"Цитрус". Неканон

      С учебными планами я все же провозилась дольше, чем ожидала.       Юдзу, судя по всему, в течение последней четверти часа стремительно теряла терпение: сначала она несколько раз прошлась туда-сюда мимо моей двери; затем сделала то же самое, но уже нарочито громко шаркая ногами и вздыхая; наконец, не выдержав, заглянула ко мне:       — Мэээй, — протянула она шепотом, — тебе еще долго?       Ее взгляд в этот момент так напоминал Кота из мультика про Шрека, что я не сдержала улыбки:       — Чуть-чуть осталось. Заходи.       Юдзу мышкой проскользнула в комнату, мягко ступая, подошла, встала за моей спиной и стала смотреть, как я заполняю экселевские таблицы. Руки ее при этом оказались на моих плечах, что было вполне ожидаемо. Но на сей раз проказница зашла дальше:       — Ты в курсе, что у тебя затекли мышцы? Так и до хронических болей недалеко, — она начала легкие массирующие движения, — сейчас мы это исправим…       Вдоль позвоночника пробежала волна щекотно-теплой дрожи, вызванной ее нежными, но при этом неожиданно сильными пальцами. Тело блаженствовало, в то время как мозг лихорадочно выбирал между двумя мыслями, ни одну из которых я, впрочем, все равно не смогла бы высказать вслух: «Прекрати немедленно!» и «Только не останавливайся!» А ведь всего три недели прошло с тех пор, как я приняла ее в свой дом; что дальше-то будет? Ох, Юдзу, Юдзу, что же ты со мной творишь…       Усилием воли я все же сосредоточилась на работе, которую, как-никак, требовалось завершить. Тем временем моя решившая поиграть в массажистку племянница всмотрелась в данные на мониторе:       — А что это за предмет такой — «Виноведение»?       Да, дисциплина действительно не самая обычная, неудивительно, что она спрашивает.       — Это, можно сказать, мой вклад в инновационные процессы в образовании. В качестве эксперимента мы с прошлого года ввели этот предмет для выпускных классов старшей школы — факультативно. Я считаю, это хорошо, когда девушка разбирается в винах.       Юдзу хихикнула:       — Это, типа, красное — к мясу, белое — к рыбе?       Я кивнула:       — Угу, но не только. Например, какая температура является оптимальной для подачи конкретного сорта, как приготовить правильный глинтвейн, как выбрать вино так, чтобы у твоих гостей на следующее утро не раскалывалась от боли голова, и еще много-много чего…       — Хмм, — теперь в тоне племяшки слышался некий скептицизм, — чего его выбирать-то? Если только исходя из цены…       Все, она задела во мне педагогическую жилку:       — Ошибаешься, мой юный друг! Вот, например, ты знаешь, что всегда предпочтительнее брать именно сухое вино?       — Нет, — легкая растерянность в голосе, — а почему?       На ее вопрос я ответила вопросом:       — Чем различаются сухие, полусухие и полусладкие типы вин?       Юдзу призадумалась, неуверенно протянула:       — Ну, ээээ… Количеством сахара?       — В точку! И в сухих винах его меньше всего. А ты знаешь, что сахар обладает свойством перебивать посторонние привкусы, в том числе и не самые приятные? А теперь попробуй угадать, на какие вина идет хороший виноград, а на какие — так сказать, второй свежести, проще говоря — подгнивший?       Ответа не последовало, и я торжествующе закончила свою мысль:       — Именно! Но и это еще не все. Когда выбираешь вино — обязательно смотри состав, да-да, тот самый мелкий шрифт на этикетке. Если вместо «винограда» там указан какой-нибудь «виноматериал» — даже не думай такое брать. Особенно этим грешат производители, которые делают ставку на невысокую цену своей продукции. Но из этого не следует, что недорогое вино — обязательно плохое, все зависит от множества нюансов. И вот в них-то девушка и должна разбираться, опять-таки, по моему скромному мнению. Вот для чего нужен предмет «Виноведение».       Юдзу, похоже, была слегка ошарашена количеством свалившейся на нее информации, потому что сказала лишь:       — И кто же его преподает?       Вот тут я дала себе капитальное послабление и сделала то, что хотела сделать с того самого момента, как она подошла и встала за моей спиной: запрокинула голову и подалась назад, совсем чуть-чуть, уперевшись затылком ей в грудь. Посмотрела на нее в «перевернутой перспективе»:       — Сможешь догадаться с одного раза?       