***
Эрен: «Юль». — Где проведете Юль-афтен? — спросил я у сосредоточенного Ривая. Он расставляет для меня знаки пауз в заключительной из цикла Рождественской истории. Я не все правильно делаю самостоятельно, верно выходит только после его указок. В последние дни редактор выглядит устало. Под глазами не просто синяки, а черные дыры. Мне кажется, он похудел. Или такое ощущение создают более глубокие тени освещения. Скулы четче заострились, цвет лица изменился, побледнел. Всем нужен отдых, а ему точно не помешает, благо всеобщие праздничные выходные совсем скоро. — Еще не думал, — коротко буркнул он, все еще глядя в текст рассказа. — А у тебя что за планы? — всегда добр ко мне, поддерживает разговор, хоть и занят. — Я с «родителями». Семейное время, — объяснился ему. У каждого народа свой устав, но сочельник практически везде проводят в кругу семьи. Думаю, он об этом знает. — Неплохо звучит. Служба, лампадки, а затем ломтики риббе и кружка тёмного пиво, что ощутимо горчит. Обязательное подношение фьёсниссену, семь видов печенья в корзинке, Рождественский фильм, подарки по старшинству. Наслышан. А сам-то, чего бы хотел? Ох, я удивлен его просвещенностью. Я?.. Ну, я конечно бы хотел иначе, совсем другого Рождества, но кто меня будет спрашивать? И все же не могу проглотить желания, запихнуть обратно возникшие образы. Расскажу Риваю. Хоть кому-то расскажу! — Хочу к леднику, — мечтательно произнес я, хлопнув в ладоши. — За озером отличная тропа, вдоль реки. По ней легче всего подобраться к всегда движущимся синим льдам. — находиться на расстоянии от редактора в такой момент — пытка. Сунусь ближе, потому что рассказываю секреты, тайные желания. Такое нельзя подслушать, доверяю их только ему. — Вот бы заглянуть в хрустальную пасть здоровяка, возможно, не одну, если повезет. А после, по склону, прижимая рукава, к пристанищу у подножья. — говорю все тише и тише, шепшу ему в ухо. — К домику на возвышенности, что припрятан полосой ели. Хочу встретил Юль именно там. Обнял его, проскользнул по плечам и сполз к груди. Зарылся носом в белый воротник, от него пахнет легким табачным дымом, но не только им. Если бы я точно не знал, где нахожусь — сказал бы, что стою на верхушке фьельда. Там, где солнце намного ласковее, а воздух не так влажен. Все вокруг в травянистой иве, можжевельнике и бруснике, а цепкий вереск опутывает каждую низкую березку. Так пахнет там… Так пахнет необъятный простор. — Что тебе мешает? — вздрогнул. Громко и неожиданно он это сказал. Разом выбрался из сравнений и удивился вопросу. Как это что? — Хочешь к леднику — поезжай к леднику. — Не все так легко, — я искренне улыбнулся. — Попросту не могу, обязан быть «дома». Семья прежде всего! — сам говорю одно, но полностью поглощен другим. Конечно, было бы здорово провести время так, как хочу я, а еще лучше с тем, с кем хочу. Вздохнул тяжело, ослабляя объятья. — Живем один раз, забыл? — он взглянул на меня, и я встретился с беспокойным и уставшим взглядом. — Да, один, — соглашаюсь, — а еще один — это частота выплаты моей заработной платы, что еле покрывает текущие расходы, не то, что такие дорогостоящие прогулки. — спустился на землю я и потерся носом о его щеку, уведу в другую сторону. — Ничего, когда-нибудь! — подмигнул ему. — Жизнь она хоть и одна, но такая длинная. И я собираюсь жить долго-долго! Нет толка водить подобные разговоры. Чтоб мне еще больше хотелось сбежать, вырваться хоть на пару дней с действительности? Помечтали, поохали, того хватит. Пора заняться работой, не зря же я тут торчу. У меня важная миссия, что собираюсь выполнить. Оставляю редактора в покое, хоть он и моя отдушина, слишком увлекаться не имеет смысла. — Нет, стой! — Ривай успел ухватить меня за одежду до того, как я отодвинулся. — Только скажи куда. Ледники, горы, леса, водопады, все, что хочешь. Проведи со мной это Рождество, пожалуйста. — как-то слишком странно сказано, натянуто, привычный мне тон дрогнул и раскрошился. Я не знаю, что делать, как реагировать, боюсь шелохнуться. Нет, я хочу, очень хочу ответить ему. Радостно воскликнуть, взгвизнуть от счастья, кинуться обратно в прежнюю позу, но то, насколько все возможно, меня останавливает. Я напряженно думаю, шевелю атрофированными извилинами. Щурюсь и очень медленно поворачиваю к нему лицо, рассматриваю. Обычно, меня ставят перед фактом, говорят, что и как я должен делать, и я делаю. А тут просят. И это другое. Такое другое, что и дико, и хочется. Почему он так хорош, таких же не бывает, верно? Я не встречал… А вдруг он и правда ненастоящий, выдуманный и исчезнет вскоре? При всем том, что воображаемый друг кажется очень реальным, рано или поздно ты начинаешь понимать, что он не существует на самом деле. И я стал это замечать. — Х-хорошо… — протянул неуверенно. Пока не рассеялся, как утренний туман горных массивов, проводив ночь Рождественских чудес за горизонт.9
15 мая 2020 г. в 21:24
Ривай: «Чего хочу именно я?»
