Kos

      Ривай: «Неуместно».       — Что у тебя в руке? — смог я выговорить по слогам в те короткие мгновения, когда он переводил дыхание.       — М? — прозвучало приглушенно. Парень, оторвавшись от поцелуя, посмотрел на меня внимательно, после чего поднес предмет обсуждения ближе и разжал ладонь. Осмотрел, словно вовсе не узнает. Поджал и как-то нервно укусил нижнюю губу. — Ничего. — резким размашистым броском он отшвырнул через собственное плечо маленькую причину моего беспокойства. Протарахтев, вещица полетела в дальний угол помещения, угодив в гору поленьев. Чувствую, нам придется потом хорошо постараться, чтоб отыскать ее. — Прямо сейчас мне это не нужно.       А что нужно? За него гадать не стоит — себя понять для начала бы. По правде говоря, я сомневался до последнего. Еще несколько минут назад не был уверен в том, что происходит. Мне не пятнадцать, не двадцать и даже не тридцать. Я всегда трезво взвешивал свои чувства, клал на весы и смотрел, хватает ли граммов для счастья. Никогда не хватало, а тут все внезапно, слишком резко, и целый пуд странного и неоднозначного вываливался. Больше всего боюсь, что это всего лишь жалость, а остальное я выдумал сам, поддавшись давлению и обстоятельствам. Обманывая себя — обману и его. Но разве от сочувствия может так бушевать кровь, биться по венам с каждым толчком шаловливого язычка в моем рту, отдавать глухим гупом в груди? Верно, не может. И пусть на данный момент все выглядит позорно, я — ровня всем тем, кто ранее его желал. Забуду, отброшу ненадолго, при всем желании не устоять.       Легко обвил Эрена за талию, потянул к себе. Ближе. Он должен быть ближе. Парень перебрался по немой просьбе, оседлав мои бедра. Такой мягкий, куда не дотронься. Весь срок пришествия Рождества он очаровывал меня своими нарядами, цветом и разнообразием узоров люсекофт, но сам Святвечер превзошел все. Единый костюм в мелкую «блошку» с широким орнаментом по горловине и внизу штанин. Его прелесть я ощутил только сейчас: молния застежки начиналась от самого кадыка и приводила к бугорку в паху — удобнее не придумать. Грех не воспользоваться. Медленно тяну замок, расстегивая. Как только одежда стала свободна, сама поползла вниз — оголилось плечико, второе. Я затаил дыхание перед возбужденными и торчащими сосочками на его груди. Вязанная вещь на голое тело? Оригинально. Сам себе не поверил, но доказательство появилось, как только Эрен стащил рукава. Верхняя часть ансамбля свалилась, а он немного выгнулся, облокачиваясь о край стола. Белья нет, как сверху, так и снизу, головка члена свободно показалась мне, потому что парень поудобнее свел ноги, сжимая меня. Все отпало: сомненья и моя правильность отвалилось напрочь, как ненужный элемент. Я не просто его хочу, а бесновато желаю, и в этой ситуации пожалеть можно лишь только себя самого.       — И кто тут не мог решиться? — рыкнул я и ринулся на него с жаждой.       Впился в манящий меня сосок, покусывая и ныряя рукой вниз, сначала по чувствительному органу до основания, под мошонку, сразу к дырочке, потому что предполагаю, что Эрен далеко не просто так оказался голышом под такого рода одеждой. Так и есть, неприлично влажно и скользко. А вот и то, что я искал — плаг, чертов батт-плаг. Подтвердившаяся находка меня разозлила, побудила к действию. Тут же впился второй рукой в его ягодицу — оттягиваю. Ухватываясь за края этой штуковины, проворачиваю легонько, покачиваю. Выну и поступлю так же, как сам Эрен с коробочкой. Мне не нравятся подобные вещи, терпеть не могу. Они эгоистично отнимают у меня часть наслаждения от процесса.       — Нет-нет-нет, — парень живо закрутил задом, вырываясь, съезжая с места и охватывая свой член, — мне нужно сперва кончить. — с растревоженной мимикой он часто задвигал рукой.       — Эй, — окликаю, — прибереги свое «надо» для кого другого.       Вполне понимаю, что он хочет сказать. Молод, разрядка в начале помогает ему оставаться в сознании и не страдать от подкатов спермы, неприятных ощущений, уделять больше внимания партнеру. Обучен, способен и это бесспорно приятный бонус для меня, но никак не основа.       Эрен пугливо отдернул руки, подняв их, и тяжело выдохнул, видно, немного растерян. Верно, мы никогда не обсуждали личное и то, что я бросил, его смутило. Так и есть, не такими должны быть нормальные разговоры и отношения. Хотя, что такое «нормальные»? Где это начинается, где заканчивается? Возможно, где-то, но не между нами. Все с ног на голову и с лозунгом «Вольность, свобода!», а у меня на коленях сидит ее воплощение. Гендерно-нейтральная среда, никаких принципов, ноль ограничений. Это вполне интересно, весело, пригодно для развлечения, но никак не для будней. Да, каждый волен сам выбирать, кто он и что ему нравится, но при этом должен точно знать, что он изначально такое. А он не знает. Это выражается часто, и за четыре недели я насмотрелся на все его метания в самых обыденных вещах, элементарных действиях, простом выборе. Потому что в нем все иначе от самого истока, детских сказок перед сном. Его плотно окружили етуны, огромные прожорливые людоеды, они везде: начиная от дорог, ущелий, озер, горных рек, заканчивая пылкими любовниками в постели. Долго рассуждать не надо, ведь прямо сейчас Эрен тоже не может быть собой. Его самого и нет вовсе. Копирует, угождает, подстраивается под вкусы великанов. Я довольно насмотрелся, выслушал, наелся, как выразился не милый белобрысый зайчик, под самую завязку. Хватит. Потому рывком возвращаю парня обратно, подтянув. Армин прогадал, я — не гигантский каменный валун, опутанный ползучей травой и зеленым мхом, у меня есть не только выбор, преимущество. Я способен пораскинуть мозгами.       На ощупь игрушка троллей приятная, ничем не хуже той мягкости, что я ощущал от трикотажа в рисунках снежинок и оленей. Спина натянута ровно и от прикосновений покрывается ощутимыми мурашками. Меня это только подбадривает. Спускаюсь к ягодицам и демонстрирую, что собираюсь сделать то, что изначально хотел. Эрен сговорчиво пропускает мои руки, приподнимаясь слегка, упираясь о столешницу локтями. Воспринимаю, как полное согласие и избавляюсь от штуки, что мешает мне. Отшвырнул, как и хотел, не глядя. Далее происходящее почему-то больше напоминает импульс жадности, чем осознанное действие. Потому что я сгреб в одну кучу тело парня и вместе с костюмчиком переместил на лаву, полюбоваться. Хочу видеть. Видеть все от макушки до пяток. Расшнуровываю и снимаю обувь, ничего не упущу, хочу всего.       Рассматриваю раскрасневшегося в неприличной позе парнишку и доходит, почему во мне так все спуталось с самого сначала. Отчего сдерживал себя в чувствах и эмоциях к этому ангелу. А потому что неуместно. Именно так, наконец-то я нашел толкование: некстати, не вовремя, не то, чужое, не мое. Никто не замирает от голоса работника гипермаркета, стоя в отделе набитого в избытке колбасой и свиными сосисками, никто не хватается за внезапно вспыхнувшую идею настолько крепко, прямо зубами, более того, не отстаивает таким трудом. Как я вообще мог быстро понять, сообразить, что Эрен — вырванная страница из повести моего бытия, о которой, я никогда ранее совсем не задумывался?

