Candles

— Джорджиус Алан Смит! Потрудись, блять, ответить, какого черта ты пропал без объяснения причин? — Кричал я, швырнув коробку с кольцом ему в лицо. Альфа был на кухне, когда я, возмущенный до ужаса, встал с кровати. Эжен словно растворился ранним утром — не было даже намека на его присутствие. Лишь едва заметный шлейф терпкого запаха духов. Мне стало неприятно, что омега даже не попрощался. — Сэмми, успокойся, пожалуйста, — робко сказал Джордж, пытаясь дотронуться до меня, — мне пришлось уехать по работе. — Поэтому ты выглядишь так, будто ночевал на улице? — с ярко заметным скепсисом спросил я, подавляя в себе порывы обнять его, — придурок. Моя тактика была такова — буду игнорировать Джорджа до конца своих дней. В итоге он просто сойдет с ума, и это будет лучшей местью за волнение, которое я испытал. Чем вообще думал этот самодовольный альфа, когда оставил на моей кровати свою дурацкую подачку? Ждал, что я ему все прощу? Еще чего! — Милый, пожалуйста, — его мягкий голос касался каждой клеточки моей души, но я старался не обращать на это внимание, — прости, что не поставил тебя в известность. Признаю, сглупил, но это не катастрофа. Давай не будем ссориться сегодня. У тебя ведь день рождения, неужели ты хочешь запомнить его таким? — Это уже давно не праздник для меня. И прекрати давить своей дурацкой энергетикой альфы! Все равно не сработает, — соврал я, — а теперь я иду к своему сыну, так что… — Папа забрал Чарли с собой. Этот день полностью наш. — Я вижу, ты все подстроил, — обреченно сказал я, — ладно, мистер Смит, я проведу с вами день, но не думайте, что вы прощены. Он улыбнулся своей глупой (влюбленной) улыбочкой. Джордж взял мои руки в свои и через мгновение коснулся их теплыми губами. Это действие было таким невинным, детским, платоническим, но все еще трогательным. Как давно я стал расплываться словно сахар от его касаний? — Ты значишь для меня целый мир, Сэмми, — прошептал он, — никогда не забывай об этом. Все это было непозволительной, вопиющей глупостью. Его тон. Его прикосновения к моей коже. Его глупые слова. Что все это значило для меня? Я не понимал, просто разучился понимать что-либо в этой странной, запутанной жизни. Я понимал только одно — все мое существо, каждый миллиметр тела скучал по нему. По его губам. По его пальцам. — Я знаю, как ты сильно любишь аттракционы, поэтому купил нам парочку билетов в парк, — он вытащил из кармана смятые куски картона, — а на вечер у нас забронирован столик в одном из самых дорогих ресторанов. — Я так давно не веселился, — грустная улыбка коснулась моих губ, — спасибо, Джордж. — Я ничего такого не сделал, — он коснулся моего подбородка в попытке посмотреть мне в глаза, — лучше иди одеваться, милый. Это было делом десятым — одеться. Кажется, я не заглядывал в свой шкаф с приличными вещами целую вечность — когда сидишь дома с ребенком весь твой гардероб это растянутые футболки и просторные штаны. Раньше мне нравилось стильно одеваться, подбирать одежду, ходить по магазинам. Что теперь? Целыми днями ношу то, что давно лежало бы в мусорном баке у прежнего меня. Во всяком случае, кое-что красивое у меня еще осталось. Простая белая рубашка и черный костюм в белую клетку сидели на мне замечательно — особенно сейчас, после того, как я немного набрал в весе. Моим послушным волосам не требовалось особой укладки — я просто расчесал их. Немного туши, тонкие стрелочки и капля прозрачного блеска на губы. Я уже отвык от себя ухоженного, красивого. Мне требовалось так мало, чтобы выглядеть привлекательным омегой, но я уже долгое время не делал даже этого. Просто не видел смысла. — Боже мой, Сэмми, ты чудо, — прошептал Джордж, когда я, наконец, предстал перед ним во всей красе. — Не болтайте много, мистер Смит, — улыбнулся я, — нас ждет отличный день. И день правда оказался одним из самых счастливых в моей жизни. Мы с Джорджем словно пара из сопливой мелодрамы — веселились вместе, ели сладкую вату. Он, обычно такой строгий и сдержанный, смеялся в голос с моего лица, когда я снова сел на чудовищный аттракцион, который пугал меня до смерти. Даже Джордж струсил, а я, пытаясь строить из себя храбреца, решил рискнуть. Не забывая о самодовольной улыбочке, разумеется. Все тогда казалось сказочным — будто и не было между нами никаких ссор и расставаний. Я был здесь и он тоже — счастье переполняло наши увядшие души. В них снова расцвели цветы. — Я говорил тебе, насколько ты очарователен, Сэмми? — наливая очередную