Наблюдаю, не отхожу, потому что если не присутствую на записи — больше огрехов, и это заметил не только я. Эрд дольше возится при выборе дублей, ворчит недовольно, массирует раздраженно виски. Причина в том, что Эрен привык ощущать мое присутствие рядом, и это понятно. Основная часть текста, хочешь — не хочешь, запоминается слово в слово при его проработке, и взгляд свободно гуляет, ему комфортнее видеть привычные вещи перед собой, а именно меня. Подумывал купить какую-нибудь вещицу, безделушку, чтоб перенаправить внимание на нее, но потом передумал. И почему? А потому что не хочу. Мне нравится быть в центре его внимания. Моя принцесса, как никак. Тут все просто. Так просто, что смешно. Ему ничего не стоит делать или предпринимать, как-то привлекать мое внимание, угождать. Меня уже все в нем устраивает. Вздернутая кнопочка носа, бровки — два крыла, зеленая роща наивного взгляда. Одно его присутствие, нотка в голосе, приоткрытые пухлые губки, и я готов преклонить колено, как верный рыцарь, поклясться в верности. Добровольно пропускаю вперед, распахиваю навстречу все запертые до того дверцы. И это происходит само собой, невзначай, совсем незаметно. Именно так влюбляются люди? Просто смотришь на этого человека и все? И вот опять Эрен улыбается мне, гримасничает как обезьянка. И правда, вычитываемая им история шуточная, и он отлично справляется, передает настроение голосом, всем внешним видом, сливается с ней. Да и вообще, его розовая вата часто вылазит наружу, что меня не удивляет в принципе. Я ее углядел с самого начала, первого взгляда. Так бывает, людишки-пружинки. Всегда взвинчены, счастливы, довольны, полны позитива и задора. Ими восхищаешься, любуешься, инстинктивно тянешься, хочешь быть рядом, и это вполне нормальное желание. Так я оправдывал сам себя и так действительно думал. Думал ровно до того момента, пока не узнал о сути «спасенного».
В день, когда я решил не дать Армину не единого шанса вырвать Эрена у него силой, проникся смыслом. Статья-две в общем доступе под сменой IP, несколько обнародованных документов, видео материалов, и я уже в плену. Кто-то из вне не поверит, а никто и так не верит. И если бы я сам не попал в семью Арлертов, в этот полный бардак, позорный малинник, не увидел ясными глазами кричащий и обезображенный временем сад скульптур, не услышал витиеватые, двузначные шуточки наполненные нездорово-похотливыми ютулами, до сей поры разделял бы общую массу. BVi — не простая организация, очень непростая, а сравнимая с божеством. Ей поклоняются, восхваляют, защищают, умалчивают, и потому, что есть за что. Мне тут же вспомнился Смит как первый, кто водил меня за нос. Он заведомо отмахнулся от вопроса о спасенных, хоть прекрасно понимал, о чем идет речь. Легко отказался от Эрена, не имея представления о его работе. Больше того, теперь лукаво поглядывает каждый раз, как застает нас вместе за разбором текста или на записи. Он все знал, знает и скрывает, конечно же, из личных интересов.
— Чего сверлишь?
В курилке по обычаю только мы вдвоем, и я не таю раздражения, смотрю с укором. Рассматриваю довольный вид и уже в курсе его причин. Понимаю этот блеск в глазах, значение броской улыбки варвара.
— Не можешь быть хорошим? — тцыкнув, говорю ему, — Тогда позаботься, что о том никто не узнает. — Эрвину безошибочно шла данная народная мудрость, точно по размеру: его наряд, его фасон.
— Эм… — оскал и одновременный интерес выступил на нем, заиграл на скулах.
— Ты меня отлично знаешь, — продолжил своё. — Никогда не лезу в чужие дела, если это не касается меня лично. Но ты так нещадно прокололся, что смотреть невозможно, — и меня правда тошнит.
Смит, похоже, смекнул тему, сменил опорную ногу и прислонился лопатками к оконному откосу, подготовился принять бой.
— Вещай, — о, это мы с удовольствием.
— Понимаешь ли, друг мой, довольно сопоставить некоторые факты, — начал с самого начала. — К примеру, прикоснуться на минуту к прошлому и произнести имя «Ханджи», как ты начинаешь фосфореть, течет мыльная слюна, как у проклятья семьи Баскервилий. Верно, Зое испачкала все мое правое плечо разбитым сердцем, и я готов был подставить тебе дружественное левое прямо сейчас, если бы не одно «но». — сигарета дотлела, и нос стал щекотать приторный запах припаленого фильтра — едкий, неприятный, как и этот разговор.
