ох, вы такая небезучастная, млею!       Я со стойкой уверенностью уставилась в глаза рейвенкловца, наступая медленными шагами.       — Да хватит меня поучать, пожалуйста, я осознаю весь риск и понимаю, во что я ввязалась. На мне написано, что ли, что мой мозг можно использовать на вынос? Поздно метаться, нельзя это замять, ясно? — я приподняла голову, остановившись в шаге от Миллера. Он скривился, цыкнув. — Я рассказала это всё не с целью получить дозу нравоучений, Леруа с этим справилась завидно скоро. И, как ты мог заметить, именно по этой причине мы и не общаемся. Потому что в её глазах я сердобольная слабоумная тупица, которой захотелось поиграть в героя, — голос против воли перешёл на сиплое кряхтение, а прямая осанка дрогнула и я взволнованно сгорбилась, обхватив себя за предплечья. — Я просто… не тот человек, который может смотреть на чужую смерть. Я бы сошла с ума и удавилась раньше.       — Пока что ты никого не спасаешь, — вдруг спокойно прошептал Мэттью. Взгляд из полуопущенных ресниц неожиданно смягчился. — Ты просто держишь чеку зубами.       Я мрачно отвела глаза, проговорив в тон другу:       — Нам нужен яд Василиска, чтобы уничтожить диадему, и приступить к остальным крестражам.       — Не думаешь, что если вы сейчас сломаете диадему, Волдеморт это почувствует и случится что-то непредвиденное? Ведь когда Гарри уничтожал крестражи этого писаного урода, у них уже шла война.       — Она идёт и сейчас, — ловко парировала я. — Володя ничего не почувствует. Спустя столько расколов своей души, он в общем перестал что-либо цельно ощущать, так что и об уничтожении не узнает, — я хмыкнула. — Конечно, если его позорным носом не впылесосить дорожку пепла от крестража.       Мэттью секундно усмехнулся, впрочем, вновь натягивая на лицо маску ледяного отчуждения.       — Хочешь, я попрошу Ричарда выслать яд Василика? — я не поверила своим ушам, а Миллер спешно протараторил: — Жалко наблюдать за твоими метаниями, это просто сочувствие, ясно?       — Ясно, — улыбнулась я. — Тогда буду очень благодарна.       Мэттью кивнул, довольный ответом, но тут же подхватил:       — При условии, что ты напишешь Максу о всей этой чепухе про Ивановых и про то, что ты оказалась к ним причастна.       — Идёт. Напишу, — легко согласилась я. Интерес пополам с едкой паникой мучал меня ни чуть не меньше.       — Но называть тебя аристократкой я спешить не буду, если что, — насмешливо бросил Мэтт, направившись на выход. Я на провокации уныло не поддалась.       — Да какая из меня аристократка, умоляю, у меня ни кола ни двора, только какая-то бредовая легенда, к которой я даже и отношения-то не имею никакого, — невозмутимо бросила вдогонку.       И всё же, как оказалось, силы на нервный срыв во мне остались. Данное открытие снизошло на мою балду ровно на повороте из коридора, где на меня с Мэттью налетела небезызвестная толпа отчего-то бодрых как огурчики Мародёров. Страдать с бодуна, походу, было не в почёте у волшебников. Зато я выглядела и, что куда более важно, чувствовала себя так, словно меня пустили на антрекот, изжевали и наконец-то выплюнули.       Ремус, который теперь на ближайшие несколько недель был свободен от рабства полнолуния, приветливо кивнул мне. Джеймс переводил взгляд с меня на Мэттью, с картинным дружелюбием усмехаясь, а Питер тихо поздоровался, поджав губы. Сириус, что ожидаемо, выглядел как обычно: смотрел с такой же цепкой внимательностью и ухмылялся выжидающе-пакостливо.       — Какая нелёгкая вас принесла? — не выдержала благодушных улыбок прямо по курсу, вздохнув и подперев плечом кирпичную стену.       — Застали ваш разговор за обедом с некоторыми нелицеприятными особами и жаждем подробностей, моя дражайшая подруга, — зашёлся речью Поттер, подстроившись под боком и пытаясь умиленно моргать. Он привычно приобнял меня за плечи. Кажется, похмелье не закончилось и меня неумолимо мутит.       — Ты как всегда цветёшь тактичностью, да?       — А то! — гордо просиял тот. — Кому нужны эти умудрённые оборотами лжи речи, а? Прямолинейность, родная, вот он — пусть успешных личностей.       — Это ты так сейчас признался, что подслушивал?       Поттер безмятежно закивал.       — И это тоже. К слову, представишь нас своему другу?       Я вымученно угукнула, неопределённо переводя ладонь с Мэттью на остальных экзекуторов.       — Мэттью Миллер, это — Сириус Блэк, Джеймс Поттер, Ремус Люпин и Питер Петтигрю.       Все невнятно между собой произнесли слова приветствия, а Джим совершенно по-идиотски хлобыстнул Миллера по плечу, радушно посмеиваясь.       — Очень приятно, крайне.       Мэттью вскинул брови, прогудев:       — Столь же крайне взаимно.       Напряжённые около-приветливые переглядки могли бы продолжаться вечно в силу того, что я совсем не горела желанием по новой вдаваться в подробности разговора с Долоховым, пусть и понимала, что в покое меня теперь принципиально не оставят. Я возвела глаза к потолку, мысленно прикидывая, сколько часов мне предстояло вновь распинаться в объяснениях, при этом самой пытаясь не запутаться.       — Юджин, я как раз вас и ищу!..       Меня затрясло почти непроизвольно. Глаза округлились параллельно тому, как на весьма недалёком — как и сам Долохов — горизонте замаячил хорошо знакомый силуэт. Михаил был считан мною и Мэттью как угроза, а потому перекосило нас моментально и с характерным подёргиванием лицевых нервов.       — Он тебя на сигнализацию поставил, что ли? — рыкнул Миллер, пока мы все впали в убогий ступор.       Но утащить меня в своё логово расспросов и влажных фантазий по фамильным цацкам Михаилу таки было не суждено. Вдруг совершив грандиозный пируэт с мгновенным разворотом, в простонародье именуемый побегом, моя ненаглядная компания в охапку со мной поспешила куда глаза глядят. И главное, чтоб они не глядели на куртуазного как сам чёрт Михаила.