Candles

— Сэмми, что с тобой? — в панике кричал Джордж, мгновенно подбежавший ко мне. — Уйди, — едва прошептал я. — Тебе нужно в больницу, — твёрдо заключил он. — Нет, скоро отпустит. — Я не спрашивал, — ответил он и, невзирая на мои попытки вырваться, взял меня на руки. Его запах успокаивал и убаюкивал меня. Мне хотелось раствориться в том моменте, я так давно не ощущал близости к этому альфе. Сильный, мужественный, большой. Нёс меня, маленького и беременного, к своей машине. Я не переставал злиться и обижаться ни на секунду, но уловил то мгновение и запечатлел его в своём сердце. По Джорджу было заметно, как сильно он нервничает. Альфа ехал быстро, и я даже немного забеспокоился. — Можно помедленнее? Ты не мешок картошки везёшь, — проворчал я. — Извини, — замешкался Джордж и действительно сбавил скорость, — я просто переживаю… — Не верю ни одному слову, — ироничная улыбка коснулась моих ямочек. — Сэмми, пожалуйста, — умоляюще произнёс Джордж, — сейчас не время выяснять отношения. Что ж, в этом он прав. Живот не переставал болеть, даже дышать стало тяжело. В машине стояла духота, Джордж наотрез отказался открывать окна. Боялся, что продует меня, видите ли. Только бы малыши были в порядке, пожалуйста. Я люблю их больше всего на свете, больше жизни. Если придётся умирать за них — умру без раздумий. Раньше я всегда удивлялся — почему омеги так отчаянно любят своих детей? Почему их с ними связывает привязанность большой, великой силы? Но, как оказалось, не поймёшь, пока не испытаешь это на себе. Чувства к ребёнку выше, глубже, сильнее любых других. Мы доехали достаточно быстро. Джордж не позволил мне выйти самостоятельно — я так же оказался в его крепких руках. Природа омеги твердила, что это было правильно, но здравый рассудок недоумевал — какого черта глупый альфа делает? Врач принял меня достаточно быстро. Джордж не отходил, даже в кабинет зашёл вместе со мной. Я не хотел устраивать скандалы прямо на глазах у доктора, поэтому тактично смолчал, но пообещал себе разобраться позже с самодовольным бывшим. Мне задали пару вопросов насчёт моего самочувствия, а затем отправили на УЗИ. Волнение росло. Хотелось видеть папу рядом, но он не должен был нервничать, поэтому я сообщил ему по телефону, что Ники пригласил меня в новый дом на пару дней. Мой родитель не верил в это сначала, требовал рассказать правду, но я упрямо отстаивал свою версию происходящего. В конце концов, тот смирился и попросил не задерживаться надолго. — Эй, — Джордж дотронулся до моей руки и трогательно улыбнулся. Желание разрыдаться на его широкой груди доводило до исступления, — все будет хорошо. — Не прикасайся, — я вырвал свою руку из цепкой хватки и отодвинулся от него. Альфа заметно поник, и я злорадствовал. Наконец-то чувствует хотя бы толику из того, что пришлось пережить мне. Удобно поступать плохо, а потом приползать с извинениями. Прежний Сэмми, наивный и чистый как слеза ребёнка, без раздумий принял бы Джорджа обратно. Но я другой теперь. Взрослый, умный, знающий себе цену омега. Отец двоих детей. В прошлом и будущем — талантливый журналист. Никто не может поступать со мной зверски. — Самуэль Браун, проходите, — окликнул меня чей-то голос прямо как в тот день, когда я узнал, что ношу под сердцем двух альф. Джордж все так же последовал за мной. Чего он добивается? Действительно переживает за детей? Разве такой человек способен любить кого-то, кроме себя? В кабинете УЗИ меня снова уложили на кушетку, намазали живот липкой субстанцией и водили по ней штукой, название которой я все ещё не знал. Джордж улыбался, наблюдая за этим. Меня охватило острое желание зарядить ему кулаком по лицу. Я бы сломал свою руку, но все же. По лицу специалиста стало ясно — что-то не так. Он размашистым почерком заполнил отчёт о состоянии детей и велел отправляться с ним к врачу, наблюдавшему беременность. Бывший помог мне вытереться и одеться, и мы быстрым шагом пошли к нужному месту. Паника, паника, паника. Судорожно прижимаю руку к животу и извиняюсь за все истерики, нервные срывы и глупые поступки. Плохое предчувствие разрывало грудную клетку и ломало кости. Неужели я не сберёг детей? Неужели с ними случилось что-то страшное? Почему беды преследовали меня, почему жизнь рушилась, словно ветхое старое здание? Доктор не заставил долго ждать. Я