Что-то всегда с ним было не так, но меня это не касалось, безинтересно. Я из тех, кто слушает только то, что говорят, не умея осуждать. Однако сегодня я случайно наткнулся на Армина, что как победитель, уверенным шагом и горделиво приподнятой головой шел коридором радиостанции целенаправленно, к месту прибывания Эрвина. Его движения казались точными, он знал, куда шел, потому совсем не смотрел по сторонам и, соответственно, не заметил меня. Проследил за ним для уверенности и немало сообразил. Это я не знаю, чего хочу, не уверен в себе до конца, толкусь на одном месте, не спешу, а они, абсолютно каждый, в курсе. Эрвин в наивном возрасте очень хотел стать хорошим, но не смог изменить себя, понял безуспешность, отступил и принял. Армин умнее его, потому не мечется, пользуется тем, что имеет от природы, мало того, не стесняется своих поступков. Эрен. А с ним вообще просто. Только тот, кто уже побывал в аду, так сильно желает рая. Окружает себя белым и пушистым — от вещей до мыслей.
— «Но» — не одно, а целых два, — он задорно хохотнул и вытрусил из пачки последнюю сигарету. — Конечно, теперь я не немного завидую. У Зое есть то, чего я желаю сам и не имею.
— Больной… — прошипел я ему. Он легко рассказал, что сожалеет о прошлом. На его месте другой обрел счастье рядом с Ханджи, имеет двоих прекраснейших сыновей. И как раз последнее не дает ему покоя, и я это понимаю только сейчас, уже стоя одной ногой в вонючем болоте.
— Раньше я бы не желал твоего осуждения, Ривай. Ни за что бы не признался. Ты всегда такой прямой, честный, правильный, смотришь сверху вниз на любого. Я где-то завидовал тебе, да, подражал. Но теперь вижу насколько при всем том ты глуп. Потому повторюсь, надеюсь, на этот раз до тебя дойдет, с ювинальной полицией шутки ох как плохи. Ты не понимаешь во что лезешь. А потом окажется поздно. Такая жизнь не для тебя. — от беззаботного говора он перешел в более назидательный тон.
— Смотрю, Армин умело прочистил не только застой твоей спермы, но и мозг. — заметил я.
— О да, он хорош, — Смит наконец-то подкурил. — Но дело в том, что мы с ним очень похожи. Оба имеем один интерес: дорогих нам друзей, что оберегаем, — дым клубится, заволакивает четкость картинки, напоминая собственные мысли.
Мне сложно. Не сколько получать ответы на свои вопросы, сколько обрабатывать их, переваривать. Кажется, что слишком многое пошло неправильно. Причем с самого начала. С того самого момента, как я оказался во владениях ютулов, ступил на их землю. Не нужно было приезжать, соглашаться, того больше откликаться на призыв дружбы, которая по факту уже давно изжила себя. Мы оба изменились и вовсе не похожи на себя былых. А еще не нужно было цепляться за Эрена, выворачивать его содержимое, с которым теперь совершенно не знаешь, что делать. Вовсе не понимаю себя, своих поступков, смятения. Несколько ощущений схлестнулись воедино неприятное. Мне нужно время для ясности, а его уже практически нет. Сколько нужно, чтоб разобраться в себе: пару месяцев или пару лет? Как можно быстро увериться, что это тот самый человек, что я готов сражаться за него любой ценой? На данный момент во мне не только нужда ценного сотрудника, но и личная заинтересованность, да-да, а так же немалая часть жалости, что приправлена щепоткой отвращения. Я не хочу, но и не могу смотреть на этого парня иначе. Согласен, не его личный выбор, он несчастная жертва BVi, а я не умею осуждать людей, но стоит мне прикрыть веки, как сотня картинок, беспорядочной стаей длинноклювых птиц проносится надо мной. Рассыпаются в разные стороны, кружат, нападают…
Образы непристойные, вижу его в чужой постели раз за разом. Раз за разом в чужих объятьях. Это сводит меня с ума, расшатывает. Он не может быть моим даже если я того очень захочу и угроза не только в Арлерте или Смите, вокруг и во всем. Тролли не отдадут мне его так просто, понимаю с каждым днем яснее. Новые факты, знакомства, вещи, о которых не говорят вслух, особенно постороннему. От скопившегося веду себя несдержанно. Замечаю за собой агрессию, срываюсь на коллективе, извожу всех вокруг раздражением. Сам пацан тоже попадает под раздачу, но в другой форме. Замыкаю на ключ продашку или прячу от чужого ока в аппаратной и не просто прижимаю к себе, а вжимаю в себя, словно он — мое последнее незавершенное дело на земле. Кажется, в такие моменты совсем не отдаю себе отчет в том, что делаю.