Candles

— Папа, я сплю, да? — Что случилось, Сэмми? — Прочти, — я протянул документ. — Бог ты мой, — он удивленно вскрикнул, дочитав до конца, — у меня будет двое внуков? Это замечательно! — Я не справлюсь, — паника, как дикий и страшный монстр, стала подкрадываться к моему недавно успокоившемуся разуму. — Не говори глупостей, милый, — папа нежно взял меня за руку, — у нас все получится. Ты не один. Ники ничего не сказал, услышав эту весть. Он был слишком занят сбором вещей и слишком счастлив, чтобы замечать других людей. Джордж и не догадывается, что я ношу его малышей. Двое детей от него, редкостного идиота. Любой другой омега сделал бы аборт на моем месте. Но я не мог. Жизнь отняла у меня того альфу, которого я любил. Изуродовала его, очернила, превратила в чудовище. Быть может, в детях, невинных и прекрасных существах, отразятся те честь и благородство, которые были в прежнем Джордже? Отразится доброта… Я был уверен, что вынашиваю альф. Поэтому и запах такой резкий, тяжёлый, насыщенный. Даже на ранних сроках все говорили, что я воняю так, будто провёл веселую течку. Знал бы кто, что такие шутки могут стоить кому-то психики, здоровья, жизни… Николас уехал не попрощавшись — я встал в час дня, а его уже не было. Тяжёлый груз обиды ударил по душе и лёг пеленой мерзкого послевкусия. Хотелось плакать и снова порезать себя. Но я больше не имел на это право. Почти отец двоих детей не мог себе позволить подобное. Вскоре папа записал меня к психотерапевту и пошёл на приём со мной. У меня не получалось говорить, я будто онемел. Воспоминания приносили такую страшную боль. Мне казалось, она никогда не пройдёт. Будет бременем, моим собственным грузом, моим проклятьем. Нелегко забыть человека, который стал всей жизнью. Нелегко перестать любить истинного. Раньше были цвета, краски, весь мир наполнялся светом. В его глазах сверкали звезды. Вся вселенная в одном сердце растекалась по нашим венам. Сейчас нет ни одного цвета. В голове мелькал наш первый поцелуй. Я был ребёнком, всего четырнадцать лет. Он в одиннадцатом классе, я — в восьмом. Седьмой класс, дождь, футбольное поле у школы. Их команда только начала играть, но хлынул сильный ливень. Тренер велел остановить матч, дескать, не хватало ещё с простудившимися школьниками возиться. Я забеспокоился, этот чокнутый альфа не должен был заболеть. Не видеть его хотя бы один день пытка, мучение. Глаза альфы заблестели, когда он увидел меня, промокшего до нитки. Джордж ничего не сказал — он подошёл и поцеловал меня так, будто жажда во мне мучала его уже очень долго. Первый поцелуй похож на зефир, на сахарную вату. — Спасибо за визит, Самуэль, — психотерапевт пожал мне руку после первого сеанса, — встретимся через неделю. Надеюсь, вы добросовестно будете выполнять домашние задания. Я ничего не ответил, только кивнул и вышел из кабинета. Папа гордился мной, несмотря на то, что по большей части пришлось говорить ему. Он убеждал меня в важности психотерапии, рассказывал об опыте семейных консультаций с отцом. — Все же мистер Джексон милейший человек, — подметил папа, когда мы сидели на диване за просмотром телевизора, — надеюсь, он поможет тебе. — Ничего не изменилось, — проворчал я. — Чего ты ожидал от одного сеанса? — задал риторический вопрос мой родитель, — кстати говоря, странно, что Ники не попрощался с тобой… — Наверное, у него возникли срочные дела, — неуверенно ответил я. Папа ничего не сказал, будто боялся расстроить меня. На самом деле я знал, насколько все очевидно — Николас устал, он испытывал отвращение ко мне, я ему надоел. Никто из нас не произносил это вслух, но все было ясно как божий день. Я никогда не вёл себя так по отношению к нему. Он жил у нас с Джорджем около полугода, когда его изнасиловали. Мы заботились о нем как могли, ухаживали, защищали от целого мира. Джордж любил Ники как младшего брата, ни разу не возмутился по поводу того, что мой друг жил у меня так долго. Наверное, во мне слишком много наивности, раз я считал нашу дружбу святой и непоколебимой. Как могут потерять связь люди, которые дружат с ранних лет? Может быть, я обидел его чем-то? Раздумья подтолкнули меня на звонок Николасу, но он не брал трубку. Я разозлился на него и ещё сильнее обиделся, но в душе надеялся, что тот перезвонит попозже. Но человек, которого я звал лучшим другом, не перезванивал, а при попытках поговорить с ним только сбрасывал. Ещё один удар судьбы или я излишне драматизировал? Во всяком случае, я решил подумать об этом завтра и лёг спать, а на утро обнаружил за дверью своей квартиры огромную корзинку с цветами и небольшой запиской. Это был почерк Джорджа.