порцию дорого французского вина, любезно принесенного официантом, сказал Джордж. — Только за этот день раз сто, — с иронией подметил я, делая очередной глоток алкоголя, плескавшегося в моем стакане. — Ты заслуживаешь тысячи приятных слов каждую минуту своей жизни. — Оу, Джордж, — мое раскрасневшееся от вина лицо заалело пуще прежнего, — все вы так говорите, а что на деле? — Снова намекаешь на мою никчемность? — Джордж заулыбался. — Не намекаю даже, — ответил я, — Джордж Алан Смит, вы самая сексуальная никчемность из всех, что я видел когда-либо. — Кажется, ты опьянел от нескольких бокалов. — Кто это тут пьяный? — пытаясь сохранять серьезное выражение лица, воскликнул я, — я совершенно трезв! — Давай потанцуем, милый, — вдруг в его глазах перестали плясать чертики. Они наполнились нежностью — та была такой силы, что казалось, будто до нее можно дотронуться. Взять в руки, словно легкое сладкое облачко. Он протянул мне руку, а я, не раздумывая ни секунды, позволил ему. Этот ресторан был очень дорогим, здесь проводили время сливки сливок. Тут смешивались самые разные запахи — преимущественно омежьих духов. Многие богатые омеги скрывали свои естественные запахи, потому что они были скучными или просто отвратительными. Они искусно притворялись, выдавая запахи роз, сладостей, пряностей или трав за свои настоящие. Какие глупцы вообще верили в это? Когда моей талии коснулась рука Джорджа, весь мир перестал существовать. Только этот глупый альфа, звуки мелодичной музыки и приглушенный свет. Я положил руки ему на плечи, не отрывая взгляд от его лица. Красивый, просто невозможно, невероятно красивый. Он был для меня всем с самого детства. Такие чувства не выкинешь за один год. Я не знал, получилось ли у меня хоть немного — один его томный взгляд, и я таял как масло на солнце. Но тогда не было важно, кто мы теперь друг другу, ждет ли нас светлое будущее, сможем ли мы жить как прежде. Был важен только тот момент, те светлые мгновения, когда я чувствовал себя совсем как раньше, когда я был счастлив, когда мы забыли обо всем и предались волшебству того вечера. Все смешалось — отчаяние и надежда, боль и удовольствие, печаль и радость. Любовь и ненависть. Я поцеловал его. Этот поцелуй был сладким, словно папин вишневый пирог. Совсем не пошлый и не грязный, несмотря на вкус спирта и атмосферу ресторана. Взгляд Джорджа говорил тысячу «прости» одновременно. Мой взгляд говорил тысячу «люблю». Как можно жить без его глаз, без его рук? Что за жизнь была без него? Было ли это жизнью? — Спасибо за все, Сэмми, — прошептал совсем близко к моему уху Джордж. По спине побежали мурашки, — за те годы, когда мы были вместе. За чудесного сына. Я слышал как дрожит его голос. Видел, каким виноватым и замученным собственной совестью он себя чувствовал. Внутри меня происходила самая настоящая война — что мне делать? Принять его обратно и забыть о тех ужасных временах как о страшном сне? Притвориться, будто ничего не было? Не предам ли я самого себя, если соглашусь быть с ним? Это было так страшно и так мучительно. Мне не хотелось думать, размышлять, терзаться. Я желал прижиматься к его теплому телу и не переживать ни о чем на свете. Пусть рушатся города, вся моя жизнь идет крахом — сейчас это не должно иметь значение. Он здесь, со мной, он смотрит на меня с любовью и нежной. Внутри все сжималось от трепета. В каждой мысли, в каждом моем действии, в каждой моей идее был он. В каждой минуте, в каждом вздохе, в каждом шаге. Мы целовались исступленно в тот вечер. Прямо в центре зала, где танцевали другие люди и косо поглядывали на нас. Мне, обычно застенчивому скромнику, было все равно тогда. Он целовал словно говорил «прощай», будто собирался покинуть меня через мгновение. Словно он уходил навсегда! Я держался за его спину, боясь, что он правда уйдет прямо сейчас. Словно секунда — и Джордж исчезнет. Испепелится, будто его никогда и не было. Может быть, он мой сон? Мое самое замечательное сновидение? — Поедем домой? — Вдруг спросил он, а я заулыбался как сумасшедший. Этот вопрос мне показался таким уютным и семейным, таким подходящим, таким нужным, таким идеальным. Я чувствовал себя частью семьи, о которой мечтал с шестнадцати лет — я, Джордж, наш сын. Много нежности, счастья и тепла. В тот вечер все казалось воздушным, сладким, безмерно очаровательным. Я активно закивал, в очередной раз обнимая его. Через полчаса мы оказались дома. Пьяные и переполненные чувствами, ту ночь мы провели вместе.