Грозовые ведьмы

Ведьмы будто в самом деле узнали о моих планах — и решили поиграть с нерадивой девчонкой, возомнившей себя кем-то великим. Играли мы в прятки. Прятались ведьмы, а искала я. Исчезли все упоминания о нечистой силе, какие только можно было отыскать. Люди, которые раньше травили байки о встречах с ведьмами, на мои вопросы смотрели недоуменно, будто только что родились. Даже книги, по которой пишут работу все ученики, не оказалась в библиотеке — на мои просьбы Грима неопределенно пожимала плечами. Ведьмы вели себя так, как будто их никогда не существовало. Как будто наш мир сам по себе несколько столетий назад раскололся, оставив клочок — пародию — жизни только в Городе, как будто они были здесь ни при чем. Но если ведьмам и удалось одурманить всех жителей Города, то меня их чары не коснулись. Возможно, это входило в правило игры. Чтобы искать и не находить, я должна помнить. Чтобы страдать, я должна искать и не находить. Единственная моя надежда, глупая и хрупкая, как первый лед, через пару недель возникший на лужах, тоже перестала греть меня — Милдери на связь не выходила. Вечерами, после окончания занятий в училище, я бесцельно бродила по городу, пытаясь отыскать хоть что-нибудь, услышать едва различимый шепот, почувствовать неощутимое касание разгадки. Но все было тщетно… Пока однажды я не остановилась, как вкопанная, у старого особняка, расположенного возле самой городской стены, за которую почти никто и никогда не выходит. Он был серым, с острыми шпилями, пронзающими небо, с витражами на окнах, с широким парадным крыльцом, но без сада, как об этом писали в древних книжках, без собственной ограды и охраны. Жители Города так и называли это здание — Старый Особняк, — и это ещё раз доказывает, что они не обладают ни десятинкой миллинга фантазии. Впрочем, особняк мог бы получить другое название, более соответствующее его натуре, если бы кто-нибудь вдруг занялся его изучением. Но особняк стоял, стоял уверенно, сохраняясь из года в год в своем первоначальном состоянии — и мне вдруг подумалось, что и во времена основания Города он был таким же. Смеркалось, белый дневной свет заменялся темно-серым, вечерним. Я чувствовала себя как всегда уставшей и, не особо веря в успех, не сложила в сумку никаких приспособлений, кроме пары записных книжек и ручки. Но особняк… Мне хотелось уйти домой, чтобы вернуться сюда завтра, более подготовленной, и, может быть, даже что-то нащупать. Однако предчувствие шептало, что завтра я ни за что не доберусь сюда. И послезавтра. И потом. Либо сейчас, либо никогда. Я этому поверила и, не чувствуя ног, отправилась к самой двери особняка, поднялась по тихо скрипящему крыльцу. От дверей пахло деревом, как будто их выстругали совсем недавно. На ручке пристроилась зловещая, точно живая морда дикого зверя забытых времен, охраняющего покой этого дома. Мне было страшно к ней прикасаться, но потом я напомнила себе, что большее зло — люди, и все же наклонила ручку вниз, желая войти. К моему удивлению, ручка не поддалась. Щелкнул замок, спасающий от незваных гостей. Вот только замочной скважины, с помощью которой хозяин мог запереть Старый Особняк и не вернуться, под ручкой не было. Это значило одно — кто-то заперся изнутри. Да так и умер. Или… Собрав всю свою волю, я несколько раз постучала по дверному полотну. Внутри раздалось гулкое эхо. А я стояла и ждала, будто кто-то мог мне открыть. Не знаю, сколько времени прошло. Судя по тому, что мир ещё не успел полностью погрузиться во мрак, не слишком и много… Я попыталась посчитать удары сердца, но оно стучало слишком быстро, и я не смогла за ним угнаться. А потом дверь скрипнула. Скрипнула, когда я уже собралась уйти и даже шагнула назад. Скрипнула, когда я уверилась в том, что души всех, кто здесь когда-то жил (если таковые имелись) давно канули в Бескрайнем океане. Дверь скрипнула и открылась. Немного — лишь на щель не шире мизинца, и все-таки. Я заглянула внутрь. Там было пусто: никто не спешил встречать незваную гостью, будто и не было там хозяев, будто это ветер шутил надо мной; но ведь и ветра там не было. Я вновь взялась за ручку — мне показалось, будто она обожгла меня — и потянула дверь на себя. Проход был открыт. Но я стояла на пороге и не решалась войти внутрь, в мрачный коридор. Это в самом деле была узкая комната с несколькими дверьми по сторонам и винтовой лестницей, ведущей наверх. Пол устилал паркет из темного дерева, стены мерцали зеленым: то ли краска, а то ли обои. На стены опирались вазы с птичьими перьями, над ними висели пустые черные полотна в золотых рамах. В углу, возле лестницы, стояла метла из тонких прутиков. От дверей исходило оранжевое сияние. Особняк будто смеялся надо мной. «Ты хотела узнать, что