***

      Эрен: «Иная сторона».       Сквозь дремоту слышу его, но просыпаться отказываюсь, продолжаю раскрашивать сны в лиловый. Отсутствие бодрости меня радует, я очень хочу спать, в теле истома, веки тяжелые и вовсе не хотят открываться. Он рядом, голос, поцелуи в шею наперекор желаниям не бодрят, только сильнее убаюкивают.       — Эрен. — добирается ко мне, щекочет дыханием. — Пора собираться.       На это зашевелился неохотно, перевернулся к Риваю лицом, ткнулся в него и угодил в яремную впадину, вдохнул свежесть. Утро всегда для меня злейший враг, а сегодня особенно. Я совсем не люблю думать наперед о том, что будет потом или на следующий день, и сейчас не думаю. Только ловлю его поглаживания на бедре, усыпанного высохшими разводами вчерашнего блаженства. Они не только там, кожу тянет на животе, груди, чуть-чуть на шее и скуле, а в волосах сбившиеся узелки, ощущаю их, когда он касается. Я помню все, каждое движение и несдержанный вздох, каждый прилив жара и дрожи. Пульсацию, последний толчок, разливающееся по мне семя. Все началось еще на широкой лаве, вместо почитания благовестия, поминальных молитв и перетекло на постель, далеко от Юльсого застолья. Где я сейчас отважно пытаюсь открыть глаза, проснуться.       Пришлось торопиться, наспех собраться. И только в упряжке, когда меня и Ривая укутывали в шкуры устилающие нарты, прижимая крепче друг к другу, я заметил, что светает. Это не завесь снежных облаков, а близкий восход. Золотая кромка подсвечивает верхушки гор, глубокая синь отступает неохотно, смазывая и растирая последнюю зелень небосвода. Всего утро, от чего спешка? Хотел спросить, но не успел. Запятки заняты, команда отдана, лохматый вожак упряжки рванул, и все за ним, ровно как и мы, вперед. Лучшее время для поездки, конечно, не найти. Заснеженные просторы не слепят, ветер не успел разгуляться, а ночные птицы еще не спят. Срываются с ветвей, сбрасывают снежные комья и лунко ухают. И пока собаки не разогнались — а это всего пара минут — можно рассмотреть, заметить краешком взгляда невероятное, волшебное, иную сторону всего. Оборачиваюсь мельком и посматриваю не растворился ли, не исчез тот, кого я так боюсь потерять.       Путь с кочками на большой скорости, полозья подпрыгивают, каюр цепко держится за спинку нарт, не выпускает при небольших остановках. Запряженные псы нетерпеливы, он часто окликает их командами, управляет, помогает на поворотах, горках и спусках. Ривай похож на него: охватил и крепко держит меня. Через двойной слой утепляющих одежд я ощущаю его пальцы, впивающиеся с силой в бока. Я списал все на страх первой поездки — специфическая деревяшке же, но ошибся. В лодке, переплывая озеро, он вел себя также. Мне стало немного смешно, зачем так цепляться? Я никуда не денусь. Тем более, что надет жилет — желтый, яркий, надувной! Отпустил пару шуток на тему утопающих во льдах. Оценил только ощетинившийся мужик у транца, поддакнув с ухмылкой.       Ступив на сушу, сразу услышал возглас, оклик, замотал головой во все стороны и заметил, как ко мне бежит и машет человечек. Присмотрелся, не могу понять, кто и что. И только как слетел капюшон и высыпались волосы, я узнал его.       — Армин! — заскакал на месте и раскинул руки, чтоб принять незамедлительно в объятья. — Гу Юль! — прижимаю к себе.       — Гу Юль! — выкрикнул он и подгреб рядом стоящего Ривая в нашу праздничную охапку, расцеловал каждого и одарил широкой улыбкой. — А теперь мигом в машину. Время-время-время!       Он без лишних слов потащил меня волоком, ухватив крепко за куртку, к старенькому внедорожнику, отвешивая на прощание редактору «Sina FM» воздушные поцелуи, широкие улыбки и пожелания не перетрудиться на работе в праздничный день. Затолкав меня внутрь, быстро вскочил в кабину на место водителя и хлопнул громко дверью. Бурчащий мотор взвыл, машина рванула.       — Ну ты и учудил. Меня затрепали! — Армин затараторил сразу, вцепившись в руль. Глаза большие, лоб в складочку, едем, трясет. — Можно было и обговорить детали заранее. Мне, врать не привыкать, но я же должен знать, что именно. Пропал, никому не отвечаешь на звонки. Твоя сестра оборвала мне все провода. В переносном смысле, конечно, но обещала и в прямом. А что сказать, как не завраться? Я уже успел понапридумывать тридцать три плана по отступлению, между прочим.       — Микаса звонила?.. — я совсем не подумал, что Арлерт — первый, к кому кинутся в случае моего отсутствия. — Кто еще?       — Да все, кому не лень, — он потянулся и крутанул ручку радиоприемника. Тихая, неприметная мелодия зазвучала громче. Скрипки, гитары, мягкие голоса, хит Рождества трогал сердце любого, от принца до нищего, и его, видимо, не обошел стороной, стал подпевать. — Мы построили замок… большой и замечательный. С принцами и снежной королевой, такой красивой…*       Я слушал и еще больше корил себя, мне и так было стыдно за свое поведение перед ним, а теперь вдвойне.       — Извини, доставил проблем. — ловко вставился в проигрыш.       — Нормально-нормально, обошлось. Твоих успокоил, правда, пришлось отца подключить. На тихий вечер сказано вернуть. — он заулыбался кривовато и продолжил. — Там по ситуации смотри, сам фантазируй на тему своего загула. Только не перестарайся, ага? У меня все по старинке и в лучших традициях. — хохочет, не отрывает взгляд от дороги.       — Спасибо, — я тоже обреченно рассмеялся и посмотрел на полосу укатанного снега среди белого поля.       — Все хорошо, что хорошо кончается, да? — я только кивнул на то и откинул голову на спинку сидения.       Армин продолжил подражать голосам из динамика, сильнее топил педаль газа и ни о чем не расспрашивал, за что я был ему благодарен. Все расскажу, от начала до самого конца, как только доберемся, а сейчас лучше вздремну. Надо выглядеть свежим и бодрым.       План был таков: сначала заскочу к нему привести себя в надлежащий вид, а то на голове у меня «черт знает что, как из лесу» по замечанию друга, что сделал вывод от нескольких прядей волос, выбившихся из-под шапки. А я и так из лесу, да только моим «родственникам» о том знать ни к чему. И уже после привычного маршрута в родительское гнездо праздновать.       В доме семьи Арлертов я был много раз. Знаю, что и где, куда идти. Вверх по лестнице, вторая дверь слева, обстановка скромная, много книг и воздуха, окно в любое время года распахнуто. Армин любит дышать свободно, птица вольная — заточенная. Но на этот раз все выглядело не то, чтобы по-другому. Добавились детали. Сначала изменения почувствовал нутром и только потом стал цепляться взглядом. Первым бросился в глаза пиджак в еле приметную тонкую полоску, брошенный на спинку стула неаккуратно. Гардеробная приоткрыта, в ней, как приведения, белеют рукавами рубахи и высунул лапу дорожный чемодан. На столе, рядом со стопкой литературы, пепельница с парой окурков, пачка сигарет и узнаваемая мной зажигалка. Рука сама потянулась к ней, ибо та не проста. Серебренный корпус с гальошированной синей эмалью имеет пару в виде портсигара, но сейчас не о нем, и не о истории создания памятных вещей в классическом стиле зрелого модерна, смысл которых мне поведал никто иной, как сам Ривай. Взглянул на Армина неожиданно трезвым взором. Потому, как иначе, личные вещи редактора радиостанции попали сюда, в эту самую комнату.       — Армин, я никому не говорил, где буду, как ты узнал? — сощурился. — Аккерман, да?..       — Само собой. — хмыкнул весело он и приблизился. — Между нами не может быть секретов. — дружелюбно похлопал по моему плечу с частотой взмаха собственных ресниц. — Мы же одно целое.       — Подожди… — захлебнулся. Да, частенько притормаживаю, неповоротлив в мысли, день через день хромаю, но тут не надо много ума, чтоб отделить одно от другого. — Одно целое?..       — Точно! — Армин долго не думал, тотчас повис на моей шее, прижался тесно к груди, дышал в подбородок. — И я очень этому рад.       Я слышал тихий стук его сердца, что совсем не поспевал за колоколом разразившемся у меня внутри. Прилило ощущение, что я никто иной, как слепой и доверчивый Хёд**, которого обманом заставили натянуть тетиву и выстрелить в брата. Кто он, кто нашептал, заставил поверить, что ничего не случится?       — Я… — задрожал, слова застряли где-то внутри, потому что стало совсем нечем дышать.       — Люблю его. — продолжил фразу Армин легко, с той же интонацией, словно она моя. — И тебя тоже люблю. — он слишком близко, могу разглядеть не только светлые реснички, но и белые просветы в радужках небосвода глаз.       На губы незамедлительно лег поцелуй «одного целого», невероятно контрастный в сравнении с тем, что совсем недавно оставил мне Ривай. Пошатнулся, легко выскользнул из захвата и попятился назад, тяжело пуцнул пятую точку на что пришлось, оказалось — кровать. Подушки, два ушка, подпрыгнули от встряски и с каких-то невиданных мне пор их тут две. Две подушки, одна постель, а я сам как тут оказался? Меня стало вовсе лихорадить, будто перебрал Молли, зубы застучали, пальцы затряслись, а стоящий передо мной Армин провалился во тьму и оттуда, из глубокой ямы говорил:       — Любовь не делится на два, — эхо, совсем пусто. — У нее другая форма, — как в пересохшем колодце. — Ты же сам о том знаешь. — тускло, совсем мало света, солнце не дотягивается, как не старается.       — Знаю, — подтвердил я. — Прекрасно знаю…