Она неуверенно улыбнулась:       — Кажется… да?       Я подмигнула ей и вновь сосредоточилась на таблицах. Еще одно, последнее, усилие… Пальцы пробежались по клавиатуре, заполняя финальную графу. Я выдохнула, нажимая «Сохранить»:       — Уфф, все! Итак, почитаем? Или, может, партию в шахматы?       Каюсь, насчет шахмат — с моей стороны это был чистейшей воды подкол: Юдзу как-то попросила научить ее, но увы — игра ей не давалась, не улавливала она ее логику, ну никак! Поэтому реакция на мое альтернативное предложение оказалась вполне ожидаемой:       — Нетушки, никаких шахмат! Ты же обещала, что почитаешь мне!       Наблюдая ее искреннее возмущение, я снова не удержалась от того, чтобы не улыбнуться:       — Обещала — значит, почитаю. Идем в гостиную, там будет удобнее. Кстати, ты уже выбрала книгу?       Она ответила не раздумывая:       — Ага. «Лолита» Набокова.       Час от часу не легче! Видимо, вся сложная гамма испытываемых мной в данный момент чувств отразилась на моем лице, потому что Юдзу сочла необходимым прибавить (совершенно невинным тоном):       — А что такого? Ты же сама на днях говорила, что классику нужно читать. Набоков — это же классика? Вот мы ее и почитаем.       Нет, все-таки эта девчонка вертит мной как хочет! Крыть было нечем, и я ответила:       — Ну ОК, «Лолита» — так «Лолита», — поднялась из-за стола, — идем.       В гостиной я без особого труда нашла на стеллаже нужную книгу и присела на диван. Ожидала, что Юдзу сядет рядом, может быть — приляжет, положив голову мне на колени. Но она преподнесла очередной сюрприз, предпочтя усесться на эти самые колени — боком, как сделал бы маленький ребенок; прильнув ко мне и прижавшись щекой к моему плечу. Охх…       — Удобно? — разумеется, я не могла оставить ее решительные действия без комментариев.       — Угу, — она энергично покивала, — и я прямо чувствую, как мой детский комплекс недолюбленности тает на глазах. Благодаря тебе…       Я лишь покачала головой. Комплекс у нее, видите ли. Да у меня самой, может, вот-вот тоже комплекс разовьется, только совершенно иного плана… Ну да ладно, мы здесь вроде как читать собирались. Я раскрыла книгу на первой странице:       — «Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя. Ло-ли-та: кончик языка совершает путь в три шажка вниз по нёбу, чтобы на третьем толкнуться о зубы. Ло. Ли. Та. Она была Ло, просто Ло, по утрам, ростом в пять футов (без двух вершков и в одном носке). Она была Лола в длинных штанах. Она была Долли в школе. Она была Долорес на пунктире бланков. Но в моих объятьях она была всегда: Лолита.»       Поначалу процесс шел туговато и с запинками, потому что я уже даже не могла припомнить, когда мне в последний раз доводилось читать вслух, да и тема была, скажем так, очень уж специфическая. Но постепенно я «втянулась», речь лилась все более и более плавно… Тем более что сама я впервые познакомилась с этим творением Набокова достаточно давно, и перечитывать историю господина Гумберта оказалось весьма увлекательным занятием. Впрочем, увлекательность эта надолго не затянулась: уже на пятой странице Юдзу мирно заснула, по-прежнему прильнув к моему плечу.       Дочитав до ближайшей точки, я закрыла книгу и отложила в сторонку. Посмотрела на это чудо в перьях, что тихо посапывало, прижавшись ко мне. Оказывается, во сне у нее совсем детское лицо… На меня вдруг накатила волна такой почти до невыносимости пронзительной нежности, какой я, казалось, не испытывала еще никогда за свою весьма долгую жизнь. Что ж, кажется, пришла пора задуматься и ответить честно хотя бы себе самой: что я чувствую к Юдзу и какова природа этих чувств?       Разумеется, проще всего было бы считать их своего рода проявлениями нереализованного материнства — ведь у меня, сложись моя жизнь иначе, сейчас вполне могла бы быть дочь как раз такого возраста. Да вот только… Матери вряд ли чувствуют от прикосновений дочерей то, что испытываю я каждый раз, когда Юдзу дотрагивается до меня. Смущение? Волнение? Возбуждение? Да. На все три вопроса — да. Но речь ведь идет не только о влечении, так?       