внутри? Смотри же! Смотри — и не жалуйся, если вдруг это не то, что ты хотела увидеть». Неведомая сила толкнула меня в спину, и я, покачнувшись, шагнула через порог и коснулась паркета. Дверь с громким хлопком закрылась. Я судорожно обернулась, дернула за ручку, но дверь не поддалась. Я оказалась взаперти. Перья в вазах вдруг закачались, будто началось землетрясение, заблестели черные картины… Я прижалась к дверному полотну, будто оно было единственным моим спасением, и тогда распахнулась ещё одна дверь, самая дальняя, у левого края винтовой лестницы. Сияние из нее вылетало заманчивое, по-настоящему колдовское, и я, не пытаясь себя остановить, направилась в его сторону. Я поверила, что спасения не будет. И решила сама приблизить свою погибель. Что происходило вокруг? Не могу сказать — сама не знаю. Происходило нечто, что не вписывается в рамки разумного, нечто… к чему я так хотела прикоснуться. Когда до двери оставалась пара шагов, я замерла, пораженная неожиданным осознанием. Ведьмы. Я шла сюда, в тайне души надеясь узнать что-то про них; и ведьмы сами вышли ко мне навстречу, чтобы все это рассказать. Я не верила в их порядочность. Это была ловушка. Но отступить назад, уйти? Я — Каррен Илм, и я никогда не отступаю. Если уж мне суждено погибнуть — я умру рядом со своей мечтой, у подножия моей цели. И я остановилась перед дверью, не входя внутрь. По ту сторону стояла я. Другая я. Я, но с хищными бровями, с волосами чернее самой ночи и с белоснежным серебром в глазах. Другая я не сводила с меня пугающий, слишком светлый взгляд, и вся моя смелость иссякла. Она чуть склонила голову, и глаза засверкали белым пламенем. — Здравствуй, Каррен Илм, — сказала она, глядя на меня. И я ответила: — Здравствуй, ведьма. Она благосклонно кивнула. — Ведьма? — повторила я, удивляясь. — Ведьма, — согласилась иная я. — Я думала, вы другие. — Все так думают. Но как бы мы иначе были с людьми, Каррен Илм, являясь другими? Ты ведь это хотела узнать, отправляясь сюда. Ты хотела узнать о связи нас и вас. Но смысл в том, что мы — это и есть вы. Но — другие. Замечательный парадокс. Я молчала. — Если хочешь, войди к нам в дом, Каррен Илм, — продолжила ведьма. — Не стой на пороге гостем и скромностью не пытай… Входи к нам в дом, Карри. — К вам? — Мы зовем себя грозовыми. Ты когда-нибудь смотрела на шпиль нашей башни, Каррен Илм? Это он испускает молнии, а не небо. Это мы обрушиваем на вас испытание грозой. Когда в вашем — нашем — мире происходит зло, мы становимся справедливостью. — Зачем ты мне это рассказываешь? — Ты хотела знать. Ведьма отступила на шаг назад, пропуская меня внутрь. — А если я войду? — решилась уточнить я. — Что будет тогда? Она — другая я — улыбнулась. — Дом либо примет тебя, либо нет. Если да, то это тело, с которым ты сейчас разговариваешь, станет твоим, и ты будешь вместе с нами, станешь ведьмой. Тогда наш дом станет и твоим домом. — А если нет? Ведьма молчала, хитро глядя на меня. Непривычно было видеть лукавство едва ли не в собственных глазах. — А если я хочу вернуться? — не унималась я. — Ты никогда не отступаешь от цели, Каррен Илм. Мы знаем о тебе многое. Мы знаем о тебе все. Мы знаем, что ты отказалась от отца, ибо он отказался от тебя, ещё когда ты только родилась; мы знаем, что твоя мать оставляла тебя одну, в то время как сама торговала своим телом; мы знаем, что у тебя нет подруг, что до сих пор ты не водилась с мужчинами, хотя весной тебе пошел двадцатый год; мы знаем, что тебе угрожал мужчина с океана, желая защитить наших сестер; мы знаем, что ты сама стала бы нам хорошей сестрой. Ты была создана для этого. Мы давно это знаем. Я оставалась на месте, и ведьма ласково заметила: — Шагни внутрь. Сомнения все ещё не покидали меня. Дом либо примет, либо нет; если он не примет, что тогда? А даже если примет? Жизнь никогда не станет прежне й, и я не вернусь больше к матери и Гриме. Никогда не загляну в училище… только если безмолвной тенью. Потому что настоящей Каррен Илм не будет в нем места. Я посмотрела на ведьму и произнесла: — Дом меня не примет. — Как знаешь, — она пожала плечами. — Но, будь я тобой, я бы хотя бы попыталась… — Ты не займешь мое место. Ведьма покачала головой, и улыбка на ее лице была точно нож. Она потянулась ко мне своими руками, и я шагнула назад. Тогда заговорили стены. «Назад дороги нет», — шептали, предупреждали, вопили они. Но мое отражение не было с ними согласно. — Есть! — заявила она. И повторила: — Есть! Лишь только назад. Ты хочешь вернуться, Каррен Илм? Ее взгляд впился меня, как кровосос впивается в кожу. В нем было разочарование. Я кивнула. — Ты вернешься. Она резко схватила меня за руки — мои запястья будто обхватили кандалы — и потянула на себя. Я все-таки переступила порог.