молча протянул ему бумажки, а сам уселся напротив него. Выражение этого мужчины по мере чтения отчета переменилось с нейтрального на сочувствующее, в некоторой степени даже грустное. — Мне очень жаль, Самуэль, — невыразительно начал он, но я перебил его. — Что с моими детьми? — из глаз хлынули слезы, — говорите… — Один плод погиб. Вот она, развязка. Жестокая, несправедливая, грязная. Мой невинный малыш умер, так и не появившись на свет, не увидев лица своих папы и дедушки. Его больше нет. Я никогда не возьму кроху на руки, не прижму его к сердцу. Он скончался из-за глупости своих родителей. Отец с моральным уродством и папа с внутренней слабостью — хуже и не придумаешь. Я во всем виноват. Я плохо заботился о нем. Я плохо заботился о себе. Я плохо выполнял предписания врача. Я плохой, я отвратительный человек. Я потерял часть своей души прямо сейчас. — Нет, нет, нет, — начал кричать я, — не может быть, не может быть, не может быть! — Сэмми, — Джордж взял мое лицо в руки, — послушай, ты не должен расклеиваться. Не имеешь право. Один из малышей все ещё жив, и он нуждается в тебе. — Что ты можешь знать о моих чувствах, — голос окончательно сорвался. — Я расстроен так же, как и ты, поверь мне, но… — Как и я? — мой внезапно прорвавшийся истерический смех ошарашил и доктора, и альфу, — я остался один, когда ты бросил меня с двумя детьми в животе! Я со всем справлялся сам! Ты в это время трахался со своим высокородным мужем! Приполз, когда ему стал не нужен? — Прекратите это немедленно, — раздался суровый голос врача, — что за цирк вы тут устроили? Есть проблемы поважнее, чем ваши глупые ссоры. Самуэля срочно надо госпитализировать и провести преждевременные роды. Мёртвый плод угрожает здоровью живого и папе в том числе. Омега должен разродиться в ближайшие пару дней, иначе у ребёнка могут появиться серьезные патологии. Доктор ещё долго говорил что-то, но я был не в состоянии слушать. Хотелось разделить горе с папой, обнять его, получить поддержку. Больше всего на свете я мечтал попасть домой. Джордж внимательно слушал и записывал важные организационные моменты. Альфа видел, что я совсем плох, просто не способен воспринимать информацию. Вскоре мы вышли. Измученный я все ещё не хотел верить, что теперь буду отцом только одного малыша. Мне бы это и в кошмаре не приснилось. Как и вся моя жизнь в последнее время, собственно. — Тебе следует остаться в больнице, — неожиданно заключил альфа, а я чуть не задохнулся от возмущения. — Нет, мне нужно собрать вещи. — Я позабочусь об этом. — У тебя не выйдет, — между нами снова завязался спор, — к тому же, я хочу увидеть папу. Мне это необходимо. — Он приедет со мной, — не желал уступать Джордж. — Отвези меня домой! Кажется, альфа не собирался провоцировать меня на истерику. Он помог мне надеть верхнюю одежду и усадил в машину. Там, на заднем сидении, я дал боли поглотить себя целиком и полностью. Только показалось, что все налаживается: работа с психотерапевтом стала помогать, истерики почти сошли на нет, как вдруг… Он ещё даже не был полноценным живым ребёнком, но я уже очень любил его. Кроха, встретившая смерть в утробе своего папы, не заслуживала такой участи. Детям велено жить. Продолжать путь родителей, продолжать историю. Но некоторым, похоже, не суждено родиться. И это ужасно. К вечеру пробок в городе стало больше, поэтому добирались мы медленнее. Джордж попутно созванивался по своим бизнес-вопросам. Его идеальное лицо то кривилось в негодовании, то расплывалось в широкой улыбке. Раньше я обожал наблюдать за ним таким — деловым, занятым, важным. Он казался ещё очаровательнее. Джордж не дал мне подняться, когда мы доехали. Тогда мне его помощь действительно пришла к месту, потому что сил не осталось. События сегодняшнего дня выжали последние силы. Я был эмоционально истощён. — Папочка, я дома! — оповести я старшего Брауна как только вошёл в квартиру. Ответа не последовало. Я изрядно удивился и принялся осматривать все комнаты, но его нигде не оказалось. Странно, куда он мог уйти? Папа редко прогуливался и обычно брал меня с собой. Оставалась только бывшая комната Николаса. Папе там делать было нечего, однако проверить все же стоило. Войдя в некогда «пристанище» моего друга, я обнаружил лежащего на полу папу. Подойдя ближе, я с ужасом понял, что он не дышит.