Я… С тех пор, как она поселилась здесь, со мной начало что-то происходить. Первая эмоция, что я испытываю, просыпаясь утром — это радость от осознания того, что я теперь не одна в этом большом доме; при мысли о том, что совсем рядом, в соседней комнате — она, — на сердце теплеет. Мне нравится говорить с ней — просто говорить, неважно о чем, выслушивать ее мнение по самым разнообразным вопросам, тем более что девочка моя (ох, я сказала — моя? Оговорочка прям по Фрейду…) весьма умна, невзирая на некую безбашенность и склонность к хулиганству. Нравится самой рассказывать ей о чем-то, учить чему-то новому — даже если это шахматы, которые ей совершенно не даются. Нравится заботиться о ней. Просто смотреть в ее глаза. И… давай же, Айхара Мэй, скажи это… Если это не любовь, то я не знаю, что это.       Что ж, вот я и призналась — хотя бы самой себе. Я люблю Юдзу. Едва ли не с самого первого дня. Девчонку, старше которой на двадцать лет. Дочь своей сводной сестры, с которой в свое время… Кстати, а вот и еще один вопрос, требующий ответа: кого же я на самом деле люблю? Эту девочку или свою сестру в ней — не ту почтенную мать семейства, которой она стала, а школьницу, с которой двадцать лет назад ходили на свидания и целовались в укромных уголках? Они так похожи, да еще и имена одинаковые… Я закрыла глаза и прислушалась к себе. Как бы ни развивались дальнейшие события — мне нужен ответ на этот вопрос, нужен, очень нужен! И ответ пришел; я выдохнула, ощущая, как наконец безвозвратно уходит что-то очень давнее, совершенно бесполезное, но тем не менее жившее в потаенных уголках души все это время. Да, мне удалось по-настоящему оставить прошлое в прошлом, и я всегда буду безгранично благодарна тебе уже только за это, моя девочка…       Ну вот опять — «моя». Я же отлично понимаю всю неправильность… нет, не так — недопустимость подобных мыслей. А она… А что она? Откровенно флиртует со мной — в этом никаких сомнений. Все эти «дефиле в полотенце», якобы родственные нежности; да еще эта «Лолита» сегодня… Неслучайно, ох неслучайно Юдзу выбрала для чтения историю любви взрослого мужчины к девочке-подростку!       Ну ладно, допустим. Ей-то простительно: в конце концов, она еще так юна, да и гормоны бушуют. А вот я… взрослая и до недавнего времени вроде как здравомыслящая женщина… Я просто не вправе позволить себе хоть как-то проявить свое истинное отношение к ней; в конце концов, мои чувства к племяннице со всей их неправильностью — это только мои сложности, которые никак не должны на ней отразиться.       Строго говоря, это ее странное увлечение мной вообще-то не должно затянуться надолго; да, думаю, в скором времени она встретит… парня? девушку? да хоть кого, главное, что это не будет ее родственник с разницей в возрасте в двадцать лет, — и они… Что, начнут встречаться? Ну да, разумеется! А каково будет мне наблюдать за этим? Да какая разница, я переживу, ведь это будет правильно. По сути, ситуация-то элементарна: мне просто нужно держать себя в руках до тех пор, пока это не произойдет, а потом станет полегче. Как там в русской народной песне поется: «С любовью справлюсь я одна, а вместе нам не справиться»? Очень верно подмечено. Русская культура вообще покорила меня с тех самых пор, как я провела две недели в Москве на международном педагогическом форуме; проза, поэзия, музыка… Да и Россия сама по себе меня впечатлила, что бы про нее ни говорили в мире. Великая страна. Местами немного бестолковая — но великая.       … Я снова взглянула на золотоволосое мирно дремлющее на моем плече чудо. Спи, моя девочка. Сегодня я осознала, что люблю тебя — как никого и никогда не любила в своей жизни; именно поэтому ты об этом не узнаешь. Спи…       Не удержавшись, я провела ладонью по мягким локонам — едва касаясь, чтобы не разбудить. Но она, похоже, все равно почувствовала, потому что сквозь сон прильнула ко мне еще теснее. Бабочка Моттра не замедлила расправить внутри меня свои гигантские крылья. Я чуть слышно вздохнула. Но…       В конце концов, никто не обещал, что будет легко.